Девятый Вал

Я голубая трава, что поёт ночью и днём, Что крушит железо и сталь. Я голубая трава, что живёт в сердце твоём. Сопротивление, мой друг, бесполезно, Поверь, бесполезно. Мне жаль. Даже живой или мёртвой водой, даже вином или хлебом, Не защитишь, не укроешь себя, не остановишь рост. Я голубая лесная трава, я от корней и до неба, Я у тебя внутри, мой друг, и проросла насквозь. (с) Мельница – "Голубая Трава"

Ночью Станнис пришёл сам, когда Ренли ворочался, сминая простыни, на сборной кровати, слишком узкой и жёсткой, даже несмотря на то, что её застелили периной. Донжон погрузился в тишину, точно в омут, в окно заглядывали звёзды. Ренли считал их, пытаясь заснуть. Одна, две, четыре… шесть. Семь шагов, чтобы подняться с постели и покинуть кабинет отца, да ещё десять, чтобы пересечь переднюю, и восьми шагов хватит, чтобы добраться до просторного ложа под балдахином. Жилые комнаты в замках нарочно урезали в размерах, чтобы легче протапливать их зимой. Служанки и мальчишки, Деван и Брайен, ютятся в чуланах без окон, смежных с гостиной. Удачнее момента заглянуть в королевскую опочивальню не придумаешь, ведь когда ещё они окажутся настолько близко друг к другу? Если штурм увенчается успехом, Ренли достанется Башня Десницы, тогда как Станнис поселится в Твердыне Мейегора со своей королевой. Эта крепость отделена от остального пространства Красного Замка сухим рвом, усаженным железными кольями, и подняться туда можно, только минуя извилистую дворовую лестницу. Но подумать, как преодолеть препятствие, можно и позже, а пока Ренли от Станниса отделяют всего-то двадцать-тридцать шагов – сущий пустяк. И чугунная решётка сомнений: а что если Станнис оттолкнёт его? Одно дело – поцелуи, и совсем другое – забраться нагишом в постель старшего брата. Будь Станнис пьян, это могло бы сработать, так ведь нет же: со дня пиршества этот праведник употреблял исключительно колодезную воду или, в редких случаях, козье молоко. "Я думал, ты смелый". Ренли перевернулся на другой бок, зажмурился. Не такой уж и смелый, выходит. Прокрасться в чужую спальню, отодвинуть тяжёлый бархат, лечь и прижаться со спины, прежде чем Станнис сообразит, что происходит, и кликнет стражу. Уткнуться носом между лопаток. А ведь с брата станется сдержать слово и отправить Ренли на ночёвку в подземелье, для острастки, а там – сырость, крысы и ржавое ведро без крышки в качестве отхожего места. Последняя деталь приходилась весомым доводом против необдуманных поступков. И потом, нелегко пойти навстречу человеку, который прежде в лицо называл тебя дрянью и извращенцем. Затаённый страх прочитать на лице Станниса презрение или брезгливость подавлял уверенность. "Так ведь это не впервые", – пробовал убедить себя Ренли, но отправиться на поиски приключений в соседнюю комнату так и не осмелился. Он не слышал, как Станнис пересёк переднюю, и его появление стало до того неожиданным, что дыхание спёрло. Ренли почудилось, что безликая тень из кошмарных снов навестила его вживую, наяву. Может, ему это только снится? Сердце ухнуло в желудок. Но призрак переступил порог, приобретая знакомые очертания в сиянии светильника. Загорелая кожа заманчиво отливала бронзой. – Станнис… – Это я. Тише, Ренли. Брат вошёл, ступая босиком по тростнику. Ренли приподнялся на локте, впившись в него глазами. Король только бриджи натянул, выставляя на обозрение узловатые плечи и крепкий торс. Станнис всего на год младше Роберта, но в нём – ни унции лишнего веса, только кости, жилы и мышцы под восхитительно-прочной кожей, которую всё-таки возможно раскрасить поцелуями, в чём Ренли успел убедиться. Липкий страх, пришедший из ниоткуда, растаял, и он заулыбался, когда их взгляды встретились: "Не спишь", – хмурится Станнис. "Как и ты. Соскучился, братец?" Слова излишни, а секреты легче сохранить молчанием. Король приблизился, не спеша, и безмолвно опустился на край кровати. Верёвочная сеть, натянутая на деревянный каркас, соломенный тюфяк и пуховые перины прогнулись под общим весом. Какие ночные думы тревожат покой короля? Мысли о благополучии королевства или о тяготах развязанной войны? Весьма похвально для правителя и его десницы посвящать ночные часы обсуждению государственных дел, и нет ничего зазорного в том, если их ненароком подслушают оруженосцы или челядь. Но Станнис, по-прежнему молча, потянул стёганое одеяло, и тусклый свет обрисовал грудную клетку, талию и бёдра Ренли. Он не стал противиться, несмотря на захлестнувшее его смущение. Мужское естество твердело под взглядом брата. "Нет, это никакой не сон. Я просто ненормальный, – со стыдом и возбуждением решил он. – Мы оба". Станнис мучительно неторопливо намотал ткань на кулак и небрежно стряхнул одеяло на пол. Ренли поёжился от сквозняка. Брат накрыл ладонью его плоский живот, распластал пальцы, то ли поглаживая, то ли ощупывая, изучая брюшные мышцы. Ренли тихо, беспомощно всхлипнул, и недовольный взгляд синих глаз впился в его лицо. Станнис оторвал руку от его тела, чтобы коснуться пальцем губ, и надавил, призывая к молчанию. Ренли ответил коротким кивком, сомкнул веки и невесомо поцеловал фалангу. Руки брата пахли дымом и пчелиным воском, напоминая о благовониях в септе: наверное, снова жёг свечи в дань красному богу. Станнис коснулся его щеки, обвёл изгиб нижней губы большим пальцем, а затем, решившись, убрал руку и запечатал рот поцелуем. По мышцам моментально растеклось благодатное тепло, будто Ренли с головой погрузился в ласковые волны Летнего моря, и он обвил шею брата руками. Прежде чем отринуть безуспешные попытки уснуть, Станнис долго терзался сомнениями. Накануне Ренли настойчиво предлагал ему поддаться слабости. После заката, когда мир растворялся во мраке, заботы уходили на второй план, и король невольно представлял младшего брата в своей постели. Он тщетно пытался прогнать воспоминания о том, как две ночи назад Ренли соблазнительно изгибался под ним, о манящей мягкости его кожи. Горничные меняли постельное бельё ежедневно, но в такую бархатную ночь Станнису чудилось, что он ещё слышит его запах. Пряное летнее вино, хвойный аромат можжевельника. Сон не шёл, и вместо заслуженного покоя после дневных трудов король таращился в потолок, сцепив пальцы на животе. Из раскрытого окна доносился шум прибоя. В конце концов, Станнис поднялся, чтобы испросить у мейстера сонного вина, натянул бриджи на голое тело и вышел в переднюю, босиком. Дверь в кабинет лорда Стеффона он нашёл приоткрытой, у порога разлилась лужица света. Это ничего, в сущности, не значит: Ренли всего-навсего исполнял его волю, разжигая масляную лампу перед отходом ко сну, а солнце давно уж скрылось за очертаниями далёких Красных гор на горизонте. Ренли крепко спит. Не мучают ли его кошмары? Может, проведать? …Не стоит. Король выйдет в галерею, проверит часовых на посту, доберётся до библиотеки, постучит в комнатку Юрна. Вместо того чтобы поднять Брайена и отправить к мейстеру, Станнис предпочёл бы пройтись сам, размяться, раз уж ему не спится, но почему-то замер в передней. Время шло, по-летнему тёплая ночь пьянила, и король