Голос

— Ты был хорошим солдатом, Хардкейс? Хардкейс встает и оглядывается, ища источник странного голоса, но вокруг лишь черная пустота. Тело ощущается странно; не болит от постоянных тренировок, как обычно, не изуродовано в бою. Он полностью в броне и не знает даже, если ли под ней он сам. — Что значит «был»? — в своей манере, с усмешкой отвечает он. Конечно, он понимал, на что идет, взрывая вражескую базу вручную и спасая Джесси и Файвса. «Мое тело, наверное, разорвало в клочья,» — зловещая мысль пронеслась в голове, отдаваясь в блаженной тишине вокруг. — Бесконечная миссия, но конец всех страданий…разве ты не помнишь? Что ж, раз с ним говорят, значит, можно поторговаться. Умирать он почему-то не хотел, хотя всю жизнь думал, что ему будет все равно. Так некстати вспомнились мягкие кудряшки Тапа, его улыбка, робкие и тайные взгляды, краснеющие щеки. — Прости, но у меня есть свое задание, и оно вполне осязаемое и конечное! Голос притих. Задумался? Может, такого и не было раньше? Может, все солдаты, попадающие сюда, хотели умереть? — Но разве ты не хочешь быть свободным? Свобода…такое странное слово для Хардкейса, выросшего в неволе. Но что-то подсказывало, что он еще может все изменить. Прикосновения украдкой, мягкая, смуглая кожа… Почему все это приходит на ум именно сейчас? — Хочу. Но умерев, я ничего не изменю. А так — у меня будет хотя бы шанс! Мне есть, что терять. Нет, вероятно, до него никто не спорил с загадочным голосом. Пухлые, аккуратные губы, татуировка в виде слезинки. Вернуться и прикоснуться — все, чего он хочет сейчас. Хотя бы увидеть, увидеть Тапа! — Хорошо. Но учти — ты можешь и пожалеть. Жизнь полна лишений. Пол — если это было полом — уходит из-под ног, все крутится, Хардкейс чувствует, что падает, резко зажмуривает, а потом снова открывает глаза, и… Выныривает. Ничего не видно — только пятна. На шею что-то давит, горло сильно болит, но Хардкейс только радуется вновь пришедшим ощущениям. Собирает силу в кулак и очухивается полностью, наконец стряхивая дымку перед глазами. Он в больнице. Судя по сигналам нервных окончаний, не повреждено ничего, кроме того самого горла, туго обмотанного повязкой. На кровати рядом с ним сидит Тап. Он улыбается, но глаза явно заплаканы. Хардкейс хочет сказать что-нибудь ободряющее, но понимает, что не может. В любое другое время он испугался этому и удивился бы, но сейчас важнее показать Тапу, что с ним все в порядке, поэтому он протягивает руку и легонько хлопает его по плечу. Тап улыбается и гладит его пальцы, а потом — совершенно неожиданно — вдруг начинает плакать, и плакать навзрыд. Хардкейс теряется и принимает полусидящее положение, притягивая юношу к себе. Тот бормочет, невнятно и неразборчиво, но все же слышны обрывки фраз: — Теперь ты понимаешь, почему я не хотел, чтобы вы с Файвсом и Джесси уходили…это было так опасно…я чуть не лишился тебя… Хардкейс пытается сказать, что он здесь, что все будет хорошо и он его больше никогда не оставит, но снова натыкается на проблему с горлом и вздрагивает. Тап будто понимает его, поднимает голову с его изрядно промокшей груди и дрожащим голосом отвечает: — Ты потерял голосовые связки…больше никогда не сможешь говорить. Хардкейс думает, что это отстойно. Не потому, что он больше не сможет нормально общаться, а потому, что так и не сказал человеку напротив три заветных слова. Опускает глаза, но потом быстро находится и показывает пальцами сердечко, широко улыбаясь. Он не может сказать Тапу, как любит его. Но зато может показать.