Попытки вспомнить

            Тяжким выдался месяц. Сначала эта земля мертвеца, потом бандиты, теперь — толкование видений от Черного Сталкера. Дурдом. Крыша едет уже у нас обоих с Бункером. А Шухов зараза. Бункер и так по башке получил, чудом живой остался, а тут на тебе сверху. Печеньки с предсказаниями. Треснуть бы эту Легенду чем-нибудь тяжёлым, да отдача ж замучает.       А вообще любопытно, конечно, знал Шухов об этом свойстве характера Бункера, заморачиваться над вещами так, что думать ни о чем другом не может, или не знал? Или знал и специально озадачил, чтобы тот особо не бегал по Зоне? Если так, то зараза он однозначно.       Бункер же такой человек, что если чем-то загрузится, то будет грузиться до тех пор, пока не решит проблему. Либо пока башню не сорвёт окончательно. С житейским делами обычно кончалось первым вариантом, но это дело было нежитейским — побочкой от подарка нежити. И вменяемого выхода по идее из него не предполагалось. Во всяком случае в обозримом будущем.       Снорки бы их разорвали этих призраков, и мертвеца, и финскую мифологию с ее повериями… Чего теперь мне с этим всем делать? Бункер как помешанный то и дело что-то пишет в ПДА, лежит по вечерам, уставившись в потолок, молчит. Ничего ему не интересно, ничего не хочет из того, что раньше нравилось, даже не ест почти ничего. Отговаривается, что не хочет отвлекаться, пока еще не все стёрлось из памяти и ему нужно вспомнить. Будто это что-то даст.       Йобаный радий!       Все эти недовольные мысли вились у меня в голове, пока я возвращаясь от долгарей домой — ходила купить продуктов да отдать лекарства, которые мне заказывали. Воспринимать все спокойно уже не было сил. Задолбало это постоянство геморроя, который находил нас с Бункером ровно тогда, когда я начинала думать, что все дерьмо уже кончилось, Зона понятна, и мы можем жить спокойно.       Ни-хре-на. Нихрена этому не бывать, видимо, до конца наших дней.       Тьфу, зараза!       Подходя к убежищу, я влезла ногой в дерьмо, огляделась — какая падла уже навалила? Ругаясь, на чем свет стоит, стала оттирать ботинок об остатки травы, потом отошла чуть в сторону к ближайшей луже, чтобы доотмыть то, что не оттерлось. С места, где стояла, увидела двух слепых собак в кустах за бомбарем, наорала на них. Сволочи серливые. От громкого крика они сбежали — потому что были только вдвоем. Будь их больше, убегать и обделываться на ходу пришлось бы мне. Стаей эти твари и псевдогиганта небось разорвут.       Вернувшись обратно, убрала за сраными собаками — не хватало им ещё сортир устроить возле нашего убежища, зашла в сараюху, поскреблась в люк — было не заперто. Значит, Бункер не спал. Хреново. Из-за своих попыток вспомнить детали видения он и спать нормально перестал. Скоро опять начнет себя травмировать — бывает с ним такая дрянь, когда долго не может выспаться.       Прислушиваясь к звукам внизу и принюхиваясь к своим ботинками (не хотелось вонь нести в убежище), я постояла некоторое время возле люка. Когда поняла, что от меня не воняет, полезла вниз.       — Это я, Бункер. — Сползая по скобам в трубе на всякий случай окликнула его — не отозвался. Странно.       В убежище было тепло, пахло дымом и…джином. Когда окончательно сползла вниз и огляделась — поняла почему. Швед сидел на своих ящиках с листом бумаги в одной руке и на треть отпитой бутылкой джина в другой. Набрался, того и не отвечал.       Хреново.       Скинув рюкзак и верхнюю одежду, я подошла к нему. Понурый, сникший, он сидел поперек ящиков, откинувшись спиной на стену, и свесив голову. Я подумала, что он заснул и не стала трогать, уже отвернулась отойти, как он шевельнулся и тихо охнул.       — Сульема… Ты вернуться… — Пробормотал, отпустил бутылку и сонно потер лицо ладонью.       — Угу. Вернуться. — Я присмотрелась к нему — вроде ничего подозрительного, просто изрядно пьяный. — Последнюю доедаешь?       Спросила не из злости, а просто ради понимания дела. У нас оставалось полторы бутылки джина с прошлого раза, и, если он начал новую, то значит половину початой уже оприходовал. По идее надо будет еще затариться, но где? Те торгаши, что раньше доставали джин, последнее время порастеряли своих поставщиков и теперь нормальной выпивки в лавках Зоны стало еще меньше.       Бункер вяло кивнул в ответ, поднял голову и глянул на меня. Глаза у него были предсказуемо пьяными, но вместе с тем ещё более прозрачными, чем обычно. Казалось, он смотрел не на меня, а сквозь меня.       — Хреново? — Я спросила, имея в виду скорее физическое самочувствие — он не так давно оклемался после сотрясения и набираться до зелёных барбегазов ему явно было рано.       — Йа. Я нье могу нитьйего больше вспомнить. — Он протянул мне исписанный листок, говоря о другом. Видение. Холера…       Я взяла протянутый лист бумаги, вгляделась — там была каша. Русские слова путались со шведскими, причем то, что было на шведском, было написано на удивление аккуратным почерком взрослого человека, а русское — каракулями первоклассника. Почему-то это бросилось в глаза и вызвало удивление.       — Ты не умеешь писать по-русски?       Бункер поднял на меня глаза и посмотрел так удивлённо, будто я спросила, зачем ему дышать.       — Отьйень плохо…только п-петьйатать. — Сделал жест рукой, будто набирает текст в ПДА. Красивые пальцы его при этом сложились лодочкой, я на миг засмотрелась.       — Блин. Знаешь, я даже никогда думала об этом.       — Я тоже. Тьйеперь пришлось. ПДА разрядиться…зарядный нье могу найти. — Он вяло пошарил руками вокруг себя, будто правда что-то ищет, поерзал, попытался встать, но не смог. Тяжело откинулся обратно на стену.       — Да ладно, забей. Потом сможешь это перенабрать? — Как бы скептически я не относилась к происходящему, все равно не могла не прислушиваться. Пробежала глазами текст, но смогла разобрать только два слова: крови нет.       — Угу… — Он уныло кивнул, не глядя на меня. Покачнулся. Пьяный. Сильно, но не настолько, чтобы отключиться. Соображает, но с трудом и, похоже, телом уже владеет плохо.       — А что значит, крови нет? — Мне захотелось заглянуть ему в лицо, но он наоборот еще ниже опустил голову. Вздохнул и пробормотал невнятно:       — Нитьйего. Крови нье было вокруг. Наверное, мутант притащил мой труп издалека.       — Тьфу на тебя! — Меня передёрнуло от этих слов. Дико было слышать, когда он говорил в прошедшем времени о событиях, которые ещё не произошли, но могли случиться в будущем.       — Мм? — Он вопросительно прогудел и все же глянул на меня.       — Хватит с тебя на сегодня, Пэр… — Я присела на край его постели, потянулась забрать у него бутылку — не отдал.       — Нэи… Я ещё допить и вспомнить. Вот сколько уже записать… — Он показал пальцем на отложенный в сторону лист.       — Ну уж нет! — Меня поперло. Я ещё не орала, но заговорила громче, чем обычно. — Ты скоро рехнешься к ядерной фене, разве не видишь? Не спишь нихрена, почти не ешь, сидишь целыми днями и выворачиваешь себе мозги наизнанку! Хватит себя насиловать!       Он икнул, наклонил голову к плечу и криво усмехнулся.       — Ну изнасиловать ты мей… Может дэто тьйет даст. — Тяжко вздохнул, потер глаза и глянул на меня уже иначе. Устало так, терпеливо. Как старый воспитатель на бронеподростка.       