впитывал её мягкое дыхание обнажённой кожей. Нерешительность и затаённая робость отступали. "Я буду близким тебе, если только позволишь". Станнис колебался. Стоит ли? "Я просто хочу убедиться, что ему не грёзится дурное", – уверил он себя, пытаясь скрыть похоть под видом благих намерений. Шаг, другой, третий, и Станнис вошёл в солярий, отстранив с пути дверное полотно. Если брат мирно спит, он вернётся к себе или навестит мейстера, как собирался. Так и сделал бы, но Ренли встрепенулся, стоило переступить порог. Разглядев взлохмаченную макушку, Станнис понял, что обратного пути нет: отступить будет глупо. И он затворил дверь. Губы брата растянулись в ухмылке при виде его, блестящие глаза в полумраке заискрились весельем. Станнис сжал пальцы в кулак, но Ренли приглашающе подвинулся на узкой кровати, и он тяжело опустился на край, ощущая рядом тёплую тяжесть чужого тела. Ренли – такой сонный, доверчивый, податливый. Безбожно красивый. Лишние раздумья оставили Станниса, и только много позже он сообразил, что мог предложить брату сонного зелья или спросить о бессоннице, – о чём угодно, в сущности, – но вместо этого Станнис потянул с него одеяло. Мгновение спустя они целовались, как одержимые, и, вкушая сладость чужих губ, Станнис не мог дать вразумительного ответа, как это всё-таки случилось. На брачном ложе он всего лишь исполнял долг – как правило, с неохотой, через силу. Селиса давно утратила те крохи привлекательности, какие имела, и её лоно оставалось сухим. По злой иронии судьбы, только родной брат наглядно показал Станнису, сколько удовольствия мужчина может открыть для себя в близости. За что ему такое наказание? Ренли обнял его за шею, обхватил плечи, касаясь обнажённой кожи, отчего по хребту поползли мурашки. Станнис упёрся в изголовье, залезая в постель. Ненароком придавленный брат протестующе мяукнул, и Станнис переместился, как сумел, – места на узкой койке не хватало, – и замер в мучительных раздумьях. Что дальше? Под хмелем такой вопрос даже не приходил ему в голову. Заметив его замешательство, Ренли прильнул к нему, смазано поцеловал в щёку, почти вслепую нашёл губы. Его глаза отражали пламя светильника, – два крошечных огонька в глубине зрачков. Грива непослушных волос разметалась, как после шторма в море. Отыскав его руку, брат положил ладонь Станниса на своё бедро, крепкое от частой верховой езды, и низ живота свело от желания. Станнис подхватил Ренли под коленом, перебросил длинную ногу через себя. Тот не возражал, прильнул всем телом, и его ладони заскользили по вздымающимся бокам и рёбрам. Станнис отвечал тем же: гладил, вдавливая пальцы в упругую плоть, сжимал, наверное, до синяков. Грубо и ненасытно. Зарылся носом в сгиб плеча и шеи, жадно вдыхая полюбившийся запах. Вскоре он перестал различать, где чьи губы или руки; рваное дыхание и даже слюна смешались. Мужской признак Ренли недвусмысленно тёрся о его бедро. Прежде Станнис и помыслить не мог, что позволит подобную дерзость мужчине, а теперь – не только позволял, но и наслаждался, когда паршивец пачкал его кожу вязкими разводами смазки. Он жаждал большего: насытиться и кончить, и забыть о преступном удовольствии, хотя бы на время. Нечестивая книжка Ренли не содержала картинок со схожими ласками – такими беглыми и легковесными, а ведь и они пьянят не хуже мёда. На разрисованных страницах мужчины делили ложе с другими мужчинами или мальчиками, как с женщинами, но Станнису тошно даже мыслить о таком. Что они делают? Что сказал бы Роберт, услышав об их порочной связи? Лучше не знать. Единственная трезвая мысль, которая ещё билась птицей в черепной коробке, призывала соблюдать тишину. Молчание перебивалось сопением и тихим скрипом натянутых верёвок. Шёпот не потревожит спящих за каменной стеной, но неуместный стон или, более того, вскрик… Не хватало только разбудить чуткого Девана или любопытную служанку. Вот Брайен – тот всегда спит как убитый. Станнис злился, когда не мог до него добудиться, но на сей раз почитал его непробиваемый сон за благо. Они сплетались, тесно прижимаясь друг к другу. Обнажённый Ренли, без всякого смущения, – даже наоборот, уязвимо, – льнул к Станнису. Он забирал ртом и посасывал загорелую кожу на груди; затем прихватил губами сосок и едва ощутимо сомкнул зубы. Дразнящее покалывание чувствительного комочка плоти возбуждало. Станнис запутался рукой в чёрном шёлке его волос, но сжимал пальцы с осторожностью, то ли сдерживая чужую прыть, то ли с одобрением. Вторая рука блуждала по стройному и упругому телу партнёра, с рельефом крепких мышц, изучая впадинки и выступы, изгибы и углы. Станнис по наитию прикусил гладкую кожу на плече Ренли, и на вкус это оказалось солоно. Хочется оставить больше отметин. Он удивлялся сам себе: с каких пор он так жаден до поцелуев, прикосновений? Станнису и с женщинами-то тяжело, а мужчин он и вовсе не находил хоть сколько-то привлекательными. А теперь вот гладит снова и снова напряжённый живот Ренли, наслаждаясь ощущением мягкой кожи, не смея спуститься ниже. Пока они придерживаются некоторых границ, их ласки можно с натяжкой назвать невинными. – Ренли… – тихо, на одной ноте, протянул он. – Можно, – в шёпоте брата Станнис различал улыбку. – Твой мастер над законом говорит тебе "можно"… – Гх, ты не мастер над законом, а шут гороховый. Ренли, ловко распутав тесёмки, приспустил бриджи с его бёдер, стиснул горячей ладонью член, и Станнис выбросил из головы приличия и осторожность. Ощущая настойчивое пыхтение в ключицу, Ренли сноровисто ласкал крепкий орган, тискал в пальцах тяжёлые яички. Приятно сжимать горячую плоть, сознавая, что ласка приносит Станнису невероятное удовольствие. Любопытно даже: а красной ведьме дозволено его касаться таким образом, или Станнис всего-навсего покрывает её, как жеребец – кобылу? Жаль, не разглядеть его лица; Ренли хотелось бы увидеть, как меняется угрюмый братец. Хмурится опять, наверное. Станнис прикусил собственные костяшки до отпечатка зубов. Мягкая кожа мошонки морщилась, собиралась складочками. Ренли густо сплюнул на ладонь, чтобы обеспечить скольжение, и продолжил гонять шкурку по стволу. У Станниса вырвался гулкий горловой звук; он согнулся, низко наклонил голову, – как бы ладонь не прокусил, то-то будет умора. Что они скажут мейстеру? Свободной рукой Станнис накрепко притиснул его к себе, но схватился судорожно, как утопающий. Макушка брата упёрлась Ренли в грудь, по выгнутой спине змеился ряд позвонков, излишне чёткий от худобы. Рука затекала от быстрого темпа; Ренли отпустил ствол, стёр мизинцем прозрачную капельку смазки, собрал её языком, но после жадных поцелуев почти не различил терпкого вкуса. – Ещё, – хрипло потребовал Станнис. Едва ли кто-то ещё видел короля таким уязвимым; даже красной ведьме сиё зрелище недоступно, надеялся Ренли. Он снова принялся ласкать брата рукой, крепко сжимая чувствительный орган. Станнис продержался недолго, но всё же дольше, чем Ренли после пиршества, в первый раз, как они легли вдвоём. Брат кончил с хрипом, и Ренли замер, прижав его к себе и напряжённо внимая ночной тиши. Ему