***
Мэтр Жюст при первой встрече показался Аиму чрезмерным во всём: это был шумный, бодрый ещё старик со всклокоченными волосами и громким голосом. Он представил Аима своей семье и ученикам, взъерошил белые волосы и воскликнул: «Да они прозрачные, как слюда!» Аим неловко улыбнулся. Потянулись годы учения, в которых всего хватало: и побоев, и зависти, и искреннего восхищения. Мэтр Жюст держал большую мастерскую, где учениками были его родственники и дети знакомых. Белобрысый мальчишка со светло-голубыми глазами казался среди них таким инородным, что случались досадные столкновения. Иные им открыто понукали, другие так и норовили втянуть в драку. Мэтр Жюст, полагавший, что истинному художнику следует сочетать огонь души с огнём в крови, лишь посмеивался, когда видел возню учеников. Он требовал железной дисциплины только в работе, в остальном молодёжь была предоставлена сама себе. Госпожа Жюст, разливая суп или накладывая сытную кашу, всегда давала Аиму порцию побольше. Добрая женщина жалела такого непохожего на других мальчика. А Аим жадно впитывал всё, что узнавал во время учения. Он научился делать эскизы и изучил анатомию на знаменитом труде Альбрехта Дюрера «Четыре трактата о пропорциях», который имелся в библиотеке мэтра Жюста. Аим научился разбираться в камне, знать, как выбрать подходящий материал, видеть в глыбе бесформенного мрамора будущую статую — нежную, трепещущую, ждущую освобождения. Он освоил литьё и не боялся расплавленной бронзы, хотя глаза его страдали от нестерпимого оранжевого свечения раскалённого металла. Старательностью и талантом Аим обошёл даже сыновей мэтра Жюста, но старого скульптора это не отвратило от гениального ученика. Напротив, он взялся покровительствовать ему и обеспечил первыми богатыми клиентами. К двадцати пяти годам, когда враждебность сыновей мэтра стала переходить разумные пределы, скульптор отделил от себя Аима. Имя мэтра Широ уже и само по себе значило многое. Его статуи выходили, как живые, были даже случаи, когда особо впечатлительные юноши влюблялись в прекрасных нимф, которые выходили из-под резца Аима. Заказов у него было в избытке, знакомства с поставщиками превосходных материалов он завёл, ещё будучи учеником. Поэтому открытие собственной мастерской и переезд в Париж стали закономерным явлением. Аим оставил Тур учителю, которому был признателен, и его сыновьям, которых презирал. Париж манил размерами и возможностями, здесь о нём почти не знали. Но прошло три года и слава мэтра Широ широко распространилась по столице. Заказы поступали от аристократов и даже от королевской семьи. Аим изваял статую святой Екатерины, покровительницы королевы, а для принцессы отлил из бронзы прелестного херувимчика. Париж, безудержный в своих восторгах и в погоне за наслаждениями, казалось, помешался на необычном скульпторе. Его высокая статная фигура, большие сильные руки и необычная внешность способствовали тому, что находились женщины, которые искали не только возможности сделать заказ, но и общества самого скульптора. Аим, в котором были сильны воспоминания о чистой монастырской жизни, умел отбиться от наиболее назойливых дам. Он не желал вступать в безрассудные связи, которые могут окончиться рождением такого же белокожего младенца со «слюдяными волосами». Нет, его внешность, отвернувшая от него родного отца, не передастся невинному ребёнку! По этой же причине он решил никогда не заводить семью. Мир статуй, мир грубого камня, превращающегося в прекрасное творение, заменял Аиму все прочие радости. Он был спокоен и светел, его ученики ели вдоволь и не могли пожаловаться на излишнюю строгость. Но в последнее время странная тоска овладела Аимом. Он не мог ответить себе на простой вопрос. Для чего это всё? Его статуи, покидая мастерскую, переставали ему принадлежать, они становились чужими, словно приобретая характер и повадки нового хозяина. Невинная святая, которую он с такой любовью ваял, через некоторое время стала напоминать хозяйку. На прекрасные черты будто накинули вуаль из презрения и ревности — то королева отравила статую недобрыми