Магия

      Сегодня Пиррия не будет спать: едва последние капли сумерек растеклись по небосводу, и наступила темнота, засияв яркими, волшебными звездами, все драконы, живущие на её землях, затаили дыхание. Новый Год тяжелой усталой поступью брел к её драконьему мощному силуэту, и как никогда медленным казался он, словно, пройдя большую часть пути, решил больше не торопиться. Переливались разноцветными огнями гирлянды, звенели и хрустели игрушки на елках, ломался, проваливаясь под лапами, снег, пахло выпечкой и карамелью, что скоро остынет и превратится в бело-красные леденцы. Тысячи голосов, перекрикивая друг друга и резонируя, как эхо, взвивались ввысь, к вершинам гор, да бродили по лесам и забегали в темные пещеры: нигде не было взяться тишине, все были заняты приготовлениями.       Длиннохвостый высокий земляной с чешуей, покрывшейся тонким серебряным инеем, приземлился на уступ и тотчас рядом с ним, громко хлопая крыльями, стали собраться тени — с десяток драконов кружились над ним, один за другим приземляясь на удивительно холодный камень. Высокая о него искры своими острыми когтями, шумно, точно валуны, катящиеся вниз, опустились они рядом с земляным, что непрерывно смотрел на небо. Мелкий снежок медленно падал с темно-синего свода, и мерцающие, как те же звезды, белые хлопья плавно ложились на холмы Небесного королевства и на густые, усеянные вьюнками и упавшими плодами, травы Радужного королевства. Он падал на песчаные берега вдоль бесконечного моря, терялся в воде и снова ложился на песок — недавно горячий, как драконье пламя, принадлежащий Песчаному королевству. Снег падал везде.       — Мы не припозднились? — одной из последних приземлилась Ореола. Рядом с ней летела такая же цветастая, улыбающаяся Кинкажу, что, не теряя времени, с радостным визгом кинулась на Луновзору и Вихря, прилетевших вместе. Глин обернулся, отрицательно покачал головой. Тогда и Ореоле удалось расслабиться: оставалось немного, но и того, что было, им хватало.       Редкий для Пиррии снег крепчал, становился гуще и сильнее, и вот уже крупицы превратились в настоящие пятна снега, и все они летели на континент, как тысячи комет — тысячи белых драконих, посланниц Госпожи Зимы. Бил сильный мороз, какого давно не знали радужные драконы, что засеребрилась чешуя и при каждом движении, заметила Ореола, от тела спадала россыпь снежных кристаллов. Даже стоять было больно, колко: как иглы, вонзался холод в мягкие лапы, заставляя чуть ли не плясать в попытке согреться.       Но все же Ореола радовалась, и улыбка не исчезала с её губ. Сегодня она была вся красно-серебряная, точно она в полете промчалась по заводи, наполненной расплавленными рубинами, и поверх неё легли заиндевелые ленточки, кончающиеся чуть видными завитушками. Сегодня её глаза блестели, выискивая в небе над Ледяным королевством северное сияние, а здесь, рядом — морскую принцессу, которую так сильно любила. Она сидела у самого края, болтая о чем-то со своим братом Карапаксом: кажется, тот рассказывал о своей первой книге, не так давно законченной и готовящейся пройти первую редактуру, коей будет лично заниматься его мать-королева. Цунами же сидела, с удовольствием случая его рассказ, пока позади неё стояла, любуясь её голубой, гладкой чешуей, как зеркало отражающей свет люминесцентных полос. С боку от неё примостились Звездокрыл и Холод — ночной и ледяной обсуждали то самое северное сияние и почему оно возникает. Несмотря на слепоту старого друга, Ореоле думалось, что его невидящий взгляд заглядывает в пытливые глаза Холода, в самую их суть. Он объяснял ему, умничал и словно знал, когда Холод кивал, хмурился и готовился задать новый вопрос — и явно этим наслаждался. С другой стороны — Кинкажу продолжала душить Вихря в объятиях, но это было уже не так интересно.       И Ореола ворвалась в разговор брата и сестры, быстро, мягко, словно перышко защекотавшее шею. Она подкралась к любимой, положила крыло на её крыло, тем самым обратив её внимание на себя и улыбнулась: касаться Цунами оказалось так приятно в столь морозный зимний вечер, что Ореола подумывала прильнуть к ней полностью, обнять, утонуть в её крыльях. Когда та взглянула на неё, взглянул и Карапакс, и Ореола сказала:       — Привет, ребятки. Особенно тебе, черепашка!       Цунами усмехнулась, чмокнула её в губы и заявила, глядя в ядовито-зеленые, ясные глаза радужной:       — Надеюсь, ты это не мне.       — Ну конечно же не тебе! — недовольно фыркнул Карапакс, на что получил смешок Ореолы — она погладила его хвостом, пытаясь умилостивить, но он только отвернулся. В шутку, ведь Карапакс был по природе своей добрым, спокойным и принимал все с ним происходящее либо как должное, либо как то, от чего можно получить немного хорошего: как сейчас, когда Ореола, как будто они общались каждый день, лезла ему хвостом в нос и хихикала, пока он также шуточно отбивался.       — Ваше Величество, — отойдя и наблюдая за ними со стороны, сказала Цунами. — Ну будьте вы милосердны, отпустите моего младшего братика! Он вам ничего не сделал!       — Как скажешь, — в последний раз пощекотав Карапакса, Ореола таки отошла от дракончика. Подмигнула, отвернулась, но слишком поздно — он напоследок швырнул горсть снега ей в грудь, так, якобы случайно, словно поскользнулся на припорошенном пудрой камне. Так они остались квиты. Потому Ореола отряхивалась, когда спросила у Цунами: — Ну ты как?       — Шикарно, — она заулыбалась широко-широко, будто намеревалась оскалить даже самые крохотные зубы. — Все наши здесь, скоро начнутся салюты… мы стоим на границе между тремя королевствами и высматриваем волшебные сверкающие мосты в небе над ледяными пустошами… и ты рядом, — с этими словами Цунами прикрыла веки, не совладав с волной нахлынувшего счастья. Ореола удивлённо смотрела на неё: на эти трепещущие жабры, этот забавный отросток на подбородке, на эти полосы, от которых исходил не менее магический, чем от поднимающейся над Пиррией луны, бледно-зеленый свет. Изменения, вызванные этим детским невероятным счастьем, заворожили Ореолу. Она не могла налюбоваться, как смеется Цунами, как задыхается, радуясь невесть чему. — Извини, я, возможно, выгляжу, как пьяная, но… Ах, не важно. Ты-то как?       — Замечательно, — и она на миг обернулась ко всем, кто прилетел: к каждой душе, что билась сегодня в унисон с её душой, к каждому дракону, которого успела полюбить. Вот втихаря Вихрь и Кинкажу, перестав обжиматься, поджигали бенгальские огни, и Холод с хмурым видом подавал им ещё пока холодные палочки, а Луновзора наблюдала за этим, как за первым из новогодних чудес. Вот Карапакс и Беда, лежа в луже растаявшего льда, рассказывали, что пожелали у Мороза, ледяного, дарующего подарки — смелого, верного и доброго слуги Госпожи Зимы. Вот Глин и Солнышко описывали Звездокрылу, какие сегодня яркие звезды и какие удивительные на них созвездия, и как огромна туча, идущая со стороны Морского королевства…       Ореола вздохнула, и грудь её обожгло дыхание холода, но вместе с тем наполнило этим самым чудом, какое витает в воздухе в последние минуты старого года. А потом она снова коснулась крыла Цунами и на сей раз прижалась к ней как можно крепче. Её сдавленная холодом грудь требовала драконьего тепла.       — Замечательно, — повторила одними губами Ореола. — Кажется, я никогда ещё не была такой счастливой.       — Тогда погнали, — шепот Цунами опалил ухо, и в следующий момент — радужная не успела отреагировать, а сделай это, вряд ли стала сопротивляться, — морская ухватила её за лапу и прыгнула с выступа, тяжелая, как валун… Ореола вскрикнула, когда лапы перестали касаться земли, когда она прыгнула за ней, и она даже подумала, что сейчас упадёт и разобьется, и тут же мысли все исчезли — их смыла воющая, сильная метель, утянувшая их вниз… и выпустившая, резко поднявшая над землей.       Их подхватил зимний ветер, и они взмыли в воздух, уже не тяжелые, легкие, как пух. Общий счастливо-испуганный крик — пропал, развеялся, как всякий холод в яркую, волшебную новогоднюю ночь. Ореола ощутила всю мощь воздуха на своих крыльях и всю силу огня в жилах: тогда её крылья огня пылали по-особенному, любовно, словно она была влюблена не только в Цунами, несущуюся под нею, как потемневшая синяя стрела, но и в каждый лоскуток темноты, и в каждую снежинку, и каждую удаляющуюся фигуру. Она влюбилась в сам полет, стремительный, неуправляемый, фантастический, как самый первый, когда тебя буквально сталкивают вниз, дабы ты наконец взлетел.       В этот момент взорвались по всей Пиррии золотые и алые, голубые и зеленые салюты, и все они цветами распустились в снобах рассыпающихся искр. Ореола не знала, какие поразительные отражения дарует огонь её широко распахнутым глазам, не знала, как переливались огни на чешуе — она летела, любуясь салютами также, как недавно любовалась Цунами. Она не слышала, как торжественно, громко кричит.       