дым

      минхо курит. много и быстро — дым клубится почти что туманом. в белых сапожках на каблуке холодно, несмотря на меховую подкладку, потому что ну, знаете, на улице минус, а он в капронках и голубом тонком костюме снегурочки. благо хоть, что накинул сверху свой пухан, но тот не слишком-то длинный — жопа всё равно мёрзнет.       это смешно, наверное. когда вот так: он, взрослый парень, стоит посреди улицы под снегопадом, и перестукивает изредка каблуками, чтобы согреть замерзающие в капроне ноги. впрочем, а не похуй ли ему? деньги — это деньги; слова друзей «ну ты миленький, мы тебя накрасим, и никто нихуя не поймёт» — это всё ещё убедительный аргумент, чтобы заработать.       пацан напротив смешной. он пришёл, пошмыгал тут носом, попросил сигарету и вот уже пару минут стоит и щелкает зажигалкой впустую. минхо кажется, что тот не очень-то знает с какой точно стороны ему подкуривать, по правде говоря.       — фильтр там, где полосочка ближе к краю, — минхо выдаёт кривую ухмылку, ломано поднимая уголок губ. поиздеваться отчего-то и правда хочется. едва ли этот пацан заслужил, но… настроение дерьмовое, если что.       пацан вздрагивает, а потом смущенно улыбается. милый.       — я знаю. задумался просто, — и всё-таки подкуривает.       так и стоят: минхо, уже даже не переминающийся с ноги на ногу в попытках согреться в своём глупом костюме, и пацан в короткой куртке и в накинутом капюшоне от худака вместо шапки.       — я… это… — пацан смешно фыркает, прикусывая фильтр совершенно неуместно. наверное, обычно курит что-то тонкое и с кнопкой, а не «корсар», который в горло бьёт с вполне уверенной прямотой, — ты красивый, в общем.       вот так вот. в лоб. минхо замирает, часто глупенько моргая, и смотрит прямо в чужое лицо. пепел едва не осыпается прямо на голубую ткань костюма. и что это за хуйня такая?       а он смелый, на самом-то деле. так смело выкидывать такой комплимент кому-то, у кого тоже есть член, что-то из разряда «ебать я хуею с твоей безбашенности». ли даже чувствует лёгкий трепет. даром, что он тут на каблуках, в капронках и с нежными стрелками в уголках глаз — по лицу он ведь мог бы дать. никогда не угадаешь, как оно там.       — блять, — пацан шумно выдыхает, докуривая сигарету в пару затяжек, и заходится в страшнейшем кашле. задыхается, отплёвываясь от дыма и никотина, отшвыривает от себя окурок, и ругается под нос на корейском. минхо издаёт нервный смешок.       услышать родной язык, когда ты стоишь в ебаном голубеньком костюмчике девчонки из русских сказок, оставляя липкую красную помаду на фильтре при каждой затяжке — странно. минхо, наверное, нравится даже. жаль, что он уже и не помнит толком корейского, ведь практика ушла из его жизни вместе с родителями, что оставили его тут ещё подростком в раннем пубертате на попечение родственников. нахуй в россию вообще приперлись однажды?       — красивый, говоришь? — он делает финальную затяжку, оставляя особенно жирный отпечаток помады на фильтре, а затем выкидывает окурок в ту же сторону, куда улетел чужой, а потом берётся кончиками пальцев за желтоватую косичку, что, выныривая из-под кокошника, лежит на плече, и легонько её треплет, — охуенная наверное снегурочка с раскосыми глазами. канон канонов.       пацан выглядит уязвлённым; хмурится, вздыхает, сводит брови к переносице в умоляющем выражении, влажно шмыгает носом. смешной такой. минхо бы его укусил, ужас.       — красивый, — он кивает, забавно, словно болванчик. минхо чувствует, как сдавливает грудь — не то от рвущегося смеха, не то от досады, что его жизнь — странный театр абсурда. таким вот мальчикам в ней не место, даже если они весь абсурд делают гуще и непрогляднее.       минхо ему улыбается. тонко и неловко. дальше-то что? голова против воли откидывается назад, чтобы поглядеть на фонарь. кокошник слетает с головы вместе с той косичкой, падая в сугроб. похуй — ли даже не вздрагивает. пацан, судя по всему, тоже.       — странно, наверное, когда дети постарше кричат «ты не настоящая», да? дереалкой глушит потом? — в голосе неловкая улыбка, которую минхо, отчего-то, ярко представляет, даже не видя лица напротив.       вздор, они рядом постояли минут пятнадцать, а ему мозг уже взрезала чужая мимика.       — меня ей всегда глушит, на самом деле, — минхо всё-таки опускает голову, почти роняя её себе на грудь. он чувствует, как на его пушистую каштановую копну летят снежинки, тая там же. было бы, наверное, холодно, если бы он уже не замёрз; изо рта вырываются клубы пара.       краем глаза он улавливает как пацан в согласии кивает головой, видимо, говоря этим «да, жиза, тоже дереалкой постоянно разъёбываюсь, бро». минхо ощупывает пальцами кривые уродливые широкие шрамы на запястьях, уходит ниже, туда, где верхняя часть запястья переходит в ладонь, и щупает ожоги от сигарет. заземляет, вроде. по крайней мере, он надеется, что это сработает сейчас.       потому что, ну, блять, а как иначе? всё сейчас происходящее словно новый виток его больной головы, тут хлеще детишек с их неверием в сказку дереализацией захлёстывает.       — я джисон, — он снова мокро хлюпает носом, брякая слова так не к месту, как и весь диалог, но они, отчего-то, всё равно ложатся правильно и не кажутся минхо неподходящими. хорошенький, до безумия хорошенький, словно везде подходящий. минхо хотел бы такого подходящего себе, чтобы стало легче.       — а я работаю на детских утренниках, потому что мордашка смазливая и нет денег, — минхо жалко хмыкает, поднимая влажные глаза, и сталкивается не с состраданием на чужом лице, а с какой-то нежностью. он сильнее стискивает шрамы на запястьях, чтобы напомнить себе, что он в реальности. хотя кажется, что всё-таки нет, — но вообще я минхо.       — о, а мне дома скучно, — джисон ведёт неловко плечами, глядя на кирпичную кладку где-то за спиной минхо, — друг тут работает. ну, в садике. вот, позвал, типа забавно на утреннике будет, вся хуйня…       его голос под конец затихает и джисон подходит ближе, осторожно поднимая руку, чтобы перехватить запястье минхо. осторожно так, словно бабочку трогает, а не искарёженные запястья.       — помада сильно мажется?       — пиздец как, — минхо шмыгает носом, чувствуя, как мокнут уголки глаз, но улыбку совершенно дебильную сдержать не может — джисон в ответ улыбается тоже. красиво так, ярко. щекочет блестящими искрами и звездами в своих глазах, проходясь взглядом по лицу ли.       — ну и похуй. темно всё равно, — и приникает ближе, тут же прижимаясь губами к губам. минхо закрывает глаза, с выдохом тут же сдуваясь.       он делает шаг ближе, взрезая их шумное дыхание и влажные звуки движущихся губ стуком каблука, однако, они не отвлекаются. джисон осторожно вжимает в себя чужое тело, убирая руку с запястья на талию, а пальцами второй вплетается в пушистые пряди на затылке, перебирая те, что покороче.       минхо с кошачьей жадностью слизывает с чужих губ мятную гигиеничку, в отместку мажа остатками своей красной помады. он скулит, хватаясь за плечи джисона, и лижет открытый рот. марает в красном всё, чего губами касается — и чужие губы, и кожу рядом. наверное, будет красиво.       джисон сползает рукой от пушистых волос к шее, слегка сжимает, заставляя минхо шумно дышать прямо в поцелуй. господи, как же ведёт: язык джисона, кажется, не оставляет во рту ни одного неисследованного места. мягко толкается, дразня минхо, влажно ведёт по губам. он ещё шумнее, чем прежде, шмыгает носом; громко причмокивает губами, оставляя слюну, делая всё до безобразия мокрым — и они оба точно будут мучаться с обветренными губами после поцелуев на морозе.       они медленно отстраняются. минхо оценивает художество, оставленное своими губами — рот джисона красный от помады и изгибается в нежной, но слегка пьяной улыбке. многообещающе и красиво. ли заглядывается. наверное, он сам выглядит ещё хуже.       — покажешь, где живёшь?       минхо кривит губы, слыша вопрос.       — на чай хочешь зайти?       джисон смеётся, мотая головой, и подушечками пальцев ласкает кривые широкие шрамы чужих запястий.       — проводить хочу, минхо-я, не ебаться. а там как захочешь. я улун пить люблю.       минхо снова закидывает голову назад, мимолетно припоминая, что надо вытащить свалившийся недавно кокошник из сугроба. фонарь игриво подмигивает ему, как и блестящие сквозь дыру в плотных облаках звёзды. может, и правда он в странном абсурде живет? ему нравится, даже если так.       — пойдём. я тоже улун люблю.