Lightning field

Джейк долгое время полагал, что он куда чаще добирается до костра, чем бывшие офисные работники, именно благодаря тем навыкам, что обрёл во время жизни вдали от цивилизации. Он одиночка и выживальщик по своей природе, а остальные не просто не были готовы целыми днями убегать от невидимой опасности, голодать и не иметь возможности присесть, но ещё и теряли память с каждой смертью, а вместе с нею — бесценный опыт, который мог бы их чему-то научить. Джейк видел, как умирали другие, и он, конечно, предполагал, что умирал не раз сам, просто тоже уже этого не помнит. Только он помнит смерти остальных, а они его смерти — зачастую нет. Потом он начал замечать паттерн. Некоторые помнили таких охотников тумана, о которых он и не слышал, но почти никто не помнил об убийце в белой маске, который встречался Джейку чаще остальных. Только одна блондинка говорила, что он — настоящее чудовище, и что она видела, встречала и помнит Джейка тоже. Джейк помнит лишь ее голос, крик, копну светлых волос, словно эфирное наваждение, но не помнит ни имя, ни ее саму. Значит, тогда он умирал. Он оставляет заметку об этом в дневнике — чтобы не забыть, — но в какой-то момент ему кажется, что этот мир сродни бредовому ночному кошмару, в котором нет смысла и логики, и в дневнике записано лишь то, что он сам ложно помнит или хочет видеть. Так есть ли в этом какой-то смысл? Но его интерес все рос. Он узнал, что убийцу, который встречался ему чаще всего, и оставался памятью в испытаниях, звали на самом деле Майкл Майерс — это тоже сказала ему блондинка, случайно обронив имя в разговоре, а потом еле выдавив из себя и фамилию; он узнал, что его навыки выживания ни при чем, и хотя довольно часто они действительно его спасали, он не спроста считал, что видел Майкла чаще других убийц; и в какой-то момент, перелистывая страницы дневника, сопоставляя все со словами Лори, он вдруг понял, что и эту девчонку, и его самого, Майкл Майерс почему-то отпускал. Другие убийцы кровожадно пытались их убить с маниакальной одержимостью, некоторые в этом преуспели настолько, что Джейк их полностью забыл, не оставив даже общий образ на задворках сознания, а Тень — просто отпускал. Но не одновременно. Либо Джейка, либо Лори Строуд, и никогда их обоих. Может, кого-то чаще? Может, был кто-то еще? Или, возможно, на каждое новое Испытание тот подбирал себе жертву случайным образом, которую заранее пощадит? Но зачем? Это не имело смысла — и вид идущего на тебя человека с ножом не часто заставлял остановиться задуматься, пожалеет он тебя в этот раз, или нет. Джейк помнит остроту его клинка, испытанную самолично, но даже это фантомное чувство и первобытный страх, окутывающий его сознание, не способны заставить его прекратить испытывать к Майклу интерес. А потом, — может, потому что в Тумане не было других развлечений или чего-то столь же бредово-необычного, — он становится этим просто одержим. Джейк понимает, что в этой загадке он погряз с головой, а каждый раз, когда он открывает глаза в новом месте, то он так глупо надеется, что встретится с Тенью вновь. Что сделает новую запись в дневнике, попробует заговорить, пятясь спиной к запертой двери кабинета, и, может быть, услышит что-нибудь в ответ. Но дневник не стал бы врать — судя по всем его удачным попыткам выжить, Майкл Майерс не проронил ни звука, кинь ты в него хоть десятью предметами, попавшимися под руку. У Джейка болят глаза. Он строчит огрызком карандаша, приползший к костру, чтобы видеть, что он пишет. Другие выжившие либо спят, либо невидящим взглядом смотрят на огонь, но не пытаются подсмотреть в чужие личные записи. Парк предпочитает быть один, особенно пока ведет дневник, но его никто не беспокоит, и ему этого достаточно. Он даже рисует Майкла в какой-то момент — совсем забыв, как это делается, но желая запечатлить его уродливую