Ночь перед Рождеством

Мелкие колючие звезды толкались друг с другом в холодных ночных небесах. Ночь была темная, хоть глаз выколи; в такую пору все порядочные люди сидели по своим домам да гостей привечали, и мало кому пришло бы в голову заглянуть в непроглядные небеса в поисках месяца. Даже если б и глянул кто, даже если смог бы разглядеть высоко над лесом маленькую девичью фигурку верхом на кочерге — кто бы поверил в такую-то чертовщину? Богдан сморщился, когда морозный воздух забился ему в нос, от души чихнул и натянул ворот тулупа повыше. Нынче все его ровесники должны были рассыпаться по улицам деревни, докучая соседям колядками. Раньше и самому Богдану было в радость прибиться к веселой толпе, выпить горилки для сугреву и скакать по сугробам без шапки, не боясь заболеть. Но все это было до того, как он заболел Танькой. Татьяна, Чубова дочка, спуску ему не давала. Он, может, и рад был бы забыть ее, да не мог — точно приворожила его эта дивчинка! А ведь знал он ее едва ли не с малолетства, также, как все в селе друг с другом знались. Непонятно только, в какой момент из вредной нескладной девчонки, вечно щипающей его за руки, она превратилась в такую гарную девицу. К несчастью, возраст никак не смог поправить суровый ее нрав, и все хлопцы, что зарились на румяную красавицу или ее завидное приданое, не выдерживали натиска и убегали едва ли не в слезах. Правда, Богдан был не из слабых духом. Отец Таньки относился к нему ласково, даром что молодой кузнец столько добра ему в дом принёс. Из Богдановых рук в их дом пришли и ключи от дверей, и иглы для шитья, и даже именная сабля, да только Таня на все эти дары лишь глаза закатывала и фыркала снисходительно. Родители ее руками разводили: слишком уж любили свое чадо и понятия не имели, чего ее душа просит. Уж тем более того не представлял Богдан, но сдаваться не собирался. Потому и шел он сейчас по припорошенной дорожке вдоль знакомых хат, пытаясь разглядеть свет в том самом окне. Темень на улице стояла страшная, будто луну кто-то взял и спрятал в карман, а звезды разбил на мелкую крошку. Отчаявшись уже не заблудиться или утонуть в снегу, Богдан к своему же удивлению наткнулся на знакомые изразцы. Свет в тереме и впрямь горел, от чего внутри у парубка сразу пробежала неморозная дрожь. Застыв на крыльце, он проверил спрятанный за пазухой сверток, перекрестился и постучал в дверь. — Кто пожаловал в такое время? — послышался голос через минуту, показавшуюся вечностью. — Гость пришел на светлый праздник, чтобы радость разделить и подарок подарить, — задорно отозвался он. За дверью будто замерли, но почти сразу замок щелкнул, и Богдана облило светом из горницы. Словно ангел в райских вратах, Танька стояла посреди дороги и смотрела на него непонятным ему взглядом. — Пустишь в дом погреться? — Отца и матери нет дома, — она пожала плечами. Богдан оглянулся на темную улицу и повернулся к ней с очень задумчивым видом. — Значит, оставишь меня помирать в снегу? Таня смерила его новым непонятным взглядом снизу вверх, заострив внимание на том, как укрытые снегом волосы торчали из-под полов шапки. Кажется, этот дурачок и пуховой платок надеть не вспомнил. — Не такая уж я бессердечная. Она отступила на три шага назад, пропуская его в дом. В проходной Богдана окатило полуобморочным