Удобно быть честным

Кажется, я уже ничего не вижу за линзами запотевших очков. На носу выступила испарина, и силиконовые носоупоры постоянно скользят по влажной коже. Подцепляю мизинцем пластиковую переносицу, и пытаюсь вернуть очки на место. Но через минуту они снова сползают. В маленьких кастрюльках закипает разноцветная жидкость. Сушеные головки молотого заунывника окрасили одну емкость в насыщенно–фиолетовый, а засахаренная настойка полыни окрасила её соседку в ярко–зелёный. На тумбе в свете вытяжки, которая работает на полную мощность, блестят прозрачные змеиные шкурки. Доварить, остудить, смешать, настоять, нигде не накосячить и постараться никого, хотя бы на этот раз, не отравить. Я справлюсь. Очки снова сползают, я устало их снимаю и протираю мутные линзы краем худи. В Гнезде такая редкая для вечеров тишина. Даже в спальном блоке тихо, многие постояльцы разошлись по друзьям. Веспер и все остальные в хранилище. Третьи сутки бьются над книгой в попытках разгадать заметки, а меня, как обычно, приставили к кухне, и наказали не спалить жильё. К счастью, сегодня не приходится варить в комнате, я бы там задохнулся. Голова слегка кружится от испарений и запахов. Устало моргаю и возвращаю очки на нос. Это зелье мне запороть нельзя. Не то чтобы я боялся заказчика, нет… вообще–то, да. Не говоря уже о том, что занятый зельями для жителей Гнезда, за этот заказ я взялся намного позже, чем должен был. Краем глаза улавливаю в углу комнаты серую, постепенно сгущающуюся дымку. Чувствую, как по спине бегут липкие, боязливые мурашки. Сам себя ругаю. Иные хотят добиться равенства в правах с Примитивными, но даже друг к другу не могут относится с равным уважением. Повторяю себе, что должен начать с себя. Друг Веспер — мой друг. Даже если он вампир. Даже если его присутствие всегда вызывает во мне дискомфорт и здоровые опасения стать закуской, я всегда буду стараться идти на встречу. Во всяком случае, наши беседы короткие и показательно вежливые, да и в Гнезде он уже не редкий гость. Ни к чему эти страхи. Мысленно возвращаюсь к тому, что я тут один, это не внушает оптимизма к предстоящей встрече, которая вот-вот… — Хм, — неуловимым для глаза движением Люсьен оказывается рядом с плитой, в его «хм» мне слышится нотка веселья, хотя его профиль как всегда серьёзен и невозмутим. Я привык к этим резким появлениям, у нас только Нова каждый раз дёргается, что, похоже, подстегивает Люсьена и дальше вести себя подобным образом, — Хм… — хмыкает он на этот раз более задумчиво, — Доброго вам вечера, Хорхе. Мой заказ? Выглядит несколько иначе, чем я привык, вы уверены в рецепте? — Добрый вечер, Люсьен, — дружелюбно улыбаюсь, каждый раз получается всё лучше, в этот раз я даже сам себе показался искренним, — Да, это ваш, но он ещё не готов, я поздно взялся. — При всём моём уважении к вашим талантам, вы уверены, что жидкости подобных цветов можно закапывать в глаза? — он слегка помешал половником настойку полыни, и хмуро уставился на неготовое зелье. — О, нет, это внутрь. Люсьен приподнял брови и улыбнулся. — Вот сейчас лучше не стало, вы же понимаете? Я рассмеялся, чувствуя себя до ужаса нелепым. Рядом с ним вообще очень легко почувствовать себя нелепым. Высокий, стройный, исключительно ухоженный мужчина, держался со всеми слегка отстраненно и немного высокомерно. Со стороны могло показался, что он считал себя лучше прочих, а может, так оно и было. — Хм, — он довольно улыбнулся, будто прочёл мои мысли. Он же не сделал этого? Я почувствовал, как щеки заливает румянец, и попытался вспомнить, о чем конкретно я думал последние пару секунд. Уж не о том ли, что мне хотелось бы коснуться кончиками пальцев этих необычных, заострённых ушей? Острый хрящик так красиво гармонировал с четкими, словно высеченными в прекрасной скульптуре из чёрного мрамора, скулами. Нет, нет, нет. Точно не об этом! Мои заметавшиеся в ужасе мысли были вознаграждены очередной самодовольной улыбкой. Поспешил отвернуться к плите, какой позор. — Кхм… да, — я нервно поправил очки, пытаясь завести отвлечённый разговор, — В общем, я подумал, что ваши капли не совсем то, что нужно. Это средство, более лёгкая версия того зелья, которое я варю для Веспер, чтобы подавлять магию. В конце концов, реакция ваших глаз на солнечный свет так или иначе связана с заложенной во всех нас силой Присутствия. Подавив хотя бы её часть, солнечный свет, вам, как раздражитель, будет не опасен. И эффект такого средства будет намного дольше, чем у капель, ну и часть силы останется при вас! Геката, простите, я звучу как какой–то гик, — я и сам не заметил, как вошёл в раж, а теперь мне стало ещё более неловко, чем даже было. — Вы увлечённы своим делом, я нахожу это очаровательным, — его глаза хищно сверкают в полумраке кухне. Люсьен смотрит на меня как на добычу. Брови вампира недовольно сводятся к переносице, между ними заламывается сердитая морщинка, — Моё присутствие вам в тягость? — Нет, что вы… Да, прошу, уходи. — Вы лукавите, Хорхе, — голос мягкий, вкрадчивый, но вибрирующий от раздражения и… досады? — Простите, когда я увлечён работой, я бываю немного груб. Люсьен кивает, ни на секунду не поверив, он видит меня насквозь. Все мои мысли и чувства прозрачны перед приобретенной в обращении легилименцией вампира. — Что ж, не буду мешать, хотя в такой вечер, я бы всё-таки предпочёл глинтвейн в компании… хотя бы знакомого. Однако, ваше варево наводит на меня