…Метель сбивала с ног. Было жутко холодно, перчатки не спасали, и руки обледенели до того, что было больно держать волшебную палочку.
У Сонетто обветрились губы. Нижняя губа кровоточила. Сонетту лихорадило. У неё был нездоровый блеск глаз, дышала она прерывисто, как маньяк, наслаждавшийся убийством. Мрачное выражение лица, уставшая полуулыбка, бессмысленно появившиеся, как цветок раньше положенного в году времени. Холод такой дремучий, дикий, сильный, как зверь, что даже складки одежды застыли гипсом. Вокруг ничего, кроме белого, белого, иногда игравшего с оттенками серого и синего. Белый-белый до самого горизонта, а над головой — тусклое небо, статичное, как помехи телевизора. Как Соннето головой ни крутила, ничего живое на глаза не попадалось. Что снег, что небо, что она сама — будто выкинутые образы из картины маслом.
Под её ногами лежал арканист.
Живой или уж мертвый он был — Сонетто не знала. Но ей не очень-то хотелось, чтобы тот встал на ноги и продолжил бой. Если ещё живохинький — пусть не дрыгается и сам потихоньку и измрёт. А коли продолжит сопротивляться…
— Я буду вынуждена вас убить. — внезапно вырвалось из девушки вместе с кашлем.
Обязанность такая. Подчищать за Фондом. И ведь она не шутила. Во как нахмурилась. А парень будто только этих слов и ждал — сразу на ноги подскочил и с безумными глазами свирепо прорычал:
— За Держателя Времени! За свободу!
Девушка так перепугалась, широко распахнула глаза, и не успев и слова пискнуть…
Воткнула палочку врагу в шею.
Это было не осознанное решение. Всего-то инстинкт «бей или беги» спас её шкуру.
Сколько тренировок за все эти годы она, вместе с другими детьми из Фонда, потратила на оттачивание лишь одного — молниеносной реакции магией на внешнюю угрозу. И вот настоящая угроза жизни была. Настоящий бой. С настоящим арканистом, не с монстром, не с куклой набивной. И что она делает? Втыкает волшебную палочку в шею врагу, будто праздничную свечку в торт!
Но девушке было не до смеха, не до злой иронии. В голове крутились вопросы — почему он упомянул Вертин? К чему это было?
И когда же она наконец привыкнет к убийствам?
Она аккуратно вытащила палочку из его плоти, словно занозу из пальца.
Сколько кровище стало вытекать из смертельной раны арканиста! Брызги во все стороны! Конечно. И ей в лицо брызнуло. И ведь кровь теплая, пахучая, как специи. Струйка крови стала стекать по шее жертвы. Потекла его кровь и по лицу
Сонетто, оставляя вишневые разводы. Она и слова вымолвить не могла. Только слышала всхлипы, попытки парня вдохнуть побольше воздуха. А никак, дырка в шее. Слышала, как кровь хлюпает, хлюпает до омерзительного. Хлюпает до больного. Ещё больше крови пошло. Фонтаном хлестнул сок жизни.
А потом парень замертво упал. Резко и без лишних слов… Или звуков. Говорить же не мог.
И вот картина, что и в начале.
…Метель сбивала с ног. Было жутко холодно, перчатки не спасали, и руки обледенели до того, что было больно держать волшебную палочку.
У Сонетты обветрились губы. Нижняя губа кровоточила. Сонетту лихорадило. У неё был нездоровый блеск глаз, дышала она прерывисто, как маньяк, наслаждавшийся убийством. Мрачное выражение лица, уставшая полуулыбка, бессмысленно появившиеся, как цветок раньше положенного в году времени.
Холод такой дремучий, дикий, сильный, как зверь, что даже складки одежды застыли гипсом. Вокруг ничего, кроме белого, белого, иногда игравшего с оттенками серого и синего. Белый-белый до самого горизонта, а над головой — тусклое небо, статичное, как помехи телевизора. Как Соннето головой ни крутила, ничего живое на глаза не попадалось. Что снег, что небо, что она сама — будто выкинутые образы из картины маслом.