теплом, и он спешно распахнул тулуп и скинул валенки. Шапка тоже осталась у входа, позволяя ему привычно запустить пятерню в волосы и встряхнуть промокшую челку. Таня молча повела его за собой и указала место за столом, на котором все ещё стояли нетронутыми тарелки. Либо Танька ждала гостей, что было, в общем-то, принято, либо ее родители ушли совсем недавно. В любом случае, волнение не дало Богдану занять мысли голодом, и он вежливо отказался, застыв рядом с возлюбленной. — Ну так что за подарки? — делано безразличным голосом поинтересовалась она, глядя куда угодно, только не на незваного гостя. Богдан тут же закопошился, доставая накрепко связанную тряпицу из-под кушака, начал спешно распутывать узелок. Таня же, не сумев побороть любопытство, повернулась к нему и наблюдала за этой суетой. Когда она с нетерпения уже готова была предложить свою помощь, треклятый узел поддался, и взору ее предстали чудные резные серьги. Потянувшись было к ним, она в нерешительности одернула руку, но Богдан тут же сделал шаг навстречу. — Ты примеришь? — Я… кхм, да, позже, — она все же приняла подарок и сжала его в ладони. — Спасибо. Мне нечего подарить в ответ. — Это ещё не всё, — парубок достал ещё один сверток и шустро раскрыл его. Танька перепуганно застыла, не в силах оторвать взгляд от серебра кольца. — Ты с ума сошел? Как можешь предлагать мне такое, когда мы одни! — Поверь мне, я готов закричать об этом на весь белый свет! Не могу я без тебя, Танька, и жизнь мне не мила стала, о тебе только и думаю. Скажи мне, чем я не хорош? Почему не хочешь смотреть на меня? — А ты мне скажи, с каких это пор меня за серьги да колечко купить можно? Ты думаешь, я теперь должна выйти за каждого, кто ко мне в дверь стучится да гостинцы приносит? Что скажут мои мать с отцом, коли я за кузнеца пойду? Богдан насупился, ощетинился, ощущая в животе свернувшуюся узлом колючую гордость. И на что она ему сдалась, в самом деле, раз не ценит его внимания? Ну не мог он отказаться от этой упрямицы, сколько не пытался, не молился — все одно она перед глазами стоит! — Если дело в родителях, то я смогу найти к ним ключ, — он нахмурился и чуть склонил голову набок, — только вот кажется мне, что ты мне лишь голову морочишь. — Когда кажется, креститься надо, — фыркнула в ответ Танька. — Черти голову морочат, а я тебе прямо говорю: не поверю я твоим словам, пока не докажешь мне их делом. — Что же мне сделать для тебя, пани моя Татьяна, чтобы открыла ты мне сердце? Танька окинула взглядом горницу, вышитые скатерти, резные скамьи, рушник в красном углу, да на сапожках матери взгляд остановила. — А коли достанешь мне черевички, как сама царица носит, так и буду я твоя. Богдан посмотрел на нее пораженно, будто на юродивую, и сжалось сердце его от насмешки на ее лице. Опустились от печали плечи кузнеца, сразу же подобрал он тулуп и шапку да натянул валенки. Уже в дверях он снова глянул на гордую Татьяну и покачал головой с невыносимой обидой. Когда дверь за ним закрылась, улыбка разом рухнула с девичьего лица. — Что же я наговорила… — выдохнула она, прижавшись лбом к промерзшей двери. Господь не обделил ее умом, да доброты и смелости видно не дал. Но разве могла она так вот запросто кинуться в кузнецовы объятия? Он того и в самом деле пока что не заслужил.

