Психология либерального толка

      Тино раздражённо открывает банку с газировкой. Та со змеиным шипением выпускает чуть прозрачный дымок и мелкие брызги сладкой жидкости. Сейчас бы пива, нервы успокоить, но все домашние запасы давно подошли к концу. Одеваться и топать в магазин чертовски не хотелось, да и его лечащий врач вроде как против употребления спиртных напитков.       "Сраный гастрит всё-таки настиг после двадцати пяти лет пьянства", – раздражённо думает Тино и делает небольшой глоток. Язык обжигает пузырьками газа. Он старается не думать о том, что газировка, вобще-то, тоже под строжайшим запретом.       Он смотрит на белое пятно посреди тёмно-коричневого стола. Цвет красивый, настоящий лофт, в магазине наверняка пришлось отвалить за него кругленькую сумму. Пятно его раздражает. Бесит своей идеальной прямоугольной формой, а также прямым назначением. Девственно бледный листочек словно смеётся над его самолюбием.       "Напиши здесь всё, что тебя не устраивает. Потом посмотрим, сравним с его листком, и будем пытаться что-то менять", – надменно-спокойный голос Кетиля всплывает в сознании. Грёбаный мозгоправ. Он хоть понимает, что его идиотское родство с одним из пациентов напрямую влияет на то, как распложены симпатии в этой игре. Тино не верит ему ни на йоту. Учитывая обстоятельства, его точно обвинят во всех грехах, смело окрестят манипулятором и посоветуют Бервальду держаться от него подальше.       Банка хрустит, рёбра карандаша, зажатого в руке, впиваются в ладонь. Ему под тридцать, а он до сих пор помнит как этот самый святоша чуть не лишил его пальцев в детстве. Как там бишь его? А. Нервный срыв на фоне стресса и посттравматическое расстройство. Тино тогда два пальца пришивали. Хорошо, что обошлось, и вся пятерня теперь работает как надо.       Замкнутый мальчик? Идиотизм. Депрессивный подросток? Бред. Самовозпровозглашённая жертва? О да. В этом весь Бервальд. Он упрямый баран. Годы терапии конечно дали свои плоды, но не настолько, чтобы выкрутить его характер из рога, в который он сам себя и загнал. Тино не верил в психологию, и всё-таки она помогала. Ну, за исключением пожалуй тех случаев, когда весьма авторитетные издания и специалисты с миллионом каких-то безусловно важных бумажек клеймили таких как они больными. Гомосексуальность. Болезнь, да. Ещё каких-то сорок лет назад их бы просто-напросто стерилизовали. Родись они на десять лет раньше, залезли бы тонкой иглой через веко в мозг и основательно бы его потыкали, словно желе. Сейчас же лучше просто молчать. Не высовываться.       Кетиль, кстати, не считает их ненормальными, больными или содомитами. За это Тино его уважает, а Бервальд ему доверяет. Порой даже слишком много, кто знает, может у них уже отношения втроём.       Листок всё ещё протяжно молчит. Финн буравит его взглядом, но как только мысль его утекает в русло дум о несправедливой дискриминации, гнев слегка притупляется. Их и так мало, их и так травят, а они ещё и между собой собачатся. В конце концов...       "Эх, в конце концов, он не виноват, в том что случилось тогда. Я бы наверное вообще не оправился", – Тино вздыхает ещё разок, отхлёбывает из банки солидный глоток и уверенно ставит её на стол. Капельки конденсата тут же начинают ползти вниз.       Ладно, так и быть, он напишет здесь всё, что его не устраивает.       Он слушает Фредди Меркьюри. Тино предпочитает Скорпионс, но гейский голос, выводящий гейские баллады располагает к раздумьям о том, что же ему не нравится в его собственных гейских отношениях. Гуляют по современному миру такие стереотипы, мол, в нетрадиционных отношениях всегда всё проще, и чего-то серьёзного там искать впринципе не стоит. Конечно, все же мальчики меняют других мальчиков как перчатки, никаких глубоких чувств и душевной привязанности – подобные привилегии есть только у гетеросексуалов. А ещё у них есть право на защиту своей жизни, своего партнёра, право усыновлять ребёнка, быть и признаваться нормальным человеком. Тино уже заносит руку, чтобы написать целое эссе в защиту прав гомосексуалов, но вовремя вспоминает, что они тут борются не с мировой ксенофобией, а с весьма локальным выбросом агрессии, заставившим Тино выгнать своего парня из дома. Так, что же ему не нравится?       