***
В конце того лета Лютик отправился на музыкально-театральный фестиваль в Новиграде, так что Геральт в поисках работы дохаживал по западному побережью до самых холодов один. И не повезло ему на этот раз — его порвала стая виверн, да так, что пришлось отлёживаться аж до снега в дому у добрых людей. Виверн он, понятно, одолел, иначе не остался бы в живых, так что, по большому счёту, всё же повезло. Но в уплату за такое долгое лечение и пропитание пришлось отдать им свою тогдашнюю Плотву. Немного денег осталось на то, чтобы перезимовать, но между ним и Каэр Морхеном лежало пол-Континента. Пешком, да по зимним дорогам, заваленным сугробами — разумнее было добраться до Новиграда или Оксенфурта, это было куда ближе. И Геральт вспомнил про пустующий дом Лютика. В крайнем случае, если ведьмак окажется обузой музыканту или выяснится, что тот голубой дом с кэльпи давно продан новому владельцу, можно будет попроситься к Шани.***
— Не орите! Ша! — Лютик закричал на своих гостей самым повелительным тоном, но никто не послушался. В одном углу гостиной парни и девушки учили праздничную песню для Йоля, облепив маленький диванчик, как вороны ветлу или осину. В другом углу на столике кроили кусок медвежьего меха, чтобы сделать страшные маски для колядования, и при этом задорно ссорились. В третьем углу целовалась парочка, оба неизвестного пола, а вокруг них собралась небольшая толпа и хором считала вслух, замеряя длительность поцелуя. Лютик вышел в кухоньку, вернулся с начищенным медным тазиком в одной руке и поварёшкой в другой. — БАМ-М-М! В наступившей оглушительной тишине все повернулись и посмотрели на хозяина. В воздухе стоял шлейф медного звона, слышно было только, как трещит жарко растопленный камин да в законопаченных на зиму ставнях с привычной заунывностью стонет ветер. — Я среди этого вашего бедлама расслышал какой-то странный звук, — сказал музыкант, — но не могу понять, откуда он идёт. Вот! Опять! Слышите? И он побежал в направлении звука в сени. Только теперь все услышали, что там, у входных дверей действительно как будто кто-то возится или скребётся. — Мелитэле помилуй, кого в такой буран принесло… — бормотал Лютик, отодвигая от дверей гору валенок и меховых сапожек. Он навалился на дверь плечом, понимая, что надо отодвинуть сугроб снега, который снаружи намело ветром под навес крыльца. Но дверь лишь едва сдвинулась. — Не заперто же было, ну! Входите, кто там! — крикнул Лютик в щель. В лицо ему хлестнуло с улицы морозным порывом ветра с иглами колючего снега. Лютик загородился было локтем, и тут рассмотрел в уличной мглистой темноте кого-то, лежащего на крыльце чёрным мешком. — Эй, помогите! — обернулся он к своим гостям, которые толпились в проёме между гостиной и сенями, толкаясь и просовывая в дверь любопытные головы. Двое или трое мужчин проявили готовность помочь. Они с трудом открыли одну створку дверей, вышли на крыльцо, заметённое снегом, и откатили на бок тяжёлое тело, отворачивая свои лица от секущей метели. Только тогда удалось открыть вторую створку, и они смогли поднять лежащего без сознания человека, чтобы внести в дом. Его голова при этом запрокинулась. — Геральт! — ахнул Лютик, в свете, льющемся из комнаты, наконец увидев лицо. Борода, брови и пряди волос его друга, выбившиеся из-под шапки, густо обросли инеем, мех воротника даже видно не было от набившегося в него снега. Лютик быстро выглянул наружу, не принесло ли ещё кого-то вместе с ведьмаком, а потом, не заботясь о распахнутых на улицу дверях, поспешил за своими приятелями, которые затащили бесчувственного Геральта в гостиную и положили в центре комнаты на ковёр. Пара женщин задержалась в сенях и позаботилась, чтобы как следует закрыть двери. — Геральт, что с тобой, как ты? Как ты здесь оказался, зимой, в такую пургу, один… Причитая, Лютик расстёгивал на Геральте верхнюю одежду, ремни от ножен и