показалось, или он различил шорох тростника? Нет, это ветер шепчет молитвы за окном, взывая к Эленее. Станнис шумно дышал, восстанавливая дыхание; прочие звуки канули во тьме. Мир сузился до них двоих, прижавшихся друг к другу на узкой постели. Ноги перепутались: лишь бы не сверзиться на пол; колено Станниса оказалось между бёдер Ренли, немало его волнуя. Сам король вытянулся рядом; широкая грудь вздымалась; и Ренли поцеловал его в твёрдое плечо. "Укротил", – с затаённым ликованием подумал он. Немного успокоившись, Ренли взглянул на свою руку, развернув пальцы к свету ночника. Станнис обильно излился в его ладонь, запачкав и простыню, и Ренли без зазрения совести щедро размазал семя по своему животу. Брат уставился на него, как будто обнаружил на брачном ложе каменную горгулью вместо супруги. "Хотя разница-то невелика", – добавил про себя Ренли. – Что ты делаешь? – спросил Станнис; звук его голоса всколыхнул тихий омут. – Тише, моё море. Ты же не хочешь, чтобы нас услышали? – пробормотал Ренли, погладив брата по груди костяшками пальцев. – Хочешь овладеть мной? – он лёг подле короля, заглядывая в тёмные беспокойные глаза снизу вверх; отвёл за ухо непослушный чёрный локон. – Или, может, тебе нравится наоборот? Станнис, вздрогнув, шевельнулся в сторону двери с очевидным намерением совершить побег, но Ренли успел поймать его за локоть. – Эй, а как же я? – шёпотом возмутился он. – Возьми хотя бы в рот. – Нет, – клацнул зубами Станнис, – ни за что. Ренли счёл свою просьбу чересчур опрометчивой. Зубы у брата крепкие, как у норовистого жеребца, и характер схожий, не ровен час – укусит. Возможность остаться евнухом вроде Вариса не прельщала. – Но… – Замолчи. Избегая встречаться взглядом, Станнис взял его за плечо и прочно придавил к перине, непослушной рукой сжал требующий внимания орган, и Ренли зашипел сквозь зубы. Со Светозарным брат, поди, и то поласковее! – Нежнее, – он выдавил жалкую улыбку, накрыл руку Станниса своей и обнял его за шею, чтобы поймать ртом мочку уха. Станнис ослабил хватку, двигая рукой неровно, механически, как если бы взбивал масло из сливок. Ренли отыскал какую-то прелесть только в том, что на ясную голову брат оказался трогательно неуклюжим, будто Ренли делил ложе с девственником. "Нужно посоветовать ему в следующий раз хлебнуть эля для храбрости, да позабористее, чтобы даже великана проняло". Ренли глотал вздохи и неуместные смешки, памятуя о болезненной обидчивости братца. Направляя его руку, он задал скорый темп. Упрекнуть Станниса не в чем: он ведь, и правда, старался, как умел. Мозолистая ладонь увереннее заскользила по члену, и Ренли захныкал, выгибаясь дикой кошкой. Чтобы он не свалился с койки, брат поймал его за затылок, притянул к себе, и Ренли уткнулся носом в его ключицу. Густо пахло мускусом: разгорячённой кожей, влажной землёй, с заметной нотой интимного влечения; от знакомой смеси ароматов дивно кружилась голова. Напряжённый, как тетива, Ренли толкнулся бёдрами в кулак Станниса, – раз, другой, третий; кончил со всхлипом и, враз ослабев, растёкся в чужих руках. Несмотря на заметную скованность любовника, он чувствовал себя топким, как то самое сливочное масло, подтаявшее от жары. Нещадно хотелось пить и утереть пот, но не нашлось сил, чтобы пошевелиться. Брат не позволил ему насладиться негой: бесцеремонно отпихнул и, понюхав белёсую кляксу на ладони, вытер кисть о наволочку. Брезгует, что ли? И в рот не взял, паразит. Ренли зевнул. На коже подсыхало чужое семя. Руки и ноги цепенели от сытого, благостного удовольствия. Его морило сном. – А я почти поверил, что ты отправишь меня в темницу за непотребство, – Ренли развалился на узком ложе. Король возмущённо взглянул на него, но не нашёл слов для ответа. Ренли слишком устал, чтобы успокаивать его, но, сжалившись, сделал над собой усилие. Есть ли толк грызть себя за особенности, с которыми ты не в состоянии совладать? Но Станнис не такой; он рассудительный, справедливый, честный. И надёжный. "Другого такого не сыскать во всём мире, – думал Ренли, – нужно его сберечь". Он порывисто сел, без раздумий заключил лицо брата в ладони, и тот подарил ему уже знакомый взор, от которого щемило сердце. Так, значит? Как правило, Станнис прожигал человека глазами, либо не встречался взглядом вовсе, но об этот простой жест будто спотыкался. Ренли невесомо, с трепетом в груди, погладил кончиками пальцев впалые щёки, укрытые чёрной щетиной. – Всё хорошо, – шёпотом заверил он. – Слышишь? Ложись спать, Станнис. Теперь ты быстро заснёшь. Брат сбивчиво кивнул, и Ренли запечатлел скромный поцелуй на его губах, опустил дрогнувшие руки. Король безмолвно поднялся, подтянул бриджи, потряс головой, будто ему вода попала в ухо. Отсутствие волос на макушке открывало высокий лоб и гордый, суровый профиль. "А ведь красивый мужчина, – Ренли смотрел, не отрываясь, как зачарованный, – даже очень". Станнис покинул солярий быстрым шагом, – и след простыл. Ренли уткнулся носом в подушку и затаил дыхание, прислушиваясь к шелесту шагов по тростнику, пока не убедился, что брат вернулся в опочивальню. Только тогда он сбросил испачканную подушку на пол, там же подобрал смятое одеяло и лёг, сунув локоть под голову. Он прикрыл пах мягкой тканью, но кутаться не пришлось: горячечный жар ещё не оставил тело. Станнис пришёл за удовольствием к нему, а не к своей красной ведьме! Это же можно считать победой? Впрочем, сам Ренли тоже хорош: он даже не сделал попытки выяснить, какая стража дежурит на посту у дверей Маргери. Что если её появление в Штормовом Пределе – часть изощрённого плана Лораса? Нет, слишком уж сложно; Маргери определённо играет по своим правилам. К тому же, с ней делят постель фрейлины, а в соседней комнате спит леди Старк, и эта женщина тоже себе на уме. Кейтилин проницательна и не выпускает невестку из виду, как доложила Бриенна. Ну и пусть; Ренли сладко потянулся. После визита Станниса тяга к приключениям уступила место сонливости. Смущало другое: почему голову занимает родной брат, а не возлюбленный? А может, не только голову, но и сердце – какую-то его долю? Чепуха, конечно; не может такого быть. Временами Ренли ощущал, как Станнис трогает ту или иную струну его души, но глупо думать о чём-то большем, чем сумасбродные ночные свидания. Станнис – король, и он женат, а мужеложство не поощряется в открытую ни в одном из Семи Королевств. "Мне попросту его жалко, горемычного, – убедил себя Ренли. – Любви не знает, тепла не ведает". Скорее всего, брат вообще не чувствовал чьей-либо привязанности со дня смерти родителей. Неудивительно, что Станнис настолько холоден и замкнут. "И красная ведьма нисколько его не любит, только почитает как короля… или, скорее, как Сына Огня, Воина Света, – осенило Ренли. – Она ластится к Станнису, довлеет над ним, шепчет на ухо, но в её словах и жестах нет ни капли заботы. Всё, что её волнует, – так это его трон и войско". Её корыстные мотивы очевидны всякому, у кого есть глаза. Но что если Станнис принимает её игру за чистую монету? Ренли разобрала несвойственная ему злость, но ведь в его силах