маску в памяти и выразить несколькими неровными линиями весь тот ужас, что она заставляет испытывать. Маска. Почему маска? Никто не будет его судить в Тумане, не от кого здесь прятаться. Она не похожа на ритуальную, древнюю, не похожа и на кусок плоти, носимый, как трофей. Просто дурацкая маска. Уголки губ чуть приподняты, но не похожи на улыбку, разрезы неровные, парик безбожно растрепан. Когда Джейк ведет линию носа, ему вдруг кажется, что он чувствует мерзкий запах латекса, смешанного с кровью. Странно; чтобы его почувствовать, он должен находиться к Майклу очень близко. Он вздрагивает, словно смерть только что выдохнула ему в затылок, но успокаивает себя тем, что это просто его разыгравшаяся фантазия. Он смотрит на рисунок, щурится, кусает губу. Ему нужно встретиться с Тенью снова. И ему не нужно ждать долго — Джейк не знает, что его желание и правда было услышано, как и не догадывается до конца, что местное божество питается его эмоциями, которые Майкл провоцирует лучше остальных убийц, какими бы жестокими те ни были. С ним Джейка захлестывает интерес, и он пытается с безопасного расстояния следить за сталкером сам. Майкл будто бы небрежно делает вид, что его не замечает — но при этом чутко реагирует на присутствие других выживших, расправляясь с ними сразу же. Джейка затягивает эта игра. Он приближается, шумит все более очевидно, играется с собственными нервами, идя на сделку с совестью, обменивая жизни других выживших на шанс поиграть в эти кошки-мышки. И ничего. Наступает другое испытание; Он с Дуайтом копается в начинке генератора, перебирает механизмы, вслушивается в малейший шорох. Он замечает Майкла первым — тот наблюдает с противоположного конца дороги и исчезает за забором, явно собираясь приблизится. Джейка словно парализует — не столько от ужаса, сколько от того, что он понимает, что не хочет Дуайта предупреждать. Дуайт ему нравится. Они постоянно выручают друг друга, помогают зализывать раны и прикрывают спины, почти как друзья. Но, сука, не хочет. То ли ему везет, то ли Майкл выдает себя специально, но Дуайт замечает шевеление за своей спиной и сразу же срывается с места, зовя шипящим шепотом Джейка за собой. А Джейк не двигается, хотя и дергается в сторону, словно собираясь подняться и побежать. Дуайт уже куда-то успевает исчезнуть из поля зрения, а Джейк смотрит, как к нему приближается убийца, и просто делает шаг назад, осознанно загоняя себя в тупик заборов. Майкл не демонстрирует ни капли удивления, может, просто ведя себя, как обычно, а может наблюдая что-то подобное и не в первый раз. Джейк ведь не знает, сколько раз он умирал из-за своего любопытства. Он высокий, очень, и вблизи это всегда заметно. Резкий запах грязи и крови бьет в ноздри, но Джейк к нему будто бы уже привык — выжившим тоже не дают пятизвездочные отели с личной ванной комнатой. Он еле дышит, стараясь вести себя еще тише, пытается разглядеть в прорезях чужие глаза, но не видит ничего в этой темноте, не освещенной светом генератора. Он зовет Майкла по имени, кажется, впервые, и тот останавливается, но лишь на долю секунды. А после склоняется, заглядывая Джейку в глаза — и тот думает не о спасении, а о том, как хочет залезть пальцами на чужой затылок и дернуть заклепки в разные стороны, чтобы узнать о своем таинственном преследователе хоть что-нибудь. Смакуя эту мысль, но не имея ни малейших сил двигаться, он понимает, что это приятно…быть кому-то интересным. — Что ты хочешь, Майкл? — он старается спросить это спокойно, учтиво, и четко, не позволяя языку заплетаться от страха. Они тут вдвоем, только Майкл и его сегодняшний особенный выживший. Может, хотя бы сейчас он скажет что-нибудь, но тот сохраняет полное молчание, клонит голову, рассматривает Джейка еще какое-то время, а потом просто распрямляется и бесшумно уходит. Джейк сползает по стене