разматывал слои шерстяной ткани. Все вокруг забегали: кто вскипятить воды, кто найти полотенца, одеяла и сухую одежду. Добравшись сквозь слои одежды до рубашки, Лютик ужаснулся, какой Геральт холодный. Зато почувствовал под пальцами, как бьётся его сердце. Медленно — как этому сердцу и положено. И тут Лютик поднял свою руку и увидел на ладони кровь. — Ранен! — выдохнул он. Друзья помогли снять с бесчувственного тела верхнюю одежду, осторожно перенесли Геральта на диванчик. Среди гостей были и те, кто мог оказать помощь профессионально. Когда принесли больше свечей и осмотрели ведьмака, стало ясно, что на теле много едва заживших ран, а одна, в районе нижних рёбер, на боку открылась и кровоточит. Но теперь, при надлежащем уходе, это было не опасно. Рану промыли и забинтовали. Ещё кто-то снял с Геральта сапоги, проверил ноги и сказал: «Не обморожены». И кто-то начал растирать ему ступни водкой в четыре руки. В это же время другие заботливые руки вытирали его волосы и многодневную щетину, переодевали в сухое и чистое. Лютик только держал его голову и жадно смотрел в лицо. Геральт иногда приподнимал веки, пытался что-то сказать, но его глаза тут же мутнели и снова закатывались. Закончив перевязку, его как следует укутали одеялом, диванчик вместе с ним дружно перенесли к огню и оставили пострадавшего в относительном покое. Несколько человек спросили, стоит ли им ещё чем-то помочь или лучше будет уйти, и Лютик рассеянно кивнул им на гостевые комнаты. — Можете ложиться спать здесь. Куда вы пойдёте в такую погоду? — резонно заметил он. Геральт, пролежав некоторое время в тепле, пришёл в себя, увидел над собой взволнованное лицо Лютика и попытался вскочить как подорванный, но его прошило болью в боку, и он упал обратно на подушку. — Я только… Я ненадолго… — сбивчиво заговорил он непослушными растрескавшимися до крови губами. — У тебя гости. Я скоро уйду… Лютик, который всё это время как сторож сидел рядом и держал Геральта за руку, немедленно упёр обе руки ему в грудь и заставил лечь. — С ума сошёл? Жить надоело? Ты там чуть не умер. Никуда ты у меня не пойдёшь. Никуда я тебя не отпущу, дурья твоя башка. Лежи, молчи и будь хорошим мальчиком. Последние две вещи ты хорошо умеешь делать. В отличие от меня. Геральту так нравилось слышать из уст Лютика «никуда я тебя не отпущу», но он не признался бы в этом даже себе. — Лютик… Ты не должен… Я не хотел мешать… — уже смиряясь, проговорил он и болезненно кашлянул, осторожно, чтобы не кольнуло в ране. — Вот знаешь, Геральт, одну умную вещь ты сегодня сделал — доставил свою задницу ко мне сюда, — безапелляционно заявил Лютик. — Ты свою задачу выполнил, остальное предоставь своему лучшему другу. Геральт посмотрел, как гости Лютика сгрудились вокруг и дружно кивают, расслабил плечи и покорился судьбе. Только тогда музыкант убрал с его груди свои руки. Вскоре больному принесли горячий отвар душистых трав, а потом и поесть. Он просил вина, но ему не дали. Согласно новейшим наблюдениям, это только усугубляло состояние замёрзших.***
Вечером ведьмак пришёл в себя настолько, что смог добраться до кровати в одной из комнат, тяжело опираясь на плечо Лютика и одного из его друзей. А также он побрился и привёл себя в относительный порядок. На следующий день он старался не вылезать из комнаты, чтобы не мешать светской жизни музыканта. Не хотел нарушать своим присутствием привычный Лютику образ жизни. Но весёлая молодёжь, постоянно толпящаяся в этом доме, границ не признавала. Они, смеясь и галдя, ворвались и в комнату, отведённую ведьмаку, начали украшать стены разноцветными бумажными гирляндами, а полки — еловыми ветками. Геральт увидел в этом только один плюс — теперь везде приятно пахло хвоей. Лютик мелькал то тут то там, регулярно заглядывал к нему, но, видимо, был очень занят приготовлениями к празднику. Геральт попробовал объявить ему, что сегодня