Да, слушайте совета Скрипача, как следует стреляться сгоряча: не в голову, а около плеча! Живите только плача и крича! На блюдечке я сердце понесу и где-нибудь оставлю во дворе. Друзья, ах, догадайтесь по лицу, что сердца не отыщется в дыре, проделанной на розовой груди, и только патефоны впереди, и только струны-струны, провода, и только в горле красная вода.
* * *
Вернувшись из армии по весне девяносто первого года, не в союз знакомых с детства советских социалистических республик, а в неизведанную российскую федерацию, Князь чёрным образом затосковал. Последние месяцы в переполненной казарме ночей не досыпал, ворочался, как блин на сковороде до самого дембеля, с непередаваемым восторгом представлял под Марш прощания Славянки, что подошла к концу томительная служба, сейчас-то он заживёт на полную катушку! Гулять будет за те два года, что утюжил провонявшие клопами казематы, пиво польётся рекой, а на деле вернулся, скинул баул под порог и завертелось. Товарищи, все как один, остепенились, скоропостижно женившись на дамах, что раньше были им подругами, и стали строить новые ячейки общества. К ним вопросов никаких. Брак Андрей уважал, но тока чтобы без возврата. К друганам вопросов нет, но и на спонтанную пьянку их нынче не позвать в день гранёного стакана. Подружка же Андрея, Анька, своего солдатика не дождалась и пошла во все тяжкие, избрав шальную переменчивую судьбу манекенщицы местного разлива. Раскатывать на мерине с бандитского вида парнями в кожаных куртках и золотыми цепями с палец веселее, чем садиться за кассу в универсам недалеко от дома. Сначала уязвлённый Андрей подумывал пойти и расквасить морду новому приблатнённому кавалеру Аньки, но потом сник и передумал. Не зассал, а прикинул наперёд, что в худшем случае, отделанного местной братвой, его потом не соскребут с земли. Два года от звонка до звонка он не для того в нарядах чистил картошку ложкой, и рисовал голые сиськи всем желающим, потому что единственный имел представление о том, как держать карандаш в руках. В общем, не для того он применял чудеса хвалёной смекалки и находчивости, чтобы безвестно помереть от рук распоясавшейся преступности. С киданием перчатки решено было повременить до лучших времён, а после ситуация забылась. Горевал Князь недолго. Открыл кордон на любовном фронте и импотентом не остался. Иметь виды на двух сторонах продуктивно, но Князь был солидарен с девчонками: мужики — козлы! До осени он успешно перебивался подработками по мелочи и жил припеваючи, потом стало худо. Накрыла волна сокращений, затронувшая и его семью. Сидеть на шее Андрей не воспитан: через знакомых быстро нашёл, куда вписаться, чтобы не смущать родителей прожиганием времени и не горевать о не складывающихся отношениях. Далековато от родного Купчино, где Князя в лицо знала каждая собака, нашёлся объект под реставрацию — старая филармония, постепенно приходящая в упадок. Андрей выяснил, что здание хотят выкупить под ликёроводочный завод, но персонал филармонии объявил чуть ли не забастовку, вступившись за родные пенаты. Не время сейчас развивать алкопромышленность, когда вся страна тотально бухает и спивается от безработицы. Вопрос о выкупе стоял болезненно остро и не разрешался. Да и плевать было Князю, где белить и штукатурить, лишь бы платили не шпателями и засушенными в колотушки кистями. Оказалось, что в здании одна из несущих стен со старым замысловатым орнаментом потеряла всякую внешнюю презентабельность после того, как изжившая своё кровля протекла из-за сильной грозы. Но там и без грозы было где разойтись: глазурь штукатурки отколупалась, цвет, из благородного оттенка бедра испуганной нимфы превратился в не такой благородный цвет ляжки испуганной Машки и Андрей на свой страх и риск решил попробовать. Не чувствовал он за собой права воротить нос. Опыт у него к тому моменту имелся, а опаска запороть — нет. Куда ещё хлеще?.. Хуже точно не будет. Князь — штукатур-маляр по специальности, между прочим. И плевать, что самого низшего разряда, с двенадцатью