Дышать

      После визита браслетника что-то резко меняется. Скребëт ночами под кожей, мешая заснуть, и болезненным чем-то в лëгкие отдаёт. Персей сгибается пополам дрожащим комком, и волосы рвëт. Только бы отпустило.       Первый раз это случается утром.       Муза неспешно заваривает какие-то травы, приговаривая, что от них должно стать полегче. Знакомый с детства запах нелюбимой ромашки с ещё какими-то примесями щекочет ноздри даже в нескольких метрах от девушки. Бродяга хмурится недовольно, но ждёт. Он готов глотать ненавистную ромашку сколько потребуется – только бы отпустило. Бродяга не выспался. Он уже какой день не может крепко уснуть из-за рвущего и душащего изнутри кашля. Глаза слипаются, и тело таким неприятно вялым ощущается. Он фыркает и пытается проморгаться. Муза чашку, от которой пар в воздух струится, ему тянет, но Персей снова заходится приступом трясясь и зло царапая горло. Сестра молчит, смотрит сочувственно и чуть ближе подходит, нежно тормоша спутанные волосы. Изнутри что-то рвëт с особой силой, наворачивая слëзы на глаза. Персей ладонью рот прикрывает, пытаясь тошноту победить, но кашель берëт своë и что-то мерзкое на руке остаётся. Бродяга кривится, ругаясь, и руку отстраняет быстро. Замирает, глазам своим не веря. На ладони его красуется склизкий от слюны, совсем уродливый алый цветок. В груди что-то мечется и колит, и бродяга, кривясь болезненно от смутного осознания тяжкого, взгляд на музу переводит. Но лицо девушки таким же ужасом искривлено, а через пару секунд она почему-то чуть ли не плача, прижимает его к себе, по голове гладя и дрожащим голосом что-то успокаивающие шепча. Персей не понимает. Не хочет верить.       Но приходится. С каждым днём всё сильнее изнутри рвëт, и он почти перестаёт спать. Сон заменяют ночные походы в лес, чтобы у ближайшего дерева с каждым разом всё дольше и больше отхаркивать злосчастные цветы, мешающиеся с кровью и алыми лепестками. Интересно, они сами по себе такие или же их красить кровь? Думает и, почти задыхаясь, сплëвывает очередной лепесток. Через неделю Персей отмечает, что кучка кровоточащих цветов под ногами напоминает ему могилу, и смеётся тихо, лбом к дереву прислоняясь.       Персей себя ненавидит за то, что допустил такое. На заметил соулмейта. Как такое вообще возможно? Не разглядеть в человеке свою родственную душу. Но в ком он еë не разглядел? Сестра жалости не показывает, знает – Персей еë не хочет. Перебирает варианты скудные, называя имена почти что на угад. И всё отпадает. И так понятно, что не может такое случиться с Персеем из-за человека, который чуть ли не в соседней палатке живëт. Только одно имя замереть заставляет. Икар, – тихо бормочет девушка, понимая, что Бродяга не примет соулмейта браслетика. Но только он идеально в проблему вписывается. Персей зубы сжимает и до треска пинает бревно под собой. Не хочет верить, но знает.       Через какое-то время Бродяга принимает свою участь окончательно. Принимает, когда перестаёт вытирать кровь со рта – через десяток, а то и меньше минут снова зайдëтся в неистовом кашле, а жалость начинает плескаться не только в глазах сестры, но и во всех остальных. Он не злится. Он принимает оба исхода. Если браслетник не заявится сам, Бродяга умрëт от преследующей его болезненной духоты и ощущения, как цветы раздирают внутренности, но если придëт, Персей примет его. Осудит себя сто и один раз, но примет. Переедет в город, построит новый, только бы этот ад закончился. Только бы. Персей ловит себя на мысли, что ему даже жалко учëного. Он сейчас тем же кашлем заходится, но и малейшего понятия не имеет, из-за кого. Слишком много кто снуëтся и крутится во круг него.       Пик случается, когда Персей почти перестаёт дышать. Внутренности будто сковывает, и каждый вдох ощущается как удар множества маленьких ножей. Персей не заходит в палатку, смотрит на небо, сидя у костра, и принимает свою участь. Даже если браслетник и придëт – не успеет. Найдёт бродягу задохнувшемся, если не умрëт первым. От этой мысли почему-то вдруг становится легче. Персей с удивлением понимает, что у него получается сделать вдох, а затем ещё. Минутное облегчение заставляет хоть на секунду расслабиться, и бродяга судорожно втягивает носом прохладный воздух. Запоминает. Возможно, он больше никогда не сможет ощутить эту ночную прохладу. Станет одной из тех звезд, что так любит и боготворит муза. – Персей? Персей узнаëт. Глаза распахивает ошалело, тут же отгоняя все мысли, что, кажется, уже готовы были поглотить его, утаскивая в своë тëмное вязкое логово. Тишина, воздух тяготит, и кажется, что этот тихий зов оказался лишь галлюцинацией помутнëнного болью сознания. Но Персей оглядывается осторожно и в правду видит Икара. Дух захватывает, но одновременно дышать становится ещё легче. Учëный выглядит так же плохо, как и бродяга. От ранее идеально выглаженной одежды, свежего лица с почти педантичным взглядом не осталось и следа. На смену пришëл какой-то другой Икар. Помятый, весь бледный и, кажется, едва на ногах держится, вот-вот и упадëт на землю ничком. Но он так же. Но он так же громко втягивает носом воздух, будто надышаться пытаясь. Персей принимает. Персей вдруг снова жить хочет, а готовность умереть, которая совсем недавно внутри плескалась, теперь кажется помутнением рассудка. Умереть из-за какого-то браслетника. Глупость. Бред. Персей встаёт медленно и первый раз прижимает Икара к себе. В шею упирается и стискивает с особым остервенением своë единственное спасение. Того, от кого теперь зависит его жизнь. Кровью рубашку пачкает, но даже извиниться не удосуживается. Такая мелочь после таких мучений. Чувствует, как крепкие руки его в ответ стискивают, будто убивая внутри эти лианы и избавляя от душащей пытки. И запах городской с лесным мешается. Персей дышит, дышит, дышит этим облегчением. – Почему раньше не пришëл? – Боялся. Персей впервые за долгое время смеëтся. Тихо, хрипло. Такая глупость. Тебя цветы изнутри рвут, а ты боишься каких-то отбросов. – Идиот. Зря учëную степень дали. В ответ смех такой же хриплый, который Персей губами ловит жадно. Кажется, что после всего этот поцелуй нужен ровно так же, как и кислород. Вжимается в Икара сильнее и понимает, что сбережëт его. И больше такого в их жизни не повториться. И плевать, что его соулмейтом оказался какой-то браслетник. Теперь у них одна связь и нить на двоих. Персей уверен – сбережëт. И себя и его.       Муза впервые с момента начала болезни брата выдыхает облегчëнно, когда утром видит Персея жмущегося к учëному. Наконец то кровь стирается с лица и Персей вновь покрывается здоровым румянцем, кажется за ночь помолодев на пару леь. Улыбается устало и лбом в чужое плечо тычется. Дышит, дышит, дышит...