уберечь брата от козней красной ведьмы? Особенно, если Станнис будет проводить ночи с ним. Ресницы начали слипаться, а поток мыслей становился всё более отрывочным и бессвязным. Неужели скудные чувства Станниса дороже новостей о Лорасе? Но, скорее всего, дни Станниса на исходе, а у Лораса впереди – целая жизнь, разве нет? Ренли не мог вообразить иного исхода для возлюбленного, а представить кровь, толчками выходящую изо рта брата, и меч, беспощадно пронзивший его грудь насквозь, оказалось куда проще. Он внутренне содрогнулся. Нет, он должен уберечь Станниса; кто ещё позаботится о короле, как не родной брат? Ренли не сумел должным образом присмотреть за Робертом, но Станнис ещё жив. Как его защитить? Со смутной тревогой на душе Ренли провалился в беспокойный сон, согретый невзрачной масляной лампой. Нужно прекратить это помешательство. Станнис опустился на перины, слишком мягкие на его вкус. После редкой близости с Мелисандрой его пригибало к земле усталостью, Ренли же дарил усладу, не требуя ничего взамен. Почти. Станнис поднёс кисть к лицу, ещё различая стойкий запах семени. Утро следует начать с посещения бани, чтобы смыть с себя пот и прочие примеси совокупления. Станнис хранил нестойкую надежду, что схожим образом ему удастся избавиться и от плотских помыслов в отношении младшего брата. Он зажмурился, прислушиваясь к собственному дыханию, отмеряя чуть торопливый ритм сердцебиения. Ранее ему приходилось подавлять интерес при виде блудниц в объятиях Роберта. За дюжину с лишним лет пребывания в Королевской Гавани, полной соблазна и разврата, Станнис ни разу не поддался искушению. Он обязан сдержаться и сейчас. Перетерпеть, противостоять, вернуть утраченный контроль, – и всё наладится. После насыщения им овладела леность, и сожаление трепетало где-то на краю сознания. Он обнял подушку, уткнувшись носом в сжатый кулак: от рук до сих пор пахло мылом, летним вином, грехом. Смесь упоительных ароматов обещала сладостные, отрадные сны. 27.08.299 от З.Э. В отличие от благоденствующего Простора с его мягкой погодой, Штормовой край представляет собой грубую и дикую местность, а люди здесь имеют буйный нрав, под стать налетающим внезапным грозам. Среди дождливых лесов и зелёных холмов прячутся поросшие мхом каменные домики, а цветочные сады и вовсе отсутствуют. Местные жители ловят рыбу или обрабатывают скудную землю; многие прославились как свирепые воины или моряки. Испокон веков властвовали над ними Штормовые короли и, впоследствии, Баратеоны, – гордые, храбрые, непокорные. – Позволите спросить, миледи? – поставив плетёную корзинку на край стола, Маргери расстелила чистое полотенце. – Вы знали его величество прежде? – Короля Станниса? Да, но не близко, – Кейтилин приблизилась, набросив на плечи шаль. – Тебе нужна помощь, Маргери? – Не тревожьтесь, мы с девочками отлично справимся, – Маргери разложила травы на столе, в тени. – Мегга сходит за водой, а Элла разведёт огонь. Но если всё же хотите помочь, давайте займёмся травами. Я приготовлю для вас настой шалфея, он помогает при простуде, только листья для начала нужно просушить. – Ты очень добра, милая, – Кейтилин поднесла к лицу веточку шалфея, вдыхая резкий и терпкий запах. – Нед представил нас друг другу очень давно, когда Роберт только-только взошёл на Железный Трон. Новому лорду Драконьего Камня исполнилось порядка двадцати лет. Мне также довелось мельком увидеть его после победы над Бейлоном Грейджоем, это был 289-ый год от Завоевания Эйегона. Роберт тогда ещё не так располнел, как в последние годы жизни, а волосы Станниса уже поредели. Сражаясь против Железного Флота, он пропустил рождение единственной дочери. "Известно ли ей, что батюшка собирался выдать меня замуж за короля Роберта?" – задумалась Маргери, перебирая влажные от росы стебли и срезая подходящие листья. Вероятность выйти замуж за старшего Баратеона её не порадовала. Лорас, который частенько кутил в Королевской Гавани, стращал Маргери тем, что Роберт безобразно обрюзг, в колючей бороде застревают крошки еды, а руки, заплывшие жиром, не пропускают ни одной юбки. Брат и сестра с детства сохранили особую близость, и насмешки над его величеством стали их общей тайной, одной из многих. Зная Лораса, Маргери нисколько не сомневалась, что он привирает, но выделить суть его рассказов не составило труда. – Его величество всегда так мрачен или, правду говорят, что Станнис Баратеон до сих пор хранит обиду на Хайгарден? – Боюсь, и то, и другое верно. О Станнисе говорят, он не склонен прощать. Я удивлена, что он назначил лорда Ренли на высокий пост после измены. Но не бойся, дитя: Станнис каждого судит по справедливости. Он не причинит зла тебе за содеянное твоим отцом. Наверняка и ему однажды пригодился шалфей, из семян которого готовят жмых для скота. В голодные времена сойдёт и гордецу. – Та кровопролитная война всем принесла много горя, – с сожалением заметила Маргери, собирая серо-зелёные листья в пучки, чтобы подвесить возле окна. – Но ваш покойный супруг одержал славную победу над моим батюшкой. Тем более славную, что никто из воинов не погиб в тот день. Эддард Старк подошёл с войском к осаждённому Штормовому Пределу после битвы на Трезубце и падения Королевской Гавани. Сражаться не имело смысла; Мейс Тирелл и Пакстер Редвин сочли за лучшее сложить знамёна, а рыцари Простора, все как один, преклонили колено перед победителем. Битва, которой не случилось, не станет препятствием для возможного союза между Тиреллами и Старками, заключила Маргери. – Это сокровенная мечта всех матерей, – призналась Кейтилин. – Я буду молиться о благополучии Робба вместе с вами, – Маргери поставила последнюю, самую нарядную веточку шалфея в вазу из цветного стекла; по счастью, Ренли всегда тяготел к роскоши. – И о ваших дочерях в столице, да хранят их новые и старые боги. – Сохранят ли? – с сомнением вопросила леди Старк. – Я много ночей засыпала с молитвой о Бране и Риконе на устах, но в ответ услышала молчание. В Хайгардене Маргери видела изящные розы, нежные магнолии, кокетливые бугенвиллеи, пышные занавесы глициний. Но садовники Штормового Предела не занимались декоративными растениями, и приходилось довольствоваться травами, которые произрастали в богороще. Впрочем, самые прекрасные цветы всё равно уже отцвели, и придётся ждать их появления до следующей весны. Наступила пора цветения лекарственных и пряных трав: мята, мелисса, тысячелистник, душица, тимьян. – Я так сожалею, миледи, – Маргери поставила в воду два кустика тимьяна, гармонирующие с шалфеем, а остальные побеги разложила тонким слоем; вытяжка из них успокоит кашель. – Страшнее всего, когда война губит невинных детей. – Полно, милая, – Кейтилин вымученно улыбнулась. – Позволь и мне удовлетворить любопытство: ты хорошо узнала лорда Ренли? В моей памяти сохранился лишь мальчик не старше моего Брана. Я немало удивилась, когда он попросил в жёны Арью. Санса ведёт себя как настоящая леди с самого рождения, но Арья – сущий волчонок характером. – Мне не терпится с ними познакомиться, мы наверняка чудесно подружимся. Что до