уходит, на что музыкант заливисто расхохотался и спросил его, заломив бровь: — Ты правда думаешь, что присутствие ещё одного человека в этом доме может меня обеспокоить? Ха! Да я бы тебя даже не заметил, если бы не… Ах, милый ты мой! Живи и чувствуй себя как дома. — Он погрозил Геральту пальцем. — Не уйдёшь никуда, пока я не разрешу. Точка. После Йоля тут станет поспокойнее. Не ссы, прорвёмся! И он улетел, потому что его за время этой речи уже несколько раз позвали из гостиной. Геральту так нравилось слышать из уст Лютика «милый мой», но он бы не признался в этом даже себе. Геральт принял столь щедрое гостеприимство как нечто естественное для Лютика, но очень ценное для себя, и решил, что обязательно отплатит ему, когда сможет. Это помогло ему смириться со своим положением принимающего незаслуженную заботу, стол и кров. Он заметил, что в других комнатах гости ютятся по трое-четверо, но они никогда не оставались более чем на одну ночь, да и не спали обычно почти до утра. Тем не менее, Геральт особо оценил то, что к нему никого не поселили, подарив островок относительной тишины и спокойствия. Где была комната Лютика и что творилось в ней, он не сразу понял. Только через пару дней, в самый Йоль, он разобрался, что под крышей существовала ещё маленькая мансарда, и именно там обитал музыкант.***
Праздник в студенческом городке гремел так, что, казалось, даже звёзды прыгали в небе и срывались со своих привычных мест. Некоторое время Лютик был дома, а колядующие и друзья шли к нему вереницей, заходя, поздравляя его, друг друга и уходя дальше. Потом музыкант в обнимку с лютней ушёл гулять в сопровождении большой компании, а люди продолжали приходить в дом, есть, пить, веселиться, уходить и приходить снова, как будто сам дом хранил часть его гостеприимства и радушия. Геральт сам не понял, как он был вовлечён румяными девушками и юношами в беседу, как в его руке оказался серебряный бокал с очень приличным вином, как на его шее оказалась пушистая гирлянда из перьев, почему он то и дело смеётся, как идиот, и отказывает прелестным девушкам в танцах только из страха, что его рана снова разойдётся, и тогда Лютик его точно убьёт. Здесь, в доме Лютика, где всё пахло Лютиком, вернее, где витал дух Лютика, где Геральта окружали прекрасные люди, которые все до единого любили Лютика, он ощущал себя до того своим, уместным, живым и счастливым, что уходить казалось абсурдом. Где-то в середине ночи Геральт прикорнул на кресле и задремал прямо среди шума и гама, но не помнил, сколько проспал. И он даже не расстроился, когда его кто-то случайно разбудил, а вместо этого сходил умыться и подключился к полупьяному, но зажигательному хору, распевающему на весь дом похабные куплеты. Только когда стало совсем светло, большинство гостей разошлись, а Лютик вернулся домой. С ним пришёл какой-то симпатичный молоденький паренёк с корзиной еды в руках, а несколько девушек, которые ещё оставались в гостиной, распрощались и покинули дом. — Геральт! Ты здесь? Как тебе праздник? — подбежал к нему раскрасневшийся от мороза Лютик, на ходу сбрасывая полушубок и перехватывая лютню из руки в руку, чтобы высвободить руки из рукавов. Геральт встал ему навстречу и благодарно улыбнулся. — Лучший Йоль в моей жизни, — признался он. — Сиди-сиди, — всполошился Лютик. — Как рана? Тебе что-нибудь принести? — Что ты, Лютик, я сам дойду, если надо. Празднуй дальше, не волнуйся обо мне, — и ведьмак сел обратно в кресло. — Вот допью вино и пойду, пожалуй, спать, — сказал он, чтобы отпустить Лютика на свободу. Лютик, проходя мимо в сторону лестницы, слегка хлопнул Геральта по плечу, причём не столько хлопнул, сколько дружески сжал плечо пальцами, и потрепал его по макушке, ероша волосы. — Это ничего, что я тебя разлохматил? Ты уж прости, я пьяный, мне шалить можно. Уже поднимаясь по лестнице к себе и поманив за собой мальчишку с корзиной, пришедшего вместе с ним, Лютик исподтишка взглянул, как Геральт стаскивает с волос тесёмку и, проведя по ним пятернёй, завязывает их снова. Лютик поскорее отвернулся, чтобы не пересечься с ним взглядом.***