***

От забившегося в нос мороза Ирка никак не могла перестать чихать. Ночной полет здорово освежил ее, а пропавшая луна помогла скрыться от любопытных глаз. Теперь она рылась кочергой в прогорающих дровах, чтобы согреться и вскипятить воды для отвара. Ох, чуяла она, не дадут ей покоя в эту ночь, вот и кот извелся весь, крутится у ног как ошалелый. — Пани Солоха, пусти в дом! — раздался громкий голос за дверью. Закатив глаза, Ирка оправила плахту и пошла открывать. В дверях оказался никто иной, как сын сельского головы Андрей. Уж сколько лет он ей проходу не давал, бесстыдник! Да только спрашивала она про серьезность его намерений, как парубок тут же растворялся из виду. — Рада видеть тебя, пан Андрей, — она едва кивнула ему и подарила улыбку. — Не замерз ли по дороге сюда? — Ой замерз, ещё как замерз, — он тоже расплылся в ответной улыбке. — Как бы ты меня отогрела! — Ну так проходи, горилки налью, — она жестом указала ему внутрь хаты да закрыла следом дверь. Андрей безо всякого смущения прошествовал ко столу и уселся в ожидании угощения. Хмыкнув, ведьма достала с полки бутыль горилки да пару стаканов и выставила перед ним, присев напротив. На столе как по волшебству оказалась тарелка хлеба да нарезка сала, на что обычно внимательный Андрей проморгался и протер глаза. — Случилось чего? — заботливо уточнила Ирка, подвигая закуски ближе. — Да чудится всякое, — сын головы сплюнул и залпом осушил небольшой стакан. — В Сочельник всякие чудеса бывают, — посмеивалась ведьма, приглаживая подошедшего к ней кота. — И какими судьбами ты ко мне забрел в эту ночь? — Не давала покоя ты мне, пани Солоха, вот и решил тебя увидеть! — с добродушной ухмылкой Андрей протянул руку под столом и положил на Иркино колено. Ведьма жест не оценила, хлестко указав ему на свое место. Улыбка не сошла с ее лица, только взгляд зеленых глаз стал заметно острее. — Увидел, и что ж теперь? — невинно спросила она. Андрей подвинулся ближе по скамье, взгляд его разом потяжелел. — Теперь вряд ли смогу уйти… В дверь настойчиво постучали. Вся томность разом исчезла с его лица, глаза прояснились и забегали. — Кто там? — Дьяк, наверное, — Ирка лишь плечами пожала. — Обещался прийти сегодня ночью за лекарством. — Не должно ему меня здесь видеть! Можно ли как-то мне отсюда уйти, да поживее? Со скучающим видом Ирка махнула рукой на окно. Андрей ещё миг пометался, бросился к створке, распахнул ее настежь и перемахнул через проем, едва не забыв помахать на прощанье. Понаблюдав, как крадется первый ее гость по огороду, ведьма встала и пошла к дверям. — Доброй ночи, пани Солоха, — почти пропел ей возвышающийся сугробом Спиридон. Кот за спиной злобно зашипел — Дьяков сын был ему сильно не по душе. — Добре, добре, — Ирка подняла голову от дров к их хозяину, от чего шея неприятно щелкнула. Этому чего надо было от нее сегодня? — Ночи нынче холодные, а у тебя и мужика дома нету, вот я и решил дровишек принести прозапас. — Не дожидаясь приглашения, Спиридон отодвинул ее в сторону и прошел в дом, сгружая свою ношу у печки. Его, дуболома, никакой мороз не брал и в помине. С добродушной улыбкой он нашел себе место за столом и по-хозяйски позвал Ирку в свою компанию. Она скрежетнула зубами, почти силком заставив себя не взять в руки метлу и выгнать Дьякова сынка через свинарник, где ему было самое место. Нет уж, ее и так в селе кличут Солохой, если ж она начнет мужиков здоровых как котят за шкирку таскать, проблем потом с местными не оберешься! — Спасибо за заботу твою, но я со всеми делами домашними неплохо справляюсь, — она села напротив и подтолкнула тарелку с закусью навстречу гостю. Он же, дождавшись предложения, налил себе полстакана горилки и прикусил хлеб. — Дивчина ты ладная, Ирка, и по хозяйству все у тебя спорится, — согласно кивнул ей