Ренли… Догадывается ли Кейтилин о предпочтениях младшего Баратеона? Между знатными семействами на юге неизменно ходило множество слухов, правдивых и не слишком, а Королевская Гавань и вовсе превратилась в рассадник сплетен. Но Север, отрезанный Перешейком от остальных королевств, издревле жил в особицу. Первое впечатление, составленное Маргери о свекрови, заключалось в том, что она скорее Старк, чем Талли. Исключительную печать северного достоинства носил и Робб. Маргери догадывалась, какого рода любопытство кроется за вежливостью Кейтилин. С одной стороны – старший сын, взявший Маргери в жёны, а с другой – младшая дочь, которая однажды выйдет за Ренли. И, конечно, она мучается вопросом, каким образом Маргери удалось сохранить девственную чистоту в течение нескольких лун брака с Ренли. И правда ли, что она была невинна в ту ночь, когда Робб овладел ей? Впрочем, некоторые подробности следует схоронить, придумав взамен другие. Прелестное личико Маргери и молодость Ренли давали множество поводов для пересудов, но Кейтилин слишком тактична, чтобы спросить напрямую. В Эпплтоне она удовольствовалась посланием лорда Тирелла на бумаге о недействительности их брака, хотя всем вокруг ясно, что это не более чем хитрый трюк. Маргери осмотрела септа Несторика, а верховный септон в Королевской Гавани вынес решение на основании её слов. Личного присутствия Маргери и не потребовалось. Ей не довелось также присутствовать на совете отца с посланцем Ланнистеров, лордом Бейлишем, и полководцами Простора, но позже сир Эммон Кью охотно передал новости милашке-Элинор. Разумеется, по большому секрету. Породнившись с правящей семьёй, батюшка наконец-то смог бы задирать нос перед знаменосцами, как всегда мечтал, и об унизительном прозвище лорда-стюарда можно было бы позабыть. Но, рассудила Маргери, если леди Оленна исподволь распоряжалась собой, чтобы устроить судьбу получше, что помешает её внучке сделать то же? – Это мята? – рассеянно спросила Кейтилин, помогая перебрать оставшиеся растения. – Не совсем. Это мелисса, а вот мята, – Маргери показала резные листья. – Как ты их различаешь? – По запаху. Мята пахнет мятой, а мелисса – лимоном и растёт высокими, пышными кустиками. Мейстер Ломис готовит отвары из мелиссы для моего двоюродного дедушки Гарта. Тот горазд пускать ветры, как говорит бабушка, – с невинной улыбкой, призналась Маргери. – А ещё мелисса избавляет от головных и зубных болей, помогает при ушибах и язвах. Я делала перевязки для Робба с тёртой травой и солью, чтобы снять воспаление. – Ты разбираешься в растениях не хуже мейстеров, – Кейтилин улыбнулась шутке, но в её голубых глазах затаилась необъятная, как Закатное море, печаль. Маргери опасалась, как бы она не слегла от тоски. – Я всё же дочь Хайгардена. И слава Королей-Садовников никогда не давала покоя батюшке. Правда ли, что в Винтерфелле стоят теплицы, где даже зимой растут фрукты и овощи? – Стояли, – лицо леди Старк потемнело. – Теперь же они, скорее всего, разбиты. Маргери закусила щёку изнутри: ошибка! Но Кейтилин быстро смахнула с себя мрачную тень и поделилась: – Наш зимний сад имел стены и крышу из толстого жёлтого стекла, поэтому даже в лютый мороз там царило лето. Винтерфелл построен на горячих прудах, которые никогда не покрываются льдом. Их вода течёт и в стенах, сохраняя тепло. – Какое чудо, самое настоящее! – восхитилась Маргери. – Когда закончится война, Робб привезёт тебя домой, мы отстроим теплицы заново, и ты сможешь разбить там собственный садик с цветами, если захочешь. "Домой… Никогда не думала, что назову домом далёкий Север, – Маргери испытывала предвкушение напополам с волнением. – Не только мужчины умеют брать замки, Лорас". – Непременно захочу. Дав согласие на их брак, леди Старк преследовала собственные интересы; она явно надеялась выгадать для Короля Севера более подходящую партию, чем многочисленное и навязчивое семейство лорда Переправы. Маргери считала, им обеим повезло, что их пути пересеклись в милом яблочном городке у реки Мандер. Пока жители Эпплтона собирали урожай и варили сидр, две леди заключили негласный союз. Элинор рассказывала Маргери, что мята обладает чудесным свойством делать девушек желанными для юношей. Глупая примета, сказала бы бабушка, но Маргери всё же принимала ванну с лепестками роз, листьями мяты и розмарином. И первая ночь с Молодым Волком запомнилась ей запахом свежести, палых листьев и печёных яблок. Робб младше Ренли, но упрашивать себя не заставил, и она сыграла на его благородстве, как по нотам. Мальчик влюбился по уши или только считает так, что, в общем-то, одно и то же. "Все мужчины, по правде говоря, дураки, но шуты забавнее тех, кто носит короны", – говаривала бабушка, но Маргери не сдержала улыбки, вспоминая о плохо скрываемом волнении Робба, когда он впервые поцеловал её. Наутро она, по свадебному обычаю Простора, сделала Роббу скромный подарок: полотняный мешочек с веточкой тимьяна. Если носить оберег при себе, он наградит человека храбростью, мужеством и упорством. Одеть Молодого Волка в упряжь оказалось не в пример легче, чем Ренли, и намного приятнее, чем могло быть в случае с королём Робертом. Распутство – ненадёжный инструмент для крепкого брака, равно как и отказ от близости вообще. Ренли вёл себя любезно, но не мог заставить себя прикоснуться к ней внизу, когда они оставались наедине. Одни отговорки: выпил чересчур или слишком устал на марше, спину ломит. Лорас убеждал сестру, что имеет неограниченное влияние на своего рыцаря, но разве можно полагаться на любовь? Даже самая крепкая связь имеет свойство слабеть, особенно на расстоянии. "Твой обожаемый Ренли даже не спросил о тебе, милый брат", – озабоченно приподняла тонкие брови Маргери, делая вид, что размышляет над букетом собранных трав. "Учись владеть лицом, детка, – наставляла бабушка, – это умение порой является единственной бронёй для леди. Не смотри на меня так, я-то уже стара и могу позволить себе не следить за языком". А ведь Маргери предостерегала Лораса насчёт весёлого и ветреного Штормового лорда, но он и слушать не хотел, такой упрямец. Прошлым вечером, пока служанки накрывали на стол и растапливали камин, она ждала записки или шёпотка на ухо, но, очевидно, у Ренли нашлись заботы поважнее. Поутру, ещё до завтрака, Маргери испросила разрешения спуститься в богорощу, чтобы собрать под присмотром королевских гвардейцев лекарственные травы для леди Старк. Ренли имел шанс поговорить без свидетелей, но отбыл из замка в компании его величества. Маргери надеялась использовать его лояльность к дому Тиреллов, дабы упрочить своё положение при дворе Станниса, но нет. Вместо этого она наблюдала через резную калитку, как бывший супруг гарцует на коне, беспечный и хвастливый. Лорас утверждал, что Ренли терпеть не может Станниса, но чутьё подсказывало Маргери, что братьям далеко до ненависти. Нужно присмотреться к этой парочке повнимательнее. Подавив неуместный вздох, она присовокупила к букетику кустик мелиссы. Может, попросить чашницу, чтобы к вечеру испекли яблочный пирог? Матушка, сохранившая фигуру и стать, в