двойками в аттестате. На метро до «объекта» добираться было часа по два ежедневно, поэтому он поселился в коммуналке с тараканами и соседями торчками почти забесплатно и неподалёку. Родители всучили мешок картошки, толстый шмат сала, благословили на первое время, а дальше Андрей решил справляться сам. Выбор был таков: либо лохов трясти по подворотням, либо зарабатывать на жизнь честным трудом. Князь выбрал второе, что уже могло считаться достаточным поводом для гордости в современных реалиях. Когда он пришёл в филармонию, в большой концертный зал, то поразился масштабу. Александр Анатольевич, кинувший клич о помощи, почесал репу и на вопрос, почему бы не вызвать бригаду, скупо пожал плечами и честно ответил, что денег нету. Финансирование революционерам урезали в край, тем более, с Андреем всё это не официально, никто с ним трудовой договор заключать не будет, словно Князь гастарбайтер без прописки и документов. Андрей вздохнул, ощущая душок возможного наебалова, но всё же пожал крепкую жилистую руку Александру Анатольевичу. Оговорив принципиально важный момент с А.А. Щиголевым, что деньги гражданину А.С. Князеву лучше выдавать частями, а не всей суммой в самом конце — на том и сошлись. Князь готов был приняться за работу сразу. Александр очень обрадовался, и впервые за всё это время на его узком смуглом лице проскочила улыбка. В зале были свалены груды строительной плёнки. Чтобы показать своё серьёзное намерение, Князь накинул на прилегающие к стене кресла плёнку, кое-как растянул её, и искренне порадовался уже установленным лесам. Кто-то, видимо, пытался начать работу, судя по слою новой свеженькой штукатурки, но бросил в самом начале. Оно и видно, всё тяп-ляп. В первый день Князь приглядывался, оценивал масштабы предстоящей пахоты, малодушно рассуждал, что пока не поздно свалить… но разум победил, он остался, решив завтра задержаться допоздна. Надо будет прихватить перекусить, а пока Андрей пошёл к завхозу, выкатывать список необходимых материалов и инструментов. По щучьему веленью стена не спешила белеть, как вражеский флаг при стремительном отступлении противника. Наглость — второе счастье. Преодолев естественное сопротивление зажидившегося персонала, Андрей стребовал шпатели разных мастей и сырьё. Для них и старается, ёпэрэсэтэ, не съест же он эту штукатурку, в карман себе не положит! Всё в ход пустит, сделает по красоте. Как и задумывалось, Андрей проторчал в этом зале целый день, но продвинулся мало. С орнаментом Князь намучился — приходилось на бум-лазарь заполнять недостачи намешанным впопыхах раствором и уповать на то, что издали огрехов заметно не будет. А уж когда он это всё дело красочкой замажет — станет совсем комильфо. В здании не было музыкантов и артистов, зато ошивались другие работники. К вечеру бестиарий пополнился: ко всей братии присовокупились уборщицы и сторожа. Они лишь изредка заглядывали, проконтролировать, как идёт работа. Андрей махал со своей верхотуры уделанным шпателем и отвечал, что всё пучком. Ближе к ночи, когда зажгли свет, Андрей решил сделать перерыв. Работал он в застиранной тельняшке, которую было не жалко, в пилотке, сикось-накось свёрнутой из газеты, и совершенно босой. Фартука не нашлось. Он уселся, свесив ноги с лесов, начал разворачивать завёрнутые в фольгу яйца вкрутую, когда двери — несуразно маленькие в сравнении с высотой потолков — отворились и в зал вошёл человек. Князь думал, его начнут выдворять, время-то позднее, заработался, но всё оказалось совсем не так. Человек нёс в руках чехол со скрипкой, и очень странным показался Андрею его крадущийся неслышный шаг. Незнакомец не обратил никакого внимания на Князя, будто его тут и не было вовсе. Так, пустое место. Остановился у первого ряда партера. Ласково огладил тёмный чехол, открыл его и взял в руки скрипку. Тут Князь заподозрил неладное, но пока не понял, что именно. Скрипач поднялся на сцену, пробежавшись пальцами по её краю. Всё это походило на сакральный ритуал и Андрей почувствовал себя лишним, как будто подглядывал