тоску, — лицо мужчины стало печальным и задумчивым, а я в очередной раз почувствовал себя нелепо. Мне кажется, это моё обычное состояние. — Вы про Новый год? Веспер очень ревностно относится к традициям и культуре Иных, мы не празднуем людские праздники, — я улыбнулся, надеясь сгладить эту печаль. Таким Люсьена я видел впервые. Напряжение внутри меня притупилось настойчивым желанием помочь, — То-то она распсихуется, когда узнаёт, что половина Гнезда разбежалась по своим друзьям и близким, встречая праздник в компаниях Примитивных. — Веспер бывает очень чопорной, — Люсьен самоуверенно оперся локтем на кухонную тумбу, — Не все из нас с рождения Иные. Моё сердце всё ещё желает праздника. Вы, возможно, удивитесь, но даже через сотню лет, я помню, что значит быть человеком. Я невольно залюбовался. Привалившись к тумбе он сцепил руки в замок, вытяжка подсветила дорогие перстни на тонких пальцах. До чего же красивые руки. Поза расслабленная и уверенная, улыбка едва заметна, лишь ямочка на левой щеке ее выдаёт. Как мне научится контролировать весь этот сумбурный бред в голове, пока он окончательно не счёл меня идиотом? — Никак, просто расслабьтесь. О! Хорхе! — Люсьен вдруг подрывается с места и тянется к плите. Он успевает выкрутить только один вентиль, как разбушевавшееся зелье с шипением выливается на нагревательный элемент нашей старенькой плиты. Тут же пахнет горелым, и вся кухня погружается во мрак. — Твою ж… из–за меня опять вышибло пробки. Замечательно, я с Люсьеном в темноте, вот это я понимаю — новогодняя ночь. Веспер, надеюсь, ты удосужишься вернуться до того, как меня сожрут. — Люсьен, возьмите, пожалуйста, свечи. Они в выдвижном ящике под телевизором, я, к сожалению, ничего не вижу, за исключением ваших глаз. Я мысленно отвесил себе затрещену, как же это двусмысленно прозвучало. И тем не менее, воздух рядом со мной пришёл в движение. Люсьен за секунду переместился к шкафу. Щелчок пальцев, и высокая свеча увенчивается трепетным огоньком. Я облегченно выдыхаю. — А это не вы, ну по крайней мере на этот раз, — мужчина останавливается возле окна, — В доме напротив тоже света нет. Не забудьте выключить плиту, когда дадут электричество, все ваши новаторские наработки от вас убегут, и зелья я не дождусь. — Да, точно! — я спохватился и выкрутил ещё один вентиль. Очки при этом предательски соскочили с влажного носа, норовя свалится в кастрюлю. Но не успел я отреагировать, как моей переносицы коснулись ледяные пальцы, возвращая очки на место. От быстрого перемещения вампира огонёк свечи задулся. В темноте остались только два светящихся серых глаза, и холодные пальцы, мягко касающиеся моего носа. — Очки сварите, гений вы наш. Я смущённо отпрянул. — Благодарю, это были бы уже третьи. Люсьен засмеялся, но чистый и высокий смех, кажется, предназначался мне, а не смеялся надо мной. И это было приятно. Он снова щелкнул пальцами зажигая свечу. — Боюсь, сегодня слишком много совпадений, и все не в вашу пользу. Какая досада, не так ли? Видимо, вопреки вашим желаниям, нам всё-таки придётся составить компанию друг другу. Вы же не останетесь здесь один, в темноте, в праздник, цель которого развеять одиночество и тоску? Веспер с ловчей и чернокнижником в хранилище. Мохнатый ваш друг, небось, лазает по подвалам, что, собственно, не удивительно, не припомню, чтобы я его вообще за последние месяцы видел там, где есть Шен. У вас теперь даже возможности закончить работу нет. Мне кажется, в подобной ситуации вам будет сложно найти отговорки, но вы можете попробовать. Я замешкался. — Ой, да бросьте. Выпьем по кружке горячего глинтвейна, встретим новый год. Ваша астра — прекрасный напиток, но я мог бы угостить, чем-то не менее приятным, — он смеется, — Ну не съем же я вас. У вампиров, что-то вроде своего Гнезда на соседней улице. А там хотя бы есть камин, и не придётся сидеть в темноте. Хотя, если и там нет электричества, придётся обойтись просто вином. Я тяжело вздохнул. Видимо, Люсьену и правда сегодня очень одиноко, раз он решил провести праздничную ночь в компании малознакомого зельевара. Конечно, я и раньше старался наладить с ним контакт, но друзьями нас точно не назовешь. Что ж, наверное, глинтвейн ещё никому не вредил. — Именно. — Вы могли бы так не делать? Это не очень-то честно. Я чувствую себя очень уязвимым, мне неприятно, когда кто-то копается в моей голове. — Простите, это не специально. — Если вы продолжите в том же духе, ваш глинтвейн будет щедро сдобрен сывороткой правды. Глаза Люсьена загорелись азартом. — Безвредная вещь. Вот что, прихватите её с собой, уравняем шансы. Сделаем вечер менее скучным. Мне подумалось, что я ослышался. Он думает о моём комфорте, или просто хочет развлечься? — И то, и другое. Честная беседа, как и глинтвейн, никому ещё не вредила. Я с сомнением вытащил из деревянной подставки маленький пузыречек с мутно-голубой жидкостью, положил в карман, и снова выжидательно посмотрел на Люсьена. Уж не шутит ли? Вампир протянул мне руку для рукопожатия, до неприличия довольный собой. Я робко коснулся его пальцев, и в ту же секунду почувствовал как воздух сжался с коротким хлопком. В ушах зазвенело, а виски прошибло болью. Тело сдавило будто в тисках, к горлу подкатила тошнота. В какой-то момент стало совсем плохо, и тогда я почувствовал на своей шее прохладную руку. В сознание прокрался веселящийся шепот. — Шшш, если бы я предупредил, вы бы не согласились. Простите