отличие от отца, предостерегала дочь от злоупотребления сдобой, но от кусочка вреда не будет. В последнее время Маргери неустанно преследовал голод. А чай с мелиссой помогает избавиться от боли, когда приходит лунная кровь… или от дурноты поутру. – Вы беспокоитесь насчёт Арьи? – она добавила в композицию цветок душицы. – Не стоит волноваться. Лорд Ренли весьма учтив в обращении с леди, и не только. Простой народ также относится к нему с большим теплом. Вы можете спросить здешних горничных; я уверена, они с радостью подтвердят мои слова. И мои дорогие кузины, Элла, Мегга и Элинор, сложили приятные впечатления о пребывании Ренли в Хайгардене, не правда ли? "Не говоря уж о Лорасе. Братец ходил счастливый, как певчая птичка в пору цветения". – Милорд очень добр и учтив, – кокетливо прощебетала Элинор. – Настоящий рыцарь и очень храбрый, к тому же. – Однажды он преподнёс мне цветок, похвалив моё пение, – застенчиво добавила Элла. – Лорд Ренли такой забавный, – подхватила толстушка-Мегг. – Он всегда в хорошем настроении и много шутит, с ним так весело! – Очень, – вставила Элинор. – Единственная жалость в том, что милорд предпочитает веселиться с друзьями, а не с подружками, да, Мегг? – Ага, – опечалилась Мегга. – У него на уме одна охота да плескотня в речке. Пока Ренли и Маргери не обвенчались, она лелеяла надежду заманить красавца-лорда на послеобеденные посиделки, когда молодёжь, спасаясь от палящего солнца, разбредалась по тенистым садам и предавалась безделью у журчащих фонтанов. Маргери и её фрейлины пели или читали друг дружке, а встречая молодых рыцарей, прятались с ними в беседках из белого мрамора и играли в поцелуи, – любимая забава Мегг. К её огорчению, улыбчивый Штормовой лорд ловко избежал расставленных силков. Не иначе как Лорас подсобил. – У меня создаётся впечатление, что кронпринц обходителен сверх меры, – заметила Кейтилин и выдержала паузу, прежде чем продолжить: – Или, вернее сказать… его скорее привлекает общество отважных рыцарей, чем прекрасных дам? Маргери с лёгким смехом поставила вазу на окно, чтобы душистый травяной аромат, со свежими нотами лимона, мяты и аниса, разносился по комнате. Стройный и прямой стебель шалфея высился в центре, обрамлённый соцветиями душицы; их оттеняли кустики мелиссы и тимьяна. Маргери отступила, вдумчиво осмотрела букетик трав и осталась довольна неброскими, сизо-сиреневыми пятнами цветов, пестрящими среди зелени, – удачное сочетание, на её взгляд. – Хорошая жена никогда не отзовётся о супруге скверно, даже если он стал бывшим. Я только скажу, что вы очень проницательны, миледи, – скроив милую улыбку, она обернулась к свекрови. – Знаете, в Хайгардене мечеглотателей не судят строго. Резкое словцо заставило Кейтилин вскинуть брови, приоткрыв рот, но она мигом вернула самообладание. – Не то, что на Севере, – молвила она. – Впрочем, Арья едва ли огорчится. – Нам нужно прекратить, Ренли, – заявил Станнис следующей ночью, когда брат навестил его спальную комнату в тишине спящего замка. – Но почему? – Как будто ты сам не знаешь. – Я? Понятия не имею. Недоумевающий Ренли пристроился на краю высокой кровати, вцепившись пальцами в колено. Короткие ногти вонзались в кожу, оставляя отпечатки-полумесяцы. Волнуется, значит. Или злится. От желания у Станниса сводило низ живота, но дать себе волю снова – совершенно неправильно. "Держи себя в руках". День, полный забот, пролетел быстро. Занимаясь последними приготовлениями, король всё раздумывал, как понадёжнее разорвать порочную связь с младшим братом. Он не выспался, невнимательно слушал капитанов и дважды сбился, считая бочки со смолой на верхней палубе "Ярости". А временами он ловил на себе задумчивый взгляд Ренли, – тогда на лице принца мелькала таинственная улыбка, и между лопаток Станниса бежали мурашки. При свете дня тайна, разделенная на двоих, казалась ему слишком уж очевидной; неужели ни у кого не возникло подозрений? Но всё шло своим чередом, и к вечеру Станнис принял твёрдое решение. Необходимо отсечь лишнее, оставив лишь кровное родство, так будет правильно. Какие слова подобрать? Станнис не робел в высказываниях, но здесь иной случай. Рассудком он сожалел о сделанной ошибке, но как напрочь искоренить ненасытное желание? Станнис даже малодушно надеялся, что разговор не состоится: Ренли ветреный, его увлечения не отличаются постоянством. Даже путаясь с мальчишкой Тиреллом, он то и дело поглядывал на сторону. Что сказали бы родители, будь они живы? Представить страшно. Ясно лишь то, что Станнис, как старший, в ответе за Ренли. А Роберт… Он пришёл бы в неистовую ярость, если бы узнал об их грехе. Роберт и сам когда-то путался с кузиной из рода Эстермонтов, но одно дело – двоюродная сестра, с которой ты играл в далёком детстве, и совсем другое – младший брат. Если не удастся сдержать произошедшее в секрете, то, рано или поздно, слухи доберутся до ушей Селисы и, хуже того, – Ширен. Станнис и без того немало злился, сознавая, что девочка может услышать от болтливых служанок грязную ложь о своём происхождении от дурака. Нет, домочадцы не заслуживают оскорбления с его стороны. И всё же, если красный бог выбрал Станниса за праведность, он жестоко ошибся. К ночи король лёг в постель, поборов искушение проведать Ренли, хотя бы затем, чтобы пожелать ему доброй ночи. Сон не шёл, и король ворочался с боку на бок, пока не услышал шаги, темп и лёгкость которых выучил наизусть. Он едва успел прикрыть чресла простынёй. Не стоило ли притвориться спящим? Нет, решил Станнис, он должен проявить стойкость и твёрдость, а не прятаться от младшего брата под одеялом. На прикроватном столике горела свеча, оставленная Мелисандрой; лепесток огня тянулся ввысь. Ренли явился час спустя после её ухода и предстал перед королём в неподобающем виде: в свободном льняном белье на бёдрах, брэ, и нижней рубашке. Белизна одеяния подчёркивала летний загар. Домашние туфли, пошитые из прочной ткани и мягкой кожи, швом наружу, Ренли скинул на пол, скользнув под балдахин. А если бы его увидел кто-то из прислуги в этот час? О чём он только думает? – …Я не понимаю, Станнис, – быстро, взволнованно говорил брат. – Ты же сам пришёл ко мне прошлой ночью, а теперь хочешь сказать "нет"? Что не так? – Говори тише. Вовсе ни к чему, чтобы их разговор заслышали горничные или оруженосцы. В королевских покоях стояла умиротворённая тишина спящего замка, но Станнис всё равно чувствовал, как напряжён каждый мускул его тела. Достаточно хоть одной пронырливой служанке узнать, что лорд Ренли посещает королевскую опочивальню посреди ночи, – и скоро весь замок зажужжит о прелюбодеянии. Невинная фраза, призванная напомнить об осторожности, подействовала на брата противоположным образом. – Иначе что? – отрывисто спросил он. – Слушай, мне вот интересно: а если нас застукают, ты упрекнёшь меня в блуде? Дескать, я пытался тебя соблазнить, а ты вовсе не причём? – С чего ты взял? Просто… просто забудь об этом. Возвращайся к себе и ложись спать. – Нет уж, сначала я хочу услышать ответ. Почему тебе можно навещать меня, целовать, сдёргивать с меня