Тепло для одиночеств

      Итак, Киригири снова была одна. Не то, чтобы она к этому не привыкла, но пора было признаться самой себе, что она чувствует себя немного одиноко.       Сестра звала её к себе, но Кёко не хотела портить праздничную идиллию семьи Сайхара своим присутствием. Старшая сестра была весёлой и живой. Её воспитывал отец, с которым та до сих пор поддерживала отношения. А Кёко была холодной. Внешнее безразличие, с которым она жила с самого детства, и которому научил её дедушка Фухито, отпугивало других людей. Возможно, повзрослев, она и поняла, что получала гораздо меньше любви и ласки, чем её сверстники, и не всё, чему учил её дед, Кёко нравилось, но она привыкла жить так.       Да, возможно ей действительно было одиноко, но она была первоклассным детективом, который мог, отринув эмоции, решать даже самые сложные дела, сохраняя нейтралитет и оправдывая свою фамилию — Киригири.       С этими мыслями Кёко вышла из своей одинокой квартиры, заперев её на ключ, и пошла прогуляться в парк, находившийся недалеко от её дома, чтобы попытаться избавиться от мыслей, которые мешали спокойно жить и выполнять свою работу.       Город был украшен к Новому году, а в парке ещё и некоторые деревья были обмотаны мерцающими гирляндами. Снег, так кстати выпавший несколько дней назад, хрустел под подошвами сапог. Людей было уже не так много: приближалась полночь, все отмечали по домам со своими родными и друзьями.       Мысли снова утекли в русло сестринской семьи. Когда-то Кёко считала сестру предательницей, как и отца, потому что так ей говорил дед, но сейчас она была рада за неё, и за то, что она нашла любящего мужа и создала семью, а не последовала кодексу семьи Киригири. Сестра была определённо счастливее её самой.       Сын супругов Сайхара — Шуичи, был очаровательным и любознательным ребёнком, правда, немного застенчивым. Маленький Шуичи по какой-то причине Кёко обожал. Он говорил Киригири, что хочет стать таким же великим детективом, как и она, а та пыталась спрятать удовольствие и умиление от невинной похвалы за привычным безразличием. Возможно, она смягчилась с годами, а, может, маленький Сайхара был чересчур проницательным. Кёко надеялась, что Шуичи понравится детективная игра, которую она выбирала ему в подарок.       Киригири своим обычным быстрым шагом уже подходила к центру парка, где была украшена к празднику большая ёлка. Здесь было несколько групп людей, запоздало начинающих собираться, чтобы успеть к новогоднему застолью, но взгляд Киригири упал на ребёнка, сидящего рядом с ёлкой. Он разглядывал её завороженно, но в то же время будто бы не видел.       Она решила подойти.       — Ты чего тут сидишь, — обратилась она к нему тихо.       Мальчишка чуть не подпрыгнул от неожиданности.       — А почему не могу? — огрызнулся он с натянутой улыбкой.       Сейчас Кёко смогла разглядеть его получше: ещё совсем маленький, лет пять на вид, чёрные растрёпанные волосы, вылезающие из-под не особо тёплой шапки, тонкая куртка, слишком дерзкая для такого маленького и нахохлившегося, как замёрзшая птичка, существа улыбка и пронзительный взгляд фиолетовых глаз.       — Можешь, конечно, но я не думаю, что ты хочешь сидеть здесь и замерзать, — как обычно строго сказала она. И только уже после подумала, что, возможно, следовало быть помягче с этим ребёнком, сидящим здесь явно не от хорошей жизни.       — А вы что мне предлагаете? — вдруг хнычаще протянул мальчик. — Я не пойду домой, я обиделся, что мне не дают подарок! — по его лицу потекли слёзы, а Киригири удивилась тому, что такой маленький ребёнок лгал, к тому же ещё и неплохо притворялся. Что удивительно, без всякой на то цели.       — Ты сбежал из приюта? — это была догадка, которая тут же подтвердилась.       — Откуда вы узнали? — насторожился мальчик.       — Твой взгляд говорит об этом.       Ребёнок удивлённо уставился на неё.       Кёко присела рядом на корточки. Ёлка и вправду была очень красивой, а с такого ракурса казалась ещё выше. Основным её украшением была мишура и гирлянды, мигающие разными цветами. Красиво, но ёлка на главной площади была гораздо лучше.       — А вы почему здесь, — спросил мальчишка, и пришло время Кёко удивляться.       — А почему бы мне здесь не быть? Я взрослый человек, и могу ходить по городу в ночное время.       — Вы уходите от ответа, я уверен, — беглец усмехнулся. — Если кто-то совершенно один в новогоднюю ночь, вероятно, его никто не любит.       — Ты же в курсе, что это был камень и в твой огород?       — О, да! — мальчик потянулся, разминаясь, и встал со снега. — Но на самом деле мне никто не нужен! — сказал беззаботно он, покачиваясь с пятки на носок. — Любовь — это просто бред, придуманный сентиментальными людьми.       — Правда?       Мальчик весь дрожал от холода, но пытался держаться уверенно. Не то, чтобы у Киригири было много опыта общения с детьми. Только с некоторыми ей приходилось общаться по работе во время расследований, а с Шуичи она виделась не так часто.       Этого мальчика нельзя было оставлять здесь, на улице. Даже если он пытался выглядеть круто и независимо, он всё ещё был ребёнком. К тому же, судя по всему, сбежавшим из приюта.       — Куда пойдёшь?       — Куда глаза глядят, — последовал ответ. — Рано или поздно я найду самого Одзи-сана, ведь в эту новогоднюю ночь мне суждено выполнить миссию чрезвычайной важности!       — Но почему тогда Одзи-сан не может забрать тебя из приюта, чтобы ты не мёрз на улице?       — Всё просто, — мальчик выкинул свою маленькую детскую ручку указательным пальцем вверх. — Он точно не хотел бы, чтобы другие дети завидовали моей значимости.       — А что, если я скажу, что я и есть Одзи-сан, который пришёл тебя забрать?       — Глупости, — насупился мальчик, — вы совсем на него не похожи.       — Думаешь, Одзи-сан не обладает магией обращения. Похоже ты не избранный, раз видишь меня просто обычной женщиной, — усмехнулась Киригири. Странно было признавать, но эта глупая перепалка приносила ей удовольствие.       — Ты не можешь быть Одзи-саном. Я только что сам выдумал эту историю, — похоже, мальчику было всё равно, что он только что признался в своей лжи.       — Да, ты выдумал ту историю, но я всё равно настоящий Одзи-сан, — Киригири откинула волосы лёгким движением руки назад.       Ребёнок окинул её странным скептичным взглядом с головы до ног.       — Я не верю в подобную чушь, и в Одзи-сана тоже, мне не два года.       — Я не уверена, что дети в два года верят в Одзи-сана.       — Похоже у вас нет детей, мисс.       Этот ребёнок ещё и язвить успевал. Кёко пришлось собраться. Она отвлеклась и отклонилась от первоначального замысла.       — Хорошо, ты меня раскусил, — Кёко сдвинулась с места, ненавязчиво приглашая мальчишку последовать за ней. — Я Кёко Киригири, а тебя как тебя зовут?       — Кокичи, — похоже, мальчик ушёл куда-то в себя и выпалил имя на автомате.       — Хорошо, Кокичи. Не только я увиливаю от ответов, ты тоже так и не ответил серьёзно, что собираешься делать дальше.       Кокичи растерянно уставился под ноги. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, однако на вопрос он так и не ответил. Видимо, Кокичи сам не знал, как на него отвечать.       — Куда мы идём? — выпалил наконец он.       — Мы? Я иду к себе домой. А ты… — она смерила его строгим, но не слишком, как она надеялась, взглядом. — Ты можешь пойти со мной, если, конечно, хочешь.       — Детям нельзя никуда ходить с незнакомцами, — заявил Кокичи, как по учебнику.       — Но ты идёшь прямо сейчас.       Кокичи выпал в осадок. Он повернув голову на бок, выглядя при этом очень забавно, хотя его взгляд казался пустым (пустой взгляд — глубокая задумчивость?), а потом неожиданно разразился громкими рыданиями.       — А-а-а! Это какие-то психологические трюки! Вы заманиваете меня в ловушку! Я знаю, что незнакомые взрослые делают с детьми! Вы продадите моё тело! Целиком или по частям!       Кёко глубоко вздохнула.       — Ты предпочтёшь замёрзнуть здесь?       — Нет, — надулся он, тут же прекращая плакать и скрещивая руки на груди. Он нехотя пошёл рядом с Киригири, часто перебирая ногами, пытаясь от неё не отстать.