мне эту маленькую вольность. В следующую минуту меня мотнуло, чужие руки придержали за плечи и мягко усадили в кожаное кресло. В глазах нещадно резало, я не мог их открыть. — Здесь и электричество есть. Дышите глубже, сейчас полегчает. Не открывайте глаза, я выключу свет. Я безропотно выполнял указания. Под веками стало темнее. Через пару минут я услышал треск поленьев в камине. — Открывайте. Медленно разжал веки, Люсьен сидел передо мной на корточках, обеспокоено заглядывая в моё наверняка побледневшее, зеленоватое лицо. Он заботливее, чем хочет казаться. — Нет, я просто чувствую себя виноватым. — Ох, предупреждать же надо. Люсьен только молча улыбнулся, а я путался в своих смешанных чувствах. Желание остаться спорило с желанием немедленно уйти и обезопасить себя, и я не знал, какое из них победит. — Приходите в себя, а я пока сварю обещанный глинтвейн, — вампир невозмутимо поднялся, и через секунду растворился в воздухе. Мои глаза постепенно привыкали к полумраку, а головокружение сходило на нет. Я рассматривал богатое убранство зала. Спокойно потрескивал камин, на тумбах стояли толстые свечи. Стены украшали холсты в шикарных, дорогих рамах, расписанные маслом. Я подозревал, что многие из них были оригиналами. Когда твой срок измеряется сотнями лет, возможностей ни в чем себе не отказывать немного больше, чем когда на всё необходимое, тебе отведено жалкие, в лучшем случае, восемьдесят. Я встал, прошёлся по залу, и привычно сунул руки в карманы, так я всегда чувствовал себя более комфортно. Словно сжавшись в комочек мог растворится в пространстве. Любое внимание меня только тревожило, я не был сильно общительным, а в беседах боялся показаться глупым. Союз Сожжения, маги, которых я, вроде как, всегда считал друзьями, легко находили между собой точки соприкосновения. Властная Веспер могла выдавить из себя строгую улыбку, расслабившись с бокалом бренди. Шен всегда был мрачен, отвечал односложно, но к нему тоже все привыкли. Нова подтрунивала, а он на всех фыркал как недовольный конь, но всё равно мог успешно поддержать беседу. Ловчая была очаровательной липучкой, заботливая, дружелюбная, немного грубая, как Шен, но улыбчивая, как Оникс, она с лёгкостью заводила друзей. А от самого Оникса никто и ничего не ждал, он просто весёлый распиздяй, и к нему, в принципе, не было завышенных требований. Вот уж у кого проблем в общении не возникало никогда. А я? А я всегда и везде чувствовал себя чужим. Краснел от дебильного флирта Оникса как школьница, тушевался под требовательным взглядом Веспер. Чувствовал себя неловко, когда Нова подшучивала надо мной, ждала ответной реакции или шутки, но в юморе я тоже был не разборчив, поэтому, зачастую отмалчивался. В конечном итоге я знал, что меня ценят за мои уникальные навыки, но мне всегда казалось, что «друзья», давно, не сговариваясь, окрестили меня просто забавным, слегка фриковатым парнем. Хорошим? Да. Но хороших с собой играть не берут. Берут веселых или дерзких, а с молчунами неинтересно. Зельевары не обладали собственной силой Присутствия, могли пользоваться только заимствонной. Вот и получается, что под Примитивных я не годился, а для магического сообщества был слишком… Примитивен. Я закатил глаза. Люсьен нагнал на меня этот депресняк, не иначе. Полчаса назад я варил свои травки и был вполне себе счастлив. Сейчас же я рассматриваю дорогие позолоченные пепельницы, резные дубовые тумбы, плотные шторы шоколадного оттенка, украшенные золотыми ламбрекенами, и думаю от том, что не гожусь ни туда, ни сюда. А теперь я вообще в логове вампиров, сюда не гожусь и подавно. Засунул руки поглубже в карманы, и ещё сильнее ссутулил плечи. И на кой черт я согласился? Но здесь было красиво, вампиры знали толк в искусстве, в изысканных вещах, за сотни лет существования приобрели весьма недурной вкус. — Существования? — в зал вошёл Люсьен, держа в руках две дымящиеся кружки. Нос сразу защекотало пряным ароматом, — Не знаю как вы, Хорхе, но я своё существование, всё же предпочитаю называть жизнью. — Простите, я не имел ввиду ничего дурного, когда об этом думал, — я натянуто улыбнулся, и снова передал «привет» своей социальной неловкости. Мы с ней уже родственники. Мужчина с интересом склонил голову на бок. — Всё в порядке, поверьте, с вами намного легче общаться, чем вы там себе напридумывали, присаживайтесь, — вежливо кивнул на кресло, я, не споря, сел. Он подал мне в руки горячую кружку и сел напротив, вальяжно закинув ногу на колено, — Вы всегда предпочитаете наступать себе на горло? В тоне не было издёвки, скорее, дружеское участие, но я всё равно смутился. — Если я не хочу отвечать, то ответ вы узнаете всё равно, я бы предпочёл менее личные вопросы. Люсьен засмеялся. — Давайте сюда вашу склянку, а то беседы у нас не выйдет. Я передал пузыречек, и вампир, улыбаясь, без сомнений, весь вылил его себе в кружку. — Плюс Веритасерума в том, что он не испортит мне вкус праздничного напитка. Чем-чем, а вот вкусом глинтвейна жертвовать, для того, чтобы вас разговорить, не хотелось бы. Он отпил из кружки, довольно прикрыл глаза и откинулся на мягкий подголовник кресла. Я, не зная, что на это ответить, тоже предпочёл занять себя напитком. В воздухе витал аромат корицы, а яблоко и апельсин приятно вязали во рту. Горячее вино плавно растекалось по телу. Это действительно вкусно. — Я мог бы вас научить, но ходят слухи, что вы не сильны в кулинарии, — и