Спиридон, — але ж не значит это, что тебе и вовсе никто не нужен? — И кто же мне нужен, по-твоему? — тоскливо поинтересовалась ведьма, подперев щеку рукой. — Мужик в доме нужен, да такой, кто все заботы себе заберет! И сарай сколотит, и воды принесет, и незванных гостей отвадит… — Последнее мне и правда необходимо, — пробормотала себе под нос. — … И чтить тебя будет, а ты — его! — Верно, есть у тебя на примете такой? — Ирка заглянула ему в глаза без толики заискивания, прямо и вызывающе. Пусть только назовет себя, пусть повод даст, уж она ему наведет на загривок грыжу… Когда в дверь постучали третий раз за ночь, ведьма уже без стеснения расхохоталась. Вот уж сыпались ей женишки, точно снег на голову! Спиридон нахмурился, сбитый с толку ее словами и нежданным, как и сам он, гостем. — И кого принесло в такую пору? — Да батько твой, видать, с воеводой дошли. Обещались ко мне со вчера еще. Парубок вскочил со скамьи куда проворнее Андрея. В его перепуганных глазах Ирка явственно прочитала то, насколько серьезны были все его речи; не тратя времени на слова, указала она на приоткрытую створку окна. В отличие от ловкого сынка головы, Спиридон лез в проем неуклюже, точно медведь из берлоги, по пути сорвал наружнюю ставню, рассыпался в обещаниях все починить и скрылся в курятнике. Ирка передернула плечами — не то от прущего с окна мороза, не то от неприятного общения — плотно заперла ставни и пошла к дверям. Замученные дверные петли жалобно скрипнули, и в сенях явился ей воеводин приемыш, Рудый. Третий раз за ночь одарили ведьму лучезарной улыбкой, только на этот раз она злости не вызывала. — Доброго Сочельника, вельможна пани Ирина, — парубок даже поклонился ей, правда, больше шутливо, играючи. Ирка сморщилась в ответ, как от зубной боли. — Не зови меня так, просила же, — она потянулась навстречу и отряхнула рыжую шапку волос от снега, — совсем дурной, в такой мороз голову не покрывать? — Да я ж прытко, до твоей хаты мне бежать недалече. — Рудый беспечно пожал плечами, но сразу сник, заметив усталость в девичьем лице. — Вижу, ты не в духе? Али не к месту я? Ответить Ирке не дали. За спиной послышался вежливый требовательный кашель и раздался голос сельского головы. — Пани Солоха, долго вы там? Поспешите, тобто дома меня зашукались уже! Рудый многозначительно покивал, шепотом пожелал Ирке счастливого Рождества и удалился. Смятенная, она заперла дверь и обернулась на голос, никого там не найдя. В доме все было на своих местах: окна закрыты, еда на столе не тронута, огонь исправно горел в печи, и только растревоженный кот испуганно шипел на Иркину шубку. Прищурившись, ведьма медленно начала шагать в сторону брошенной шубы, по пути прихватив с собой еще не остывшую кочергу. — Я бы не стал портить такую чудесную вещицу, мех тут и впрямь хорош. — Так вылезай из кармана, раз такой умный! И кто тебе позволил ко мне в дом войти? — Высокошановна пани ведьма, вы же меня сюда и принесссли, — к концу фразы все же прорвались в его речи свистящие ноты, и юркой серебряной леской скатился на пол коварный змей. Черты его поплыли, точно исходя паром, явили облик статного заморского царевича. Да только Ирку, знавшуюся с этим гадом не первую зиму, ни один из его обликов не впечатлял. — И за что мне это проклятие, привечать всех, кто домой ко мне заявится? — спросила она то ли воздух, то ли кота. Последний недовольно мяукнул в ответ. Змей на это лишь усмехнулся, легонько облокотившись на печь. — Вижу, утомили тебя деревенские кавалеры, — его голос мягким облаком обнимал ее, ложился на плечи сизым туманом, и Ирка с трудом стряхнула с себя наваждение, — в моих владениях такой беды не бывает. — И чем же ты владеешь, змей-искуситель? Озером чи болотом каким? Ирка поневоле представила себя, днями и ночами глядящую вверх сквозь