I.
Полная грудь воды, он вдыхает, сейчас наступит весна и солнце. Ввысь улетают пузыри — немой отсчет оставшегося воздуха, секунды, взмывают и лопаются, ни чем не хуже тонкой стрелки часов. Забавно, его воздух улетает на поверхность, к свободе; а он, тяжелый, онемевший, медленно оседает, словно чаинка на дне чашки. Вокруг бесконечная невесомость, его могильная зелень, вот она — вечность. Металлическая, гудящая гробовая тишина. Калейдоскоп разноцветных воспоминаний проносится перед глазами. Смех, мрамор, замысловатая балюстрада, вытянутая бледная рука. «Селвин, Ада.». Он взмывает в воздух, спарившийся, горячий, солнце безжалостно греет его черную мантию — кожа покалывает приятным теплом. Пергамент, успокаивающий скрежет перьевой ручки, будто потрескивание камина. Прохлада, зеленый ковер, ее губы, у нее на шее дерзко выгравирована звезда, пачка сигарет рассыпалась и лежит рядом, в забытье… Адара. Имя отскакивает от передних зубов, чтобы закончиться невесомым альвеолярным ‘р’, как написал бы один известный магл. Ее волосы, каштановые, еще без звонких зеленых прядей, расплескиваются по балюстраде; юбка черного платья смятая вокруг худых белых коленей; обняв которые она сидит, сосредоточенно разглядывая состарившиеся, хрустящие страницы атласа. Регулус запинается на полпути в братнину комнату, с удивлением нахмурившись разглядывает оливковые глаза инопланетянки. Она замечает. Оливковые глаза встречаются с голубыми. — Привет, — говорит девочка. — Ты кто? — требует Регулус. Она коротко смеется, встает с мраморного пола, волосы рассыпаются по белоснежным плечам. — Селвин, Ада. Предложена рука. Он медлит, разглядывая аккуратную ладонь. — Регулус Блэк. Ладонь оказывается прохладная, гладкая. Мрамор. Регулус лаконично жмет и отпускает, все еще настороженно оглядывая ее черты, пытаясь понять из какого она племя. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он наконец. Ада пожимает плечами. — Не знаю. Меня сюда родители притащили. — Ясно. Снова какой-то званый ужин, собрание таких же холодных, возвышенных взрослых, как его родители. Сириус говорит, что это все ерунда, размахивая руками и отказываясь выходить из комнаты. Регулус знает, что так надо. Он спрашивает ее, сколько ей лет. Она отвечает, что шесть. Ему тоже шесть. — Хорошо. Ада кивает, улавливая неловкость ситуации. Оливковый взгляд ее скользит к ее оставленной на полу книжке, открытой на странице со звездами. — У тебя имя, как у звезды, — говорит она. — У нас такая традиция, — отвечает он сдержанно, на расстоянии. — Имена всегда в честь звезд. — Красивая традиция, — она кивает, будто себе, будто чему-то своему. — Красивые имена. Он секунду еще наблюдает. Внизу горячие звуки его родителей, крики, ругань, разводы. Грохот разбитой глины. Регулус прерывисто вздыхает и знает, глотая слезы и обиду, что так надо. — Пойдем, я покажу тебе сад. Он берет ее руку, и они выбегают в звенящий шорох кипарисов. В голубизне плывет ватный мазок облака, и Ада со смехом замечает, что он похож на лилию. Регулус говорит, что это глупо. И смеется тоже. Калейдоскоп со скрежетом перекатывается, показывая ему его предсмертное кино. Щелк, следующий кадр. Они на поезде. Рельсы стучат, как метроном, в окне убегает пейзаж, они покупают у женщины с тележкой дюжину шоколадных лягушек, Ада забирается с ногами на бархат сидения. Лакированные туфли с лямкой блещут в закатном малиновом солнце. — Думаешь, попадем на Слизерин? — спрашивает она безразлично, чтоб поддержать непринужденный тон поездки. — Да, — отвечает он с рьяным убеждением. — Мы не такие как Сириус. — Это хорошо? — фыркает она со скептичной ухмылкой. Он