чувствами по отношению к любовнице царственного супруга. А херувимчик юной принцессы приобрёл совершенно лукавый и сладострастный вид. Его творения менялись! Аим видел это, как их создатель, остальные не замечали перемен. Почему так происходило — он не знал, но сердце всякий раз мучительно сжималось, стоило ему случайно встретиться с собственными статуями. Поэтому Аима всё чаще стали посещать мысли о монастыре, следовало покончить с этим, он не желал видеть свои творения поруганными и опустившимися! Но пока заказов было слишком много, следовало их все выполнить, а потом он непременно покинет мир и скроется за надёжными стенами какой-нибудь тихой обители. Больше Аим не прикоснётся ни к резцу, ни к ножу, он станет трудиться в саду, выращивая целебные травы, или будет простаивать на коленях, молясь за всех грешников этого мира. Сладостные мечты, когда-нибудь он сможет вырваться из плена человеческих желаний! К нему приходили, чтобы сделать очередной заказ — воплощение тайных мечтаний. А через месяцы готовая прекрасная статуя покидала уютное пыльное нутро мастерской, чтобы опошлиться и пасть. Горечь копилась в душе, именно она этим утром не позволяла легко сбросить с себя оковы сна и пойти навстречу новому дню. Но заботы победили, Аим поднялся, слуга принёс ему умывание и после короткого завтрака мэтр Широ спустился в мастерскую. Ученики были заняты делом, Аим внимательно проверил работу каждого, показал на недочёты и отдал распоряжения. Иногда он сам брал резец и молот, показывая, как следует снимать лишнее с твёрдого камня. Жизнь вернулась к нему и он даже задумчиво остановился возле розоватой глыбы каррарского мрамора. Мэтр Жюст привил Аиму любовь к этому материалу.***
Два месяца назад в мастерскую пришёл главный поставщик мэтра Широ, некий мэтр Арно. Он отвёл скульптора в сторону и таинственным шёпотом сообщил, что хотел бы предложить ему прекрасный кус каррарского мрамора. Заинтригованный Аим пришёл на Складскую улицу, где располагался склад мэтра Арно. Мрамор оказался великолепным, но мэтр Широ сразу обнаружил обман. — Это не каррарский мрамор, — сказал он серьёзно. — У того не бывает такого розового оттенка. — Мэтр Широ, уж не думаете ли вы, что я стану вас обманывать? — возмутился мэтр Арно. — Это из каменоломни, которая нашла розовую жилу, почти всё раскупили! Мне удалось через своих посредников урвать этот лакомый кусок, — он самодовольно погладил матовую розоватую поверхность. — Мне захотелось вам первому показать это чудо! И Аим купил глыбу, нисколько не поверив в рассказ о каррарском мраморе, но материал был великолепен, собственно, не так уж важно, откуда он, главное — полученный результат. Мрамор доставили в мастерскую, где он пролежал без дела полтора месяца. Даже ученики уже перестали обращать внимание на величественную глыбу, все полагали, что у мастера есть на неё особые планы. Но на самом деле никаких особых идей у Аима не имелось, поэтому, глядя в это утро на розовую твердь мрамора, он испытывал угрызения совести. Сегодня! Да, непременно сегодня он займётся эскизами и начнёт лепить из глины модель. Но тут Аим заметил, как его любимый ученик, Пьер Блез, сделал слишком глубокую засечку в мраморном медальоне. Пока исправляли эту оплошность, мысли о розовой мраморной глыбе покинули голову Аима.***
Уже перед сном он вспомнил, что хотел сделать набросок, но сил не осталось. Аим уснул сразу, едва голова коснулась подушки. Снился ему дивный сон, будто он стоит посреди леса. Ветер шумит в кронах деревьев, а рассеянный солнечный свет оказался приятен для глаз. Аим вдохнул аромат лесной чащи, в котором смешались запахи влажной земли, нагретой на солнце листвы и затаившегося зверя. Впервые за многие годы он почувствовал, что покой снизошёл на него. Но не успел мэтр Широ насладиться тишиной, как из-за деревьев показалась женщина. Она была нага, лишь пышные светлые волосы струились волнами по плечам. Глаза незнакомки, синие и глубокие, как зимнее небо, смотрели смело. Аим с восхищением вбирал взглядом эту красоту. Любовался брызгами веснушек на плечах и груди, тонкой