Мне стало не по себе.       — Я нье хотеть нам такой смерть, Сульема. П-потому и пытаюсь найти в-все детали, который могут помотьй обойти ее…       — А вдруг это вообще не сбудется? Димка тебе ж сказал, что это только один из множества вариантов развития событий!       Он тогда пересказал мне весь их диалог с Шуховым, и мне мысль Черного Сталкера показалась вполне здравой. Подмечать, быть внимательнее, присматриваться и быть настороже в реальности, но не так же буквально прогрызать себе мозги… Но у Бункера был свой взгляд на эту ситуацию и при его железобетонном упрямстве переубедить его было почти невозможно.       — Может не сбыться. Но…если я упуст-тить тьйего-то и оно сбыться? — Он глянул на меня совершенно невыносимым взглядом. Не-то как больная собака на хозяина, который привез ее к ветеринару усыплять, не-то как сверхразумный пришелец на человека, разрушающего свое место существования. Я не выдержала этого взгляда, отвернулась. Знала, что он себя будет проклинать за такое, застрелится и даже на том свете себя не простит, и сделать ничего не могла. Он слишком упертый.       — М-м-нм-нмф! — Едва я отвернулась, он опять прилип к бутылке и судя по решительности, собрался выпить сразу половину содержимого как минимум.       — Да хватит тебе… — Попыталась забрать — после короткого сопротивления и еще двух глотков отпустил.       — Ну вот… — Судорожно вздохнув, утер рот ладонью и обиженно проследил взглядом за отобранной вещью. — Ты забрать у мей последний джин…       — Оставь и мне! — Я треснула его по руке. — Мне тоже иногда хочется набраться.       Вот это была правда. Чем дальше, тем больше мне порой хотелось этого.       — Ммм? — Он удивлённо округлил глаза, подвис. В этот момент я отставила бутылку подальше на пол и подсела к нему ближе.       — Что, ммм? Джин — не единственная радость. — Села совсем близко, так, чтобы соприкасаться плечами.       — Он нье радость…он есть помощь увидеть память. — Пробормотал он и чуть отодвинулся от меня с выражением лица полным недоумения. Чего ты, мол, притулилась ко мне?       — Ты уже столько ее видел, что пора бы отвлечься. — Почему-то мне показалось, что в его состоянии он не будет против. Придвинувшись обратно к нему, я положила ладонь ему на грудь, повела вниз, по животу и остановилась у паха.       — У-уммм… — Бункер насупился, замотал головой.       — Я думаю, ничего плохого не случится с нами, если ты хоть на время забудешь об этом чертовом видении. — Попыталась прижать его член через штаны, но ткань была слишком плотной, и он раскинул ноги чуть в стороны так, что она натянулась и мне не удалось добраться.       — Нэи, Сульема… — Проворчал, отталкивая мою руку. — Inget behov *1.       — Ммм? Я не понимаю, что ты ворчишь. — Слушаться его в этот раз я не собиралась. Его просто необходимо было как-то переключить с этого гребаного предсказания, иначе правда рехнется, поэтому я вцепилась в ремень его штанов с намерением расстегнуть.       — Jag vill inte. Rör mig inte! *2 — Выпалил резче и вцепился в мои руки, стараясь отодрать от себя, потом уперся одной мне в плечо с намерением отпихнуть в сторону.       «Ну нет, Пэр, ты сейчас не в том состоянии, чтобы отбиться». — Подумала, но вслух не сказала ничего. Крепко перехватила его руку на своем плече, сдернула и прижала к постели, а следом, не давая опомниться, перебралась сверху и уселась ему на ноги. Он дико вытаращился на меня, вжался спиной в стену.       — Lämna mig ifred! *3 — Уперся свободной рукой мне в грудь, не давая приблизиться. Не сильно — похоже, правда перебрал изрядно и тело не слушалось. — Я нье хотеть!       