❆·❆·❆

      — Мы можем попросить соседей, чтобы они заглянули завтра и проверили, ничего ли с тобой не случилось, — предложила Кёко всё ещё насупившемуся мальчику, отпирая дверь квартиры.       — Откуда я знаю, может, вы в сговоре.       — Выбери любую дверь наугад.       — В любом случае, они будут не рады, что мы прервали их праздник, — Кокичи немного наклонил голову, и Кёко впервые услышала нотки грусти в его голосе.       Она открыла дверь, пропуская Кокичи вперёд.       — Первым делом иди в ванную, набери горячую ванну. Ты умеешь это делать? — спросила Кёко, начиная расстёгивать пальто. — Я принесу сменную одежду. Твоя, наверное вся промокла.       — Я умею, — кивнул Кокичи и, разувшись и стянув куртку, ушёл в глубь квартиры в указанном женщиной направлении.       Кёко быстро нашла одежду Шуичи, которая хранилась у неё на случай его приезда, и постучала в дверь ванной, которая оказалась заперта.       Через несколько секунд щёлкнул замок, и из-за небольшой щели вытянулась рука, схватив одежду. Скоро снова прозвучал щелчок замка.       Кёко направилась на кухню, чтобы заварить чай и приготовить что-нибудь. Она умела готовить, но предпочитала делать это как можно реже, отдавая себя более важным делам, таким, как её работа.       Она поставила рис готовиться в рисоварке и стала ждать.       — Откуда у вас детская одежда? Вы разве не живёте одна? — Кокичи выглянул из-за угла. На самом деле из-за угла виднелась лишь его голова.       — У меня есть племянник, — коротко объяснила Кёко, пока этот осторожный ребёнок не начал подозревать её ещё больше и не запаниковал.       Кокичи вышел из-за угла, всё ещё сохраняя осторожность, и подошёл к столу, залезая на один из стульев. Одежда Шуичи была ему немного велика.       Киригири вручила ему ещё и тёплую кофту, которую Кокичи поспешил на себя натянуть. Но Кёко успела заметить синяки на его теле.       Здесь мальчик вёл себя более скованно, чем на улице. Возможно из-за того, что они больше не находились на нейтральной территории. Кёко не знала, как успокаивать людей, а тем более детей, но она чувствовала, как этот ребёнок нуждается в чьей-то поддержке. Сердце от чего-то защемило.       — Сейчас приготовится рис, и я сделаю тамагояки, — сказала она передавая Кокичи кружку с только что заваренным чаем.       — А что это? — неловко спросил Кокичи, принимая кружку и отпивая горячий чай.       Взгляд мальчика был направлен на её руки. Киригири совсем забыла про шрамы от ожогов. Она привыкла не носить перчатки дома. Кёко надеялась, что волнение и замешательство не отразились на её лице.       — Память о старой ошибке.       Кокичи отвёл взгляд.       — Можно спросить? — как можно более мягко и осторожно поинтересовалась Кёко. — Почему ты сбежал из приюта?       Кокичи нахмурился.       — Там скучно.       Повисло молчание.       Неожиданно Кокичи вскинул голову. В его глазах читался искренний испуг.       — Вы же не отправите меня обратно, да?       Кёко растерялась на секунду, но быстро собралась.       — Нет. Раз ты сбежал и не хочешь возвращаться, значит, у тебя есть на то причины.       Кокичи сильнее сжал кружку в руках. Он выглядел таким беззащитным и несчастным, насторожившимся зверьком, ожидающим удара. Его избивали в приюте, это было ясно по синякам. Взрослые или дети? Надо ли ей было влезть и разобраться в этом деле? Она чувствовала, что уже не могла быть нейтральной в этом вопросе. Это пробуждало в ней тревожность.       Но Кокичи нужна была помощь прямо сейчас.       — Я не собираюсь тебя осуждать, — Кёко услышала эмоции в своих же собственных словах. Пытаться выразить чувства, не лгать себе и всем, оставаясь безразличной — всё это чувствовалось странно. — На самом деле, я просто одинокий человек, повёрнутый на своей работе.       