талией и пышными округлыми бёдрами. Ему хотелось бы коснуться незнакомки, чтобы запомнить ладонями её тело, запечатлеть в руках память о ней. Незнакомка взмахнула руками, и волосы её покрылись цветками васильков. Затем она махнула Аиму рукой и бегом скрылась от него. Аим пробудился в слезах, он никак не мог остановить горячую солёную влагу, которую обильно исторгали его глаза. Увидеть подобную красоту и не иметь возможности удержать её! Он рывком сел, вытер глаза основаниями ладоней и судорожно вздохнул. Кто была эта незнакомка? Почему она явилась ему во сне? Что это был за лес, откуда он бы не хотел возвращаться? Мысли путались в голове, сердце бешено билось в груди, но вместе с тем Аим испытал радость. Теперь он знал, что делать с розовым мрамором.***
На следующий же день Аим проснулся на рассвете и, собрав разбросанные эскизы, спустился в мастерскую. Ученики ещё не пришли, никто не мог ему помешать. Аим зажёг лампу и принялся смотреть на наброски. Незнакомка не сильно походила сама на себя, ему мучительно не удавалось запечатлеть её прелесть. Тогда, отложив карандаш, он подошёл к чану с замешанной глиной. Тяжёлая, как крутое тесто, глина быстро приняла форму незнакомки из сна. Аим поработал с позой и выбрал для себя три варианта, жаль, что не было натурщицы. Если только заставить Пьера или другого ученика попозировать ему, или пригласить девицу лёгкого поведения. Но это всё равно будет не то! Та незнакомка опалила его душу своей красотой, и он готов на всё, чтобы обрести её! Ученики с удивлением застали мэтра за работой, он трудился над глыбой розового мрамора с сосредоточенным и вдохновенным видом. Теперь каждое утро начиналось одинаково: не успевали ученики переступить порог, как они уже слышали работу мастера. Постепенно из чудного каррарского мрамора стала вырисовываться фигура прекрасной женщины. Была она пышна и соблазнительна, при этом нисколько не похожа на благословенные образцы античных статуй. У творения мэтра обозначились дивная пышная грудь и нежное лицо с пухлыми губами. И пусть эта статуя совершенно выбивалась из моды, она привлекала внимание всех учеников и посетителей. Аиму поступали соблазнительные предложения о покупке, но он отвечал неизменным отказом. Особого мастерства требовали распущенные по плечам и спине волосы мраморной красавицы, поэтому над ними Аим работал кропотливо и напряжённо. Но по мере того, как статуя приближалась к завершению, всё большее недовольство овладевало скульптором. Теперь Аим явственно видел, что ошибся, под его резцом возникала красивая женщина, но совсем не такая, какую он запомнил во сне. Неизвестно, когда он пошёл по ложному пути, только с каждой новой чертой статуя всё больше отдалялась от красавицы из сна. Это обескураживало Аима, он в отчаянии смотрел на скульптуру, но не чувствовал отклика. Чем больше восхищались ученики, чем настойчивей случайные посетители предлагали купить розоватую скульптуру, тем большим разочарованием наполнялось сердце Аима. Однажды он пробудился среди ночи и, не одеваясь, в нижней сорочке бросился вниз, в мастерскую. Слуги слышали грохот, доносящийся снизу. Нет, это не напоминало обычную работу, так звучало не созидание, а разрушение. Утром растерянные ученики обнаружили обломки великолепной статуи. — Уберите это! — велел им Аим, и ученики не осмелились ослушаться.***
Сам мэтр Широ накинул плащ и отправился на Складскую улицу к складам мэтра Арно. — Вас интересует ещё розовый мрамор? — удивился купец. — Но каррарского больше нет. — Неважно, мне требуется новый мрамор, — упрямо поджал губы Аим. Мэтр Арно повёл скульптора по рядам огромных мраморных глыб, наконец мэтр Широ остановил свой выбор на слабо-розовом куске.***