кивает. — Да. Это хорошо. Она пожимает плечами. — А какая вообще разница? Слизерин или нет, что это меняет? Он хмурится, и вопрос повисает в воздухе. — Не говори так. Ада странно на него смотрит, ничего не отвечая. Он добавляет, что это важно, что это традиция. Ада снова пожимает плечами. Пусть, традиция. Но разве ее не стоит раз в пару десятилетий сменить? Но не произносит этого. Втайне она никогда не считает Сириуса плохим, втайне она всегда замечает, что они гораздо более похожи, чем Регулус хочет считать. Но не произносит этого. Шляпа долго думает, оказавшись у нее на голове. Шуршащий, золотой зал размывается перед глазами, и фокус наводится на его лицо среди малахитово-черных мантий. Хриплый голос бормочет ей что-то прямо в ухо. Слизерин, пожалуйста, Слизерин. Шляпа с коротким, задумчивым смешком бормочет «ну что же», и через секунду она живо спрыгивает с места, каблук щелкает о каменные плиты, Регулус улыбается ей. Так надо. Его родители присылают ему в подарок за верность новый набор перьев, книги, кольца из лучшего серебра. Отполированные, гладкие. Прохладный металл. Наконец, его родители обращают свою дорогую, строгую любовь к нему, ее привередливое лицо отворачивается от Сириуса. Регулус ликует. Он его обогнал. Аде прислали шелковые ленты для волос и напутствие хорошо учиться. И читая материнские извилистые слова она понимает, что она никогда этой любви не получит. Для семьи она бесполезна, какой прок от девочки? Лишь потенциальная разменная монета.II.
На третьем курсе она собственноручно кромсает волосы, небрежно красит их в кислотно зеленый. Регулуса это злит, не потому, что это против традиции, а потому, что это похоже на Сириуса. Она должна была делать, как надо. Как он делает. — Какого черта ты творишь, Ада? — обвинительно выпаливает он, хлопая за ними дверью выручай-комнаты. — О чем ты? — безразлично спрашивает она. У него все вскипает от ее непринужденного тона, будто это он псих, будто это он ведет себя глупо. Но ведь это она, она все портит! — Ты знаешь о чем я! — рычит он. — Водишься с грязнокровками, слушаешь магловские песни, эти волосы дурацкие! Объясни мне, что тебя укусило! Она смотрит на него спокойно, без тени раздражения, без тени стыда. Оливковые глаза, мелкие серые веснушки, черные тени на веках. Что ты делаешь, Ада, что ты делаешь со мной… Скрещивает руки на груди. Пожимает плечами. — Мне надоело быть куклой этой глупой традиции, Редж, — говорит она. — Может, когда-нибудь тебе тоже надоест играть по этим кровавым правилам. — Правила есть правила! — рычит он, судорожно к ней подступаясь. Останься, останься со мной. — Как скажешь, — звучит как «отвали». Ее глаза на него не смотрят. — Ада, это не ты, — он пытается, изо всех сил, втащить ее обратно на правильную сторону, на его сторону. — Нет, Редж, это я. — Выходит я совсем тебя не знал, — обвинительным тоном произносит он. — Ты знал меня, просто выбирал притворяться. Ты выбирал воображать меня такой, как тебе хочется. Он в растерянности, вокруг зеркала повторяют эхом ее холодное спокойствие, руки его дрожат от злости и от чувства безысходного желания. Секунда колебания, звенящая тишина, и его дрожащие ладони притягивают ее за плечи. Сладкая, кислотно яблочная на вкус; его ладонь слегка расслабляет хватку, она не отстраняется, он гладит ее шею, чувствует как ее холодная рука скользит к его щеке. Мрамор. «Селвин, Ада». Да, да, да! Сработало! Отдаляется, отпускает, и она уже у двери. Все в нем холодеет и падает. — Не уходи, — хрипло просит Регулус. Она не поворачивается, держась за ручку двери. — Не могу. Хлопок. Он один. Так надо.***
