Всегда невеста и никогда жена

      Внешние приличия, боль и унижения. Эти слова описывали жизнь женщин в ненавистном для каждой представительницы прекрасного пола клане Зенин.              Когда в пятнадцать лет девушке сообщают, что ее сговорили с будущим главой этой проклятой семейки, испытывать радость было невозможно. Уже давно все знают, что за жизнь ждет несчастных в том поместье, потому каждая девушка из старых семей стремится найти себе жениха побыстрее. Глупый, страшный или старый — это все неважно. Приоритетом было то, что он не родственник Зенинам, что перекрыло бы любые неудобства.              Кэтсуми Мико не повезло. Ее любимый, действительно любимый человек, был старше на несколько лет и являлся обворожительной личностью, в которую невозможно было не влюбиться. Девушка была счастлива ровно до тех пор, пока ее вторую половинку не уничтожило проклятье особого уровня. Она осталась без надежного тыла и поддержки во избежание использования ее тела для создания будущего пушечного мяса в борьбе с проклятьями.              Жизнь была полностью уничтожена ровно в тот момент, когда на нее своим пальцем указал Наоя Зенин, обрубая надежды на спокойную жизнь с человеком, которого она если бы не полюбила, то просто жила во взаимном уважении как друзья.              Невеста наследника клана Зенин. Четыре слова, погружающие в вязкую топь отчаянья каждую ночь, которую она проводила в адском доме. Дорогая родня, сбагрив ее в чужие руки, забыла о ней, занявшись воспитанием следующих потомков, и перестала думать о том, что девушка тут боролась за жизнь каждое мгновение своего существования.              Нет, конечно, девушку не били при служанках или дальней родне. В те вечера, когда под прицелами сотни взглядов «дорогой» жених степенно разгуливал рядом с будущей женой от одной компании к другой, только она знала, насколько была фальшива эта доброта.              Под дорогим кимоно и тяжелыми килограммами ткани, обернутыми вокруг тела, при каждом слабом вздохе трещали сломанные ребра, грозя проткнуть кожу и окропить багряной краской тонкий стан вместе с одеждой, принося новые вереницы уродливых шрамов, когда закончилась бы агония лечения. С тонких рук и аккуратной спины уже давно не сходили россыпи гематом, заменив мириады веснушчатых созвездий своим переливом чернильного синего, а сама девушка изо дня в день становилась все хрупче до такой степени, что клятые гости похабно шутили по поводу того, что ее морят голодом, чтобы она не забеременела.              Абсурдное предположение. Еда была единственным аспектом того, что она могла хоть немного контролировать в своей жизни, и Кэтсуми азартно гналась за покоем, стоящим ей многодневных опустошений желудка в многочисленных уборных подальше от слуг. Однако, кажется, будущий муженек так не думал, взбешенно смотря на нее многообещающим взглядом, который предвещать о новых переломах по истечении вечера.              Холодные мурашки привычно пробегают по спине, пока лицо старательно пытается сдержать миловидную улыбку на лице. Сегодня она не сможет уснуть.              Проклятый своим комплексом неполноценности женишок, слегка скаля свое мерзкое лицо в ухмылке, отсылает Мико в ее комнату, явно гордясь своей властью и не подозревая, как сейчас девушке радостно от этого, что она готова заплакать. То, что ее выслали с праздника, дает ей несколько часов подготовится и позвать лекаря хотя бы немного подлатать ее.              Бегом добираясь до своих покоев, Кэтсуми устало опирается на дверь, желая лишь провалится под землю, забыв обо всем, но тут же подбирается, увидев хищный отблеск нескольких пар глаз, смотрящих прямо на нее, — Проклятие. Гораздо, гораздо сильнее любого, что она прежде видела.              И оно выпрямляется, вставая с корточек и направляясь прямо к ней, явно чувствуя запах сильнейшего ужаса, который готов был вырваться из нее истеричным криком. Проклятие уже протянуло к ней одну из четырех рук, явно планируя сделать что-то, что ей не понравится от слова совсем. Голос в голове вопит, и требует, чтобы девушка уносила ноги, руки и прочие части тела подальше от этой опасной чертовщины, но ее словно парализовало, полностью отключив возможность двигаться. А потом Кэтсуми успокаивается, свободно вздыхая от своих мыслей.              «Ну, в конце концов, смерть от Проклятия лучше, чем прожить всю жизнь здесь, превратившись к тридцати годам во что-то невразумительное и дрожащее от каждого движения», — Мико прикрывает глаза в ожидании яркой вспышки боли, после которой это все закончится, и она освободится от оболочки, которая была в неволе, впервые бы позволив себе уйти с победой.              