Видимо, Геральт снова пригрелся в своём кресле и задремал, потому что когда он проснулся, свечи стали немного короче. Тот парень всё ещё был наверху, у Лютика, и они тихо разговаривали. Голос парня слышался чаще, но слов было совсем не разобрать. Геральт слышал только «шу-шушу-шушу, фыр-фыр, шу-шу-шу». А вот Лютик, хоть и говорил вполголоса, но имел привычку к отчётливой сценической артикуляции, и поэтому Геральт невольно слышал каждое его слово. Он хотел было уйти к себе и лечь спать нормально, но слова Лютика, доносящиеся сверху, его остановили. — Я тебя понимаю, тяжело решиться. Это страшно, когда в первый раз. Я буду ждать здесь, сколько тебе понадобится. Геральт понял, что застал какой-то важный и очень личный разговор. Он подстегнул себя: уходи, подло такое подслушивать. Но его зад прирос к креслу, и он оправдал себя страхом, что, если встать, то кресло скрипнет и выдаст его присутствие. Стыд и смущение заставили его замереть и притаиться. — Но лучше бы ты решился сегодня. Ведь именно на праздники происходят чудеса и зарождается настоящая любовь. Геральт подозревал, что у Лютика есть склонность к мужчинам, да и тот постоянно как бы шутя намекал на это, но никогда раньше ему не представлялся случай убедиться в этом так явственно. Лютик говорил о любви с этим парнем, уговаривал его на что-то решиться, и Геральт догадывался, на что. Он заметил, что до боли впился пальцами в ручки кресла, и, чтобы не раскрошить эти ручки в щепки, он скрестил руки на груди, сунув ладони под мышки. — Смелей, ты же такой красивый мужчина, — говорил Лютик. «Я тоже красивый», — вдруг с какой-то детской обидой подумал Геральт. Слишком много выпил вина, наверное. И он сам себе усмехнулся — ему ли жаловаться? Успехом у женщин он пользовался. А этому Лютику вообще все красивыми кажутся, такой уж он человек. — Ты довольно высокий и сильный. У тебя широкие плечи и вообще хорошая фигура, — добавил Лютик. Тут Геральт подумал, что и он подходит под это описание. И ощутил смутное желание, чтобы Лютик говорил всё это ему. Чтобы рассматривал не кого-то, а его, чтобы подбирал слова для него. — Смотри, какие у тебя изящные тонкие пальцы, наверняка очень чуткие, — продолжал Лютик и словно резал этим по живому. Геральт вытащил ладони из-под мышек и положил их на колени. Широкие, мощные и узловатые, сформированные мутацией в сочетании с изнуряющими тренировками, они вряд ли могли показаться чуткими и уж точно не изящными. — У тебя прекрасные большие тёмные глаза благородного карего оттенка. И ресницы длинные. А какие волосы! Каштановые, густые и лежат надо лбом мягкими естественными кудрями, — увлечённо продолжал Лютик. Почти всё, что он сейчас описал, было полной противоположностью Геральту. И от этого больно сжималось сердце. Особенно резануло, когда Лютик сказал о карих глазах. Значит, ему нравились тёмные. А не как у Геральта — прозрачные жёлтые гляделки! Мерзкие, как болотные огни, глаза мутанта. Геральт только что окончательно их возненавидел. Да, но за что же этому незнакомому мальчишке столько обожания?! Геральт только что видел его, не было в его внешности ничего из ряда вон выходящего! Неужели Лютик так влюблён? Да, Лютик писал о ведьмаке восторженные баллады, но это о его приключениях и подвигах, а насчёт внешности обходился в них общими фразами. — А ещё ты умный, — снова донёсся сверху голос музыканта, и у Геральта в груди заныло с новой силой. Он, конечно, усердно занимался самообразованием при любой возможности. Да и дураком себя не считал. Но разве он сможет сравниться с кем-то, кто получает систематические знания в лучшем университете Континента! — В жизни никогда не поздно