Тем летом Сириус сбегает. В его комнате так и остается ненужный велосипед, и вспоминая на полу опустелой братниной спальни Регулус плачет, проклиная свою зависть. Проклиная брата за то, что сбежал. Себя за то, что его не остановил. Он плачет и мечтает, что сейчас распахнется дверь и Сириус с ухмылкой скажет: — А ты еще что здесь забыл, шкет, а ну быстро на выход. Но он этого больше не скажет. Комната пустынна и нема. Первый раз за столько лет Регулус чувствует, что что-то не так с тем, как надо. Он захлопывает за собой дверь, вытирает слезы. В доме тихо. Никто больше показательно не будет включать на полную Боуи. Регулус уходит, отстраняя эту мысль. — Ты козел и предатель! — кричит он на французском, не замечая на себе глаз всего Гриффиндорского стола. И так не поймут. — Никто по тебе не будет даже скучать, понял?! Вернись, вернись, пожалуйста. Сириус смотрит на него сначала с удивлением, потом с болью, а потом совсем холодно. — Еще что-то? — сдержанно справляется он, показательно на английском. — Да! Ты мне больше не брат! — с отчаянной злобой вскрикивает Регулус. Сириус фальшиво, сухо смеется. Совсем как их мать. — О, мы с тобой никогда не были братьями. А теперь изволь. Сириус встает и за ним следует вся его шайка. Регулус чувствует как в горле пульсирует сожаление, наблюдая решительность и силу, с которой брат толкает дверь и скрывается в темноте коридора. — Не стоило тебе так с ним… — утешительно начинает Ада. — Не суй нос в чужие дела! — рявкает Регулус, отталкивает ее руку и сам выбегает в звенящую пустоту. Ада остается в шумном зале, вздыхает, закрыв глаза. Она понимает их обоих, но с грустью признаёт, что Сириуса понимает больше. Он целует лучше, чем Регулус. Когда опирает ее о стену маленького склада с метлами, и его руки более уверенные, они не спрашивают, а требуют. Но изгиб челюсти под ее пальцами напоминает слегка тот, который она на самом деле хочет; текстура черных, длинных(в отличии) волос, если притвориться, что коротки, совсем такая же. Сириусу Ада напоминает детство. Аде Сириус напоминает своего брата. Они оба закрывают глаза и представляют других людей, но сейчас надо перетерпеть. И вот они терпят, разыгрывают перед собой спектакль. В чем то он ее понимает лучше Реджа. Она тоже белая ворона своей семьи, с крашеными волосами и увлечением маггловскими книгами. И все же они фундаментально разные. Сириус делает это, потому что он хочет насолить ненавистному семейству. Ада бунтует, чтобы заслужить мимолетный проблеск любви. Гневной, но все же, любви. — И давно ты сосешься с моим братом? — с напускным безразличием осведомляется Регулус, когда пустеет общая комната. — Недавно, — подавив удивление спокойно отвечает она. — Замечательно, — саркастично цедит Регулус. — Поздравляю. — Чем ты недоволен? Ада знает. Но ей хочется услышать. Услышать, что она ему нужна. — Тем, что ты сосешься с моим братом, — с сухим гневом отвечает он. — Ревнуешь его? — дразнит. Холодная голубизна его глаз молниеносно наводится на ее лицо. — Ты знаешь, кого я ревную. Она разглядывает. Тонкий, большие голубые глаза, бледное лицо, слегка растрепанные черные волосы. Тепло разливается в груди, сердце бьется от этого знакомого чувства. Но она не должна. — Ты водишься с Пожирателями, — Ада будто объясняет. Пытается удержать его разумную, правильную сторону. — А ты с предателями крови, — парирует он. Ей нечего ответить. — Спокойной ночи, Регулус. Он остается, смотря вслед очередному ускользающему из его рук человеку. Снова он второй, снова побеждает его брат. Убеждения его брата. Его идиотские, пижонские татуировки и кожаные куртки. В воздухе все еще оставался ее мятный запах. Так надо.III.