Мальчик наблюдал за ней, ловя каждое слово.       — Я работаю детективом. Мой дедушка учил меня оставаться нейтральной, чтобы находить истину, но сейчас… — она запнулась, — я просто хочу тебе помочь.       Кокичи пристально смотрел на неё с сомнением и какой-то несмелой надеждой.       — На самом деле, я сама не знаю, что делать. По правилам, я должна вернуть тебя в приют, но я не хочу этого делать, — Кёко посмотрела ему в глаза. — Как-то так.       Кокичи приоткрыл рот и тут же закрыл. Он хотел заговорить, но передумал. Когда Кёко уже не надеялась услышать от него ответное откровение, Кокичи выпалил:       — Я не хочу в детский дом, потому что там ужасно!       Он вздрогнул из-за своего же громкого голоса, но продолжил.       — Все дети ужасны. Они либо издеваются, либо смотрят, — Кокичи злился, сжимая кулаки на коленях под столом. Он был весь напряжён. — Они издеваются надо мной! — крикнул он. — Они бьют меня, когда я лгу, бьют, когда говорю правду, бьют за то, что не признаю их авторитет, издеваются, когда пытаюсь отвечать! — Кокичи трясло. Он кричал, пытаясь закрыть руками голову и спрятаться. — А взрослые, — он всхлипнул. — Им просто всё равно. Клянусь, они тоже ненавидят меня, считают странным. — Кокичи плакал. На этот раз по-настоящему. И Кёко поняла — возможно, это единственный момент в его жизни, когда он кому-то показывал свои настоящие эмоции, единственный, когда жаловался на что-то другому человеку. — Все ненавидят меня, когда я говорю правду, все ненавидят меня, когда я лгу! Что?! Что я должен делать?! — Кокичи пытался стереть с лица слёзы. Он злился на себя за подобное проявление чувств. Могла ли Кёко что-то для него сделать?       — Можно, возьму тебя за руку? — тихо попросила она, протянув ему свою, покрытую старыми ожогами, ладонь.       Кокичи хлюпнул носом. В его глазах блестели слёзы. Он был удивлён и напуган. Киригири не прикоснулась к нему, пока Кокичи не дотронулся до ее руки, совсем несмело, но затем крепко вцепился в неё своей маленькой ладошкой.       Она продолжала так же неловко стоять, наклонившись ближе Кокичи, пока тот сжимал своими ручками её ладонь. Стояла до тех пор, пока их не прервал звук оповещения об окончании работы рисоварки.       Кокичи отпустил её руку, и Кёко пошла доставать рис. Часть она отложила на тарелку и придвинула её к Кокичи, а остальное оставила для тамогояки.       — Включить что-нибудь новогоднее по телевизору, а то у меня тут ничего не украшено, совсем новогоднего настроения нет.       Кокичи вышел из своего задумчивого состояния и кивнул, вытирая глаза, пытаясь избавиться от неприятного ощущения высохших слёз.       Он улыбнулся, впервые с того момента, как они зашли к Кёко домой, и протянул:       — Не отмечаете Новый год?       — Не отмечаю.       — Буу! Даже в приюте на новый год ставят ёлку и раздают конфеты, — Кокичи поболтал ногами и посмотрел на экран висящего в углу телевизора, на котором транслировалась какая-то передача. Он взял палочки и стал нетерпеливо есть рис.       Кёко почувствовала, что улыбается, и попыталась спрятать улыбку за ладонью. Но Кокичи даже не обратил внимания. Он был слишком увлечён едой и передачей.       Кёко не знала, что будет дальше, но чувствовала, что уже не сможет стать безразличной к этому ребёнку. Надо было придумать, что делать с приютом. Могла ли она пойти на такой серьёзный шаг, как усыновление, при этом не имея ни толики нормального опыта даже в отношениях с родственниками? Чего хотел сам Кокичи? Ответы на эти вопросы ей ещё предстояло выяснить. Но сейчас, она чувствовала, что оттаяла гораздо сильнее, чем раньше, и ей стало немного теплее в этот одинокий для неё праздник.       Она ещё раз взглянула на Кокичи, который уже доедал рис с тарелки, и отвернулась к плите, чтобы сделать им тамагояки.