одеяло, а мне нельзя? Ты, что ли, держишь меня за шлюху? Захотел – явился, а нет – выставил за дверь? Слова Ренли имели под собой разумную подоплёку, и Станнис с раздражением осознал, что простым требованием убраться с глаз долой ему не отделаться. Зря он поддался соблазну вчера, зря вообще пришёл в отцовский солярий. – Прекрати. Вовсе нет. И хватит нести чушь, – гневно отрезал король, сжимая зубы. – Ренли, я допустил оплошность, ясно? И не желаю допускать впредь. – Оплошность? Это называется не так, – едко ответил брат. – Что тебя возмущает? Можно подумать, ты отличаешься благочестием. Сколько раз я наблюдал за твоими выходками в Королевской Гавани? Ты скакал от одного рыцаря к другому, как блоха в поисках собаки пожирнее. – Я не… – Ренли вспыхнул. – Я не спал со всеми подряд, если ты на это намекаешь. – Да неужели? – Да что ты понимаешь, если путаешь с распутством обыкновенный флирт? – возмутился Ренли. – Если хочешь знать, то мы шутили, пили вино, играли в карты, иногда выезжали вместе на охоту. Но я никогда не… Против всяких доводов разума Станнис ощутил злое, но вместе с тем приятное волнение. Он никогда не спрашивал Ренли напрямую, чем тот занимается в стенах своей столичной резиденции, и даже домашние слуги не торопились выносить сор из избы. Редкие замечания Вариса наводили туман, не давая ясности, а Станнис не требовал разъяснений из опасения выдать неподобающий интерес. – Ты же сам ведёшь себя ничуть не лучше! – голос десницы взлетал всё выше. – Тискаешься со мной и со своей жрицей, в то время как тебя ждёт жена на Драконьем Камне. Так в чём разница? Ренли приподнялся, чтобы вскочить, но Станнис успел ухватить его за ворот. – Пусти меня! Брат рванулся прочь, как дикий жеребец, но король силой удержал его на месте. Детские годы потасовок с Робертом дали о себе знать: тогда Станнис неизменно проигрывал, но сейчас давний опыт пришёлся как нельзя кстати. После короткой, молчаливой борьбы он дёрнул младшего брата к себе, и Ренли перекатился через него, подставив локоть для упора. Станнис тряхнул его для острастки и толкнул спиной на кровать. Брат, признавая поражение, распростёрся навзничь. Станнис придавил его к перине и, для верности, зажал рот ладонью, принудительно лишив дара речи. Ренли таращился на короля широко распахнутыми тёмными глазами. Угольно-чёрные локоны разметались по подушке. Станнис остался обнажён, – простыня слетела во время противоборства. Сейчас бы раздвинуть ноги Ренли коленом… – Ренли, успокойся, – отчётливо произнёс Станнис. – Ты мой наследник, мой принц, я не собираюсь порочить твоё имя. Но свидетели нам не нужны. Ясно? Домотканая рубаха задралась, обнажая плоский загорелый живот брата, а в тёмно-синих, как ночь, глазах застыло возмущение вперемешку с удивлением, но не страх. Соблазнительно до умопомрачения. Ренли кивнул. Станнис сглотнул слюну, медленно опустил непослушную руку ниже… одёрнул его одежду и отодвинулся. Гнев стихал, уступая место притяжению. Ренли растянулся рядом, на расстоянии вытянутой руки, манящий и желанный. В паху потяжелело, в ушах шумела кровь, и Станнис натянул соскользнувшую простынь повыше, прикрыл бёдра. Он поборол искушение сдвинуть ноги; нельзя проявить слабость, Ренли обязательно уцепится за его сомнения. – Станнис, ты… Я же хочу тебя. Хочу немного побыть с тобой. Что тут такого? Ты же сам убедился, ничего ужасного не происходит, – взмолился Ренли. – Пожалуйста. Почему ты такой упрямый? В ход пошли уговоры, но Станнис слышал много просьб за свою жизнь и выучился стойкости. Он сомкнул челюсти, не отводя взгляда. – Замолчи. Хватит, Ренли. Я сказал, хватит, – сердито повторил он. – Хоть у кого-то из нас должна отыскаться совесть. В синих, как у самого Станниса, глазах напротив колыхнулась обида. Ренли сел, приглаживая растрепавшиеся волосы, убрал чёрную прядку за ухо. А ведь он принял ванну и расчесался, прежде чем явиться в королевские покои. От него пахло лимонной водой и мятой. Рубашка без ворота обнажала соблазнительный изгиб шеи и ямочку между ключиц. Под ложечкой засосало. – Вечно ты так, – брат всё-таки сбавил тон, выплёскивая негодование гневным шёпотом. – Как будто мне легко. Ты хоть представляешь, чего мне стоило прийти сюда? – Почём мне знать? – Ну, так знай. Меня тоже волнует, что происходит между нами, даже очень. Я не знаю, как тебе в глаза смотреть, когда восходит солнце. С другими не так, но ты мой брат, и… Мне стыдно, – признался Ренли. – Разве? Я не заметил. Ты так убедительно рассказывал про кровосмесительные связи Таргариенов, даже Ланнистеров упомянул. Как будто бы нам стоит на них равняться. – Я просто тебя хотел успокоить! – К снаркам твоё спокойствие, – тряхнул головой Станнис. – Ты уже пытался избавить меня от мук совести после праздника урожая. Настаивал, что всё в порядке. Солгал, выходит. – Я не лгал тебе! И не отказываюсь от своих слов. Я действительно так думаю. – Ты хочешь так думать, Ренли. Но это не одно и то же. Если тебе не нравится, зачем тогда пришёл? Зачем предлагал себя? Теперь ты говоришь, что тебе нелегко сносить мои ласки. Попробуй тогда, разнообразия ради, смирить похоть. Ренли не сразу нашёлся с ответом. – Я не говорил, что мне не нравится, – буркнул он, краснея и пряча глаза. – Мне нравится, очень нравится, просто… – Просто что? Брат умолк, смущённый, и Станнис тоже, осмысливая сказанное. Привычное легкомыслие Ренли как ветром сдуло, давая повод взглянуть на него под другим углом. Стесняется, стыдится… Станнис и не догадывался, что младший братец тоже испытывает неловкость. Ренли всё-таки не безнадёжен? Король укрепился в намерении покончить с грехом, но вынести окончательное решение язык не поворачивался. И куда только делась его железная, несгибаемая воля? Они ссорились бесчисленное множество раз, что значит ещё одна перепалка? Но Ренли ему не чужой… – Ты же хочешь, ну? – Ренли смотрел на него с трогательной надеждой, и взгляд у него сделался щенячьим. – Я же вижу, Станнис. Станнис колебался. Даже на трезвую голову он не удовлетворил всех желаний, что носил за пазухой. Костёр горит только ярче, когда подбрасываешь в пламя хворост. Не настал ли час его потушить? Но от Ренли веет юностью и беспечностью, он красив и обаятелен, – так и манит прикоснуться, овладеть. Постигнуть то, что Станнис упустил в короткой юности, изувеченной трагической гибелью родителей и жестокой войной. Когда ещё выдастся такой шанс? Вчера Станнис побоялся броситься в омут с головой и теперь сожалел об этом. С каких пор он вообще чего-то боится? Нет, это неправильно. Молодость Ренли заслуживает снисходительности, а Станнис, пытаясь разобраться в себе, запутался с концами. – Мало ли кто чего хочет, – выдохнул он наконец. – Я должен думать о королевстве и чести нашего дома, в частности. И жду от тебя разумного поведения. Дом Баратеонов ещё молод, и слава его зиждется на наших поступках. Роберт со своим распутством оставил дурное наследство. Что до тебя, Ренли, – ты гоняешься за сиюминутными удовольствиями, не придавая должного значения чести, а зря. Тебе давно пора повзрослеть. Брат насупился, не