I know, it’s true
Да, это правда, что тебя больше нет, но я до сих пор не хочу верить. И не хочу возвращаться в воспоминания. Но все же возвращаюсь. Возвращаюсь в те времена под аккомпанемент запоздалого пианино, под песню, что на репите играет в проигрывателе который день. Я просыпаюсь и засыпаю, не зная времени и минут, не считая года, которые прошли, пока частицы тебя спокойно разлетались по ветру. О чем же ты думал тогда? И что сказал напоследок?Я об этом никогда не узнаю. так глупо вышло, мы встретились и расстались мальчишками и друг с другом так и не стали чем-то, чем так хотели. Настолько дико сейчас это освежать в памяти — как я впервые тебя увидел с глупой прической и в сломанных очках на переносице, как впервые мне одному было дозволено накручивать твои кудряшки и дотрагиваться до костяшек пальцами. Помнишь, в Гамбурге.. ты не выносил ни одной рядом стоящей со мной девушки. С какой злостью и ядом в глазах ты правил их платья ножницами, с какой силой желчь выплескивалась из тебя в эти моменты, а я глупо и ошарашено смотрел в ответ. И ничего не понимал. Или понимать не хотел. Ты испортил мои отношения с Джейн, врываясь в диалог, вклинивая свои пошлые несуразные фразы. Как ты в первый и единственный раз ударил Линду, а потом сожалел об этом, подумав, что я не прощу тебя. Ты всегда хотел, чтобы я смотрел только на тебя, как всегда хотел, чтобы мама была рядом. Но как только я отворачивался, ты доставал потайной клинок.It’s all because of you
И потом появился Стю. Такой же безбашенный, как и мы с тобой. Способный творить что хочет — он был воплощением тебя, правда более тонкой и в глубине души ранимой натурой. Я не понимал его. Не понимал, что ты в нем нашел. Может, потому что он был доступнее. Мне временами казалось, что на его фоне я скоро растворюсь, стану менее значимым для тебя. И я ревновал. Не ходил на репетиции, боялся, что теперь ты станешь смотреть на него. Я постепенно разлагался внутри от тех чувств, что не мог до конца принять. Людей убеждать у тебя получалось отлично. Ты злился, ведь со мной это не всегда прокатывало — хотел прыгнуть выше головы, заполучить желаемое, а я не поддавался, все прятался в дальний угол комнаты. Но на Стю твои слова, похоже, действовали — сначала он потратил деньги на бас, а потом стал кем-то вроде из нас. Ха, знал бы ты как я в тот вечер злился. И представить себе не мог, что теперь не все твое внимание для меня. Я ненавидел его. И, наверное, знатно отравлял жизнь не только ему, но и тебе. Напрасно надеявшись обратить на себя твое внимание, я говорил гадости Астрид, провоцировал Сатклиффа на драки, но ты вставал на его сторону. Разняв нас однажды, ты в последствии стал холоден на какое-то время, а я долго гадал почему. Долго гадал почему вдруг ты отвернулся и поежился, почему сжал кулаки и несколько дней смотрел на меня с предательской улыбкой. Но я любил тебя даже такого. Тогда Сатклифф еще не умел писать хорошие песни, не знал аккорды и этим самым вызывал в моей душе негодование. Это же всего лишь оболочка — считал я — на что он способен? И я не знал, что с ним хотел делать ты, что все так старательно пытался вылепить. Только потом понял, что это Стю лепил тебя по кусочкам. Наши многие Гамбургские песни — это его заслуга, спустя время я понял, что моя злость и ненависть была надуманной, родившейся из-за тебя. Не буду врать, я радовался, что он не пошел с нами дальше, а решил остаться в Гамбурге вместе с Астрид. И был счастлив этому концу. Но ты страдал. И в твоих глазах, полных радости и огня ранее, я больше не видел ничего. И боялся зажечь их снова. Меня начинало это пугать.And if I make it through,
Моя душа вспыхивала тысячью огнями рядом с тобой. Когда тетя подарила тебе сто фунтов, и ты позвал меня в Париж, я снова ощутил себя нужным. И держался на этом. Мне так нравились эти дурманящие ночи на переездах между Испанией и Францией. И тебе, похоже, тоже.. Я много фотографировал, приближая объектив украдкой, желая чуть ближе тебя рассмотреть, пускай и через глупую стекляшку. Твои щеки, твои уши, маленькие губы-ниточки, каре-зеленые глаза, что на солнце блестели как янтарь. Но и это неожиданно быстро закончилось, как и все банановые коктейли, которые ты мне покупал. Все это было слишком несерьезно. И слишком несерьезно было с моей стороны думать, что так будет всегда – вечность. Что ты останешься, что я буду центром твоей короткой жизни. Часто я забывал, как ты ходишь на широкую ногу. Ходил. Я снова забываюсь. Я сидел, оперевшись о входную дверь, когда узнал, что ты женишься. Нет, хоть и не по любви, но что-то во мне вызвало страх. Даже кровь в тот момент застыла в жилах, ноги отекли и я лежал так с некоторое время, не пытаясь выветрить тебя из головы. Временами ты выпадал из моей жизни, я общался сам с собой и будто медленно терял интерес к ней. Без тебя все казалось тусклым и бессмысленным. Я бил руками стены, писал нервные очерки все те дни, пока ты развлекался с Брайаном в Барселоне. Тебе, может было интересно там, узнавать, какого это. Настолько грязные слухи о вас ползли, но чувствовал себя грязным во всей этой ситуации только я. И я писал тебе, и о тебе тоже. Злился на всех, злился на Брайна и не понимал почему ты так со мной поступаешь. И был в тот момент как ребенок, которому хотелось внимания. Может, поэтому я так понимал Джулиана? Мне было жаль, что мы оба не получали того, что нам было нужно. Джуд - отца, а я - друга. Я до сих пор задаюсь вопросом, чем ты был так занят, что он говорил тебе: «я бы хотел, чтобы моим отцом был дядя Пол»It’s all because of you
