Одним поздним зимним вечером...

Побрататься Юра с Никитой успели с тех пор, как впервые познакомились в родной молдавской школе и по сей день неразлучны. Конечно были конфликты, ссоры, а куда же без них? Они даже канал начали вести вместе, когда Никита загадочно спросил у Юры: «В теории, если бы я что-то делал, ты бы со мной вписался?», на что получил настороженное, но всё же согласие. Теория быстро перешла в практику, и вот уже четвёртый год подряд этот дуэт на небезысвестной площадке. За окном бушевала метель. В преддверии Нового года погода решила одарить народ обильными снегопадами и тёплой температурой воздуха, что ещё больше предавало атмосферу праздника. Город светился и блестел огнями гирлянд, ярких ветрин с новогодними декорациями и, конечно же, праздничными акциями. Кто-то уже отдыхал на каникулах и в отпуске, некоторые уехали в тёплые страны, а кто-то ещё работал. Очередной день съёмок подошёл к концу. Порядком уставший Никита выключает камеру и облокачивается на спинку стула, накрывая лицо рукой и слегка оттягивая нижние веки. – Выглядишь ебано, - не упускает возможности пошутить Юра. – А сам-то, - беззлобно отвечает Никита, прикрывая глаза. Прошлой ночью его снова одалела бессонница. – Голова раскалывается, Юр, сходи посмотри, есть ли таблетки. Без лишних вопросов Войтовецкий встал со стула и прошагал на кухню – именно там у Никиты лежали таблетки на все случаи жизни. Порывшись в коробке, которая играла роль аптечки, и вынув оттуда нужную упаковку, Юра поспешил налить воды в стакан и пойти к Никите. – На, братан, - сказал он, войдя в комнату, и не смог сдержать улыбки, застав Никиту лежащего на кровати и сложившего руки на груди, словно покойник. – Завещание уже написал? – Шутливо уточнил Юра, на что Никита засмеялся, а потом сморщился от новой волны головной боли, которая пульсировала в висках и верхней части лба. Увидев мучения приятеля, Юрий не мог не посочувствовать. Никите, конечно, не впервой, а вот он до сих пор привыкнуть не мог к мигреням друга. Протянув две таблетки и стакан, Юра наблюдал, как друг выпивает лекарство и возвращается в кровать, поворачиваясь на бок, лицом к стенке. – Юр, ты можешь идти, я посплю пока, – пробормотал Никита, накрываемый усталостью и долгожданным сном. Юра что-то ответил, но он этого уже не слышал, погружаясь в грёзы. Проснулся Никита только через несколько часов, на удивление бодр и свеж, как огурчик. Разлепив глаза и приподнявшись на кровати, принимая сидячее положение, парень увидел на диване лежащего, – если положение абортированного эмбриона можно назвать лежачим, – Юру. Тот тихо посапывал во сне, иногда забавно причмокивая губами. Даже очки забыл снять. Никита, сдерживая глупые смешки, поднялся с постели и подошёл к другу, чтобы растолкать спящее тело и отправить домой, ведь на часах уже без малого девять вечера. Взяв товарища за плечо, Никита начал негромко звать его по имени, на что тот через несколько секунд резко проснулся, вздрогнув. – С пробуждением, – улыбаясь, сказал Никита, смотря на сонное и растерянное выражение лица Юры. – Târfă¹.. – Выругался он на румынском, расправляя ноги со слышным хрустом коленей, – сколько я спал? – Да чёрт тебя знает, я сам только раздуплился, – посмеялся Кожанов, а затем, добротно зевнув, прошлёпал босыми ногами до компьютерного стола, где всё ещё стояла камера, которую, по-хорошему, стоило бы убрать, чтобы ненароком не уронить. – Э-э, у нас что, вторая смена? – Наигранно-возмущённо спросил Юра, пытаясь в юмор. Никита лишь фыркнул, снимая камеру со штатива и убирая её на полочку, предварительно проверив настройки линзы – уж очень просто случайно передвинуть на ней ползунки. – Нет уж, я с тобой больше ни секунды не выдержу, – улыбаясь, проговорил Ник, поворачиваясь к Юре и опираясь руками на стол за спиной, – давай, ноги в руки и домой. – Никита качнул головой в сторону двери из комнаты, ясно давая понять, чтобы тот побыстрее собрался и метнулся кабанчиком прочь из квартиры друга. – Ну Ники-и-ит.. – Протянул Юра, вновь поджимая ноги и утыкаясь лицом в спинку дивана, которая находилась слева от него. Он снова закрыл глаза, явно не желая вставать с нагретого места. – Не никиткай мне тут, – проговорил Кожанов, подходя к Юре и беря его за рукава толстовки, начиная потягивать на себя и заставляя Юру встать, – вставай, туша, мне ещё ролик монтировать! – Беззлобно ругался он, пока Юрий продолжал что-то недовольно бурчать. – Ну Никитка, Никиточка, – заластился Юра, желая остаться на мягком, тёплом, кофейного цвета диване чуть подольше. Он знал, что друг бесится, когда его называют ласково. Никита, тяжело вздохнув, отпустил