сделать что-нибудь безрассудное, но ты же понимаешь, удачный момент может быть упущен, — голос Лютика показался Геральту невыносимо вкрадчивым и сладким. Ведьмак понял, что больше не может находиться здесь. Он бесшумно поднялся, сходил в свою, теперь уже бывшую свою, комнату за мечами, по пути взял со стола и сунул в дорожный мешок корж хлеба на дорогу, но тут же выложил — он и так Лютику должен. Направился в сени искать среди вороха чьей-то забытой одежды и обуви свою зимнюю куртку и сапоги. Ни минуты он здесь больше не останется! Дальше слушать это! А вдруг они… Нет! Это… Это просто слишком! На лестнице послышались шаги. Не уломал, значит, сегодня. Даже удивительно, ведь Лютик был таким чарующим, впрочем, как и всегда. Геральту хватило бы и десятой части. — В общем, выспись, приведи себя в порядок и иди к Арише, Бертольд. Признайся ей в своих чувствах, — как ни в чём не бывало говорил Лютик, спускаясь в гостиную вместе с парнем. — Если сразу не решаешься признаться, хотя бы пригласи её куда-нибудь. Я уверен, она обязательно оценит твою пылкость и твои нежные чувства. Поверь, для этого совершенно не обязательно уметь петь. Геральт, уже успевший надеть куртку, судорожно сорвал её и бросил обратно в кучу одежды. Какой же он кретин! Свет не видел таких кретинов! Но Лютик уже заметил его, нелепо торчащего в дверях с обоими мечами в ножнах, зажатыми в руке. — Геральт! Ты что делаешь? Я думал, ты давно спишь! — воскликнул музыкант. — Да вот, хотел мечи… Лютик враз понял, что у Геральта не заготовлена подходящая ложь, но прежде, чем выпытывать правду, он вежливо, но быстро выпроводил Бертольда, найдя его одежду, помогая одеться, на прощанье сунув ему шапку в руки и наградив шуточным дружеским шлепком под зад. Они с Геральтом остались в доме одни. Геральт ушёл к себе и повесил мечи на крюк в углу, но дверь комнаты не стал закрывать — понимал, что бесполезно. Лютик явился и встал в дверном проёме, с обвиняющим видом сжимая его куртку в одной руке и дорожную сумку — в другой. — Это что? — грозно спросил он. — Твоя куртка в самом низу кучи лежала! Ведь ты три дня назад пришёл, с тех пор уже успели поверх неё другой одежды накидать! А теперь она сверху! Геральт с ровным лицом пожал плечами. — Опять куда-то сорваться задумал? С чего бы? Только что тихо вино пил и спать хотел. Геральт молча пожал плечами снова. — Ведь никто не приходил, позвать тебя не мог, я бы услышал. Значит, что-то случилось здесь за это время? Геральт, какого хрена? И вдруг Лютик бросил куртку и сумку на пол, сделал три стремительных шага к ведьмаку, толкнул его к стене и сгрёб в пальцы ткань его вязаной кофты у горла. Притиснул нос к носу, даром, что кажется хрупким эльфом с порхающими повадками, а на деле — мускулистый и крепкий. Геральт это знал. — Признавайся немедленно, Геральт, что это за дерьмо, — с яростью глядя ему в глаза процедил Лютик, — а то я тебя поцелую. Грубо. С языком. Наступило мгновение, полное напряжения. — Целуй, — выбрал Геральт. Но Лютик вдруг отпустил его и отшагнул назад. — Не испугался, значит, — расстроенно признал он, виновато разглаживая кофту у Геральта на груди. — Значит, я не очень страшную угрозу придумал. Жалко. И, оставив Геральта у стены, он стал ходить из угла в угол вдоль маленькой комнатки: три шага вперёд, три шага назад. — Но ведь что-то тебя всполошило! Что-то вывело из равновесия! Да так, что ты сбежать решил! Совсем уйти! Геральт сдержанно вышел из комнаты в гостиную, нашёл на столе бутылку и ещё один почти пустой бокал в пару к своему. Он выплеснул из бокала последние капли в камин и налил вина себе и Лютику. Музыкант вышел в гостиную вслед за ним. — Расслабься, Лютик, — сказал Геральт, протягивая ему бокал и отпивая немного из своего. — Это ничего не значило. Ничего важного за этим не стояло. — Лютик смочил губы вином и, опустив бокал, подозрительно уставился на