Снег

Снег медленно накрывал уютным одеялом засыпающий Петербург. На перилах балкона на третьем этаже тонким слоем красовался лёд, обжигал давно не чувствовавшие тепла ладони, принося приятную боль. Сигарета неспешно становилась всё меньше и меньше, как и тяжесть мыслей в голове. Покой. Только вот грудь неприятно колет, всё ещё слышится тот ужаснувший в музее звук – громкое потрескивание. Кожа тогда, словно фарфор, разламывалась на маленькие кусочки, а из-под неё, как из разбитого чайника чёрный чай, лилась тёмная кровь. Мысленно мужчина ещё часто сравнивал то ощущение с моментом, когда вот ты стоишь посередине прекрасного заледеневшего озера, смотришь на укрытые пушистым снегом кривоватые деревья, а через секунду слышишь, как лёд под тобой трескается, и вскоре лёгкие заполняет ледяная вода. Поэт не заметил, когда именно появилось это странное ощущение. Пустоты. Отчаяния. Безразличия. Привыкнув проживать каждую минуту новую эмоцию, чувствовать много всего и сразу, жить, лелея будущее, сейчас он был совершенно растерян. Сейчас он был совершенно другим. Глупо было зимой стоять и курить на балконе в одном лишь бежевом вязаном свитере и чёрных строгих классических брюках, но для связанного с божественными силами тела холод перестал представлять опасность. По крайне мере физический холод, ощущаемый только кожей, не трогающий сердца. Но теперь и подобный холод не казался чем-то...пугающим. Сигарета устремилась вниз, попав прямиком в неубранный ленивыми людьми сугроб. Люди...Теперь это слово не будоражило. Теперь не было желания понять, что оно значит. Не было ничего. Проведя рукой по тёмным, намокшим от попавших на них снега волосам, в попытке привести их в божеский вид, Поэт оглядел пустую улицу. Не было машин, людей, даже обычно ярких и бросающихся в глаза вывесок. Всё будто бы умерло, а он как всегда не вписывался в окружающий его мир. Словно в насмешку над собой самим, мужчина вспомнил строки: "...Люблю домой, мечтаний полным и сонным телом чуя хлад, спешить по улицам безмолвным ещё сквозь мертвый Ленинград". Из так называемого дома резко захотелось уйти, не так далеко, но всё же уйти. Быстрым шагом пересечь небольшую квартирку, на ходу схватить чёрное пальто и так же стремительно сбежать по ступенькам не составило труда. Да, холод не убил бы его, но дискомфорт причинить смог бы, так что пришлось привычным движением закутаться в пальто. На тихой пустынной улице, не расчищенной от снега, который теперь толстым слоем покрывал тёмную дорогу, было довольно приятно находиться одному. Вернее находиться одному – привычно, а вот чтобы без бегущих туда-сюда людей – что-то новенькое. Луна тускло освещала не такой уж и широкий "коридор", состоящий из дороги и с двух сторон зажавших её четырёхэтажек, пытаясь помочь справиться со своей задачей одинокому фонарю, светившему из последних сил. Поэт медленно шагал вдоль улицы, как вдруг что-то, казалось, разрезало запястье левой руки – такое ощущение внушила нестерпимая боль. Быстрым движением задрав рукав, темноволосый увидел те же чёрные трещины. В голове раздался чарующий голос, и из-за боли Поэт смог уловить лишь что-то про амбиции, разочарование, потерю, благословение и жизнь. Голос затих, и боль тоже. Мужчина упал в снег, сжавшись в комок и пытаясь подавить приступ кашля. Чистое белое полотно художника оказалось опорочено тёмной кровью чудовища. И вновь всё стихло. Обессиленно раскинув руки по сторонам, лёжа на снегу и уставившись немигающим взглядом малахитовых глаз на возвышающуюся над ним луну, Поэт вспоминал то, что казалось совсем забытым. Первый дом, первую "семью", первую книгу, первое имя, первое непонимание общества. Вновь послышался голос, только теперь его же собственный: – Ты перестал желать жить, перестал к чему-либо стремиться и теперь ты никому не нужен. Даже себе. Ты хочешь умереть. – Нет. Я хочу исчезнуть. Как жаль, что никто не прочитает "Смерть поэта" над его могилой, потому что могилы его не будет, а имя его давно невозвратимо. Как жаль. Появилась счастливая и спокойная улыбка, а глаза оказались потухшими. Полностью. Ни одного живого блеска, ни одной эмоции. Кое-как разлепив высохшие губы, мужчина прошептал в пустоту: "...Слова, слова, слова, слова... Мы все их после смерти произносим. И пишутся в раскаяньи стихи, Но в глубине души навечно будут с нами Грехи, грехи, грехи, грехи, грехи... Которые не искупить словами".