толщу воды и болотную тину. Никакой тебе свободы, никаких полетов в ночных небесах — лишь вечная сырость и бескрайняя темнота. От мыслей таких по спине ее прокатилась дрожь, и ведьма постаралась незаметно сплюнуть, да не укрылось это от холодных змеевых глаз. — Хорошего ты обо мне мнения, ведьма-хозяйка, — змей покачал головой, но больше шутливо, без угрозы. — Да будет тебе известно, что не простой ужик перед тобой, а царственный змей. — Ну-ну, — Ирка не одарила гостя радостным трепетом, а лишь достала колоду карт и села за гадание. В году мало было таких ночей, чтобы магия искрилась во все стороны, дышала в воздухе, манила к себе людей. Вот и шли к ней мужчины в эту ночь, точно зачарованные, и неважно было — сельский парубок али змей иноземный. В Сочельник любые гадания сбывались даже у обычных людей, все наговоры и сглазы силу имели, и добрые пожелания обретали особый смысл. Вот и сейчас Солоха глядела на расклад и ясно видела горемычного своего друга, нелюбезно осмеянного гордой дивчинкой. Видела она и то, как сердце Танькино сжималось от тоски да сожаления; видела, как легкомысленный Андрей сейчас шутил с колядующими девками, и как болтался по хатам неприкаянный Спиридон. Ох и не было покоя никому в ночь перед Рождеством… — Что же ты, ведьма, на меня и не взглянешь? — терпеливый змей оказался за ее плечом, рассматривая старые карты. Ему они своих секретов не раскрывали. — И чего ты привязался ко мне, змеище? Во владениях своих совсем скучно стало? — Манишь ты меня, кудесница, — он наклонился чуть ближе, обдав ее ухо горячим дыханием и заставив Ирку стремительно покраснеть. — Готов я на многие чудеса, чтобы только ты ко мне стала ласковее. Ирка не смогла долго терпеть, когда чужие холодные пальцы принялись играть с ее неубранными волосами. Взбрыкнув, она сбросила с себя руку и рассерженно попыталась больше не смущаться. Под ехидным змеевым взглядом получалось неважно. На глаза ей снова попались карты, и в голове мигом возник хитрый план. — На чудеса, значит, готов? Есть тогда у меня задачка. Справишься — я тебя лаской и одарю.

***

Долго бродил Богдан по селу, не обращая внимание ни на веселую гурьбу колядующих, ни на взволнованно тявкающих собак, ни даже на мокрый холод, пробравшийся к нему в обувь. Домой идти было тяжко, говорить с кем-либо — невыносимо, а коли посмеялся бы кто над его несчастьем, так кузнец и зашибить мог тяжелой рукой. По правде, мог он попытаться про Таньку забыть, да и были в Диканьке девки, которые при взгляде на него хихикали да прятали глаза; только вот ни одна из них такой сладкой тяжестью в сердце не отзывалась, как неприступная Татьяна. Но что ж ему теперь, сгинуть зимой в лесной чаще, пытаясь в пешую добраться до Петербурга? Дороги туда Богдан не ведал, а коли и добрался туда, так кто б его, оборванца, в царские палаты пустил? Нет, пошутила над ним девка, жестоко пошутила. — Будь осторожнее, человек, ссссмотри под ноги, — прошелестело из сугроба, и ошарашенный Богдан отскочил от появившейся из-под снега змеи. Почудилось ему, або змея и вправду с ним говорила? Господи, сохрани от дурных мыслей! Кузнец в неверии оперся руками о колени, стараясь разглядеть серебряную змейку. Чудес таких он не видал впомине, чтобы змея в такие морозы по снегу ползала! Да и чудо какая дивная: серебристые, будто подкованные, бока гада перетекали в лоб цвета речного жемчуга. Посеред головы мерцала выложенная чешуйками мозаика, здорово похожая на корону. — И откуда ты такая взялась? — завороженный Богдан потянул руку к чешуе и тут же одернул, опасаясь шипения. — Ссссчитай, что повезло тебе, бедолага, — голос, звучавший прямо в его голове, был отчетливо мужским. А еще жутко высокомерным. — Повссстречалссся тебе сссам царевич-полоз, повелитель водных змеев. Богдан тут же огляделся