это снова не издевка, а, скорее, веселый пинок, и наверное, было бы неплохо ответить какой–то подобающей реплике шуткой, но в голове снова перемкнуло. Я не знаю, как себя с ним вести, о чем говорить, и как правильно ответить. Тяжело вздыхаю. Общение меня зачастую только выматывает, и не приносит удовольствия. Наверное, я предпочел бы спокойно доварить зелье, и засесть у себя в спальне с новым томиком магических наработок. — Уверены в этом? — Люсьен, не сочтите за грубость, но зачем я здесь? Он пожимает плечами, и тоном, будто рассказывает мне о погоде, заявляет: — Вы мне нравитесь. Приехали. — Понравились еще в тот вечер на крыше. Вы были единственным, кто лез из кожи, что бы я не чувствовал себя чужим. Я это оценил. Хоть и видел, насколько вам со мной… даже не знаю, неприятно? — Ох, нет, это точно не то слово, которое я бы подобрал. — А какое то? Страшно. — Хорхе, я не дикарь. И уж вам вреда не причиню, можете не сомневаться. Я снова молчал. Что тут скажешь? Спасибо? Что не рассматриваешь меня в качестве закуски к вину? Спасибо, что в твоих глазах я менее привлекателен, чем сырная тарелка? Какой ответ уместен? Люсьен захохотал, в глазах отражались игривые огоньки пламени, от печальной задумчивости не осталось и следа. — У вас хорошее чувство юмора, чаще произносите подобное в слух. — Сомнительное утверждение. — Никакие могу понять, вас огорчает то, что я не испытываю к вам влечения как к добыче, или расстраивает? — его улыбка хитрая, самодовольная, яркая. Что ж, вслух, так вслух. — Я сам не знаю, думаю, ваше внимание мне бы польстило, но, наверное, больше всё-таки напугало. С трудом контролирую бесконечный поток сознания в голове. Конечно, мне бы очень польстило внимание такого мужчины, как Люсьен. Даже когда он широко улыбался, его губы выглядели такими полными и привлекательными, что я невольно задумывался, а кому бы не польстило? Особенно парню, вроде меня. Ходячей катастрофе, у которой всё валится из рук. С лишнем весом, сомнительным стилем в одежде, толстыми линзами в старенькой оправе очков, и партаком собаки на предплечье, которая с годами размылась и расплылась, что только я знал, какая у татуировки была порода. — Это чихуахуа кобби, — Люсьен всё так же улыбался, — Вам она подходит, очень любознательный и добрый зверь. За ней какая–то история? Теперь рассмеялся я, успев поймать мысль за хвост и не дать ей пробиться наружу. — Нет, я был юн и пьян. — Лукавите? — Немного. У вас была собака? — Была когда–то у жены, но другой породы. Я её съел. Кого, блять? Жену или собаку? Вампир подавился вином, подавляя очередной приступ смеха. — Геката, Хорхе! Я пошутил! Нельзя же быть таким доверчивым. Вы расслабьтесь уже, или вашему столику больше не наливаю. Кусачие пятна румянца обожгли мою шею и щеки. Он, верно, издевается. Поладил бы с Ониксом. — Ох, нет, этот ваш товарищ меня безмерно выматывает, он найдёт кого изводить и без моей скромной персоны. Другое дело вы, таких открытых и закрытых одновременно Иных я давно не встречал, да и людей таких мало. Это любопытное знакомство. Он с наслаждение пил вино, поглядывая на плотно задернутые шторы. — Жду наступления полуночи, — ответил он, поймав мой вопросительный взгляд, — Моя семья любила праздник. Сменилась уйма традиций, что–то приобрело более религиозный оттенок, а что–то более весёлый, за этими изменениями было занятно наблюдать, но некоторые вещи остались неизменными. Даже спустя столько лет, люди ждут наступления полуночи. Будто она принесет им новые силы, новые надежды, новый успех. Конечно, ничего не изменится, к утру все снова будут варится в рутине. Но как бы Примитивные от нас не открещивались, в магию новогоднего чуда во все времена верят. Даже самые заскорузлые скептики. Я хмыкнул. Люсьен выглядел таким вдохновленным. Наверное, за такую долгую жизнь только подобные ночи и приносят хоть какое–то свежее новшество. — Люди. Много удивительных знакомств приносят в мою жизнь новшество. Личных, деловых, романтических. Это никогда не надоедает, учитывая, насколько мы все бываем разные. Хотя, должен признать, что некоторые человеческие пороки мне приелись. А новый год просто красивая традиция. Повод выпить вина. — Вы были женаты? Я не знал. — Был. — Я влез не в свое дело? — А вы не для этого меня поили зельем? Не из любопытства? — Вы сами предложили, — я, смутившись, уставился в свою стремительно пустеющую кружку. — А вы охотно согласились, не стройте из себя ягнёнка, у всех есть темная сторона. Не переживайте, если бы мне было, что скрывать, я бы на это не согласился, — его взгляд на секунду стал отстраненным, — Жена погибла, и это было очень давно. Отчасти, это одна из причин, почему я такой, какой есть. — Вы искали мести? Правды? Это привело вас к обращению? Вот и моя тёмная сторона подоспела, как, должно быть, это бестактно звучит. Но вампир только расслабленно пожал плечами. — Я искал справедливости. А месть и справедливость, зачастую — родные сестры. Это, наверное, печально, но так уж все устроено, это надо принять. Веспер тоже ищет справедливости, но, боюсь, её мы построим на крови. Но я ничего бы не изменил, я не жалею о обращении, если вы об этом. На моих глазах многое менялось, не каждому дано пройти такой огромный путь. Я задумался. Беседы с Люсьеном меня впечатляли. Он совершенно спокойно говорил о довольно страшных вещах, и в то время как многие Иные страшились будущего, для него грядущие перемены