в окна переодевающихся соседок. Мужчина был полностью одет, но что-то интимное крылось в его умиротворённом безмолвии, а потом запела скрипка в его руках и Князь, позабыв про ужин, приготовленный с утра, отложил кулёк и подался вперёд. Никогда раньше он не видел, как играют классические скрипачи. Движения скорые, птичьи, ломанные. Запачканные сединой вьющиеся волосы закрывали лицо, мешая разглядеть выражение застывшее на нём, но Андрей знал, что там не самолюбивый восторг, а сосредоточение: плотно сомкнутые губы, вертикальная морщинка меж бровей, прикрытые глаза. Мелодия неслась с восходящими потоками, переливалась перламутром, как чешуя рыбы в особенно солнечный день и Андрей не мог не поразиться мастерству, с каким скрипач извлекал тонкие звуки, складывающиеся в мелодию. Неужели выступления возобновляют и в филармонии вновь поселится музыка?.. Неужели так виртуозно, с полной отдачей, можно играть для пустующего зала?.. Себя Андрей к зрителям не причислял. Он — сторонний наблюдатель в глубокой тени, он не растворился в музыке, а восхищался игрой человека. В разгар выступления, в пике нарастающего звучания, Князь откинулся назад и по неосторожности сшиб рукой ополовиненное ведро со штукатуркой. Князь в панике попробовал его удержать, но не вышло. Ведро полетело вниз, по залу прокатился грохот: всё содержимое лепёшкой выплеснулось на паркет, который Андрей не сообразил затянуть плёнкой, хоть сиденья уберёг. Скрипач дёрнулся: скрипка взвыла от испуга своего маэстро и мужчина отшатнулся, сражённый будто выстрелом. Таким он сделался бледным и безоружным, словно раненный. Князь ощутил свою вину и принялся торопливо, со стоном дерева спускаться, будто мартышка. — Кто здесь?! — у скрипача обнаружился мелодичный бархатный голос, который дрожал и хлипко переламывался в середине по дурости Андрея. Князь к тому моменту уже оказался на полу и поспешил к музыканту, но внезапно замер, не в состоянии вымолвить ни слова. Оказалось, что мужчина был совершенно слеп. Князь это понял даже не по бельмам на месте, где должны быть чёрные пуговички зрачков, а по скованной плавности, пружинистому шагу, будто прощупывающему землю. Никогда прежде ему не доводилось говорить со слепыми, и потому Андрею сделалось не по себе. Мелким шкетом, мать всегда строго одёргивала его, стоило засмотреться на чужое уродство — сынок, некрасиво так на дядю смотреть! — а оторваться он всё равно не мог. Настырное детское любопытство распирало изнутри, заставляя не прятать взгляд, в отличие от взрослых. — Извините, я не хотел вас пугать, — со всей искренностью сказал Андрей, останавливаясь в нескольких шагах от мужчины. Всё это время он смотрел прямо на него затуманенными, но изначально пронзительно карими глазами. Смотрел, но не видел. — Ты кто? — спросил мужчина тихим и глухим от долгого молчания голосом. Его губы, светлые, но полные, неохотно расклеились, он быстро смахнул сухость, пробежавшись по ним языком. — Реставратор, у вас тут штукатурка отслаивается, и так, по мелочи. — Андрей скосил глаза на безобразие за спиной. Стена всё ещё требовала реанимации. С другой стороны, скрипач не увидит этой разрухи… неуёмный оптимист внутри Князя пытался снизить накал. Получалось скверно. И они замолчали, мужчина, нервничая и прислушиваясь, бегал чуткими пальцами по грифу и струнам скрипки, а Князь его рассматривал. Подмечая простуженный голос и тёплый свитер под самое горло — осень выдалась на зависть кусачая. — Классно играете, это Паганини? — наобум лупит Андрей, не имея представления о том, что самозабвенно исполнял скрипач, пока он не выдал себя. — Сен-Санс, Интродукция, — ответил он, и Князь было открыл рот, чтобы отбрить что-то не умное, но восторженное, как их прервали. Завхоз, дородная барышня с кораллового цвета губами и внимательными глазами уже неслась к Андрею с половой безвозвратно грязного цвета тряпкой, чтобы устранять разведённую им белизну. — Михаил Юрьевич, а вы чего тут? — Притормозила она, обращаясь к музыканту. — Зашёл поиграть, а тут