Хорошо, что Вертин не знала, что
Под её ногами лежал арканист. И кровь его наконец добавляла в снег новые оттенки — от гранатового до тёмно-коричневого.
Встав на колени к убиенному, девушка сложила руки у груди и с безумным взглядом прошептала:
— Да будет и прибудет мир с нами.
***
Вертин болела уже как вторую неделю. Высокая температура, упадок сил, бесконечно невыразительный взгляд. Он у неё был всегда, но сейчас ещё ярче выделялся на фоне обезвреженных, угрожающе безопасных и уютных белых стен больницы Фонда.
Было что-то романтичное в том, чтобы лечиться именно здесь. Вертин сама попросила об этом, не изволив объяснять свой выбор ни перед кем. Потому что не обязана объяснять, как ей важно быть рядом с Сонеттой. Не обязана объяснять, что Сонетто за неё сильно переживает, как та сильно хочет быть рядом с больной подругой и чтобы о ней позаботился
НАШ ПРЕКРАСНЫЙ И ЛЮБИМЫЙ, И ЧУДЕСНЫЙ И ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ Фонд.
Был полдень, серый и поэтично тоскливый. Сонетто шла по коридору больницы опустив плечи и голову, смотря себе под ноги, шла разбитая, бледная, смертельно уставшая. На ней был новый, чистый костюм, поглаженный. Девушка знала — Вертин ей скажет, что новый костюм той к лицу. Спросят, как дела. А она не сможет найтись с ответом и окончательно угаснет. Но не это её удручало так сильно.
Удручали чувства.
Вчера она убивала. Совсем недавно она отсчитывалась за убийство человека, краснея и заикаясь. Совсем недавно её хвалили за достижения в службе перед Фондом. Совсем недавно Матильда спрашивала, как дела. А что убийца мог ответить? Не желая признаваться в греховных совершениях, послушная девчонка Фонда бесцельно блуждала взглядом и бормотала:
— Не знаю.
Она врала всем. Не сообщила последние слова убитого никому. Вопрос, что означали его слова про Вертин, она решила похоронить в своем сердце. Врать всем, прислуживать и совершать ужасные преступления во имя благодетели — вот её жизнь.
Этот парад ужаса больше не вызывал в ней прежних ярких чувств.
Но как тяжело было девушке дышать, какой запутанный ком из сухих веток тревоги и нежности порождался в груди её, когда она думала о Держателе Времени.
Так она себе говорила. «Как подумаю о Держателе Времени, так сразу странно мне становится, будто заболеваю…» — думала она, не решаясь называть вещи своими именами. Не решаясь называть имя той самой. Будто титул спасал от карусели воспоминаний о детстве, о тех незабываемых минутах их душевной близости и уединения. Когда мир отвязывался со своими Штормами, Фондами, обязанностями и войнами. Когда Вертин внезапно скажет:
— Поцелуй руку тому, кому служишь верой и правдой, Сонетто. Тогда я смогу со спокойной душой отпустить тебя на поле боя.
И говорила девушка серьезно, ровным голосом, с ровной осанкой и тяжелым взглядом из-под дурацкой, напыщенной шляпки.
Или, бывало, они прятались ото всех в библиотеке, сидели напротив друг друга. Сонетто читала вслух, Вертин слушала, закрыв глаза. Читавшая любила бросить короткий взгляд на единственного слушателя, и улыбалась, зная, как сейчас тот внимательно внемлет каждому её слову.
От этих воспоминаний она покраснела, расцвела маком.
Ах! Сонетто тихо заскулила от отчаяния. Ужас! Кошмар! Какая вульгарность! Какая… Пошлость! Что она себе позволяет?! Недопустимые чувства… Грех! Ведь ей положено стать статной дамой, найти себе уважаемого господина-арканиста и родить талантливых слуг Фонда! Тех, кто будет защищать род людской! Положено, чтобы её, мужа и детей запечатлели на большой картине, которая через полвека запылиться! Чтобы она своим детям рассказывала, как с Держателем Времени исполняла долг перед человечеством! Грех! Грех! Неправильные, безрассудные чувства!