Выговорил наконец понятно. Глазищи его из просто пьяных стали ошарашенными, он весь напрягся, стараясь спихнуть меня, заерзал, сильнее уперся рукой мне в грудь и дернул другой рукой в надежде освободить. Меня как демоны под зад пнули. Его сопротивление раззадорило, а вместе с неосторожно ляпнутым предложением сделало желание продолжить просто непреодолимым.       — Ну и ладно. Тогда я тебя изнасилую. — Не съязвить тоже не получилось.       — Ты сбеситься! — Он хрипло фыркнул и дернулся в сторону, стараясь выбраться из-под меня, заерзал ногами.       — Нет. Ты сам мне это сказал. — Я перехватила его руку на своей груди, попыталась убрать — не поддался. Только крепче вцепился пальцами в складки термухи. Ответить ему не нашлось чего. Несколько секунд он молча прожигал меня взглядом и тяжело дышал, потом вдруг резко дернулся и завалился на бок. Я попыталась удержать — вырвался, высвободил руки и с глухим рычанием попытался вытянуть ноги из-под меня.       — Отпусти мей, Сулема! — Рявкнул так, что у меня шерсть на загривке встала дыбом.       — Не-не! Нифига. Не получится. — Я еще крепче сжала бедрами его колени. Наклонилась, потянулась к ремню штанов — он с рычанием дал мне по рукам и рванулся так, что я потеряла равновесие и чуть не грохнулась. Пришлось схватиться за стену, чуть приподняться на коленях — он улучил момент и почти вырвался. Ругаясь на двух языках, рывком отодвинулся назад, высвобождая ноги, и двинул бы меня ими, если бы я снова не плюхнулась обратно, в этот раз уже только на лодыжки.       — Да ну чего ты, Бункер! Сам же небось хочешь. — Я снова прижала ему руку к паху, сжала — там определенно чувствовалась уже заметная выпуклость. Похоже, сама эта возня на пьяную голову действовала на него подходящим образом, хотя он и упирался.       — Йавла квинна! — Он снова треснул меня по рукам, потом упёрся локтями в постель позади себя и с силой рванулся ещё назад, выдернул ноги из-под моего зада. Попытался скатиться с ящиков — я поймала. Схватила за рубашку на спине, дернула обратно.       Я определенно не знала всех стадий его опьянения, потому и была уверена в его неспособности активно сопротивляться. На этом и обломалась. Упав обратно на постель, он вдруг забился, как ненормальный, зарычал что-то злое и отрывистое, лягнул ногой меня в бок — не успела уклониться и охнула от жесткого удара. Почти отпустила, но, когда он сел обратно — снова повалила его, оседлала, прижала уже и плечи, не только ноги, но он вдруг обмяк. Резко расслабился, вытянулся весь, тяжело дыша, уставился на меня горящими глазами. Я не смогла не зацепиться о его взгляд и прикусила язык. В нем плескалась не злость или ярость. В нем плескалась обида.       — Тьйего остановилась? Продолжай! — Прохрипел, скаля зубы.       Я оторопела. Черт. Ответа на такую реакцию в моих планах явно не было. Его начало колотить. Приподняв плечи, он вытянул шею — от напряжения на ней проступили все вены, снова дернулся выползти из-под меня — пришлось поддаться. А следом лихорадочно выставлять вперёд руки, потому что вместо того, чтобы встать и уйти с ящиков, он схватил меня за ворот тельнухи и со страшной силой толкнул вперед. Я не удержалась, воткнулась носом в его постель, дернулась подняться — он насел сверху.       — Нье натьйинай делать того, што нье сможешь законтьйить! — Зарычал, грубо встряхнул меня за шиворот, как кота, еще раз шваркнул об матрас, выругался и охнул, когда я, в попытке ударить его, попала в живот.       