Когда мрамор доставили в мастерскую, ученики с замиранием ждали дальнейших действий мастера. Аим вновь увлёкся, он вставал на рассвете и вытачивал из бесформенного камня женщину своей мечты. На остальные заказы он выделял себе всего пару часов и, как правило, намечая основной контур, основную работу перепоручал ученикам, лишь изредка их поправляя. Пока никто не замечал особой разницы, заказы продолжали поступать, приходили посетители и отнимали время скульптора долгими разговорами о деталях заказа. Второй экземпляр тоже вышел непохожим, крутые бёдра не напоминали округлость, присущую той незнакомке. Да и лицо вышло иным, более искушённым, что особенно не понравилось Аиму. И эту статую ждала судьба быть разбитой. Скульптор утратил покой, он бесконечно рисовал одно и то же лицо, одно и то же тело, такое манящее и совершенное. Но, стоило взяться за инструменты, как память начинала подводить его и рука, которая всегда отличалась твёрдостью, внезапно слабела и допускала промахи. Он начинал сердиться на себя. По ночам сон покинул Аима и он воспалённым взглядом смотрел на потолок. Где она, его идеальная возлюбленная, прекрасная дама, которая казалась воплощением Помоны? Он ваял и разбивал статуи в поисках неуловимого идеала. Ученики стали беспокоиться о мэтре, Пьер пытался поговорить с ним, но Аим упрямо отгонял всех от себя. Это было его бремя, которое он обязан был нести. Мэтр Арно, несмотря на свои повадки жулика, тоже выглядел обеспокоенным. — Это уже седьмой кус мрамора, — сказал он тихо при последней встрече. — Мэтр Широ, я слышал, что происходит с моим превосходным товаром. Может быть, вам не стоит упорствовать в желании создать совершенство? — Купленный мрамор становится моим, — медленно проговорил Аим. — Не вижу причин вам сокрушаться. — Вы правы, — покладисто согласился мэтр Арно, в котором торговец всегда побеждал человека.***
Немного трясущимися руками Аим принялся за новую статую. Он отсекал лишнее, освобождая спрятанную в глубине холодного камня женщину. Возможно, высшие силы над ним сжалились и в этот раз работа спорилась быстро. Аим не сделал ни одной ошибки и закончил статую в рекордные сроки. Жаркое августовское солнце проникло сквозь прозрачное стекло окон и залило светом фигуру незнакомки из сна. Аим замер перед готовым творением, она была точно такой, какой привиделась ему в лесу. Только сейчас солнечный свет словно облекал её тело в невесомую золотистую связь. От яркого света глаза скульптора заслезились. Ученики с удивлением увидели, как мэтр встал перед статуей на колени и, рыдая, молитвенно сложил руки. Он заказал для своей Галатеи одеяние из золотистого шёлка, чтобы скрыть её наготу от посторонних. Аим начал ревновать статую к ученикам и посетителям, он подумывал перенести своё сокровище к себе наверх. Тем более, что слава о дивном творении мэтра Широ распространилась по Парижу, приезжала даже королева с дочерью и младшим сыном. Но, как истинная женщина, королева нашла каменную деву вульгарной, хотя юная принцесса и маленький принц пришли в восторг. Неудовольствие королевы привлекло внимание к статуе фаворитки короля, она прислала своего поверенного, предлагавшего любые деньги за статую из розового мрамора. Аим написал, что его «работа», увы, случайно упала и разбилась. Этим он поставил точку в страстях, которые окружали его красавицу. Статую перенесли в его спальню и здесь он мог сполна насладиться её красотой. Аим изобразил девушку с поднятой правой рукой, ею она словно тянулась к кому-то, стоявшему впереди. Каждый вечер Аим долго смотрел на прелестницу и иногда благоговейно касался холодных мраморных щёк, или контура твёрдых губ. Не единожды он припадал жадными устами к ним, переживая острое счастье, после которого наступало раскаяние. Аим понимал, что бесповоротно погиб, что его бессмертная душа была проиграна этой неизвестной чаровнице. Кто она? Почему появилась в его сне и дала себя воплотить в камне? Отчего Господь так жесток к нему? Но бледные голубые глаза смотрели с нежностью на чудесную статую, а сердце изнывало от любви.***