Однако вместо боли в ее волосах путается рука Проклятия, словно поглаживая ее, и она слышит голос, от которого на глаза наворачиваются слезы, а в животе завязывается тугой узел волнения. Девушка наклоняет голову, закрывая лицо копной рыжих волос, не позволяя себе верить в надежды.              — Прелестная моя, умоляю посмотри на меня. Что же они с тобой сделали… — машина для убийств, состоящая из литых и размеров больше двух метров мышц, плавно опускается на одно колено и тянет одну из четырех рук, дабы осторожно отодвинуть кудри, с жадностью вглядываясь в любимые черты с болезненно-нежной гримасой. Проклятие легонько подхватывает девичью руку, висевшую вдоль тела безжизненной плетью, и бережно целует кисть. — Я прошу тебя, солнце мое луноликое, скажи что-нибудь. Прикажи, чтобы убирался отсюда, ругайся на меня или скажи, чтобы остался около тебя. Только не молчи, пожалуйста.              Забыв про стыд из-за проклятого тела, которое осталось у него после смерти, молодой мужчина любуется своей небесной девой, ожидая ее решения. Она была все так же чудесна, как и его воспоминания о ней, горечи которых хватило на самопроклятие, чтобы вернуться в мир живых могущественным злом прямо к ней.              Сукуна не хочет вспоминать моменты безумия при ее поиске, когда он ходил на охоту за сильными противниками. Сумасшедший танец смерти в кровавой бане оставался в перегруженных мозгах смазанным пятном воспоминаний и неподъёмным грузом бесконечной тоски. Рёмен отвлекается от любования девушкой в ту же секунду, как ее первая слеза катится вниз по впалой щеке, а хрупкое равновесие его спокойствия после встречи рушится нещадным градом соленых слез, когда Мико кидается ему в объятия, громко всхлипывая.              Все четыре руки оборачиваются вокруг хрупкого тела, лишь слегка прижимая, и даже это вырывает сквозь истерику болезненное шипение, что заставляет мужчину насторожится. Он опускается на пол, держа Кэтсуми, чтобы усадить ее на свои ноги, позволяя себе пропустить поток чистой силы сквозь девушку. Сукуна получает полный отчет о ее здоровье, после которого бы точно полилась чья-то кровь, если бы она не сидела в его коконе рук.              Хриплый голос слегка мурлычет несуразную песенку, которую они вместе придумали еще детьми, пока огромная мощь бурлит в резерве, бережно сращивая покалеченное тело, чуть вздрагивающее на каждое движение косточки в правильном направлении.              Барьер, учуявший опасное Проклятие, вопит сиреной, красными огнями сигнализирует о местонахождении, и сотни ног уже спешат разъединить возлюбленных, но сегодня они не смогут этого сделать. В эту ночь полы, аккуратно застеленные татами, будут залиты кровью и заваленными телами во имя мести Короля Проклятий за вред, причиненный его любимой.              Девушка спокойно сидит в его руках, смаргивая последние слезинки, и многие, кто было назвал мужчину монстром, оказались поражены тем влюбленным выражением лица, с которым он следил, как бледные руки со стертыми костяшками стирают соленые дорожки. Сукуна вздыхает и спрашивает лишь один раз:              — Солнце мое, ты пойдешь со мной отсюда? Я уже не тот, кем был раньше, но моя любовь к тебе ни капли не изменилась. Я могу в этом тебе поклясться, — глаза следят за каждым движением Кэтсуми, и Рёмен удовлетворенно вздыхает, когда излеченные руки обвиваются вокруг его крепкой шеи, а слух улавливает тихий шепот.              — Убей их, Сукуна. Пожалуйста, убей каждого находящегося здесь мужчину, которые веками издевались над женщинами в этом поганом поместье, — губы практически касаются уха, когда Рёмен только кивает, вставая с татами на ноги, все также надёжно держа свою королеву.              Он разворачивается к выходу и не успевает ступить первый шаг, когда сёдзи резко открывается, являя нескольких мужчин рода Зенин. Они переругиваются и спорят, обкладывая свою невестку благим матом и обещая загнить ее в родах, пока она не принесет клану по меньшей мере пятерых новых бойцов, когда их глаза наконец обращаются к картине посреди будуара девушки.              Огромное, действительно баснословно большое, Проклятие явно особого уровня бережно держало крохотную девушку четырьмя руками, явно не собираясь отпускать ее. Половина лица, которая должна была быть идентичным отражением второй половины, обезображена уродливым наростом, на котором мирно двигалась еще одна пара алых глаз. Антрацитовые метки по всему телу, казалось, совершенно не смущали нахальную девицу как и второй рот, расположенный на мощном туловище. Она спокойно сидит, откинувшись на грудь этой махины, ласково поглаживая затылок, словно успокаивая норовистое личное Проклятие.              — Любимый, пожалуйста, без крови, которую нельзя будет отмыть. Девушки, которые будут свободны после этой ночи, возможно захотят продать это поместье, а кровь вымывать будет очень тяжело, — на это зверюга лишь кивает, обращая свой ни разу не дружелюбный взгляд на вторженцев, пока те судорожно искали объяснение, почему оно ее беспрекословно слушает. И на это напрашивается только один вывод — Мастер Проклятий, о котором умолчали.              — Паршивка, так ты тут только строила из себя невинную овечку! — кричит Наобито, подбираясь и готовясь использовать технику, чтобы вступить в битву, но стоит ему слегка сжаться для рывка, на глазах изумленных зрителей только что стоящий рядом с ними человек превращается в кровавый фарш, а затем мгновенно вспыхивает, сгорая прежде, чем кровь достигает пола. Проклятие действовало в соответствии с желаниями его госпожи — понимают остальные, ведь алая жидкость не попала на пол, как она и пожелала.              Больше Сукуна не церемонится с презренными мужчинами, зовущих себя высшими существами. Он планомерно зачищает территорию, дав способностям проклятого сенсора развернуться на полную для выискивания всех обвиняемых в самых отдаленных уголках поместья. Мужчины, женщины, дети. Вторые и третьи отпускались на свободу, когда как первые с легкой руки Проклятого Бога уничтожались разнообразными способами с наибольшей аккуратностью. Девушка, тихонько сидящая в его руках, пока он ходит по поместью, лишь напряженно ожидает смерти последнего представителя мужского клана. Только тогда, когда все будут уничтожены, она сможет успокоиться.              Как бы он ни старался, кровь все же долетает до них и полностью покрывает собственное тело вместе с его драгоценной ношей, когда особо противный мужчина решает сбежать. Сукуна загоняет очередную добычу в тренажерный зал и узнает в подлеце бывшего жениха его любимой.              И вот, ступая на очередной татами, перед глазами слегка плывет. Он чувствует, как сбивается дыхание от бурлящего презрения, которое выльется в то, что этот зал все же придется отмывать. Этого мерзавца он будет убивать вдумчиво и постепенно, чтобы он осознал собственную ничтожность достаточно ярко. Именно вот этого папенькиного сынка нужно избить и стереть в порошок, сделать что угодно, позволяющее хоть слегка возместить каждую слезу, пролившуюся из карих глаз по его вине.              Крупное тело склоняется, ставя хрупкую девушку на ноги, пока его противник пытается хорохориться, кидая фразочки по типу «тряпка» или «каблук несчастный» и не понимая, что его не слышат. С почтением поцеловав омытую чужой кровью руку девушки, Рёмен срывается с места, едва ли не телепортируясь, к Зенину. Удар тяжелой руки проходится по хрупким ребрам, вышибая дух и отшвыривая на десяток метров, впечатывая чужое тело в каменную стену. Сукуна с удовольствием слушает полузахлебнувшийся вопль мальчишки, вздумавшего тягаться с ним.              Он смотрит на жалкое подобие человека, которое сжимает мышцы, готовясь активировать технику, но делая это слишком медленно. Данного времени Проклятию хватает для того, чтобы во второй раз сорваться с места, ударами кулаков четко впечатывая Зенина в стену и заставляя кожу живота встретиться с бесполезными позвонками, которые носили это бренное тело.              На форменное избиение с элементами потрошения девушка, все также стоящая там, где ее поставили, смотрит с небольшой улыбкой. Кто-то бы осудил и сказал, что это жестоко — просто смотреть как мужчину разбирают по частям, — но девушке действительно все равно. В этом поместье она видела намного более жестокие действия, которые люди совершали только потому, что они могли это совершить. Ни жалости к себе подобным, ни снисхождения. Мужчины этого клана были действительно отвратительными.              Жесткие удары Сукуны чередуются с язвительными комментариями, до последней секунды втаптывая гордость Наои в грязь. То, что он делал с другими, пришло к нему кармой в лице Проклятия, чтобы тот сполна отплатил всем загубленным судьбам.              Он умирает, растерзанный на полу тренировочного зала, смотря на то, как его бывшую невесту подхватывает на руки залитое кровью проклятье и идет на выход. Отголоски нежного, девичьего смеха звучат даже после того, как они ушли из плаца на улицу, подставляясь под лучи солнца. Это был первый счастливый и настоящий смех Кэтсуми на территории клана.              Именно в ту ночь поместье Зенин озарилось реками алой крови тех, кто воспевал себя как высших существ, имеющих право неволить женщин.