были «занятными». Он рассматривал всё с высоты прожитых лет, едва ли притеснения и гонения Иных его удивляли, не удивляла его и человеческая жестокость, потому что «приелась». Однако, он не казался мне лишенным эмпатии, скорее, принимал всё с позиции умудренного опытом старца. Мне было бы интересно послушать, как жилось Иным до создания Магистериума, а он наверняка мог бы многое рассказать. — Сами вы старец, мне тридцать один, мы с вами ровесники. Такое общение меня пугало, мне не хотелось быть полностью читаемым, особенно с учётом того, какие разные мысли о вампире периодически мелькали в моей голове. Но когда ты умеешь строить беседу только со скрипом, и всегда боишься ляпнуть лишнего, может, это не так уж и плохо. Во всяком случае диалог строится, а я надеюсь ни в чем не опозориться. Постарался выдавить из себя дружескую улыбку. — И как давно вам тридцать один? Люсьен довольно кивнул моему вопросу. — Уже чуть больше ста лет. И да. Я могу вам рассказать как жили Иные, до создания Магистериума. И наверное, даже больше. У меня сохранились редкие книги, они были бы интересны вам по роду ваших занятий. Вот перестанете самобичеваться, и может быть даже что-то и подарю. — Простите, иногда мне самому кажется, что я ходячий нерв. — А ещё вам нужно прекратить извинятся. Большую часть ерунды в вашей голове придумали вы сами. Очередное «Простите» мелькнуло в мыслях, и Люсьен мне тепло улыбнулся. — Сложный и очаровательный. Я? С улицы раздался звуковой сигнал автомобиля, через секунду к нему присоединился ещё один и ещё. Послышались первые хлопки фейерверков. Полночь. — Заболтали вы меня, мы с вам пропустили наступление нового года. Ну конечно, я же так много открываю рот. Люсьен отставил кружку на тумбу и подошёл к окну, раздвинул шторы. Небо будто подрагивало от разноцветных вспышек, хлопки раздавались уже со всех сторон, им вторили гудки автомобилистов которые застали полночь в пути. Потревоженные шумом и вибраций вопили сигнализации припаркованных машин. Да не сидите вы там, подойдите к окну, праздник же. Голос Люсьена раздался прямо у меня в голове, когда он делал так, мне становилось ещё более жутко. Он прислонился к стене, на его лице отражались цветные вспышки. Я одним махом осушил кружку, и несмело подошёл, боясь нарушить его единения с чем-то очень личным. С ушедшими воспоминаниями, с этим оттенком пережитого на лице. — Вы мне не помешаете. Я не люблю быть один в новогоднюю ночь. В это время не стало моей жены, не хочется предаваться воспоминаниям. Я заколебался, не зная, какие слова подобрать. Вот это откровенность, что на подобные заявления отвечают нормальные люди? — Мне очень жаль. Мужчина безразлично хмыкнул. — Прекратите, даже самое любящее сердце не умеет скорбеть вечно. Я уже едва ли помню, как она выглядела, но помню, как её любил, мне этого достаточно. А боль… она давно ушла. Врёт? — Под Верутасерумом-то? Разве что самую малость. Он повернулся ко мне. — Веспер держит Гнездо под своей острой шпилькой, вы наверняка и не знаете, что в полночь есть традиция целовать друзей и близких. На удачу. Нихрена себе он вираж заложил. Это что нотки флирта в голосе? Это как мы так с мёртвых жён до поцелуев докатились? Я уставился на фейерверки, делая вид, что ничего важнее сейчас нет. Поцелуи с вампирами входят в список романтических иллюзий девочек-подростков, я подобную перспективу рассматриваю с позиции удачного самовыпила, а мне такие приключения ни к чему. В голове некстати мелькнул образ, как острые клыки Люсьена прокусывают тонкую кожу моей шеи. Белоснежная эмаль окрашивается в красный и входит в плоть до самых пухлых губ, они горячо касаются шеи. Я невольно дернулся. — Ух ты, какая живая у вас, однако, фантазия. — Простите, — я не знал, за что снова извинялся, за то, как страшно мне стало от надуманного мною образа, или за то, что тело на эту картину отреагировало совсем не так, как должно было. Потому что помимо леденящего душу страха, я почувствовал нарастающее напряжение, и это точно был уже не страх. Люсьен выразительно поднял брови. — Как интересно… — Это не то, о чем… Он поднял руку, прерывая меня. — Скажите, что вы обо мне думаете? Вы так пытаетесь подружится, но при этом, я вижу, как вас тяготит это. Я вижу, как вы хотите уйти, хоть я и заверил вас в том, что вреда не причиню. Откуда столь противоречивые эмоции? Быть может, вам стоило бы выбрать что-то одно? Тогда и я не мучился бы в попытках наладить с вами контакт. Я и рад выбрать что-то одно, но никак не выходит. Каждая моя встреча с ним внутри ощущается как баланс на бритве, сколько бы я не говорил себе, что Люсьен на нашей стороне. — На стороне справедливости, — он улыбнулся, — Ну или на стороне мести, как вам будет угодно. Вы никогда не думали, что все ваши эмоции ко мне — просто раздутый мыльный пузырь? До создания Магистериума Примитивные и Иные жили в мире. Я это время застал. Магов с лечебными навыками приглашали даже лечить зубную боль своим драгоценным детишкам, вот такой был уровень доверия. Никакой инаковости, никакой брезгливости и страха. Просто есть такие, есть другие, и всем было удобно. Но за пару десятков лет извратить можно всё что угодно. И что теперь? Нас боятся, обходят как прокажённых. И даже вас боятся, хоть вы и ближе к людям, чем все прочие виды. Прогуляйтесь как-нибудь по улочкам с закатанными рукавами, много нового о себе узнаете. О, я знаю, ещё со времён приюта знаю, когда