Геральта. — Просто не хотел слушать, как вы трахаетесь. — Так ты думал, что мы трахаться собираемся? — прыснул музыкант и тут же посерьёзнел. — Значит, ты не слышал наш разговор? А зачем тогда уходить, да ещё с мечами и дорожной сумкой? Мог бы просто закрыться в своей комнате, чтоб не слышать. — Я слишком хорошо слышу, — напомнил Геральт. — Не ври. Мечи и сумку уж точно мог бы дома оставить, придурок, если погулять шёл. И самое интересное, почему ты сбросил куртку, когда услышал, что мы спускаемся? Зачем хотел скрыть, что попытался уйти? Ведь если бы ты шёл погулять, чтобы оставить нас вдвоём, любой бы понял эту причину, она не стыдная. — Лютик, ты слишком увлёкся ерундой, — Геральт беспечно помахал ладонью в воздухе. — Ну сорвался я с места, вино в голову ударило, ну передумал потом, с кем не бывает, — самокритично улыбаясь, Геральт сел и ещё раз отпил вина, чтобы придать себе мирный и расслабленный вид. — Не-е-ет, — протянул Лютик, поставил бокал на стол и снова начал ходить туда-сюда. — Ты что-то услышал. Может быть, одну какую-то отдельную фразу? Да, да, возможно! Если бы всё было так просто, как ты говоришь, то почему ты выбрал поцелуй? Рассказал бы мне всё как есть. — Может, потому что ты слишком неотразим? — Геральт был уверен, что эти слова прозвучат для Лютика как шутка. Но тот уставился на него с новым изумлением и моргнул. — Так, — сказал он. — Грандиозно. Я обдумаю это позже. Но сейчас мне интересно, что именно ты услышал, когда сбегал — это раз, и что именно, когда попытался скрыть свой побег — это два. — Лютик!.. — Не перебивай! — прикрикнул музыкант и Геральт заткнулся. — Второе я как раз знаю. Я сказал пацану, чтобы не тушевался, чтобы шёл, валил и трахал. Ну, то есть… Ты понял. Что это значило для тебя? — спросил он сам себя и сам себе ответил: — Осознание, что трахаться мы с ним и не собирались. А почему ты решил, что собирались? Ты услышал что-то из того, как я его хвалю? — тут Лютик снова воззрился на Геральта, и в глазах его проступило понимание. Он стремительно подошёл к столу, схватил свой бокал и присосался к вину. Он выпил всё до дна — хорошо, что Геральт налил только до половины — и поставил бокал обратно. — Так ты из тех, — сказал он, внимательно глядя Геральту в глаза, — кто не выносит, когда мужчины любят друг друга. А ведь, когда я намекал, что я такой, ты ни разу не выказал брезгливости. Наверное, думал, что я шучу. Печально. Геральт, я такой. Представляю, как тебе стало противно, когда ты услышал мои комплименты этому парнишке. Неудивительно, что ты понёсся прочь, роняя шапку. Только самое ценное схватил. Фу, эти мужеложцы. Ни минуты под одной крышей с ними! Да? И только когда понял, что я его хвалил по другой причине, чтобы вселить в него уверенность, ты передумал. Тебе стало неловко, что ты подозревал меня в такой мерзости, и ты постарался скрыть свой порыв. Так было? — Нет, — твёрдо сказал Геральт. Но Лютик не обратил на него внимания. — Геральт, с этим парнем, как ты уже знаешь, у меня ничего не было. Но с другими было. И снова будет. Я такой, и мне нигде не давит, имей в виду. Ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Я даже настаиваю, потому что ты ещё не выздоровел. Но если тебе слишком противно, я пойму. Подыщем тебе гостиницу, какой-нибудь чистенький недорогой постоялый двор. Или я договорюсь с кем-то из друзей, и тебя приютят до весны. Не хочу, чтобы ты, каждый день сталкиваясь со мной, испытывал гадливость. Ты мне слишком дорог для этого. Геральту так нравилось слышать из уст Лютика «Ты мне слишком дорог для этого». Лютик так часто говорил ему нечто подобное. Геральт обожал эти двусмысленности. Это всё, что у него было. Ну и дружба Лютика, его тёплое присутствие рядом. Сейчас всё это кончится. — Всё сказал? — с плохо скрытой злостью спросил Геральт. — А теперь я скажу. А ты послушай. Сядь. Лютик обескураженно сел