Ну да, Бервальд прилип к нему, как банный лист. С самого детства, когда они вдвоём проводили свободное время на улице. Соседские дети; бегали на реку, с завистью рассматривали немногочисленные глянцевые журналы на прилавках киосков, фанатели от Майкла Джордона, и с визгами прыгали перед крошечными экранами телевизоров, когда ABBA победили на Евровидении. Кто же знал, что несколько лет эта парочка, будет не только ходить вместе на матчи, и по старой дружбе созваниваться каждые выходные, но съедется вместе, под банальнейшим предлогом "так дешевле", и даже будет заниматься сексом. Когда Тино думал об этом, он всё время гадал, что же страшнее – что они оба мужчины или что они занимаются сексом до свадьбы? Не по христиански это же как-то всё-таки.       Первая надпись сверкает своим великолепием размашистых букв:       "Первое: Достал меня. Занимается сексом не по-протестански."       Перечитав, Тино прыскает. Что ж, достойный аргумент. Вот Кетиль удивится, когда прочитает.       "Второе: Не разговаривает со мной, когда нужно обсудить что-то важное. Зато болтает во сне".       Тоже весьма раздражающая особенность. И если к постоянному мямлянью во сне Тино привык с детства, и к двадцати годам у него уже выработалась твёрдая привычка не просыпаться, когда ему на ухо начинают нести какой-то бред или закидывать на него руки, то вот эта манера Бервальда молчать, когда Тино выливал на него все свои мысли, бесила ещё как. Потому что он не понимал, что ему думать. Это так проявляется его высокомерие? Его пофигизм? Его спокойствие? Или он вообще не понимает о чём Тино ему толкует? Можно же сказать хоть что-то. Да, с ним нужно говорить. Свои действия тоже нужно пояснять. Откуда ему знать, что творится в этой голубой башке? Да, несмотря на своё непосредственное участие в однополых отношениях, гомиком и голубым заочно всегда был Бервальд. А потому что не надо было подкатывать к парням из его университета, в попытках привлечь его внимание. Всё, что он привлёк, так это интерес местной полиции, и вечное клеймо от Тино. Надо было сразу говорить как есть, а не молчать в тряпочку четыре года.       У них дома срач, сам он постепенно превращается в алкоголика, ненавидит этот мир за его мелочную избирательность, но упрямо продолжает иронизировать над собственной жизнью, которая тянет его в самую настоящую бездну. И что самое страшное, человека, которого он любит сильнее всего на свете, он тоже туда утягивает. Тино боится, чертовски страшится потерять Бервальда, однажды просто увидеть глубокое безразличие в его светлых, но таких уставших глазах. Он боится увидеть спину, повёрнутую к выходу и сумки с одеждой в руках. Он боится ощутить прохладную простынь, не вдохнуть мускусного аромата его парфюма, забыть что это значит – быть любимым Бервальдом. Волна страха окутывает его, и теперь ребяческие надписи кажутся жалкой попыткой убежать от реальности. Он тянется, чтобы зачеркнуть их и в этот момент осознаёт ледяную прохладу в своих пальцах.       "Чёрт бы побрал эту газировку!" – он встаёт и с отвращением выливает шипящую на него жикость в раковину. Ему не жалко потраченных на неё крон. И себя он тоже не жалеет. Ему противно от самого себя, от своего поведения, и хочется закрыть голову подушкой и спрятаться. Объявить, что он в домике, и что никто, будь то хоть агенты секретной службы, хоть сама длань господня, не сможет до него дотянуться. Но он не позволит себе так трусливо всё бросить. Он злится на Бервальда из-за своих грёбаных комплексов, поэтому и разгребать всё то дерьмо, которое он на него вылил в припадке беспросветной ярости, тоже ему. Он с усердием берётся за карандаш и, давя на него чуть сильнее, чем требуют того законы трения, начинает строчить. Всё, что он думает. Отчаянно надеясь, что в ответ он не получит пустой лист.