работы, оказывается, ведутся, — ответил, как выяснилось, Михаил Юрьевич, и кивнул в сторону Князя, который уже отошёл, бросая тряпку в клейкую штукатурку, которая замарала лакированный паркет. — Так вас не предупредили? Непорядок… От дамы Князь получил нагоняй и по шее, но совершенно не обиделся, потому что исподтишка наблюдал за Михаилом Юрьевичем. Он ласково складывал скрипку и смычок в чехол. В том, как он поправлял волосы, заправляя их за уши, было что-то невыразимо женственное, такое же аккуратно-плавное и выверенное, как и во всех остальных его жестах и движениях. Михаил на прощание обернулся, будто мог увидеть, как Андрей елозил по полу на карачках, устраняя следы своей рассеянности. Князь без привычки поднял руку и тут же спрятал за спину, застыдившись. Музыкант не видел, но он знал, что облажался и знание это жгло щёки. Михаил ушёл, но с тех пор каждый день приходил и играл на скрипке своего Сен-Сана, и, может быть даже Паганини с Чайковским…* * *
Князь планомерно и целеустремлённо замазывал стену, которая в старом здании пребывала в совершенно плачевном состоянии. Подработка «на пару вечеров» стала отнимать неприлично много времени. Князю даже предложили взять помощника, но вообразив, что придётся делить с кем-то на пополам бабло, что кто-то будет рядом с ним тогда, когда Андрей культурно обогащается и нагло проёбывает оговорённые сроки, потому что пялится на скрипача… Андрей отказался. В нём не воспылала пламенная любовь к хныкающей, плачущей, икающей невесть о чём скрипке, он бы лучше бездарно наигрывал «Сектор Газа», сидя на лавочке с пацанами, но Михаил Юрьевич воровал и время и внимание Князя, не хуже, чем рэкетиры нынче деньжата из тачек, заставляя позабыть Хоя с байками про упырей, и с досадой вспомнить, что друзья вписались в такую авантюру, как брак, а кто-то даже успел обзавестись детьми. Михаил казался Андрею пришельцем с Альфа Центавры: наглухо слепой, но во всём самостоятельный — значит, слепой или давно или вообще всегда. Только однажды Князь видел, чтобы он принял помощь от другого человека. Перед сменой Андрей сидел и курил на окне, откуда хорошо просматривался главный вход. Разогнав ядовитый дым, он зацепил взглядом высокого чернявого мужчину, который помогал Михаилу взойти по ступеням — те ремонтировали. Андрей не обратил внимания, когда пришёл, но они стали значительно ниже без снятой гранитной плитки и Михаил Юрьевич едва не пропахал носом площадку рядом с филармонией. Он ходил кругом без длинной палки, какими обычно пользовались незрячие, у него не было собаки-поводыря. «Наверное, — думал про себя Андрей, — живёт недалеко, иначе это чистой воды самоубийство». И чем дольше Андрей наблюдал за ним, тем больше возникало вопросов, ответы на которые он мог только воображать. Как Михаил Юрьевич не врезается ни во что? Как играет на скрипке, подкручивает колки? Неужели он всё это только слышит? С палкой хоть звуковую волну пускать можно, как дельфин или летучая мышь, а он ходит прямо, как жердь, чуть подавшись покатым лбом вперёд. Будто готовый шагать напролом, если что-то встанет на его пути. А на пешеходном переходе?.. Страшно представить. Ведь и очков с чёрными стёклами у него нет, с ходу так не разберёшь, что слеп, как крот, если не приглядываться сильно. «Отчаянный тип», думал Андрей, наблюдающий из угла за тем, как Михаил Юрьевич забирал пальто. И, видимо, гардеробщица только недавно заступила на службу и была не в курсе, что у них есть… необычный сотрудник. Оторвавши густо накрашенные глаза от журнала, девушка наткнулась на белёсый пустынный взгляд. Михаил Юрьевич, стоит отдать должное, наверное, давно привык к яркой реакции окружающих и непринуждённо сделал вид, что не было этой заминки. Девушка, сконфузившись, и отложив надкусанное зелёное яблоко, метнулась за одеждой и через прилавок подала Михаилу. — Может… вам помочь? — решила уточнить она с неуверенностью, которую не нужно видеть — она была хорошо слышна в голосе. — Нет, спасибо, — негромко, но твёрдо отозвался Михаил, накидывая пальто на