по сторонам, пытаясь понять, не играет ли кто над ним очередную шутку. От края до края, куда глаза его видели в ночной темноте, на отшибе села не было ни одной живой души. Тогда кузнец задумался. Что, если это его единственный шанс? Может, небеса сжалились над ним, да послали его спасение прямо под ноги? Уцепившись за эту надежду, хлопец низко поклонился змею да шапку снял. — Батько-полоз, помоги мне! Ты пан поважний, чаклунством владеешь, а мне лиш оно допоможет зараз! Люблю я дивчинку, сил моих нет, а она меня к себе не допускает! — Знакомо, — едва слышно прошелестел голос полоза. — Требует, щоб принес я до нее черевички червоны, як у самой царицы в Петербурге! Не можу я на глаза ей показаться, провалюсь под землю со стыду, коли она ще раз надо мной смеяться вздумает! — Возмущение в его голосе отчетливо смешалось с отчаянием. — Помоги, батьку, век тебя добрым словом помнить буду! — Человечье ссслово — малая плата за такую уссслугу. Ремессслом каким владеешь? — Кузнец я, господаре! Що желаешь, то и скую — ворота, подковы, мечи… — А кольцо? Богдан спешно порылся в складках своего тулупа, выуживая свое злосчастное колечко. Зрачки змея метнулись к украшению, внимательно оценили работу, и, кажись, довольно расширились. — Помогу я тебе, человечек, знай мою доброту. Взамен сделаешь ты кольцо, каких никто в вашем селе никогда не видывал! Сссогласссен? — Зроблю колечко як есть найкраще на усим белом свете, — торопливо закивал кузнец. Тут же его радость… не то чтобы сдулась, но ощутимо сникла, и негромко он спросил, — господаре, як же мы в стольный Петербург попадем с тобой? Казалось, что неподвижные змеевы глазюки смерили его снисходительным взглядом. Змейка вдруг стала расти в размерах, и вот уже не то что в кулак — Богдан бы и двумя руками таку образину удержать не смог! К ужасу его полоз все продолжал разрастаться, и обомлевший хлопец едва успел сжать под рубахой железный крестик, когда за спиной чудища с хлопком раскрылись широкие крылья. На коронованной голове и по всей длинной шее явственно проступили шипы, образую собой подобие гребня. Полоз дохнул на человека теплым паром, приводя того в чувство, и опустил одно крыло. — Торописссь, кузнец, мое время дорого. И Богдан, наскоро перекрестившись, сделал шаг навстречу.

***

Рождественское утро одарило всех ярким солнечным светом, приглашая жителей Диканьки поторопиться на заутренню. Не спавшая полночи, Таня беспокойно старалась разглядеть в прихожанах знакомую вихрастую макушку. Видать, выглядела Танька и впрямь нездорово, если подруга ее Солоха решила встать рядом и справиться о самочувствии. Тане даже хотелось поделиться ночными стенаниями, да прервал ее голос дьяка. Боже, куда девался этот дурной Богдан! Никогда не пропускал он ни единой службы, что уж говорить о первой Рождественской! С тяжелым сердцем нашла Таня в толпе Богдановых родителей. Те вроде и не выглядели расстроенными, а значит, можно было надеяться, что с сыном их все в порядке. — Видала вчера кузнецова сына? — послышался где-то невдалеке насмешливый тон Маринки, когда все уже расходились. — Ходил по селу, как в воду опущенный. Извела его наша прынцесса Татьяна, как пить дать, давиться пошел! — Да ты що! — воскликнула в ответ своей подружке Лика. — А я слыхала, бо он к озеру наладился, навить там и утоп! Таня сжала руки в кулаки, едва сдерживая слезы и желание налететь на балаболок с кулаками. И как им духу хватало говорить такое в святой праздник? Едва она раскрыла рот, чтобы их окликнуть, как раздался зычный Иркин голос. — А кто о людях плохо в Рождество говорит, у того весь год грыжа будет расти та скотина дохнуть. Остереглись бы вы, кумушки! — Тьфу на тебя, Солоха клятая, чтоб у тебя язык отсох! — подобрав свою воинственность, девки спешно отступили. Ира одобрительно похлопала