там же, где и стоял, вздрагивая и сжимая кулаки до боли. Сердце колотится так, будто бы он пробежал кросс. Он хочет к костру, чтобы добавить в дневник новую запись, но сомневается, что в его голове останутся связные мысли к тому моменту. Зажмурившись, он несколько раз пытается проговорить для самого себя то, что хочет записать, и с каждым повтором это все меньше и меньше напоминает внятный материал для дневника…может, ничего ужасного и не произошло с ним сейчас, но ватные ноги не могли скрыть весь тот животный ужас, что он успел испытать за полминуты. Его впервые дёргает во время починки, и взрыв опаляет кожу лица, заставляя отшарахнуться, приводя в себя вспышкой боли. Где-то вдалеке ещё звучит крик, так сильно напугавший его снова, а Джейк из-за шока уже и не помнит момента, когда он начал чинить. Но он знает, что без электричества отсюда не убежать, поэтому он возвращается к искрящимся проводам, вытирая с лица грязь и гарь. Дышать нечем. Тошнит. Оборачиваться — страшно. Но при этом так естественно видеть темную фигуру на дальней стороне дороги, стоит только отвернуться на секунду. Ни с чем не спутаешь. Джейку кажется, что он с ума сходит, когда Тень растворяется в темноте сумрака, исчезая без следа. Убил кого-то. Прохладный, вечерний вечер приносит отголоски металлического запаха крови. Джейк вытирает глаза грязными перчатками, встаёт с места и неровным шагом, перерастающим в бег, срывается в противоположную сторону. Желание пережить эту ночь преобладает в разуме, рефлексы переключатся полностью на выживание, но интерес, больной и потенциально опасный, все равно никуда не пропадает. Что он с ним сделает? Подойдёт ли сам? Время ускальзывает меж пальцев с каждым поворотом ржавой детали в движке очередного генератора. Рядом с ним, дрожа и стараясь не плакать, сидит девушка, наспех перебинтованная, переводит дух. Но это не та блондинка. Как Джейк и думал, либо она, либо он. У Дуайта изрезано плечо. У незнакомки вырван клок волос, а острый крюк вспорол грудную клетку. На Джейке ни царапины…если не считать чуть обгоревших бровей и подожженных шальной искрой кончиков волос. Он пытается убедить себя, что этому есть какая-то более внятная причина, что он успел себе придумать, но ничего, кроме своей особенности, в голову и не приходит. Его единственного сегодня не тронули. Он никогда в жизни не чувствовал себя особенным. Ни для семьи, ни для друзей или прочих коллективов, в которые его каким-то образом заносило. Здесь его особенность была каким-то клеймом, которое носить стоило и с облегчением, и с горечью вины. Ему нужны ответы. Джейк вдруг понимает, что это таинственное поведение Майкла Майерса — то, что определяет его сейчас, как личность. Для самого себя. Это жалко? Наверное. В мире, где есть только палачи и жертвы, хотелось бы оказаться на более безопасной стороне. Джейк никогда бы не смог стать убийцей подобно ублюдкам из Легиона, но быть выжившим ему тоже не нравится…никому не нравится. Это естественно. По крайней мере, именно так он себе говорит. Мужской крик пронзает воздух. Джейк стоит уже на воротах, когда слышит следом и женский. Где Дуайт — он не знает. Тот пошел проверить. Не вернулся. По визгу сложно узнавать людей, пока те рвут глотку в панике агонии. Рука застывает на рычаге, так и не открыв ворота до конца. Он не хочет сбегать. Где другие выживающие — непонятно, где Майкл — непонятно, так что ему делать около костра? Жалеть себя в полном одиночестве? Но Джейк ведь не идиот-альтруист, чтобы бежать в одиночку с чем-то таким разбираться. Может, сегодня ему стоит сделать исключение. Может, Майкл Майерс его послушает. Он разворачивается, спешно, но по-своему осторожно шмыгая от ворот в сторону, откуда был слышен вопль. Когда он видит тело незнакомца, брошенное на земле бездыханным мешком, его начинает немного тошнить. Обычно другим