слишком впечатлённый королевской речью. Несмотря на частые стычки, Станнис испытывал к нему острую, колючую привязанность: это чувство, впившись в сердце, поворачивалось клинком в груди. "Какой же ты ещё мальчишка, – вздохнул он про себя. – Что мне с тобой делать? Может, спросить совета у контрабандиста?" Распространяться о преступных желаниях не хотелось, но взгляд со стороны поможет оценить ситуацию и разобраться – хотя бы в себе. Станнис имел привычку в тяжкую минуту обращаться к суждениям близких, коих у него водилось всего ничего: Крессен, Джон Аррен да сир Давос, но старого мейстера нет в живых, и Джона тоже. Остался только Луковый Рыцарь, которого Станнис уважал за честность; лучшего поверенного не сыскать. Значит, Давос. – Дела делами, но если трудиться без передышки, то сведёшь себя в могилу раньше срока. Ренли с разочарованием откинулся спиной на подушку, уставился в тяжёлый бархатный навес балдахина. Станнис гонит его прочь, но почему? Разве что-то поменялось с прошлой ночи? Ренли и не думал, что переупрямить брата стоит такого труда. Он и к отказам не привык. Когда Станнис опрокинул его на постель, на какое-то томительно-сладкое мгновение Ренли показалось, что его чугунный король вот-вот поддастся. Ожидание болезненно отзывалось внизу живота, голова слегка кружилась… Но нет, Станнису хватило выдержки. "Нрав у короля изменчивый, как море в Заливе Разбитых Кораблей", – Ренли рассеяно потянул шнурок брэ у колена, распустил и оставил болтаться. Сам он тоже хорош: повёл себя резко и порывисто, растеряв всякое хладнокровие. Наверное, Ренли выглядел со стороны капризным ребёнком – верный способ оттолкнуть несостоявшегося любовника. Покалывающее возбуждение рассеялось, оставив после себя обиду и стыд за несдержанность. А ещё он испытывал странное безразличие к тому, услышат их или нет, хотя о таких вещах нужно думать наперёд, в особенности, когда лезешь в постель короля. "Я просто идиот". Ренли не терпелось уйти, но он не мог заставить себя пошевелиться. То ли внутри теплилась нестойкая надежда на продолжение, то ли он рассчитывал на утешение, хотя это последнее, чего стоит ждать от Станниса Баратеона. Брат ясно дал понять, что не стоит ждать его благосклонности, по крайней мере, этой ночью, но уйти с пустыми руками означало признать поражение, а Ренли не любил проигрывать. Напротив, желанное всегда доставалось ему с лёгкостью, будь то изящная безделушка из червонного золота или знойный мужчина с военной выправкой. Но Станнис – человек иного сорта. Ренли едва набрался храбрости, чтобы прийти в королевскую опочивальню, а тот и не подумал оценить его подвиг. Укрывшись за тяжёлыми шторами балдахина, они могли шептаться и ласкать друг друга ночь напролёт, чтобы забыться зыбким сном к рассвету. Неужели всё напрасно? Несправедливость жгла сердце калёным железом. Что ещё хуже: Станнис, по всей видимости, по-прежнему считает Ренли законченным извращенцем. Так говорила и Серсея, но оскорбления невестки его не трогали. Кому какое дело, о чём думает драная кошка с утёса Кастерли? У неё для каждого найдётся порция яда. Но мнение старших братьев не так легко игнорировать. Даже прогуливаясь по розовым садам Хайгардена, Ренли безотчётно стремился походить на них; он мечтал о славе, о короне; хотел стать лучшим, чтобы Роберт и Станнис наконец-то признали его как равного себе. Роберт часто корил его за недостаток мужества, и Ренли поневоле старался соответствовать ожиданиям главы дома; он предпочитал брать, а не отдаваться, и выкладывался на турнирах. Станнис же отмалчивался, а спросить его мнение начистоту Ренли недоставало храбрости. Каким же пустоголовым, незрелым мальчишкой он был тогда! Но ведь он так изменился с тех пор, стал старше. – Передышки такого рода мне не требуются. У меня имеется законная супруга, если ты забыл, – сухо отозвался светлейший. – И у тебя тоже однажды появится. – Ты же знаешь, меня это не интересует. Насильно мил не будешь, как говорится. – Совсем нет? – полюбопытствовал брат. Ренли покачал головой и до боли закусил губу. Язвить и огрызаться не хватало настроения. Ну почему Станнис такой неуступчивый? Захватить Королевскую Гавань будет и того проще, как пить дать. Вчера Ренли прочитал в тёмных глазах желание и принял его за подобие привязанности. Ошибся, видимо: братом владела похоть, – и только. Быстро же он наигрался. – Ты сказал, что не оставишь меня, – он с обидой толкнул Станниса локтём в бок. – И не оставлю, – сгримасничал тот. – Ты мой младший брат, и так будет всегда. Здесь я действительно не вправе выбирать. Ренли сгорбился, обнимая колени, уткнулся в них подбородком. Ещё недавно он собирался уйти прочь, но какая-то непреодолимая сила цепко держала его на месте. – Ну, что ты скис? – без прежней строгости спросил Станнис. Он коснулся его плеча и, не встретив сопротивления, медленно потянул к себе, прислонился лбом к виску Ренли и замер. Его дыхание щекотно обжигало шею, напоминая о недавних поцелуях. Странная ласка и безмолвная поддержка немного утешили Ренли. Он сморгнул солёную влагу, понадеявшись, что Станнис не заметил его слабости. Баратеоны славятся смелостью и непредсказуемостью, и каждый из них способен одолеть шторм. Ровное тепло, исходящее от сильного тела, и глубокая ночь убаюкивали. – Можно мне остаться на ночь у тебя? – тихо попросил Ренли. – Я не стану тебя трогать, даю слово. Станнис отстранился, его рука соскользнула. Чарующее ощущение близости рассеялось бесследно. Проклятье! – Горничные встают раньше тебя, – возразил брат. – Иди к себе, Ренли. – Не понимаю. Ты хочешь, но отказываешь. Я же нравлюсь тебе? – Ты переволновался, – Станнис как будто смягчился. – А мне нужно собраться с мыслями. Так что ступай. Я поговорю с тобой завтра. Сил на очередной спор не осталось, да и ссориться не хотелось. Ренли сполз с высокой кровати, обулся и, шаркая, побрёл к себе. Отыскал проём в сумраке комнаты, – единственной свечи не хватало, чтобы разогнать густую тьму. – Ренли, – окликнул Станнис, не успел он переступить порог. Он оглянулся в немой надежде: "Позови меня обратно. Скажи только слово, и я твой". Король неподвижно сидел на постели в тени навеса; глаза как будто запали. – Хороших тебе снов. Низкий, густой голос Станниса вызвал у Ренли слабую усмешку. Всё-таки Станнис нисколько не похож на Роберта: старший из братьев думал исключительно о своей персоне. Он никогда не утруждал себя заботой о родных братьях, Серсее или многочисленном потомстве. Возня с бастардами его забавляла, но вскоре он забывал о них напрочь; наследник рос сущим львёнком, а супруга предавалась вопиющим изменам под самым носом. Семейным узам Роберт предпочитал общество боевых товарищей, но после его кончины за права Роберта вступился только Нед Старк. Прочих "друзей" погибшего короля как корова языком слизнула. Закономерный итог, подумал Ренли. Как ни удивительно, при всей своей жёсткости, Станнис куда более семейный человек, чем Роберт. Может, смириться и оставить всё, как есть? Насильно мил не будешь. – Доброй ночи, брат, – вяло отозвался Ренли и закрыл за собой дверь.