Война делает их черно-белыми. Нет больше серых тонов. Только хорошие и только плохие. Герои и злодеи. Ее по инерции выбросило в сторону первых. После вступления в Орден Селвины от нее отказываются, и она плачет в плечо Сириуса(уже лишь друга), и он тихо, очень похоже, утешает ее сигаретами и понимающими «тише, тише». Лишь изредка мелькает в зеленых вспышках битв его холодный лейтмотив. Их глаза встречаются за секунду до того как он исчезает в черном дыму, и он по той стороне, сидя за столом с убийцами скучает по кислотно зеленым волосам, по ее холодным рукам и даже магловским книгам.***
— Зачем ты пришел? — спрашивает она, когда они встречаются в предпоследний раз посреди Лондонской серости. На ней бежевый тренч, она то и дело сильнее перетягивает на талии матерчатый пояс. — Тебе нужно вернуться, — начинает он осторожно. — Я все устрою. Темный Лорд силен. Сделай это если не из уважения к своим корням, то хотя бы из страха смерти. Для меня. Думает он. Сделай это для меня. — Я не примкну к вашей своре убийц, — убежденно отвечает она. — В отличие от тебя, я не конформист. Слова жгут, потому как правдивы. — Тебя убьют, — пытается он. — Хорошо, — она поворачивается к нему лицом. Оливковые глаза встречаются с голубыми. — Я умру за добро. Ему хочется плакать от бессилия. Ну почему, почему ты такая упрямая! — Да как же ты не понимаешь! — наконец вырывается у него. — Я люблю тебя, Ада, пожалуйста! Глаза ее затуманивают слезы. Она притягивает его за воротник плаща. Слегка чувствуется огневиски. Он держит ее отчаянно, в месте, где голова плавно перетекает в шею. Останься. Но он знает, что это в последний раз. — Останься, Ада, прошу, — шепотом произносит он. — Не могу. Про себя он плачет, смотря как она аппарирует свернув за угол. Он вбегает на собрание, как всегда, в холодной маске отвращенного безразличия. Какие-то снова пойманные Орденовцы, надо что-то решать, впрочем, как обычно. В мыслях он молится, чтобы снова пронесло. Не пронесло. Ее истошный крик режет его слух прежде чем он достигает места событий. Беллатриса безжалостно мечет красными лучами, Ада сгибается в боли. Малфой высокомерно и напористо требует информации про штаб-квартиру Ордена. Ада так же напористо, через боль, посылает его громким ругательством. Она смотрит на него, почти умоляя взглядом. Лишь короткое подергивание его носа выдает его стыд. — Она ничего не скажет, — заключает разочарованный Темный Лорд. — Убрать. Глаза Регулуса расширяются, страх ударяет в висок. Нет, нет, нет. Темный Лорд чувствует его страх. — Регулус. Он указывает ему на сжавшуюся на мраморном полу Аду. Проба веры. Испытание верности. Регулус делает шаг вперед, к бездне, палочка сжата с усилием в правой руке. — Прости меня, так надо, — шепчет он, готовясь. — Я любила тебя, Регулус. В мгновении зеленого цвета ее глаза опустели. Она умерла смотря ему в лицо. Что я наделал? Пожиратели удаляются. Темный Лорд напоследок кладет ему руку на плечо, будто хваля. Он остается один и падает, сжимая ее безжизненное тело. — Вернись, вернись, пожалуйста, — он стонет сквозь слезы, вдыхая запах ее волос. Она его не слышит. Приближается дно, последние секунды взмывают и пузырятся. Вот он здесь. Тьма медленно подступается, и скоро его сознание погрузится в нее, глаза его закрываются. Регулус умер, вспоминая ее лицо. Но быть может, в другой вселенной, в другом варианте, где нет магии; как раз в это самое время, Регулус Блэк, обычный британский мальчик из old money собьет с ног обычную британскую девочку с оливковыми глазами, которой имени еще не будет знать. И первым словом, которое они друг другу скажут станет «прости».