В эту секунду мне удалось вырваться из его захвата и с силой оттолкнуть от себя. Он повалился на задницу, а следом — на спину. Не теряя времени, я снова взгромоздилась на него сверху. В попытке поймать равновесие хотела был опереться на его плечо, но он снова рванулся и моя рука упёрлась ему в шею. По инерции я чуть не всем весом навалилась на него, прижав ладонью горло, ощутила, как дернулся его кадык, увидела распахнувшиеся в поллица глаза. На доли секунды зависла, глядя, как он раскрывает рот для вдоха так, что язык видно, успела ощутить, как он судорожно дернулся подо мной, выгнулся вбок, а следом получила мощного пинка коленом сбоку и полетела с ящиков на пол.       В последний миг схватилась за то, что попало под руку — оказалась его рубашка на боку, дернула, и он вместе с матрасом съехал с ящиков вместе со мной.       — Й-йавла квинна! — Прохрипел сдавленным голосом, кашлянул и скрутил меня, как макаронину. Сел сверху, заломив руки за спину — я опять шмякнулась лицом вниз. — Ты есть напроситься!       Смеяться и стонать одновременно было неудобно и больно — свалившись, я неслабо приложилась боком об ящик для мусора, но не смеяться не получалось, потому что мой план хоть и был на грани провала, но все же работал. Бункер с яростным рычанием начал сдирать с меня штаны от термухи.       Я выгнулась, пытаясь выщемиться из-под него, но не столько ради того, чтобы освободиться, сколько чтобы достать и переползти на матрас, который краем висел на его койке. Он не дал. Схватил сам, сдернул на пол и чуть не за шкирки перетащил меня туда. Когда содрал мне штаны до колен, уперся одной рукой мне в затылок, не давая поднять головы, а другой стал расстёгивать свои       — Я нье трогать тебя, если ты нье хотеть. Aldrig! *4       Последнее слово прорычал мне чуть не на ухо, я закусила губу, стараясь не заскулить — от его бешеного, срывающегося, голоса здоровенными мурашками окатило всю спину и задницу. Рыча ещё что-то уже совсем невнятное, он коленом раздвинул мне ноги, а потом ему пришлось отпустить мою башку и подхватить меня под живот, чтобы мне удалось оттопырить зад. Не очень удобно, когда ноги спутаны штанами, а одна рука прижата его коленом к полу.       Но Бункера это похоже не особо волновало. Другой рукой он схватил меня за собранные в хвост волосы, дёрнул на себя, грубым рывком вошёл и, не давая привыкнуть, стал с силой вколачиваться. У меня аж искры из глаз посыпались. Внутри все схватилось сладкой болью — мокро, но не достаточно для такого бешеного ритма. Хол-лера!       Бункер это тоже быстро ощутил и понял. Ещё несколько раз рванулся, потом с тяжёлым стоном вдруг отпустил меня, уперся руками в пол и судорожно выдохнул.       — Йавла квинна…затьем ты делать дэто с мей? — Пробормотал неожиданно тихо и надтреснуто. Похоже, запал бешенства кончился. Я обернулась глянула на него, заметила, как он болезненно скривился, а следом ощутила волну дрожи, пробежавшую у него по телу.       Чуть приподнялась сама, упёрлась одним локтем в пол, а свободной рукой нашла и накрыла его судорожно сжатый кулак.       — Чтобы ты отвлекся и не засерал себе голову хрен знает чем. — Поцеловать его захотелось невыносимо. Ещё наполовину пьяный, распаленный, скорее обиженный, чем злой он заразища такая выглядел более чем возбуждающе. И черт с ним, что намял мне бока.       — М-мммх! — Он простонал что-то невразумительное, попытался отстраниться от меня, но я не пустила. Схватилась за перевитую венами и шрамами руку, потянула обратно на себя.       — Не-не, давай закончим. Мне все нравится, да и тебе тоже. — Я чувствовала его член в себе, он был все таким же твердым, а значит тело его, в отличие от пьяных мозгов, не особо обижалось на происходящее. С каким-то надрывным вздохом он наклонился ко мне ниже, почти лег. Я тоже распласталась на животе, свела вместе ноги, давая ему возможность встать коленями по обе стороны от них, снова поймала его за руку.       — Затьйем ты сделать так? Я же делать тьебе больно… — Пробормотал он и уже медленно двинулся во мне. Чуть вышел и вернулся обратно — стона у меня сдержать не получилось. Со сведенными ногами ощущение его скольжения внутри было предельно острым.       — Не долго. Зато сейчас хорошо. И тебе надо, чтобы ты…о-ох!.. не думал. — Я немного подалась задом ему навстречу, он так же медленно, с силой прижался ко мне всем телом, погрузился до предела, дернулся — меня протряхнуло.       Замер на несколько секунд, опустился ещё ниже, на локти, лег почти всем весом, схватился за край матраса. Горячий. Горячий, напряжённый, сердце колотится так, что я ощущаю это даже сквозь одежду, которую он так и не снял.       — Jävla Kvinna… du kommer att döda mig någon gång*5… — Простонал что-то на своем.       — Аа? Я ж не понимаю нихрена! — Я попыталась оглянуться на него — не дал. Зажал мне рот ладонью, уткнулся носом в затылок, прошептал:       — Нье говори больше…молтьйи…       И начал уже медленно, но со все той же силой двигаться во мне.       Ммм! Молчать не получалось. Стонать и скулить — сколько угодно. Горячо, скользко, а от того, что свела ноги и стенки внутри тесно сжались, весь анатомический рельеф его члена ощущался настолько, что аж сердце заходилось от продирающего по нервам удовольствия.       Горячий, он и во мне и на мне. Жарко. Не хватает воздуха. Вытягиваю шею, задираю голову, стараясь вдохнуть глубже, краем глаза вижу его лицо. Крепко зажмурился и тоже жадно хватает воздух открытым ртом. Губы потемневшие, влажные… Поцеловать бы заразу, такую, сплестись языками, да не достану! Поза не подходящая.       Он будто ловит мои мысли, чуть приподнимается, дотягивается и сам целует. Не удобно, неловко — мне приходится сильно выворачивать голову, но сладко. Прикусываю ему нижнюю губу — мягкое-мягкое, и отпускаю. Он всхлипывает с новым движением, чуть отстраняется, продолжает. Медленно и сильно, так, чтобы каждый мог ощутить другого изнутри. Тесно, горячо, сладко… Долго.       Как он так меняется в настроении? То не хотел и сопротивлялся как бешеный, а теперь никуда не торопится и, кажется, сам растягивает удовольствие. Холера бородатая.       Сердце у меня бьётся где-то под горлом, между ног ломит и тянет, я не могу больше так медленно, ерзаю, пытаюсь ускориться — не поддается. Отстраняется и приподнимается на выпрямленной руке, продолжая в том же медленном, сильном ритме. Прерывисто, тяжело дышит и стонет иногда — ясное дело, на пьяную голову тактильные ощущения у самого ярче.       Черт! Как жалко, что не могу прикасаться к нему — у него очень отзывчивое тело. Как жалко я что не могу поцеловать — восхитительное ощущение. Почему-то кажется, что с поцелуем во время секса обмениваемся не только биологическими жидкостями, но и ощущениями. Его реакция на удовольствие чувствуется в разы ярче. Как жалко, что не могу его видеть. Изломанные удовольствием черты лица и раздирающий душу взгляд. Ему так важен контакт взглядов — тоже своего рода соприкосновение. Без него труднее дойти до финиша.       О-ох! Только не мне, это точно.       Бункер не меняет ритма. До одури сладкое, выматывающее ощущение скольжения его внутри по набухшим стенкам заставляет меня скулить и дергаться, но даже этого уже мало. Двигаться самой почти невозможно, и я чуть не хнычу от разрывающего меня желания ещё больше усилить удовольствие. Ускориться.       — Пэр… — Пытаюсь позвать по имени, но получается только невнятный стон. Не реагирует. Чертов швед с его грёбаной выдержкой!       — Нье спеши… — Наклоняется и рокочет на ухо. А следом неожиданно полностью выскальзывает из меня, но тут же возвращается обратно. Правда входит неглубоко, так, что ощущаю только одну головку у самого края.       Н-н-нгааах! Зараза!       Он продолжает так какое-то время, и меня начинает колотить. Вот это уже издевательство.       Он чувствует. Горячей рукой оглаживает мне плечо, шею, щеку…       — Нье все сразу. — Снова наклоняется ко мне и рокочет. Зараза-чертова-холера!      Дразнится еще… М-мф!       Гладит меня по лицу — тянусь за его пальцами. Не убирает. Засовывает мне в рот два — черти бы его взяли! — и погружается на всю длину с другой стороны.       С протяжным охом облизываю его пальцы, начинаю посасывать сначала мягко, потом сильнее — стонет и содрогается весь. То-то же. Чего было упираться, если самому нравится? Подаюсь задом ему навстречу в такт его движениям, языком проскальзываю между пальцами, облизываю по очереди каждый — судорожно вздыхает и срывается.       Быстро, как когда только начал, сильно, но у меня внутри все уже настолько мокро, что с каждым движением слышно влажное хлюпанье.       — А-ааагх! — Не могу молчать. Хватаюсь за его руки, плечи как могу, где достану, он снова закрывает мне рот ладонью — кусаю мягкую складку у основания большого пальца — не убирает. Хрипит, цепенеет весь от накатывающего напряжения, ещё ускоряется.       Не могу! Жгучее, острое удовольствие загорается глубоко-глубоко внутри, растет, разбухает, стягивает стенки ещё плотнее вокруг его члена, схватывает напряжением и мое тело. Еще-еще… как издевательски-долго…       Бункер сам уже на пределе, весь дрожит, почти ложится на меня и утыкается лицом мне в шею, вжимается в меня всем телом и судорожно, рвано дергается, задержав дыхание… Ещё и ещё.       Скользко, тесно, горячо-горячо-горячо, вспышки удовольствия от его толчков сливаются в яркий шлейф, усиливаются. Кажется, вскрикиваю. Тугой, горячий ком удовольствия разбухает до предела и лопается, разбрызгивается по всему телу, пульсирует внутри, дёргается, сжимается… Меня колотит. Беспорядочно и сильно.       Бункер сжимает меня еще сильнее, стонет как от боли, рывком втискиваться в меня, всхлипывает и тоже перетряхивается весь крупной дрожью. Двигается дальше, но уже замедляясь.       Тяжело опускается на меня всем весом, прижимается — дрожью пробирает обоих. Накатывает крышесносное ощущение слияния от того, что чувствую как ходят ходуном его ребра и живот в такт дыханию, как бешено бьётся сердце, как вздрагивают мышцы тела от пережитых ощущений. Он слабо возится, меняет положение руки и неловко поглаживает меня по щеке.       — Ты меня доконаешь… — Шепчет снова еле внятно, судорожно вздыхает и пытается подняться.       — Не-не, не надо! Полежи ещё… это так… — Не могу найти слово. Не подбирается ничего, чтобы описать ощущение от таких моментов. Даже в одежде, не чувствуя его кожи.       — Йа… — Шепчет и всё-таки пытается приподняться. Упрямый.       Тянусь к нему, выворачиваю голову и ловлю в поцелуй.       Вот оно. Пока не прошло все, не развеялось — можно прочувствовать глубже. Его влажный и горький от джина рот, мягкие губы… пьешь и не можешь напиться. Захлебываешься щемящим ощущением, когда он со слабым стоном вздрагивает, отходя от оргазма, но надолго продлить все не получается. Неудобно, а поворачиваться не хочется, чтобы не разрывать другого ощущения его в себе.       