людям можно помочь залатать даже самую мерзкую рану, а уже убитые тела забирает местное божество…видеть мертвого человека неприятно. Даже спустя столько времени. Его не покидает надежда на то, что он найдет живым хотя бы Дуайта. Стыд за собственное бездействие, за все мысли, что преследовали его беспокойную голову с момента последней их встречи, накрывают ледяной волной, пробирают мурашками по коже, и Джейк интуитивно резко оборачивается, ища взглядом Майкла за своей спиной. Он забредает в заросли кустов, но с каждой секундой, что он тратит на это, отходя от спасительных ворот, ему всё больше кажется, что слух сыграл с ним злую шутку и крик был все-таки того человека, чей труп он только что видел. Надо возвращаться. Джейк успевает сделать лишь два шага назад, стараясь лишний раз не шуметь, когда земля резко дёргается под ногами, ломается, расходится в стороны, и наливается красным золотом, сверкая мерзкими кровавыми жилами, обдаёт одновременно жаром и холодом, облегчением и страхом. Ворота кем-то открыты, и время теперь на исходе; если Джейк сейчас же не сбежит, его поглотит заживо земля, все жертвы его союзников будут напрасны, и он даже не оставит дурацкую запись в своём блокноте. Он срывается с места, забывая об осторожности, пытаясь успокоить себя тем, что Майкл всё равно к нему настроен сейчас неагрессивно. Торопится, бежит что есть сил, ведь дистанция не так уж и велика; на лице выступает холодный пот, ноги чуть заплетаются, подводят его единожды, когда он не справляется с дрожью расходящейся земли. Джейк выбегает к воротам, идеально ориентируется в местности — путь к спасению, выстланный нетронутой внутренней дорогою ворот, полностью свободен. И он бросается внутрь, повторяя себе лишь одно — нужно просто сбежать, не оборачиваясь. Но что-то невидимое его дёргает, перебивает дыхание и заставляет обернуться, останавливаясь. Взгляд пересекается с пустым взглядом из-под маски, и теперь Джейк вдруг не хочет уходить. Его не приводит в сознание даже очередной толчок земли, волна жара ласкает оголённую кожу лица, а сердце предательски заходится от волнения. Майкл стоит за разрушенной стеной сгнившей постройки, не пытаясь подойти поближе, и разум тут же волнует вопрос — что становится с убийцами, остающимися во время землетрясения? Они никогда не приближались к костру. Может, это запрещено правилами Её игры. И, может, Майклу тоже страшно, как каждому выжившему, которого тот собственноручно сегодня убил. Наказывают ли его тоже? Протыкают его шипы Сущности, сбивают почву из-под ног, подгоняют ли издевательски, заставляя продолжить погони и становиться с каждым разом всё лучше и лучше, безжалостнее, кровожаднее? Все убийцы цепляются за своё предназначение с зверским голодом, словно псины, которые боятся хозяйского ремня, скулящие и ожесточённые привитым им нравом, которого не смеют ослушаться. Но Майкл не такой; он отпускает Джейка. Какую цену он за это платит? Остаётся ли он наедине с рушащимся миром снов, если не выполняет свою задачу? Сбегает ли на время от кошмара, который они все разделяют, если меняет жизнь выживших на свою кратковременную свободу? Столько вопросов, на которые никто не ответит. Джейк мнётся. Зачем он обернулся? Он отрывается от земли, плетётся обратно, обречённый и будто бы обязанный. Он очень хочет записать всё о чём думает сейчас в свой дневник, но Майкл так рядом, и ответы на все вопросы находятся именно в нём. Близко. Джейк может сбежать и потом жалеть, а может рискнуть, и, возможно, выйти своеобразным победителем. Приоткрыть загадку единственной тайны, которая хоть немного будоражит его разум в этом месте. Он подходит очень осторожно, боясь удара, но его не следуает, даже когда он приближается к Майклу впритык. Взгляд, который он на того поднимает, настолько жалкий, что не хватает только слёз из-за напряжения для полного