плечи и подхватывая следом чехол со стройной звонкой скрипкой. Князь смотрел в его спину, а после вернулся к своим обязанностям — сроки поджимали. На следующий день Андрей решился спросить у Якова, как давно в сотрудниках филармонии на окраине числится Михаил Юрьевич. Яков Вадимович, коренастый и будто бы позолоченный, как-то печально улыбнулся, пригласив его в свой кабинет, где пахло пылью и стоял проигрыватель. Князь озирался по сторонам — всё здесь было пропитано музыкой. Начиная от портретов великих композиторов в старинных рамах с бронзовыми вензелями, заканчивая подпирающими всё строение колоннами прямиком из барокко. Только тоскливо, при виде, как здание филармонии приходит в запустение. Люди уходили с рабочих мест, целые штабы попадали под сокращение, перестройка безжалостно орудовала серпом и молотом. Яков Вадимович не мог обойти эту больную тему. Многие выпускники музыкальных и творческих направленностей сядут за кассу или уйдут в криминал, останутся те, кто будет выступать за идею. — Это верно, что экономику поднимать надо, но нельзя же забывать о людях, — говорил Яков, рассматривая красивую отполированную флейту, которая давно лежит и пылится без дела, — нужна гармония, чтобы нигде прогресс не проседал. Если мы помутимся на деньгах, люди забудут, что такое настоящая музыка. Чайковский, Рахманинов, Римский-Корсаков… ты присаживайся, Андрей. — Несколько стеснённый этим проникновенным диалогом, Князь занял стул. Он успел заскучать, прежде чем услышал то, зачем пришёл. История Михаила Юрьевича оказалась простой и театральной. Молодой перспективный музыкант, подающая надежды первая скрипка — лучший среди лучших! Выступления в родном Ленинграде, в дружественных республиках, не за горами мировая известность и вдруг на сцене родной филармонии случается несчастье — даёт знать о себе притаившаяся в этой гениальной голове аневризма. — Миша выжил, но надолго выпал из жизни. Все его достижения померкли на фоне этого… страшного несчастья. Только и разговоров было про скрипача не доигравшего коду и рухнувшего замертво посреди выступления. — И тогда он… стал таким? — спросил Андрей, не решаясь в присутствии старого знакомого Михаила Юрьевича говорить «слепой». — Не сразу, но после лечения зрение пошло на спад. Впрочем, не мне это тебе рассказывать. Лучше спроси у него сам, нехорошо получается, обсуждаем за спиной. — С чего бы ему со мной откровенничать? — удивился Андрей, поглядывая на Якова Вадимовича, который выглядел несколько озадаченным. — Вы же нашли общий язык? Он интересовался тобой… понимаешь, Андрей, он вернулся на сцену разбитым, все его мечты рухнули в один момент, когда эта зараза порвалась в его голове. Прошло много времени, прежде чем Миша смог снова взяться за скрипку. Коллектив обновился, мало кто знает его историю, и он не хочет сплетен, надеюсь, ты понимаешь, — серьёзно сказал Яков, хмуро поглядывая на Князя. Видимо, прикидывая, насколько жизнеспособна мифологема, что Андрей здесь из простого обывательского любопытства. Князь почти уверен, что Яков заговорит репликами из «Служебного романа»: Я не могу вас раскусить… Хотя, если не из-за любопытства, то из-за чего же ещё? Задачка посложнее, чем дважды два. Там хоть пять выходит, а у него сплошное «блядь». — Почему вы рассказали это мне? — Сощурился Андрей. — Вы проводите много времени вместе. Он репетирует при тебе. Разве вы не сдружились? Андрей было открыл рот. Опомнился и кивнул. Да, да. Сдружились. Только вот за всё то время, что Князь ковырялся со стеной, они с Михаилом Юрьевичем не перекинулись и парой слов, кроме того первого раза, когда Андрей облажался. Быть может, судьба предоставляет ему шанс на то, чтобы узнать человека лучше? Именно с такими мыслями Андрей выходил из кабинета с табличкой «время уважай» на двери. Рудимент, эволюционный хлам советов. Князь чувствовал себя приболевшим, после слов Якова Вадимовича. Маленькая человеческая жизнь порой приобретает поистине ненормальные размеры, раздуваясь от той боли и горя, которые, оказывается, могут