собственные родители подкинули меня на порог этой дыры. — Теперь же церкви украшают фрески, как Магистериум загоняет нас обратно в ад, — Люсьен презрительно фыркнул, — Будто там страшнее, чем здесь. И люди молятся на них, молятся об избавлении земли от Нечестивых. Но на самом деле, мы им вреда причинили не больше, чем они нам. И кто же тогда злодей? Подумайте об этом, эти размышления могут показаться вам… хм, занятными. Я молчал. Правда всегда горчит, на это мне нечего было ответить. Конфликты между вампирами и Иными возможно имели тот же эффект, раздуваемый до масштабов истерии, ведь если ненависть к Иным заложили люди, то Иные, в своё время, тоже поспешили найти «козла», чтобы не страдать в одиночестве. А тут кто злодей? — Хорошо, когда тебя понимают. Я вздрогнул, Люсьен коснулся моей руки. — Успокойтесь, я не кусаюсь, — он игриво прикусил губу, — Если только сами не попросите. Твою мать. Не думай об этом, не думай об… Вампир приложил мою ладонь к своей груди. Я врос в пол, боясь даже вздохнуть. Подгоняемое адреналином сердце стало выдавать на несколько ударов больше, и на мой десяток, приходился один спокойный толчок под ладонью. Едва ощутимый, сонный, ленивый толчок. Но живой. — Не такие уж мы с вами и разные. Я ловил ладонью каждое движение «нашего общего» в каменной груди, и нашёл в себе силы признать, что меня давно тянет к Люсьену. К его вальяжной неспешности, рассудительности, сдержанности. К этими «занятным» беседам, а злого «занятный» было вторым его излюбленным, после его небрежного «хм», которое всегда покалывало мне кончики пальцев. К этому спокойному принятию всех несовершенств времени, в котором мы живем. К этой уверенности во всём его образе, и к этой невероятной силе в поджаром теле. Даже через слой одежды, я чувствовал прохладу его кожи, его холодная рука всё ещё лежала поверх моей, но вопреки этому, на меня волнами накатывало тепло. Романтические иллюзии девочек-подростков уже не казались такими уж глупыми, а перспектива поцелуя вдруг стала пугающе сладкой. Ахренеть. Пора сворачивать новогодний вечер. — Простите! — я с силой выдернул свою руку из-под его пальцев, получилось грубее, чем хотелось, но меня это не волновало. Входная дверь маячила просветом из этой смущающей ситуаций. Не давая себе лишнего времени на размышления, я устроил самое настоящее бегство от своих внезапных желаний. По пути, разумеется, неловко врезался в тумбочку, выругался, это же я, но с прытью зайца, что бежит от лисицы, уже оказался у двери. Рядом со мной шелохнулся воздух. Люсьен переместился за один удар моего паникующего сердца. — Эй, Хорхе, подождите. Я не буду вас задерживать, если вы хотите уйти, просто знайте, что я благодарен. Сегодняшней ночью мне особенно не хотелось быть одиноким. Я слегка заколебался, прежде чем ответить, но мне так не хотелось показаться трусом, что я переступил свою нервозность. — Ну раз уж я пришёлся к месту, быть может, при следующей встрече на «ты»? Вампир облегченно выдохнул, видимо, обрадованный тем, что удалось предотвратить мою неудачную попытку к бегству. Он, не делая резких движений, протянул руку к моим волосам, и пропустил синюю прядку между пальцев. — Мне нравится твой новый стиль. Ты очень приятный парень, с тобой легко, хотя ты делаешь всё, чтобы было сложно, — он улыбнулся, и слегка дёрнул прядку так и не выпустив её из пальцев. «Приятный парень» — вот она моя характеристика по жизни. Простак Хорхе, добрый и приятный парень. Вот в чем разница между такими мужчинами, как Люсьен, и такими «приятными парнями», как я. Я смотрю на этот надменный излом брови и слегка приоткрытые губы, за которыми видны очертания двух крупных клыков, и хочу быть от него как можно дальше, но при этом, не могу не думать о том, какими могут быть эти губы на вкус. От него пахнет тяжёлым кофейно–пряным парфюмом, и я думаю, что губы у него такие же. Горячие, горьковатые, будоражащие. Я хочу его поцеловать, это любопытство, это желание узнать его ближе, очень сильно расходятся со здравым смыслом. Вот в чем разница. Я думаю о поцелуе, когда смотрю на него, он же, по всей видимости, думает о том, что неплохо бы было выпить пивка в пятницу вечером в компании «приятного парня». А ещё мой закрытый рот вовсе не означает, что меня не слышат, если он сейчас снова рассмеëтся над моими мыслями, то я провалюсь под землю прямо тут. Но Люсьен хмурится, и выглядит сердитым. — Забудьте всё что я вам сказал, с вами сложно. Как вы… — «Ты», — раздраженно поправляю я, понимая, что злюсь на самом деле на себя. — Как ты умудрился всё так вывернуть? — Я не знаю! — выпалил я, отчаянно краснея, — Я лучше пойду, пока ещё какой глупости не придумал. Я попытался открыть дверь, но Люсьен с лёгкостью захлопнул её и сильнее оперся на неё ладонью. Я сразу оставил эти попытки, понимая, что с его силой мне не справится, а выглядеть ещё более глупо мне не хотелось. Я развернулся и посмотрел в ледяные, серые глаза. — Почему ты так раздражен? — голос мужчины звучал тихо, он не хотел, чтобы ночь закончилась недопониманием, но поверх сдержанного тона ложились нотки злости, прорезая пространство клочьями невысказанных опасений и сокровенных желаний. — Вы весь вечер в моей голове! — сгорая со стыда, я повышаю голос, но вдруг понимаю как всё удачно вышло. Едва ли хотя бы половину того, что «слышал» Люсьен, мне хватило бы смелости когда–нибудь произнести вслух. А теперь он избавил меня от