впечатления запуганного до смерти придурка, настолько же поражённого страхом, насколько и любопытством. Майкл делает такой плавный шаг, тихий и при этом быстрый, что застывшую в жилах кровь пронзает невольное восхищение — и Джейк думает об этом странном чувстве в животе слишком долго, не замечая, как его отрезают от ворот. Майкл не хочет пускать его обратно. Он не заносит нож, ничем это не выражает, но это всё равно читается в его осанке и наклоне головы. — Привет, — сухим, охрипшим и низким голосом здоровается Джейк, невольно пятясь. Если он побежит, то, может, ещё успеет добраться до костра. Майкл, наверное, сумеет его схватить прежде, но попытаться всегда возможность есть. Плечи у Тени широкие, но не настолько, чтобы загораживать собою все пути отступления. — Майкл… Его имя смакуется на кончике языке, имя архангела и имя его убийцы, простое, человеческое, как у всех людей. Некогда просто ребёнок, теперь Майкл возвышается над ним, смотрит глазами, пустыми, но тоже — человеческими. Может, именно узнав его имя Джейк потерял все ориентиры для дороги назад. Имена очеловечивают, снимают загадку и задают новые вопросы. Майкл Майерс. Человек без лица и без голоса, без возраста, а некогда ещё и без имени. Если поменялось одно, может поменяться и другое. Джейк тянет руку вверх, почему-то думающий, что ему всё разрешено, раз их интерес друг к другу такой взаимный. Спрашивает разрешение короткой паузой и получает бессловесный отказ, когда Майкл чуть отстраняется, ускользая от его пальцев, не давая даже чуть-чуть коснуться маски. И напирает снова — Джейк, послушно принимая поражение, отстраняется, не понимая, что его заводят в тупик. — Не разговариваешь потому что не хочешь или потому что не разрешено? — задаёт он вопрос в пустоту, не получая даже кивка. Почему-то кажется, что и не получит. Сердце бешено заходится, к маске всё ещё хочется потянуться, но тело слишком хорошо помнит смерть. — Знаешь, мы ведь собираемся у костра, разговариваем…я спрашивал у других. Они не помнят ничего такого же, что помню я. Статистика здесь не работает, память у всех перемешана, но я всё равно почему-то думаю, что твоё странное поведение касается только меня…и Лори. Джейк в жизни так долго не разговаривал с незнакомым человеком, но от Майкла хотелось получить реакцию. Тот замирает, тянется свободной рукой в карман — вынимает оттуда что-то в кулаке, разжав который демонстрирует скомканный и слипшийся от крови кусок блондинистых волос. Джейку сразу подступает тошнота к глотке — он живо представляет, как тот вырывает их со скальпом из головы Строуд, даже если её не было на этих испытаниях, и скорее всего они принадлежали, — как её там? — кажется, Кейт. Он не понимает, почему этот «ответ» на его слова его так отвращает и задевает лично, может, потому что это был первый ответ в принципе, который он когда-либо получал от Майкла, отличный от кивка головы. Джейк весь поджимается и вздрагивает, когда понимает, что упёрся спиной во что-то, а Майкл, зажавший его между двумя разрушенными стенами полуразрушенной постройки, продолжает тянуть этот разящий кровью клок волос. — Нет…спасибо, — выдавливает сквозь зубы Парк, когда ему в голову приходит догадка, что Майкл свой трофей ему таким образом предлагает взять. Может, он мог бы сделать из этого миленькую закладку, но отвращение берёт своё, отрезвляя. Джейк прижимается к стене, стараясь не думать о том, что его загнали в угол, а под ногами дрожит раскалённая и струящаяся нечистой энергией земля. Майкл убирает клок обратно. Джейк бы вздохнул с облегчением, но он вообще забыл, как дышать. От Майкла всего розит кровью, грязью, латексом…смертью. Он в целом напоминает смерть. Просто смерть. Обезличенную и жестокую, бессмысленную и такую простую, вселяющую этим весь свой страх безнадёжности и неизбежности, если бы не