Грязь!
Сонетто остановилась у двери больничной палаты. По ту сторону, в просторной комнате лежит юная дева, за которую она готова хоть вырвать своё бьющиеся сердце. Она приложила голову к двери, не в силах больше сопротивляться нарастающей печали.
В книге «Юная арканистка и этикет», в главе шестьдесят девять написано:
«Юная арканистка должна быть прилежна и послушна. Не проявлять большого интереса к представителям противоположного пола, но стремится очаровывать их. Делить обязанности и долг с другими арканистками, вместе совершенствоваться в своих начинаниях. Такая арканистка, что скромна с юными арканистами и добра к другим арканисткам, будет достойной женой в будущем и верным другом другим. То есть исполнять свой долг.»
Ни слова заумного ни в какой книжке о любви девы к другой деве. Сонетто могла бы днями напролет цитировать книги об этикете и светской жизни, что их заставляли читать совсем крохами, но эта чепуха никак не могла помочь понять:
Отчего ей так хочется поцеловать Вертин, поцеловать её грубо и без нежностей?
Если бы Держатель Времени потребовал здесь и сей же час поцеловать её, Сонетто воздержалась бы. Нечего марать лицо этой прекрасной девушки.
Она вошла в палату, мрачнее тучи.
Вертин сидела на кровати, не отрывая взгляда от синего неба за окном. Она распустила длинные волосы, которые тонкими веточками ивы спадали на белое накрахмаленное одеяло. Она была бледнее обычного, но тень непонятного веселья была на лице её.
— Добрый день,
Держатель Времени. — посетительница выдавила из себя скромную улыбку — Как твоё самочувствие?
— Лучше, Сонетто. — Вертин перевела взгляд на неё, расплывшись в тонкой улыбке — И тебе добрый день. Тебе очень идет новый костюм. Как у тебя дела? Всё хорошо?
— …Благодарю. Всё… Нормально.
Посетительница подошла поближе к её кровати, потянулась всем телом к ней, словно ребенок к больной матери.
— Я о тебе думала. — внезапно начал
Держатель Времени — Точнее, ты мне снилась.
Сонетто чутка покраснела.
— Да? И о чем был сон?
— Ты, посреди снегов. Вокруг ничего. Только ты. И выглядела ты бесконечно грустной.
Сердце девушки упало. Её бросило в холодный пот.
— И больше ничего мне не снилось, только это. — добавила Вертин, не заметив перемену в лице собеседницы — Видимо, я по тебе соскучилась.
— В-видимо, Держатель Времени… — девушка едва нашлась, что сказать, и протараторила, нервно сглотнув — Мне попросить Матильду расшифровать сон?
— Нет. — девушка отвернулась — Не стоит.
Повисло молчание.
— Вертин. Ты не знаешь… Ричарда Смирта?
Ричард Смирт умер от её рук, под её ногами.
Девушка обернулась к Сонетто. В её глазах на миг промелькнул страх.
— Ричард Смирт? Да, мы были знакомы. — в своей безразличной, вежливой манере ответила она, качнув головой будто самой себе — Я имею много связей по всему миру, и знакома практически со всеми талантливыми арканистами, служащие Фонду. В чем дело?
— Он…
Перед глазами Сонетто всё поплыло. Петля долга и чести затянулась. И Вертин будто безмолвно просила девушку оттолкнуть стул под ногами и наконец гордо висеть.
Рыжая бедняжка набросилась с объятиями на удивленную.
— Он умер, Вертин… Я просто хотела об этом тебе сообщить.
На её губах так и остались слова — «я его убила по приказу».
Вертин неловко приобняла в ответ.
— Вот оно… Как… — девушка с минуту пережевывала новый мир, где теперь нет Ричарда Смирта. Есть она, есть Сонетто, есть Фонд, много кто, блять, есть, а его? Его теперь нет. Она понизила голос и печально произнесла — Спасибо, Сонетто. Спасибо, что сказала.
Она не стала добавлять:
Я знаю, что ты его убила.