До Нового Года оставалось совсем немного. Драконихи приземлились в таежном, заснеженном лесу. Бесконечные ряды хвойных деревьев с высокими, тянущимися стволами цвета смолы, тянулись вверх, и мохнатые, пушистые скопища хвоинок, темно-зеленых игл и подмерзших шишек, казалось, мечтают дотронуться до готового разразиться северного сияния. Красные, будто рябиновые, ягоды порой горели ярче любых гирлянд на фоне сиреневого в темноте снега и темных стройных фигур елей и сосен. Ледники и айсберг расходились вдоль всей береговой линии, как ледяное воинство на подступах к врагу, и они пахли свежестью и ветер нёс их холод в сторону таинственной, сумеречной тайги. Иными словами, столь же сказочными, как сама тайга, можно было сказать лишь одно: граница Ледяного королевства, распахнув барахло своего вечнозеленого и темного одеяния, заворожила драконих, до этого никогда не видевших ничего подобного. Ореола не могла налюбоваться тем, как жители небес возводят желтые и зеленые мосты из полупрозрачного, сверкающего льда, как сумерки танцуют и тихо поют на снегу и в каждой отбрасываемой тени, как скрипят под тяжестью своих белых одежд деревья — от стройных лиственниц до гнущихся кедров, от елей, пахнущих приятной горечью, до несуразных пихт, обильно посыпанных снежной пудрой.       — С наступающим! — воскликнула Цунами. Не предупреждая Ореолу, она, и как несносный дракончик, понеслась по большим сугробам, обдав любимую тучей молочно-белой пыли. Ореола вскрикнула, закрываясь крыльями, но это не сильное помогло — смеющаяся, радостная Цунами пробежала порядка трех метров, пока с разбегу не вскарабкалась на кривую, указывающую концом вверх скалу. — Так и знала, что здесь вид получше!       В ответ на это Ореола взмыла в воздух и обдала Цунами струей ледяного воздуха, и неожидавшая этого дракониха взвизгнула, уходя от удара. Она тоже взлетела, и теперь они кружили над поляной, озаренной призрачным сиянием севера. Скала под ними казалась алтарем, которому они дарили свой веселый рёв и каждый взмах мощных крыльев — красных с серебряной сеточкой и голубых с зелеными витиеватыми узорами.       — И тебя с наступающим, рыбомордая!       Северное сияние мигнуло, на миг затихнув, как солнце перед закатом — а потом ярко-ярко вспыхнуло холодной желто-зеленой радугой, огненными и ледяными дорогами, ведущими в вечность. И наблюдавшие за этим драконихи не могли понять, чего в них больше — тепла или холода, мистического прозрачного света, который источают кристаллы льда в подземных пещерах или другого света, какой танцует рядом с тенями от костра? Наверное, первого, этого ледяного сияния, считала Ореола, делая очередной круг, было достаточно, чтобы Мороз смог выйти по мосту из своего мира в этот — мир страждущих, нуждающихся в чудесах.       Снова взорвались салюты, и среди алых и золотых искр показались несущиеся к ним тени. Целая драконья стая летела к молчаливой, закутанной в сумерки тайге, к двум влюбленным. Когда Цунами разглядела их, то ликующе загикала, часто махая крыльями, а потом полетела в захватывающем дух пике. Глаза блистали, каждая чешуйка стала похожа на синий топаз. Она собою разрезала свободный, сверкающий воздух, и Ореола, ощутив, как и её охватывает эта пьянящая свобода, полетела за ней. А за ними — все остальные.       — Эй, подождите нас! — услышала она Солнышко.       — Решили вдвоем отметить, да? — рассмеялась Кинкажу. — Хрен вам!       Беда и Глин загудели, разлетаясь в разные стороны, точно растягивая между друг другом невидимую сеть, в которую обязаны были попасть Цунами и Ореола, но те резко свернули в сторону, и потому их приземление оказалось куда грубее и от того — веселее. Они проехались по снегу, как два шарика-попрыгунчика, набивая шишки и утопая в мягких пышных сугробах. Видевшая это Беда даже перепугалась и погнала к ним, но перехвативший её Карапакс объяснил, что все в порядке. Однако Звездокрыл и Луновзора решили удостовериться и плавно, оставляя на снегу длинные борозды, встали подле отряхивающихся Ореолы и Цунами.       — Всё живы? — слыша, как отплевывается радужная, спросил Звездокрыл, черная тень на фоне полярной ночи.       — По-моему, очень даже, — Луновзора захихикала, наблюдая, как Ореола, отплевавшись от снега, попыталась достать задней лапой до рогов, дабы стряхнуть с них прилипшую бурду, но не удержалась и упала на Цунами. Та подхватила её, оттолкнула от себя так, чтобы она смогла встать на лапы, и хвостом смахнула с ресниц иней.       Драконы стали присоединяться к ним один за другим, и как цветные конфетти подлетали они к заснеженной земле. Салюты продолжали греметь над Пиррией, как едино выпущенные пушечные ядра, начиненные раскаленным жидким металлом, и Ореола, продрогшая до костей, но счастливая, как будто заново родившаяся, не могла отвести взгляда, настолько прекрасным казалось это зрелище. На противоположном от луны горизонте, если вглядеться в расселены между ёлками горели огни ледяного города, оттуда же доносились приглушенные веселые песни, и пели их и дети, и взрослые, оттуда же — лились, как северная холодная радуга в небе, смех, вскрики удивления и радости, громкие разговоры и снова смех.       До Нового Года оставалась минута. Драконы вновь зажгли бенгальские огни, Беда, Солнышко и Вихрь расправили крылья, чтобы согреть тех, кто в этом нуждался, Холод в немом ожидании разлегся на скале, Звездокрыл замер, вдыхая приоткрытым ртом чистый прозрачный воздух и выдыхая чуть теплые облачка пара, Глин примоститься рядом с Ореолой и Цунами и уставился в небо. Что делали остальные, Ореола не знала и думала: она вся от кончиков когтей до кончиков ушей плавилась в тепле родной чешуи и замерзала в морозе самого холодного из королевств Пиррии. Трещали подтянутые голубым льдом деревья, звенели сосульки, пламенело северное сияние и уходили секунды старого года, освобождая место для нового. Она ждала. Ждала и радовалась. С ней были её друзья, была Цунами, и Ореоле этого оказалось достаточно. От трон, ни целое Радужное королевство с богатым лесом и бесконечным изобилием, жарким солнцем и утоляющим жажду дождем, ничто бы тогда не сравнилось со снежинками на чешуе, колкими поцелуями на щеках и ощущением лапы любимой драконихи на её лапке.       — Подведешь итоги? — спросила Цунами, и Ореола кивнула, зажмурилась.       «Итоги? — подумала она. — Чтож, думаю, я была хорошей драконихой. Не идеальной, никто не идеален. Я обижалась по пустякам, ссорилась с друзьями, может, причинила кому-то зло, но в итоге я успокаивалась и извинялась за все плохое. После злых поступков я делала добрые. Я просыпалась раньше всех в поселении, чтобы заняться государственными делами, ухаживала за захворавшими дракончиками, подарила Потрошителю обошедшийся мне в целое состояние нож из клыков наждачной змеи! Думаю, в этом и заключается суть добра: оно всегда сильнее, пусть кажется, что зло вспоминается дольше и сильнее влияет на драконьи судьбы. Зло заставляет все болеть. Добро приходит, чтобы больное место исцелить, — она приоткрыла глаз, украдкой глянула на Цунами. — А ещё у меня много замечательных друзей и самая лучшая спутница. Она смешная, добрая и никогда не обижает меня, даже шутит так, чтобы я улыбалась, а не хмурилась. Прошу, дракон по имени Мороз, сделай так, чтобы в следующем году они все были счастливы. Не важно, что будет со мной, — она уставилась на смеющихся Кинкажу, Вихря и Глина, который запихнул себе в рот бенгальский огонек и затрясся. — Пусть каждый из них обретет то, что ищет или то, о чем пока не подозревает. Временами бывает трудно, но… я люблю их. Люблю вопреки злу, пытающемуся эту любовь потушить».       Итогов не вышло, но они и не требовались. Ореола уже слышала, как Цунами по пальцам считает, что хорошего и плохого сделали они обе в этом году и то ли случайно, то ли специально перепутала пару пунктов: так вышло, что она завалила целую акулу, хотя все, что она сделала, это швырнула в вынырнувшую на сушу тварь ананас, а Ореола спалила собственный трон, пускай это сделала Луновзора, и то — случайно. Слушая её, Ореола улыбалась. Более того, она знала, что такая улыбка, какая на Цунами сейчас, свидетельствует о том, что она просто шутит.       А потом все разом вскрикнули: над всей Пиррией разорвались бесчисленные салюты, и где-то издалека и совсем близко, будто над самым ухом, зазвонили куранты, аж земля затряслась. Континент сотрясся от громогласных криков, и каждый дракон, живущий на его чешуе, сделал незаметный, быстрый шаг в будущее. И Ореола, перекрикивая друзей, победно взревела:       — С Новым Годом!