имя. Майкл…любопытный, тихий, изучающий. Человек. Слышать его размеренное дыхание так странно. Майкл чуть отстраняется, чтобы убрать нож в задний карман своего комбинезона, и тянется обеими руками к лицу Джейка, заставляя его тоже отпрянуть, но явно этим не смутившись. Касания его совсем не мягкие, болезненные, а Джейк в целом ненавидит, когда трогают его лицо. Подушечки огромных и обезображенных пальцев давят на щетинистые щеки, касаются даже его разреза глаз, тянут уголки век в стороны — Джейк фыркает, когда кожа неприятно натягивается, но при этом ему кажется это по-ребячески милым. Где он вырос? Как познакомился с Лори? Общается касаниями, но не даёт касаться в ответ. Майкл явно, явно болен на голову, и далеко не только из-за своей немоты, но Джейку неожиданно сильно хочется узнать его настоящий диагноз. Он презирает ярлыки, но иногда они полезны. Помогают понять и подсказывают, как себя вести и двигаться дальше, чтобы не провоцировать и успокаивать. Он щурится, пытаясь найти очертания глаз в разрезах маски, но собственные глаза всё-таки взмокают из-за грязи на чужих пальцах, замыливая зрение. — Всё…хватит, — вздыхает Джейк, но его не слушают. Пальцы продолжают хватать щёки, скулы, волосы, а под ногами снова вздрагивает земля. Майкл так усердно его изучает, что это даже лестно, если бы было не больно, а дорога под ними не задыхалась от жара. — Майкл, хватит. Пожалуйста. Стоп! Но он его не слышит — тянет за шарф, поддевает пальцами молнии, играется, как с найденной куклой, и держит крепко, не давая дёрнуться. У Джейка начинается паника уже из-за другого — он, кажется, ещё ни разу не видел, что случается с теми, кто остаётся в разрушающемся измерении. Он видел, как куски земли буквально левитируют в воздухе, как эхо их исчезновения доносится вслед за выжившими, что выпрыгивают из леса к костру, когда детский сад меняется обломками корабля на неизвестном спутнике в космосе — это всё ведь нереально, но насколько реально будет оставаться здесь, когда местное божество всё сотрёт? — Майкл, пожалуйста…лучше убей, — это нервный смешок, не всерьёз. Джейк не хочет умирать. А Майклу, кажется, не нравится, что его называют по имени в целом. Он даже не двигается, но прекращает свои действия, просто замирая и нависая над Джейком. Ему нужно всего секунд шесть, чтобы начать догадываться, что того этот расклад забавляет. — …Не надо. Кажется, эта идея Тени пришлась по вкусу. Земля начинает толкаться чаще, и Джейк бессильно толкается сам в чужую грудную клетку, но Майкл даже не дёргается. В нём, здоровом мужчине, не хватает для этого сил даже приблизительно; убийца и выживший, их динамика так понятна и проста, но Майкл его своими руками убивать не собирается, оставляя его подношением более жестокой и пугающей смерти, и от осознания этого внутри что-то переворачивается. Его ладонь снова накрывает лицо Парка, дёргает за волосы. Джейк даже не мычит от боли, и Майкл дёргает сильнее, словно добивается реакции, но Джейк стискивает зубы, чтобы не произвести ни звука. Смотрит забитым зверем, но держится. Майкла это явно не устраивает — в его руке почти тут же снова оказывается нож и лезвие заносится, молниеносно мелькая перед лицом, оставляя на лице вмятую царапину, пуская горячую кровь по щеке и ниже. Джейк жмурится, болевой шок не даёт до сих пор разжать челюсть, и он лишь тяжело вздыхает и выдыхает, шумно и глубоко, но упрямо не даёт Майклу никакой реакции. Тот только этого и добивается, а Джейк всё равно не жилец. Неожиданная злость захлёстывает его с головою. Это несправедливо и тупо. Пусть убьёт — может же. Нет, мучает, не даёт уйти, питается человеческим страхом, ведь для Майкла это всё всего-лишь шутки. Ему ничего не будет. Бессмертный, неприкосновенный каратель…и, оказывается, тот ещё мудак. Джейк хочет сказать что-то ещё, может, спровоцировать на новый удар ножом, но