И было ли то правдой, когда ты признавался мне в любви в Штатах, напившись в дребезги? Когда я тебе признавался. Было ли правдой? И я до сих пор помню то чувство, когда мы вместе засыпали на одной кровати, а ты дышал мне в шею. Горячим и тяжелым дыханием, от усталости сопя при этом куда то в ухо. Я любил тебя целиком и полностью. Каждый раз хотелось развернуться, но твои руки всегда слишком сильно сжимали талию. Мне не удавалось. Даже во сне не удавалось взять твое лицо в руки и подумать о том, кто же на самом деле передо мною был. Во снах я видел пустоту. И тебя. В каждом ты уходил от меня все дальше и дальше, а потом и вовсе переставал сниться. Я совру если скажу, что не хочу снова увидеть тебя. Ведь теперь я могу сделать это только во сне. А ты помнишь песню при нашей первой встрече? Ты запомнил только Long Tall Sally, а я все еще напеваю, воображая, твоим голосом Come Go With Me Люби меня, дорогой, давай же, пойдем со мной И та звезда из парка все еще помогает мне. Каждый раз, видя ее мне становится спокойнее, ведь ты улыбаешься мне с неба. Или где ты там сейчас, с нашей Мэри-Джулией.. Мне лишь остается гадать.And now and then
Я никогда не замечаю колкости в свою сторону, но за меня ты был готов порвать любого. Не знаю почему понял это, только когда Эпстайн сказал мне однажды: —Пол, кажется Джон кому-то набил лицо из-за тебя. —А что я? —Кажется, ты не заметил, но кто-то назвал тебя зайкой. Да, наверное это было что-то слишком интимное, но я этому не спешил предавать значения. И твоим внезапно появившимся прозвищами еще в самом начале нашего знакомства. Мне нравилось просто слышать это. Но когда я решился осознать эту важность, стало поздно. Теперь я не могу даже за руку тебя взять. Стоило Йоко появиться, и ты превратился в другого человека. Признайся я, теперь уже бы ты не обратил на это внимания. Наверное просто смирился с тем, что ничего не получится раньше глупого Поли. Что-то меня начало раздражать в тебе. Так или иначе, но я стал сдержанным и закрытым, почему-то виня все что угодно, кроме вас двоих Наверное, в тот момент я понял, что ты ко мне не вернёшься. Перестал стараться или ждать каких-то знаков. И для всего стало слишком поздно.If we must start again
Йоко тебя не забирала. Но с ней было бы надежнее, не так ли? Твои глаза — это два пустых фонтана. Я тебя знал не таким. И почувствовав — со мной твои глаза больше не горят, а смотришь ты на меня потому, что просто надо — я ушел. Я плакал и сожалел, кричал, задавался вопросом почему же время меня не пощадило. Почему я так долго не осмеливался все рассказать, взять тебя за руку, обнять, поцеловать. Почему я долго хранил в себе обиду за твою смерть. Будто ты оставил меня навсегда наедине со своими чувствами, и мысленно заставил всю оставшуюся жизнь задаваться одним единственным вопросом. Моя злость была настолько сильной, что какое-то время я винил тебя, за то, что вызвал мою привязанность к тебе. Я отправлял вам с Йоко открытки с пошлыми надписями. И корил себя каждый день. Но это все вскоре ушло и затихло на время.Well, we will know for sure
Прозвучу сейчас, возможно странно, но с твоей смертью я научился не бояться посвящать тебе песни. Я научился не бояться своих чувств — может это потому что ты никогда о них не узнаешь? Но я знаю — ты и тогда все понял. Если бы ты был жив, если бы ваш развод с Йоко состоялся, если бы все перевернулось — ты пришел бы ко мне, извиняясь, я бы тебя принял. А может даже извинился бы сам. И может сам и прибежал к тебе, как послушная собака. Я бы тебя ни за что не отпустил, мы бы просто начали заново, правда? И у нас была возможность уехать, перепробовать все коктейли Парижа, написать кучу альбомов и склеить группу снова воедино. Я тебя обману, обману как никогда, если скажу, что не мечтаю обо всем этом перед сном, если не считаю всю свою жизнь — сплошным сном. Я тебя помнил мальчишкой с кудряшками, в клетчатой рубашкой, с банджо в руках и с очками на лбу. Помнил тебя развязным парнем, стреляющим сигареты у немцев. Помнил тебя нежным британцем с французской душой, рвущийся только в Париж. Ты никуда не уходил, ты меня простил и остался. А я еще тогда, на Эбби Роуд, простил и понял…That I love you,
Джон