Какое-то время так и лежим в позе бутерброда. Бункер расслабляется весь, затихает. Я с щемящей болью в сердце чувствую его всего, внутри и на теле… Он на короткое время засыпает, уткнувшись мне лицом в спину — тяжелый, расслабленный и горячий. Живой.       Жалко, что это удовольствие такое короткое. Он же зараза как только проснется — опять скорее всего начнет материться как бешеный…       Но он не матерится. Просыпается, как от резкого толчка, вздрагивает, чуть поднимает голову и растерянно оглядывается. Что случилось?       Не сразу приходит понимание. Короткий, всего в несколько минут, сон оказался настолько глубоким, что он потерял ощущение времени и ему кажется, прошло несколько часов…       Сулема возится под ним, приподнимается и оглядывается. Твою мать… Они на полу, на матрасе, она полуголая, он — почти одетый. Вспоминает, чего случилось. Снорк его задери.       Осторожно скатывается с нее — она урчит, пытается удержать его. Не надо. Вытершись краем старой простыни, оправляет на себе одежду, садится на голые ящики своей койки. На душе пакостно.       Он сердится и на себя, и на Сулему — что за хрень они только что сотворили?       Она возится на матрасе, натягивает обратно на себя штаны и тоже встает, подсаживается к нему рядом. Молчит, слава всем богам, только заглядывает в лицо вопросительно.       Он молчит. Говорить не хочется. Да и не знает он, чего сказать. Просил же не трогать его — не послушала. Решила поиграться, и получила, но, похоже, не огорчена ни разу. Глаза блестят, хотя и настороженные, лицо довольное.       — Ну, чего ты, Пэр? — Не умеет она долго молчать. Трогает его за плечо, гладит, перебирается к шее, но у него порог чувствительности еще сбит и ее прикосновение не дает нужного эффекта.       — Тьйего дэто было? — После долгой паузы он отвечает ей вопросом на вопрос.       — Секс. — Она хитропакостно улыбается, чуть отстраняется от него и снова заглядывает в глаза. — А тебе на что похоже?       Лучше бы она не спрашивала это. Без того охреневающие мысли окончательно застревают и буксуют от ее вопроса.       — Я тьйувствовать себя мудаком. — После очередной паузы ему наконец удается высказать то, что чувствует.       — Нуууу… — Приобняв его за бок, она тычется ему головой в плечо. — Каким мудаком? Мне кажется, все было добровольно.       Она смотрит на него снизу вверх со все той же хитропакостной улыбкой. Он понимает, чего она ждет.       Она ждет от него фразы о том, что он не хотел ничего. Ждет ее, чтобы сказать о том, что если бы не хотел по-настоящему, то остановил бы ее и не дал даже начать ничего. Но он же был пьяный, как черт. Да и до сих пор не совсем трезвый — в голове шумит и тело слабое какое-то, ватное, но мать его так… В выпивке все дело, или нет? Или ему тоже понравилось все именно в том виде, в каком произошло? Если да, то он явно пока не готов принять в себе это, пусть даже оно есть только вариантом импринтинга их первой зимовки.       — Нье делай так больше, Сульема… — Вздыхает и наконец, отвечает на ее фразу совсем не так, как она рассчитывала. Смотрит на нее. Ловит удивление и тень смущения во взгляде. Странная баба, иногда спокойный голос действует на нее даже сильнее, чем яростные вопли.       — Хорошо… Я постараюсь. — Она с трудом сглатывает и кивает. Потом прижимается к его плечу, обвивает рукой руку, перехватывает его кисть и сжимает в ладони пальцы. У самой рука горячая-горячая.       — Только и ты тогда не грузись так, что тебе мозги переключать через одно место приходится… — Бормочет улыбаясь. Чертова баба. Он сам усмехается от этих ее слов, вспоминая, как она уже не раз его так лечила.       — Я постараться. — Отвечает, но слышит сам, что в голосе у него нет никакой уверенности.