ему надо держать челюсти плотно сомкнутыми, чтобы не ныть из-за боли. Майкл стискивает его щёки, заставляет рану саднить, а кровь потечь ещё больше, давит пальцами специально так, чтобы усилить кровотечение. Джейк надламывает брови, кажется, крошит зубы об зубы, но выдерживает молчание, пока на его лице мешаются грязь, пот, слёзы и собственная кровь. Мерзко невероятно — но он научен не кричать, даже если на ноге сомкнуты зубцы капкана. Грубые пальцы Майкла ощущаются гораздо болезненнее любого железного капкана. Боль пульсирует в висках, а страх заполняет всю грудную клетку. Джейк начинает пытаться сопротивляться — не из здравого смысла, но из примитивного рефлекса выживания, и птицей бьётся в чужих руках, надеясь, что Тень допустит ошибку и он всё-таки выскользнет из столь ужасающих и желанных объятий, вырываясь наружу к спасительному костру. Он делает это всё так же гордо и молча, а еще абсолютно безуспешно. Всё вокруг наливается красным — земля расходится, ноги не держат, толчок землетрясения дёргает Джейка вниз, а Майкл продолжает его изучать, поворачивать голову, трепать одежду. Если какой-то части сознания это и кажется неожиданно приятным, то это чувство слишком слабо, чтобы пробиться сквозь отчаянье и оглушающий ужас момента. Смерть дышит в затылок, и с этим чувством смотреть в безжизненные прорези белой маски ещё более неприятно, чем раньше. Джейк хотел бы на последних силах потянуться к ней, но его что-то останавливает. Словно бы всё, что происходит сейчас, весь этот ритуал, все эти провокации и его неприкосновенность, это всё проявление не только интереса, но и некого доверия Майкла. И если Джейк его нарушит, залезая туда, куда ему запретили, он навсегда потеряет все свои привилегии и особенности для него. Он слишком боится остаться без них. Боится снова быть в Тумане полным одиночкой без смысла и цели, боится потерять свой ориентир, даже если единственное, что заставляет его двигаться дальше в этом месте, это призрачная надежда встретить Тень снова и узнать его получше. Насколько хорошо уже его знает сам Майкл, не умирающий, не теряющий свою память? Видимо, пока что тоже плохо — он ведь до сих пор пытается спровоцировать Джейка на реакцию каким-то порезом, глубоким, но таким несерьёзным. Куда потом зайдут его эксперименты? Стоит ли подыграть, чтобы его отпустили? Кинуть кость, избежав более болезненных и калечащих провокаций? Последняя мысль, хаотично находящая сознание Джейка, вдруг кажется спасительным кругом, за который он отчаянно хватается, и всё-таки расслабляет грудную клетку, выпуская сдерживаемый всё это время крик. Он лаем задыхается, хрипит — снова толкается, пытается вывернуться из чужой хватки, и ему это неожиданно удаётся, — Майкл его отпускает, но не успевает Джейк пробежать и два шага в полном замутнении рассудка, как земля под ногами даёт свой последний толчок и его резко подкидывает в воздух, а новый крик пронзает воздух, который сдержать бы ему уже не удалось при всём желании. Майкл безразлично склоняется рядом, смотря на Джейка пустым взглядом, раздираемого черными лапами Сущности, которая ломает все кости в его теле, выворачивая конечности под неестественными углами; Джейк мутным взглядом, не понимая уже себя от боли, успевает задержаться глазами на его белой маске вновь, выглядящей ещё более равнодушно, чем обычно, и это образ отпечатается у него в разуме надолго, когда он проснётся скоро в полном одиночестве у не греющего костра, — новый поворот щупальца ломает ему шею одним выверенным движением, и крик прерывается окончательно, когда тело Джейка уносят в пустоту. Майкл проводит его взглядом до последнего момента, исчезнет вглуби Тумана и сам — а Джейку не будет ничего, чтобы записать в дневник, кроме своих мыслей по поводу липкого ощущения внутри живота и нескольких зарисовок пустейших глазниц белой маски.