***

      Уже глубокая северная ночь, когда Тино просыпается от тихих и таких аккуратных движений. Забавно, конечно, что он привык самозабвенно дрыхнуть, если в кровати происходит чёрти что под названием "Бервальду снится очередной кошмар", но эти ненавязчивые прикосновения действуют на него, как гудок семафора. Наполовину обмотанный одеялом, он ощущает, как по лицу его легонько проезжаются подушечки пальцев, как рядом с ним прогибается матрас, и буквально кожей он ощущает напряжение и нерешительность, царящие вокруг. Со вздохом, он разлепляет глаза.       – Бе-ер, – старается протянуть он, но скорее всего получается только нечленораздельное мычание. Тем не менее, тело рядом с ним застывает и напрягается.       – Извини, не хотел будить.       – Умгу, – всё ещё в попытках отличить тёмное пятно Бервальда от тёмного пятна спальни впринципе, Тино на ощупь тыкается ладонью вперёд. Найдя чужое предплечье, он берёт его в захват и подтягивает к себе. Чувство реальности, ровно как и чувство неловкости придёт к нему позднее, а пока он даже после сна измотан переживаниями. Тино хочет оказаться в объятиях Бервальда как можно скорее, но засевшее в нём чувство вины и где-то на затворках подвывающая советсть не дают ему так просто замять проблему. Поэтому, не получив никакой реакции, он со вздохом, тяжело поднимается, опираясь руками, чтобы не свалиться обратно в манящую теплоту кроватки. – Прости меня, Бер.       Он ещё три секунды втыкает в темноту, разминая прилипший к нёбу язык.       – Я... я постараюсь лучше, чтобы бросить пить, и... следить за порядком в доме и... и обзываться больше не буду. Мне правда очень жаль.. я..       Почувствовав тёплую руку поперёк живота, так соблазнительно утягивавшую его обратно вниз, он останавливается и не сопротивляется, когда его крепко прижимают, целуют куда-то в щёку и горячо шепчут: "Я читал, что ты написал." К этому моменту Тино уже может примерно разглядеть смутные черты лица, но это ему и не так важно. Главное, что даже в темноте, два уголёчка вместо пленительных глаз цвета морской пены всё ещё смотрят на него с немым обожанием. Он чувствует, что тугой узел внутри, наконец исчезает, и с удобством начинает крутиться, чтобы устроиться в руках Бервальда с максимальным комфортом.       – Ай, не бодайся, заяц мелкий, – бурчит куда-то ему в макушку тот, когда Тино случайно тыкается головой ему в грудь.       На это финн только смеётся, настолько тепло, что тут же ему становится невероятно хорошо и спокойно. Если бы не следующий за этим град горячих поцелуев, он обязательно бы заснул. А так он нежится, обволакиваемый любовью, словно облаком, и с ленивой охотой отвечает на каждый поцелуй, специально причмокивая. Все их поцелуи скользят на тонкой грани развязности и целомудренного примирения, и Тино умело этим пользуется, сжимая на спине Бервальда кулаки, стискивая его одежду, а тот довольно мычит ему в губы, позволяя лёгкой вибрации пройтись по ним. Кажется, ещё чуть-чуть и кто-то из них замурчит. Тино чувствует себя таким лёгким и таким сонным, что едва замечает как тёплые поцелуи смещаются с его всё ещё горящих губ на его скулы, лоб, шею, волосы. И как убаюканный этой нежной плеядой ощущений, он проваливается в счастливый и глубокий сон.       "Первое: Достал меня. Занимается сексом не по-протестански. Второе: Не разговаривает со мной, когда нужно обсудить что-то важное. Зато болтает во сне .... Пятнадцатое: но несмотря на все эти трудности, которые мы преодолели, и проблемы, которые ждут нас впереди, я хочу и буду работать. Стараться ради того, что мне дороже всего на свете. Я люблю Бервальда и хочу прожить с ним всю оставшуюся вечность. P. S. Если Кетиль проболтается об этом хоть словом, его тело будут искать в Балтийском море".