ty, J

      Утром случайно узнаёт из новостной ленты, что в Америке празднуют День отца. Они сейчас на временной базе в Кингс Роу одни, а до полуночи ещё час по Индиане.       — Будь осторожнее, Хана.       Джей всегда был добрым. Говорит это, грустно глядя на плечи в ссадинах, царапины в одежде, ушибы на плечах и грязь в волосах… Грязь в волосах!       У Джея всегда было большое сердце. Хане захотелось рассмеяться, разглядывая в ответ ужас: кровоточащие раны, простреленная ткань, разбитое в углу очков стекло, многочисленные шрамы — наконец. Ужас. На последние никогда не хотелось смотреть вдумчиво.       Она только сплёвывает кровь, держа себя в руках, держит себя и за подбитое плечо. Джей начинает копошиться в аптечке.       Это откуда-то повелось — Джей. Он Джон, но так его никто не зовёт. Он Джек, но Хане почему-то часто не хотелось называть его прозвищем. Она его подписывала «J» везде — контактах, записках и сообщениях, голове. Джей не задавал вопросов, наверное, скидывая это на геймерское сокращение-привычку.       Хана снова сплёвывает (крови уже куда меньше), хмурясь:       — Позаботься лучше о себе. Ты сейчас скончаешься тут от потери. — Весело улыбается.       Джей вздыхает.       Видела много раз. Как он улавливает момент в бойне или между для быстрого: доза обезболивающего, перевязь, штопанье, жгут. Только в другом порядке или с упущениями — но Хана не зацикливается на тонкостях, она подобным не занимается.       Видела много раз. Какие у него ужасные шрамы, грубые рубцы, следы швов да пуль. Джей лечится скоро, грубо, Джей не сосредотачивается на аккуратности.       Он всё равно снимает с неё руку, для удобства рвёт слегка вокруг ткань, обрабатывает под проклятия проворно:       — Хана, нет, такие разговоры не разговаривай, — намекая на грубости.       — Хана, да. — Убирает со лба волосы, смотрит добро: — Не спеши. Некуда же. Полечи себя прилежно, а? — перемежает спешно, пытаясь перехватить ускользающие запястья, выглядываясь исподлобья в перманентную насупленность и выдавая парочку смешков. — Будь осторожнее, Джей, — теперь уже серьёзно. Ну, насколько удаётся.       Джей вздыхает.       Стаскивает с себя куртку. Хана её забирает себе и уходит к окну, напевая под нос к-поп. Он всегда так делает: уходит подальше, чтобы лишний раз не светить отметинами. Может, сейчас не уйдёт, раз это уже сделали раньше.       Открывает проветриваться и натягивает куртку на себя. Слышит бряцание о стол: Джей стаскивает наконец амуницию.       — Сходи в душ пока. — Слышит шипение: Джей скрепляет медицинским степлером кожу.       — Если послушаешь, вознагражу кое-чем. — Видит его отражающимся в стекле — надобности разворачиваться нет. Джей почему-то не замечает обращённых глаз, поэтому смотрится растеряннее, чем мог бы.       — Чем?       — Кое, ага.       Думает, а затем действительно лечится медленнее. Хана отходит ещё дальше, внимая звукам. А затем постепенно обратно — к единственной возможности незаметно наблюдать, — к отражению. Напоминает целый квест. Старается повременить с громкими чипсами.       У Джея всегда было большое сердце. Отрезал слова, якобы грубые, на деле же совершая что-то мягкое. Возможно, часть какой-то солдатской закалки: говорить о трудностях, напоминать о них, перебирать, жить ими, с другой стороны — всегда справляться, ведь уже давно готов многочисленными нравоучениями. Хана не любит их. Жить — всё равно что играть, остальное — синие занавески.       Джей всегда был добрым. Хвалил за победы. Угрюмо придерживал, чтобы не свалилась, когда Хана в радостных горячках взбиралась к нему на плечи. С интересом слушал наутро обо всех матчах, мотая головой на невыспанность и кладя на её тарелку как можно больше испечённых блинов. Сверялся с корейскими традициями, чтобы правильно поздравлять с датами (почти всегда удавалось, остальное в её глазах сглаживалось старанием).       — Вроде бы всё, — чешет неловко щёку.       Хана успела приготовить подарок до транспорта в перехват груза. Запрятать среди своих вещей. Успела даже подложить записку: «ty, J».       Успевает и сейчас на энтузиазме лихо оглядеть, довольно кивнуть бережным скобам и бинтам, задерживая на остром спирте дыхание, кинуться к сумке и выудить. Вручает, радостно восклицая на корейском:       — Поздравляшки!       Утром случайно узнаёт из новостной ленты, что в Америке празднуют День отца. Джей сейчас улыбается (огромный шрам, пересекающий губы, искривляется), разглядывая термос: белые-милые зайчики, ухмыляясь яростно палящие из винтовок; идентичную пару брелков крутит между пальцами.       — Хана, спасибо. — Так же неловко пытается обнять здоровой рукой уже сидящую рядом. — Давай уже свои синяки, моложе я не становлюсь.       Скалится подобно зайчикам, складывая ему на плечо локти.