рукава Юриной толстовки и сложил руки на груди, смотря на встающего с дивана друга с претензией. – Будешь злиться, пока не лопнешь, – посмеиваясь, сказал Войтовецкий, потягиваясь и хрустя позвонками. – Смотри не рассыпься, – улыбнулся Никита, толкая Юру в бок и наклоняясь к дивану, чтобы поправить беспорядочно лежащие подушки. – От пенсика слышу, – ответил тот, оглядывая Ника и бесстыдно пялясь на его задницу, обтянутую тканью чёрных спортивных штанов. Внезапно поймав себя на мысли о том, что собственные руки прекрасно бы смотрелись на ней, Юра отвернулся, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Разумом он понимал, что это неправильно - вот так засматриваться на задницу друга, однако сердцем чувствовал, что ему это нравится. Нравится эта неправильность, азарт. Запретный плод сладок, так же говорят? В голове всплывали похотливые образы: Никита, абсолютно голый, лежит на кровати, широко раздвигает ноги, призывно приподнимает бёдра и смотрит, смотрит умоляюще. Юра встряхивает головой, как если бы эти мысли были просто назойливой мухой, сидящей у него на лице, и он мог её прогнать. – Ты в норме? – внезапно раздался голос Кожанова, и видения Юры улетучились, когда Никита осторожно коснулся его плеча, переживая о состоянии друга, – ты какой-то сам не свой, красный весь. – Встревоженно говорил Никита, касаясь лба товарища тыльной стороной ладони, измеряя температуру. Юра заворожённо смотрел на его приоткрытые губы, падающую на лицо чёлку и обеспокоенные тёмные глаза цвета кофейной гущи. Хотелось поддаться своим эмоциям и, схватив Никиту за талию, притянуть к себе, стянуть эту чёртову серую толстовку от Tommy Hilfiger и покрыть его бледную кожу поцелуями и бордовыми засосами. Войтовецкий медленно обхватил запястье Никиты и опустил его. Изумлённо хлопнув глазами, Ник продолжал смотреть на Юру, попутно пытаясь сообразить, что сейчас происходит, и почему его вечно шутящий и смеющийся друг внезапно стал таким серьёзным и задумчивым. – Юр? – Спросил он, желая вырвать товарища из раздумий в наш мир. Тёплая ладонь Юры легла на щеку Никиты, и он стал слабо поглаживать кожу большим пальцем, смотря то в глаза, то на губы. Кожанов же стоял как вкопанный, боясь даже вздохнуть. Странные, слишком странные ощущения; смесь непонимания, возмущения и какого-то трепетного волнения наполнила сердце. Как бы Никите не хотелось доказывать, - хотя бы самому себе, - обратное, у него этого не получалось, и с каждым мягким движением руки Юры, ощущавшимся так, словно по щеке водили пёрышком, крупицы сознания Никиты рассеивались, терялись где-то в искренних и нежных чувствах. – Ești atât de chipeș².. – пробормотал Юрий, и сердце парня напротив пропустило удар. В эту секунду Ник уже был готов объясняться в любви своему, доселе, другу, однако тот его опередил, мягко проводя руками по плечам до самой талии и благоговейно притягивая ближе, почти в плотную, а затем, поколебавшись ещё с полсекунды, целуя в губы. Этот поцелуй был целомудренным, но до тех пор, пока Юра не стал углублять его, делая всё более страстным и чувственным. Никита мягко схватил друга, – как бы смешно сейчас не звучал этот статус, – за плечи, отвечая согласием на все дальнейшие авантюры Юры совершенно без слов, и это мимолётное касание развязало ему руки. Войтовецкий скользнул пальцами под толстовку Никиты, ласково проводя ладонями по подтянутому торсу, чувствуя, как перекатываются под кожей напряжённые мышцы. Кожанов, разорвавший поцелуй первым, тяжело вздохнул, закусывая нижнюю губу, чтобы не издавать лишних звуков. Чужие руки по-хозяйски изучали территорию стройного тела, пересчитывали рёбра пальцами, оглаживали живот и, в конце-концов, добирались до сосков, дразняще оглаживая ареолы. Мурашки захлёстывали Никиту, как волны захлёстывают берег во время цунами, и от этих ощущений начинали дрожать колени. Юра, шепча что-то нечленораздельное, стянул с Никиты мешающий обзору элемент одежды, наконец открывая для себя вид такого прекрасного тела, которое сейчас он сравнил бы с телом статуй древнегреческих богов. Совершенно себя не сдерживая, он припал губами к шее Кожанова, оставляя сначала влажные следы поцелуев, а затем начиная втягивать кожу, образовывая алеющие пятна засосов. – Юр... – Прошептал на вздохе Никита, и это заставило Юру на секунду остановиться, отстраниться и посмотреть в глаза товарищу. – Я могу остановиться, если ты против, – проговорил Войтовецкий, пристально глядя на Ника, – ты хочешь, чтобы я продолжил? На этот вопрос Никита лишь судорожно кивнул. Он поднимал белый флаг, капитулировал, признавал поражение, сдавался. Перед Юрой, а особенно таким Юрой, невозможно