необходимости объяснять ему своё желание его избегать, да и сам он не захочет больше подобных встреч. Мы просто забудем всё это как недоразумение, и сделаем вид что ничего не было. — «Ты», — едко поправил меня Люсьен, — И с чего ты решил, что я больше не захочу этих встреч? Я слышу тебя, Хорхе, и слышал весь вечер, — его ладонь всё ещё упирается в дверь, он слегка нависает надо мной, но держит уважительную дистанцию. Не хочет нарушать личное пространство, без моего на то дозволения, хоть и знает прекрасно, что я этого желаю, — Если бы твои мысли мне не импонировали, я бы давно прервал это общение. Ты правда думаешь, что я вот так просто забуду о том, что ты хочешь меня поцеловать? Я замер, пойманный этими цепкими глазами. Не мог решить, как мне себя теперь вести, отчего мозг привычно закоротило. — Когда я сказал «приятный парень», я и подумать не мог, что ты вывернешь это в акт самокопания, — он устало вздохнул, будто приходится пояснять очевидные вещи, — Я только хотел сказать что–то, чтобы ты остался. В тебе есть внутренний свет и странная противоречивая искренность. Ага, замечательно, очень поэтично, ради всего святого, оставь меня в покое! Люсьен огорченно фыркнул. — Хождение по кругу. Ты предвзято ко мне относишься, но почему-то всё равно хочешь быть «приятным парнем», ты не устал? Не боишься, что пытаясь всем вокруг угодить, ты и однажды выгоришь, как долбанные пробки? Слово «долбанные» от Люсьена, выбило меня из колеи даже сильнее, чем его нависающая надо мной фигура. Молодец, Хорхе, ты разозлил, пожалуй, самого сдержанного джентльмена во всём Риме, блеск. Он отмахнулся от моих мыслей, жестом прося его не перебивать, хотя я, собственно, и не пытался. — Мне близка позиция Веспер, именно поэтому я с вами в Союзе Сожжения. Я думаю то, что принадлежит нам по праву, нужно вернуть грубой силой. Но в глубине души я верю, что этот грешный мир, однажды спасут люди вроде тебя. Те, кто протянут руку любому, попытаются понять и принять, даже если им это чуждо. Те, кто ещё верят в честность и порядочность, и в решения конфликтов без кровопролития. Вот что я имел ввиду, когда сказал, что ты «приятный парень», а ты вывернул всё так, будто не можешь быть кому–то интересен. Не позволяй никому так к себе относится, и себе тоже не позволяй. Я угрюмо усмехнулся, мне снова хотелось извиниться за то, что я теперь заставил его перед собой оправдываться. Да что со мной не так?! — Я не оправдываюсь, я просто честен с тобой, и ты честен, пусть и не вслух, удобно, не правда ли? Я сдался и выдохнул. — Удобно. — Ты всё ещё думаешь об этом? — теперь голос Люсьена стал интимным, нежным, но глаза всё равно оставались сердитыми, — Ты ближе к Примитивным, чем думаешь, я никогда не понимал, почему люди так упрямо делают то, чего не хотят, но сдерживают свои истинные желания, даже если в них нет ничего дурного. Ты хочешь узнать какие мои губы на вкус? — он наклоняется ко мне ещё ниже, улыбается. Да, пожалуйста, поцелуй меня. Но вампир сделал вид, что оглох. Он играл со мной, хотел, чтобы я сказал это вслух, но я чувствовал только комок нервов прямо в горле, и не мог дышать, сердце бухало в голове. За этим неравномерным боем я едва слышал дыхание Люсьена, которое, как мне показалось, стало рваным. Внешне он был совершенно невозмутим, будто не происходит ничего особенного. Будто мы не стоим в полушаге друг от друга, его ладонь, упирающаяся в дверь, не лишает меня пути отступления, а мои лопатки не врезаются в неё под натиском этой «дружеской» беседы. Пальцы его свободной руки взяли меня за подбородок, мягко, но крепко. От них по телу разлилась приятная прохлада, остудившая мой воспаленный в эту минуту мозг. Удивительным образом мне стало вдруг спокойней, я больше не пытался отводить взгляда, и с вызовом смотрел ему в глаза. — Я спрошу ещё раз, — шепот сливается с треском камина, но каждое его слово будто раздается где–то внутри меня, а может, он и не говорит вовсе, — Ты хочешь этого? Если я сейчас же не разморожусь, я, возможно, упущу один из самых удивительных моментов в моей жизни. Я уже понял, чего Люсьен от меня добивается, и если ничего не скажу, он очень легко притворится, что ничего не было. — Не делай вид, что боишься меня, я слышу все твои желания так же четко, как и твой участившийся пульс, так же как чувствую закипающую в твоих венах, горячую кровь. Сделай себе одолжение, Хорхе, перестань ходить на цыпочках вокруг того, чего ты хочешь. Я сам не почувствовал этого, как страх уступил место острой потребности. Потребности, что была сильнее благоговейного трепета перед смертоносностью Люсьена. — Я не боюсь тебя. Кажется, теперь, я боюсь только самого себя. Эти желания пугают меня. — Так озвучь их, и мы посмотрим, так ли страшны твои желания. Я нервно усмехнулся, и сильнее прижался щекой к тонким пальцам, что сжимали мой подбородок. — Ты застрял где–то в средневековье? Мне казалось, сейчас уже не модно спрашивать разрешения на поцелуй. — Я старомоден, не хочу быть грубым, — он старался, чтобы его голос звучал ровно, но от спокойной гладкости бархата более не было и следа. Голос дрожал, Люсьен тяжело дышал, я видел, что это напряжение дается ему непросто. Я видел, как серые глаза заволакивает мутно–красными пятнами, чувствовал, как кожу щеки слегка царапают удлиняющиеся острые ногти. Это была жажда крови или просто…жажда? Уже прощаясь с рассудком, я подумал о том, что меня безумно заводит притаившаяся под этими темными, кофейными губами, опасность. Инстинкт самосохранения бился в визгливой истерике, но я перебил его, уверенным как никогда голосом. Чётким, словно сам вынес себе приговор. Словно сам предложил себя в качестве основного блюда. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Прямо сейчас. Легкий смех Люсьена сгладил наше напряжение, он справился со свои телом, и уже через секунду вернул себе контроль. Теперь на моем лице снова были мягкие, прохладные подушечки пальцев, которые, наконец, позволяли себе ласково двигаться вдоль челюсти и спускались на чувствительную кожу шеи. — Да неужели? Ты у нас заговорил? — в прояснившимся взгляде теперь плясали весёлые чертята. Я хотел было возмутиться, от того, что мне ответили сарказмом, пусть и безобидным, на мою честность, которая далась мне с таким трудом, но губы Люсьена уже легли на мою шею. Мягко, борясь с соблазном, мужчина держал сомкнутые губы на моей сонной артерии. Потом проложил короткую дорожку касаний до подбородка, слегка его прикусил, и накрыл мои губы холодным поцелуем. Контраст между предполагаемым и действительным оказался такими пьянящем, что у меня подкашивались ноги. Весь образ Люсьена буквально дышал сдерживаемой, хладнокровной жестокостью. Вампиров считали самыми опасными из хищников, они были чужды даже самой природе. Мне казалось, такие со своей добычей не церемонятся, но вместо грубого, подавляющего натиска губ, мужчина ласкал мой рот с такой нежностью и осторожностью, что у меня кружилось голова. Я сильнее облокотился на дверь позади себя. Не хватало ещё сейчас рухнуть ему в ноги, как кисейная барышня. Сквозь поцелуй я почувствовал, как его губы снова расходятся в улыбке. Он слышит. Люсьен подался вперёд, прижимая меня к двери, и положил руку мне на поясницу, крепко удерживая. Его тело было твердым, губы, вопреки моим ожиданиям, холодными. От него пахло вином и корицей, отголосок горячего напитка меня согревал, а его рука на шее не впитывала в себя ни крохи тепла моего тела, и посылая по нему прохладные мурашки. Я тонул в переизбытке разных эмоций, и с трудом отделял одно от другого. Страх и возбуждение стали одним целым, но пока Люсьен полностью отдавался поцелую, в моей голове снова сталкивались друг с другом беспокойные мысли. Почему он меня целует? Как теперь себя с ним вести? Поцелуй же прервется и что сказать? Спасибо, блин? Устроить очередную попытку трусливого бегства? Но ведь так хочется остаться… Теперь, когда я буквально физически чувствую, какой он. Сколько в этом холодном теле нерастраченного тепла, как он бережлив в каждом прикосновении. Его рука мягко гладит меня между лопаток, он не позволяет себе ничего лишнего, но эта сдержанность так ему к лицу, она не сухая, не лишенная страсти, она полна заботы. Каждое его прикосновение заставляет меня желать большего, и ещё больше боятся скоротечности этого момента. — Тц… тебя очень много, — он разрывает поцелуй, но всё ещё обнимает меня и прижимается к моему лбу. — Что ты об этом думаешь? — я едва узнаю свой голос, кажется «жажда» Люсьена сегодня больше со мной, чем с ним. Я и подумать не мог, что один почти невинный поцелуй разбудит во мне столько разных желаний. — О поцелуе, или о том, что ты снова хочешь сбежать? — Обо всём. — Я могу вернуть тебя в Гнездо, там, наверняка, уже дали электричество. Могу предложить остаться, и мы выпьем ещё бутылочку вина. А можем сходить проветрится, — он хитро улыбается, — Что–то мне стало душновато. Решать только тебе. Мне очень хочется остаться, но вся эта ситуация кажется такой нереальной, что я боюсь давать себе ложных надежд. Нова шутит, что из всего Гнезда именно мы с Шеном «помрем старыми девами». У Шена, объективно, шансов выиграть в этом сомнительном мероприятии больше. Но как выяснилось, и из меня соперник хороший. Я так старательно ото всех отгораживаюсь, что Шен однажды просто помрёт от инсульта и точно выиграет, других преимуществ у него передо мной нет. Люсьен заливисто хохочет и целует меня в щеку такими привычным прикосновением, как будто делал это всегда. Это такое доверительное касание, что все мои надуманные страхи лопаются разноцветной пленкой того самого мыльного пузыря. — Оставь победу чернокнижнику, — он касается моей руки, и я неосознанно переплетаю с ним свои пальцы, — К тому же, в могилу сведёт его не инсульт, а ваш блохастый дурачок. Я вопросительно вскидываю брови. Это ещё к чему? — О, — он смущённо прокашливается, — Поверь мне, есть некоторые мысли и образы, которые я предпочел бы никогда не знать. К тому же, этим двоим явно не хватает честности. Так что ты решил? Ты остаешься? — Праздничная ночь же… если где–то случилась авария, то вряд ли электричество дадут скоро, я сегодня уже не смогу доделать зелье, поэтому, если ты не против… Лисий прищур Люсьена сразу показывает, что он не верит, но серые глаза сверкают весельем. — Ты такой врун. Действительно. К чему теперь это всё? — Да. Я остаюсь. Я хочу остаться тут… с тобой… Моя честность вознаграждается широкой клыкастой улыбкой. — Видишь, как всё просто. Удобно, не так ли? Быть может, это только на время. Быть может, на одну тёплую ночь. Ещё на одну бутылку вина, или на позднюю прогулку под шумным расцветающим фейерверками небом, но сейчас, праздник, чей смысл рассеивать мрак в душе и одиночество, соединил две самые большие противоположности. И это не заимствованное Присутствие, это — самая настоящая магия.