Таню по плечу. — Не терзай себя, все хорошо с твоим хлопцем будет. Ты иди домой, глядишь, он и появится. Собираясь с духом, Танька шагала средь знакомых хаток. Подруге хотелось верить, даром что все ее Солохой считали, только Таня о том ничего злого не думала. Знала она, как Ирка помогала хворым деткам, как отводила сглазы и выводила из лесу заплутавших охотников. Знала и о том, как одиноко бывало юной дивчинке после смерти бабки, последней ее родни. Мало кто смотрел на Ирку с искренней добротой или благодарностью, все больше с ожиданием возможной выгоды. Таня была среди немногих, кто осмелился бы называть Солоху подругой. К тому же, добрые предсказания ее всегда сбывались — Таня едва сдержалась на подкосившихся ногах, увидев мнущегося у ее дома Богдана. Взволнованный, в распахнутом тулупе, он неторопливо топтался с ноги на ногу и колотил в запертые двери. Подавив жгучее желание подняться на крыльцо вприпрыжку, Таня громко кашлянула, чтобы ее заметили. Мигом обернувшийся Богдан расплылся в улыбке — от уха до уха, такой, что ей хотелось его расцеловать — и тут же оказался перед ней. В руках его, заботливо свернутый, лежал очередной подарок. — Богдан, послушай… — Я достал их! — не в силах сдержать волнение, он развернул расшитую ткань. На чудной махровой подушке покоились черевички: красивые, глаз не оторвать, и красные, будто ягоды рябины. — Надеюсь, они будут впору! А коли не будут, так сходим до сапожника, он и размер под тебя подобьет… Губы его легонько накрыла замерзшая рука, вынуждая остановиться. На черевички Танька будто и не смотрела, хоть и были они загляденье! Долгим, теплым взглядом смотрела она лишь в его глаза. — Не нужны мне твои подарки, дурачок, — даже это обращение звучало по-особому ласковым, и Богдан вдруг задумался, что никогда прежде не видел ее лицо таким красивым. Хотелось поведать Тане про эту безумную ночь, про полеты на змее, про бал у царицы, про знакомство с козаками и неловкий его разговор. Хотелось, но все слова и мысли разом пропали из его головы, точно ветром сдуло, оставляя лишь щемящую в груди нежность.

***

Долгожданную всем селом свадьбу гордой Татьяны, склонившей голову перед настырным кузнецом, ждали все. Решено было отложить праздник до первой капели, и Богдан усердно трудился, не скрывая радости на лице. После долгих душевных терзаний подождать пару месяцев не казалось для него большой бедой; к тому же Танька, на глазах посторонних чинно чтившая приличия и традиции, то и дело тишком сбегала к нему в кузни. Конечно, даже ее светящаяся улыбка не могла сдержать природную склочность, но Богдан для себя вдруг понял, что и эта черта его больше не злит, а так… раззадоривает. Труды их родителей, сложенные вместе для подготовки торжества и приданного, дали свои дивные плоды. После венчания народ веселился с утра до ночи, и всех привечали за столом молодых, место нашлось даже Маринке с ее кислой миной. Все шло чинно и ладно: каждому хватило и еды, и выпивки, исправно играли музыки, то и дело звучали задушевные тосты. Счастливая Ирка пришла к вечеру и смогла уйти далеко за полночь, чуть захмелевшая от меда и зацелованная благодарными друзьями. За вечер не раз и не два пришлось ей отгонять от себя приставучих хлопцев, покуда терпение ее не кончилось. Дорога до дома заняла больше обычного, то и дело петляя у нее из-под ног. Отперев сени, Ирка распахнула жаркую сейчас шубку, взмахом руки зажгла свет над дверью и ввалилась в дом. Из кармана что-то юркнуло, ведьма попыталась стащить с себя сапог и едва не упала, подхваченная невесть откуда взявшимся змеем. — Говорила же в шубе моей не кататься! — возмущенно воскликнула Ирка и решительно выпуталась из державших ее рук. — Извини, но это был единственный способ оказаться у тебя дома, — отозвался юноша без капли