напротив него в другое кресло. — В общем. Всё было не так, а я не представляю, как тебя переубедить, — тяжело сказал Геральт. — Придётся рассказать тебе всю правду, нельзя же, чтобы ты думал, что противен мне. Так вот. Я сидел внизу и стал невольным свидетелем вашего разговора. Ладно, не невольным... Если честно, я мог уйти, но остался подслушивать. И до меня доносились только твои слова, а слова того парня мне не расслышать было. Зато тебя я слышал прекрасно, каждое слово. Ты рассказывал ему, какой он красавчик, как изящен, как умён, а я думал, что всё бы отдал за то, чтобы ты говорил это мне. Но я не изящен и не так уж умён. Ты говорил, что ему нужно решиться, ведь в такой праздник случается чудо и зарождается новая прекрасная любовь, что он упустит свой шанс, а я слушал и… М-мф! — Геральт вздохнул сквозь зубы, мотнул головой и продолжил говорить, больше не поднимая глаз. — Я и одобрял его за то, что он не соглашается переспать с тобой, ведь этим он как бы отставляет тебя мне. И ненавидел его, потому что отказывать тебе — такому идеальному — преступление. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня, меня, с такими огромными руками, с такими бесцветными глазами, с такими блёклыми волосами. Я не в твоём вкусе, очевидно. Конечно, когда вы спускались, я испугался, что ты поймёшь причину моей попытки сбежать, что ты догадаешься, как болезненно я тебя желал, когда подслушивал. Конечно, я попытался скрыть это и сохранить хотя бы то, что у меня было. Попытался спасти положение и оставить тебе возможность дарить мне свою дружбу и дальше. Ну, теперь, когда ты знаешь, как я сохну по тебе, дружить станет как-то неловко. Мне так жаль. И ещё! Знаешь, чего мне жаль? — Геральт вдруг дерзко глянул на Лютика. — Мне жаль, что ты так и не поцеловал меня. А ведь грозился. Но теперь я и так тебе во всём признался, так что выполнять угрозу больше смысла нет. Я поживу у тебя ещё? Обещаю не смотреть на тебя с жалобным вожделением, но если поймаешь меня на этом, можешь выставить в гостиницу. — Всё сказал? — криво улыбаясь, в свою очередь спросил Лютик. Он смотрел так, что не понятно было, расхохочется он сейчас или разрыдается. Но какие-то бешеные черти в его глазах плясали, а грудь ходила ходуном от быстрого дыхания. — А теперь иди сюда. Он легко поднялся, подошёл к Геральту и подал ему руку. Геральт руку принял, и, пока вставал, всматривался в лицо Лютику, гадая, что его ждёт. Как только Геральт встал, Лютик прильнул к нему, плотно обняв, и впился ему в губы долгим смелым поцелуем. Геральт только и смог, что обнять его в ответ покрепче и ответить на поцелуй. — Знал, что ты меня любишь, но не знал, что так… — прошептал Лютик, прервавшись на миг, и снова стал целовать лицо Геральта тут и там. — Лучшие глаза, лучшие волосы, лучшие губы, лучшие руки, — бормотал он, сдабривая поцелуи похвалами. — А ещё у тебя острый ум и доброе сердце. Ты самый прекрасный. Знал бы ты, как давно я ждал… — Лютик положил щёку ему на плечо, чтобы взглянуть в лицо. — Не смей думать, что ты мне в чём-то не нравишься, Геральт. Да я молиться на тебя готов. И буду. Хочешь? Геральт улыбнулся ему, принимая новую реальность: — Лучше целуй. И Лютик задал ему жару. — Отнести тебя наверх? — спросил музыкант чуть погодя. — Ты мне срочно нужен в моей постели. — А почему не я тебя? — спросил Геральт, между тем не сомневаясь, что Лютик справится. — Вот долечишься и валяй, — кивнул Лютик. — А сегодня позволь мне. — Ох, прекрати, сам дойду, — усмехнулся Геральт и потащил Лютика за руку к лестнице, пока тот не воплотил свою приторную причуду в жизнь. — Как ты сказал? Лучший Йоль в твоей жизни? — пропел Лютик ему в спину, — подожди, то ли ещё будет, — и звонко шлёпнул его по заднице. «Вот это другой разговор», — подумал Геральт. Наглый Лютик ему намного больше нравился, чем пафосный. Несомненно, это был лучший Йоль в его жизни.