Ученики немного вздохнули с облегчением, потому что, убрав из мастерской эту возмутительную статую, мэтр Широ словно пришёл в себя. Он теперь сам работал над наиболее тонкими заказами, творя настоящее волшебство. Он вырезал ажурные узоры на медальонах и фризах, ваял заказанные статуи с такой страстью, что в конце они казались живыми. Королева заказала статую любимой кошки своего младшего сына и Аим сотворил статую животного настолько похожим, что крошка принц заплакал, когда увидел её, он подумал, что его любимица окаменела. Этот заказ принёс много денег и следом поступил заказ от короля для своей фаворитки, он хотел, чтобы Аим запечатлел любимую левретку любовницы. Мэтр Широ и этот заказ выполнил со всем тщанием. Только с каждым днём он всё больше и больше худел, как будто что-то подтачивало его изнутри. Аим не мог перестать любоваться своей статуей, сбросить с себя морок, завладевший им, и… перестать чувствовать любовь. Впервые за двадцать восемь лет он полюбил. Но не живую женщину, на которой мог бы жениться и с которой завёл бы детей, а холодный мрамор, принявший форму прекрасной незнакомки. Если бы он мог пересилить себя, разбить или продать эту статую, то, возможно, ему удалось бы стать счастливее. Аим представил, как женился бы на доброй женщине, такой, какой была его матушка или супруга мэтра Жюста. Как она наполнила бы его жилище своим благостным присутствием, готовила бы ему вкусные кушанья, ласково слушала и кивала на его слова. Он нарисовал тот идеалистический образ образцовой хозяйки, который был столь популярен среди горожан. Маленькая ласковая жёнушка, которая встретит тебя с работы, посадит у горящего очага и вымоет ноги тёплой водой. Верная и рачительная, мать его детей. Но тут же его взгляд падал на статую и иллюзии рассеивались. Какой бы добродетельной ни была его будущая супруга, она всё равно не могла бы сравниться с этой прекрасной незнакомкой. Аим помнил, какими насыщенно-синими были её глаза, и как васильки мгновенно покрыли густые светлые волосы. Столь удивительную красоту невозможно было променять ни на что иное. Пусть мечты о домашнем очаге останутся в прошлом! Аим не отречётся от мечты! Шли дни, нанизываясь на нитку года, как жемчужины в связку бус. Аим всё больше истаивал, он не мог просить Господа о чуде, так как чувствовал, что это было бы кощунственно. Единственное, что ему оставалось, это с бесконечной нежностью смотреть на свою возлюбленную, ощущать под пальцами холодную твердь мраморной плоти, целовать каменные уста.***
Быть может, его отчаяние тронуло богов, или Господь всё же решил явить своё чудо. Только одним весенним утром, когда Аим сидел перед свой возлюбленной, назойливый солнечный луч коснулся её лица. Скульптор замер, захваченный иллюзией того, что под действием солнца её кожа как будто стала более светлой, утратив яркий розовый оттенок. Дальше луч коснулся плеч, пышной груди, округлых бёдер. И по мере того, как он скользил по красавице, та преображалась. Вот проступила на руках россыпь веснушек, вот грудь приподнялась, делая первый вдох, вот моргнули синие и глубокие, как зимнее небо, глаза. С тихим стоном Аим опустился на колени перед незнакомкой, которая протягивала к нему обе руки. — Ты смог, дорогой! — ласковым голосом произнесла бывшая статуя и пухлые губы сложились в прелестную улыбку. Он бросился к ней и, порывисто обнимая, оторвал от постамента, она серебристо рассмеялась.***
А где-то в вышине раздавалась мелодия небесных сфер, уловить которую было не в силах ни одно человеческое ухо. Боги сделали свой выбор, превратив холодную статую в живую женщину. Они награждали скульптора за его талант и преданность. Старые боги радовались, они ещё на многое способны, не всю силу у них отняли. Прекрасный обликом юноша играл на кифаре, струнами которой служили натянутые туго солнечные лучи, одной струны не хватало, но вечно юный бог этого словно не замечал.***
Внизу Аим нарёк возлюбленную Калерией и, покрывая страстными поцелуями её нежные руки, поклялся вечно любить! Калерия улыбалась непостижимой улыбкой, а в синих глазах золотыми искорками вспыхивало веселье. Позже их обвенчали в приходской церкви и влиятельные заказчики мэтра Широ прислали свои милостивые подарки. В толпе шептались, что невеста приехала из какой-то глуши и даже родни не имела, впрочем, со стороны жениха тоже не наблюдалось родственников. Но двум влюблённым это было неважно, главное, что они были друг у друга, а со всем прочим они обязательно справятся.