раскаяния. — Позволь я позабочусь о тебе, ведьма? Вижу, ты на ногах не стоишь. Ирка открыла было рот, чтобы высказать свое отношение к чужой непрошенной заботе, а потом вспомнила их уговор, аккуратно прикрыла и кивнула. Пока змей вытаскивал ее из шубы и сапожек, пока разводил огонь и ставил воду греться, пока наводил дома невиданный давно уют, ведьма думала про свои неосторожные обещания. В то Рождественское утро, встретив на улице счастливо скачущего Богдана, она обо всем его расспросила. Он как на духу выдал ей историю о царевиче-полозе, о ночных полетах, столицах и царицах. С тех пор вот уже почти три месяца ждала Ирка, когда царственный змей явится за уплатой. Змеи ведь все такие — ничего они без выгоды не делают. Только прошла неделя, а за ней и месяц, а потом и три — полоза не было, будто приснился он ей. Гнавшая от себя глупые мысли, Ирка начала переживать о том, что и над ней сыграли странную шутку. Да, была она резкой и неприступной, как и должно ведьме-хозяйке, но разве можно было с ней… так? — Почему ты раньше не пришел? — тише, чем сопение задремавшего кота, спросила Ирка. Полоз обернулся к ней от печки, лицо его утонуло в тенях. — Значит, ты все-таки ждала. — Она услышала, почувствовала его улыбку. — Мы, ведьмы, словами не разбрасываемся, — смущенно сказала девушка. — Так почему ты… — Хотел, чтобы ты убедилась в моей надежности. — Змей приблизился, и тень от его высокой фигуры накрыла Ирку с головой. — Как ты и просила, я помог твоим друзьям. Между прочим, совсем задаром. — Как это задаром? — от такой несправедливости с Ирки разом слетели и смущение, и непонятный трепет, и даже медовый дурман. — А как же кольцо? Полоз шумно выдохнул сквозь зубы. Никаких с людьми лишних дел не надо иметь — все растреплют, последнюю шкурку продадут. — Я спросил с человека дар лишь за тем, чтобы он не задавал ненужных вопросов. Например, кто меня к нему подослал. Ведьма тоже шумно выдохнула, едва сдерживая разочарование. Ну конечно, гордый змей за «спасибо» и хвостом бы не пошевелил, а она тут уже размечталась! Чужие кольца совершенно не касались ее, но все же природное любопытство взяло верх над чувством такта. — И как работа, ты остался доволен? — Не суть важно, доволен ли я — мне важнее, чтобы девушка оценила его по достоинству. — И кто же это счастливица? — сухо, будто год не видала воды, спросила Ирка. — Ты. Кольцо появилось в его ладони словно из ниоткуда: тонкое, сотканное из золотых и серебряных нитей, оно завивалось в причудливую форму снаружи и было совершенно гладким изнутри. По ободку россыпью звезд лежали мерцающие в свете печи камни, а в самом центре был один покрупнее, меняющий цвет совсем также, как змеевы глаза. Осторожно, как котенка, Ирка погладила искусную эту работу. Наблюдавший за ней полоз перехватил ее пальцы и легким движением надел кольцо на безымянный. Как по волшебству, оно оказалось ей впору. — И что это значит, Айтварас Жалтис, повелитель водных змеев? — Это значит, моя дорогая Ирка, что для тебя я и луну с неба достану. Если, конечно, ты мне позволишь. Ирка смотрела на него, в его сияющие глаза, на улыбку с чудесной ямочкой на щеке, на руку, так и не отпустившую ее пальцы, и ощущала себя бесконечно любимой. Настолько, что это казалось ненастоящим. Ведьма зажмурилась, крепко ущипнула себя и открыла глаза. Смеющийся змей никуда не делся. Ирка снова прислушалась к ощущениям: сбежать и спрятаться от него не хотелось. Куда больше хотелось оказаться в ее объятиях и сладко уснуть в них, наутро обнаружив себя на теплой еще печке. Айтварас, словно читая ее мысли, распахнул руки в пригласительном жесте. — Ты знаешь, это ничего еще не значит, — пробормотала Ирка, свернувшись калачиком на его груди. — Знаю, — он коснулся губами ее макушки и мечтательно улыбнулся. — Это только начало.