было устоять; тяжело дышащим, покрытым румянцем, слегка взъерошенным и до чёртиков возбуждённым. Кончики губ Юрия дрогнули, растягиваясь в улыбке, да такой грешной и похотливой, что у Никиты окончательно засвистела фляга. Через считанные секунды Кожанов уже лежал на кровати, обхватив широкие плечи партнёра руками, пока тот, пошло причмокивая, целовал его тело, иногда рыча что-то невнятное, почти звериное. Грешник ты или праведник, перед похотью все равны³. Юры было слишком много: его рук, касаний, поцелуев, словно они тянулись и чувствовались отовсюду. И в этих ощущениях хотелось утонуть. Войтовецкий отпрянул, тяжело дыша и смотря на оставленные собой же красные засосы на теле Никиты – они ему чертовски шли. Он стянул с себя кофту, откидывая её куда-то в сторону и оголяя подкаченный торс и сильные, увитые нитями вен, руки, на которые Никита давно засматривался, давясь слюной. Медленно проводя пальцами по животу, вырисовывая на них известные лишь одному ему узоры, Юра добрался до резинки спортивных штанов Ника, которые сейчас стали совершенно лишними, и, не колеблясь ни секунды, стянул их вместе с бельём, обнажая эрегированный и подрагивающий член. Плавными движениями Юрий размазал естественную смазку по головке, а затем и по стволу, заставляя и без того возбужденного Никиту выгнуться в спине и сжать между пальцами простынь. Юра осторожен и нежен, но при этом горяч, как ад, и в его глазах Кожанов почти мог увидеть дьявольские огонёчки похоти и желания. Он соврал бы, сказав, что ему это не нравится. Смазки на пальцах Юры уже было достаточно для того, чтобы протолкнуть один из них в колечко мышц, заставив Никиту сдавленно проскулить и стыдливо прикрыть рот рукой, жмурясь. – Nu te abține, vreau să-ți aud vocea,⁴ – ухмыльнувшись, говорил Юра, погружая палец глубже и чувствуя жар Никитиных стеночек. Никите же хотелось кричать от удовольствия, но он позволял себе только тихие всхлипы, однако первый громкий стон вырывался из него, когда Войтовецкий нащупал комочек нервов и слегка надавил. – Блять! – Чертыхаясь, Ник вновь выгнулся в спине под немыслимым углом, а когда Юра ввёл второй палец, ему показалось, что потеряет сознание от необузданных ощущений. А Юре нравилось наблюдать за реакцией. Нравилось дразнить, раздвигая пальцы на манер ножниц, иногда вбиваясь глубже, ускоряя и замедляя ритм. Нравилось видеть, как Никита дрожит, извивается на постели, сжимая простыни. Нравилось слышать его стоны, порой переходящие в крики. Постепенно сходящий с ума Кожанов, в свою очередь, уже растерял всё самообладание и гордость, из раза в раз повторяя: «быстрее, быстрее...». Казалось, что счёт идёт на секунды, и Никита был готов позорно кончить от одного лишь петтинга, однако Юра, словно чувствуя это, остановился, и с непристойным хлюпом вынул пальцы из анала Никиты, ловя краем уха его разочарованный выдох и спеша утешить, смазанно целуя внутреннюю сторону бедра. – Ты готов? – Спросил он, приставляя член ко входу партнёра. Никита был давно готов, и вместо слов он снова просто кивнул, позволяя Юре медленно войти почти до упора под протяжный стон. Подождав несколько секунд, давая приятелю привыкнуть, Юрий стал медленно двигаться, а Никита, в свою очередь, уже сам насаживался на чужой член, желая большего: больше ласк, прикосновений, ощущений. Толчки становились чаще и быстрее, пошлые шлепки тела о тело наполнили комнату, как и стоны Никиты, который уже совершенно ничего не стеснялся, не боялся потревожить соседей, с которыми ему ещё не раз придётся встретиться на лестничной площадке и уже плевать, что они там подумают. Он жаждал одного - разрядки. Юра склонился над Никитой, продолжая вбиваться в дрожащее тело под собой, тихо рыча и шепча что-то невнятное. – Ник, я скоро.. – Прошептал, наконец, Юрий, и Кожанов, обхватив шею партнёра руками, в ожидании зажмурился, близясь к собственной кульминации. Они кончили практически одновременно. Несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, и Юра вынимает член из Никиты, параллельно почти невесомо целуя его щёки и подбородок. Плюхнувшись рядом с возлюбленным на кровать, он устало закрыл глаза. Им обоим стоило бы сходить в душ, но истома не позволяла встать с постели и вообще пошевелиться. – Ну ты и чёрт, конечно, – посмеялся Никита, поворачиваясь к Юре и мягко целуя его в скулу, на что тот блаженно улыбается. – Ты же любишь меня, – утверждает Войтовецкий, и парень напротив, конечно же, не может не согласиться. Этот Новый год они проведут вместе, как и все последующие. Такие разные Юра и Никита стали дополнять друг друга. Они сошлись, волна и камень, Стихи и проза, лёд и пламень.⁵