в неё вместиться. Пока судьба здания была неизвестна, Андрей не думал халтурить: замазывал все проплешины и сколы, равнял стену с фанатизмом. Сегодня, когда вошёл в камерный зал, заметил, что на одном из стульев первого ряда партера, по центру, как обычно лежала скрипка, но её обладателя нигде не было видно. Андрей подошёл, интересно взглянуть на неё поближе. Вблизи скрипка показалась крошечной, лакированной, из красного дерева. Воровато оглянувшись по сторонам, пробежавшись взглядом по сцене, вытянув голову, чтобы заглянуть за полы занавеса… глупость, конечно. Ради чего Михаилу прятаться? Послушать, как звучит большой зал с роскошной акустикой и высоченными потолками? Ведь он даже не поймёт, что Андрей сделал. А Андрей взял в руки скрипку. Лёгкую, почти невесомую. Он совсем не умел с ней управляться и был уверен, что выглядит несуразно, в отличие от статного Михаила Юрьевича. Прижал подбородком, пальцы укололо холодком от струн, всего четырёх. Деликатный инструмент, как на гитаре лабать не выйдет. — Положи инструмент на место, — раздалось из-за спины. Не злое, но строгое. Князь подпрыгнул, скрипка возмущённо взвизгнула, будто облапанная. Андрей ощутил себя извращенцем. — Вы так беззвучно подкрались, Михаил Юрьевич. — Михаил впервые за это время оказался достаточно близко, чтобы вновь его рассмотреть. Нырнуть в эти чудны́е глаза, в которых не было дна и берегов. Густой сизый туман. — Я ничего плохого не сделал, только посмотрел, — сказал он, торопливо укладывая скрипку обратно в чехол. — Честно, — применил последний аргумент Князь, состроив невинные глазища. Только толку с того. — Верю. — Михаил Юрьевич, а вы свободны сегодня вечером? — запальчиво выдал Андрей, тут же пожалев о том, что язык у него без костей, а голова без царя. Михаил удивился, а потом на его лице, открытом, беззащитном, мелькнул испуг. Князь был готов стукнуться лбом об стену, но фарш, увы, обратно в кусок мяса не слепить, слово, вылетевшее изо рта, не засунуть в голову. — Нет, — сказал, и как отрезал, сомкнул губы, нахмурился, глядя перед собой. Наверное, его собеседников смущало то, что смотрел Михаил всегда чуть в сторону или выше, но Андрей попытался поймать фокус, чтобы таращиться прямо в чужие глаза. — Я не с того начал. — Поскрёб бровь Князь, пытаясь на ходу придумать, как исправить ситуацию, но ничего, как на зло не приходило в голову. Своей прямотой Михаил Юрьевич здорово его осадил. — Не нужно оно тебе, — устало ответил Михаил и забрав скрипку, поднялся на сцену, как на эшафот. Играл он сегодня особенно надрывно, Князь этого не вынес и побросав инструменты, ушёл курить на улицу. Когда он вернулся, Миши уже след простыл.* * *
Работы оставалось всё меньше, а значит, и его время в старой филармонии неумолимо подходило к концу. День ото дня Андрей становился смурнее осенних чёрных туч. После нелепого приглашения провести вместе вечер, Михаил Юрьевич перестал играть вечерами и зал будто бы опустел. Стало сиротливо без первой скрипки. Князь корил себя за лёгкость, с которой прозвучало его предложение. Михаил Юрьевич мог запросто решить, что это злая неуместная шутка. Откуда ему было знать, что Андрею совершенно не смешно? Князь, каждый раз оглядываясь, выворачивая шею, горячо надеялся, что увидит именно Михаила, узнает его по крадущемуся кошачьему шагу, но до дня сдачи «объекта» этого не произошло. Единственный шанс он проворонил. Смутил человека, а с ним было так нельзя. Это в армии работает стратегия нахрапом брать препятствие, а с первой скрипкой едва ли, с ним деликатно надо… как со стиркой, ёпта! В полной уверенности, что это последний день в филармонии, Андрей безрадостно получил оставшиеся деньги и внезапно предложение остаться монтировщиком сцены. Зарплату в срок не обещали, но и требований никаких не предъявляли — очень нужны были люди. Князь согласился не раздумывая. Врать не имело смысла — он простодушно надеялся вновь встретить полюбившегося скрипача. Андрею казалось, что Михаил живёт в полной темноте. Для него каждый день — сплошная непролазная ночь. Князь не мог представить: как это? Наверное, это как спуститься в подвал, а кто-нибудь не очень добросовестный с наружи захлопнул дверь, оставив сидеть впотьмах. Михаил Юрьевич вскоре объявился. Ровно тогда, когда Князь начал подозревать, что с ним могло произойти несчастье. Андрей, разбирающийся с кистями замоченными в ацетоне замер, задрал голову, когда Миша поднялся на сцену и вдруг сказал: — Здорово, Серёг. — Здрасте. — Улыбнулся Андрей, весь чумазый из-за краски. — Обознались, богатым буду. — Разве ты не закончил свою работу? — Нахмурился удивлённый Михаил, а Князь развеселился и, сложив перекрашенные в нимфовый руки на край сцены, устроив на них подбородок, открыто уставился на него. Михаил легко повёл головой в сторону звука. — Закончил. Теперь я здесь, типа, работаю. Видимо, вместо Серёги. Если вам неловко, я могу уйти, — миролюбиво предложил Андрей. Уходить не хотелось. — Нет, нет… оставайся, раз так. — Его полные обветренные губы сложились в аккуратную улыбку, лоб разгладился от глубоких морщин. Сразу как будто помолодел на пару лет. Красивый мужчина. — Я вас послушаю, можно? — Ты же и так слушал всё это время. — Ага, вы классно играете, — и Князь не лукавил, — а я соскучился. Вечером Андрей напросился провожать Михаила Юрьевича. Оказалось, что он курит — доказательство того, что почти любое действие можно довести до автоматизма. Горбатого только могила исправит. Догадка о близком жилье подтвердилась. Несколько улиц и всего два пешеходных перехода со светофорами. Андрей так понял, что Михаил ориентируется на толпу, пристраиваясь за людьми. Толпа, как течение, куда-нибудь да отнесёт. Мир слепого огромный, понимает Князь. Пять метров для него — несколько шагов, для Михаила Юрьевича — минное поле и враги на нём — открытый канализационный люк, выбитый из кладки булыжник… почему он не ходит с тростью?.. Жмётся к стенам домов на тротуаре, в уме считает шаги и повороты. Спросить Андрей не решался. Он вообще не знал, стоит ли затрагивать эту тему или лучше вести себя, как ни в чём не бывало?.. Миша не давал подсказок и считать с него ничего не получалось. Князю нужно было самому решить, кто Михаил в его глазах: одноногая собака или такой же как он человек с ограниченными возможностями. Погрязшего в этих дилеммах, как в болоте, Михаил привёл его к трёхэтажной Сталинке с одним подъездом. При всём желании не заблудишься. Здесь они попрощались до следующего дня. Вскоре начались репетиции оркестра. Высокий чернявый мужчина, оказалось, играет на устрашающе большой скрипке, которую Михаил обозвал контрабасом. Стали сходить на нет уютные вечера, когда Андрей мог послушать Мишу одного. Пришлось искать другие возможности быть рядом: ловить по углам, почаще переходить дорогу. Оркестровая музыка, полная оттенков и полутонов, переливчатая и насыщенная быстро приедалась. Дирижёр, тонкий и длинный, с лошадиным лицом, махал палкой, как пэпээсник, его роль Андрей так и не понял. Будто музыканты без него не справятся. Миша и это пытался объяснить далёкому от классической музыки Андрею, мол, без дирижёра пришлось бы туго, но Князь был безгранично уверен в его таланте. Только в голове не укладывалось, как Миша может знать столько произведений, когда не может видеть ноты. — В Брайле ноты тоже есть, как и буквы. — Прикольно. Значит, вы знаете нотный стан в виде Брайля? — Да, — согласился Миша, — пришлось выучить. Сильно удивило Андрея откровение, что одна книга шрифтом Брайля может занимать целую библиотечную полку. Михаил Юрьевич страдал из-за своего недуга потому что потерял возможность читать обычные книги. Князь возразил: — Можно попросить кого-то почитать в слух, а Миша вздохнул, посмотрел своими заледенелыми омутами, и глубокомысленно подвёл, что это совсем не то. «Ценит приватность», — внёс в список особенностей Михаила Юрьевича Андрей. Там уже была причина, по которой он не хотел заводить собаку. Во-первых, нужно писать заявление, ехать подбирать подходящую, учиться с ней взаимодействовать, во-вторых — это большая ответственность. А что если с ней что-то случится? С этим будет очень тяжело справиться, ведь собака станет для Михаила другом, а не просто глазами. К тому же это долго, ведь с собакой нужно найти общий язык, а у Миши трудный характер! Что-то из приведённых доводов показалось Князю надуманным, с чем-то он действительно согласился: животное — большая ответственность, которую не каждый потянет. Характер у Михаила и вправду оказался трудным. Он был требователен к другим так же, как к себе, а себя он не щадил. Князь видел его мокрым, как мыша, играющим «Каприз» до изнеможения. Однажды Андрей нашёл его спящим в каморке с инструментами, в окружении духовых. Будить его Андрей не стал, а когда Миша проснулся и без разбору погромил комнатёнку, Князь отпаивал его сладким чаем из термоса и кормил принесёнными с собой бутербродами. Трогательно уязвимого, помятого и дезориентированного. Но с заботой не навязывался — представлял, что это такое, когда ты взрослый человек, а у тебя отнимают самостоятельность. Дома Андрей завязал себе глаза поясом от халата. Он пробовал просто ходить зажмурившись, но рефлекс раскрыть веки и убедиться, что он правильно идёт туда, куда задумал был сильнее, Андрей постоянно себе подыгрывал и решил действовать радикально. Выключил свет, завязал глаза потуже и начал заниматься домашними делами. Из рук всё валилось. Оказалось, что во многих мелочах он ограничен и попросту беспомощен, как младенец. Но Андрей знал, что всё это игра. Он стянет повязку и мир снова станет видимым, а Миша останется блуждать впотьмах. Сложно вообразить, в каком непроходимом отчаянии он был, когда зрение пропало полностью. В один день проснуться и не понимать, почему перед глазами темным-темно. Ко всему прочему аневризма. Должно быть боль была страшная, а зрение стало падать ещё до того, как случилась катастрофа на бис. Чудо, что он вообще выжил, а не увидал смерть на сцене. Тогда бы его надолго запомнили. Его музыка возросла бы в цене, продажи билетов подскочили. Не сказать про живых, но покойников мы бережём. Эксперимент обернулся для Андрея плачевно: он глубоко порезался и отбросил повязку подальше, словно дохлую обмякшую гадюку. Как халатно он не ценил раньше возможность видеть. С первого неудавшегося раза Князь затаился: с Михаилом Юрьевичем нужен был значительный разбег, но потом, Князь уверен, можно нырнуть с головой. Личность Михаил глубокая и неизведанная, как дно мирового океана. А ещё Андрей понял, что у него точно получится найти подход по тому, как по-детски просто Михаил радовался заботе и мелочам, которыми обрастают любые взаимоотношения, если люди друг другу симпатичны. Из этого Андрей сделал печальный вывод, что Миша тотально и категорически одинок. Он приходил с порезами на лице от бритвы, с присохшей к шее пеной и мог ходить так целый день, не представляя, что с ним что-то не так. Значит, дома некому было ему подсказать и стереть следы после неудачного бритья. Сначала Андрей не мог понять, почему все кругом молчат об этом, но быстро сообразил, как мучительно неловко могло стать Мише, если бы ему всё время указывали на эти не зависящие от него мелочи. В остальном Михаил был поразительно опрятен. Бывало, он надевал разные носки, но это сущая мелочь, потому и сам Князь избрал иной подход. Негромко подзывая Мишу, Андрей привлекал его к себе в укромном уголке гардероба, за выступом стены, и легко пробегался пальцами по лицу. Незаметно устраняя следы, поправлял скривившийся воротничок, любовался улыбкой, а Миша искренне недоумевал, но давался в руки. Такой большой, но худой. — От тебя пахнет краской. Я уже приловчился выделять тебя из толпы, — сказал Миша, а Князь с ухмылкой окинул себя взглядом: комбинезон вымазанный весь. — Что же, если я день не буду свиньёй, вы меня перепутаете с кем-нибудь другим? — лукаво спросил Андрей. — Ты иначе ходишь, — просто ответил Михаил и Князь захотел его поцеловать, так сильно, что разболелись губы. Но он не решился попросить, а отчебучить такую вольность без спросу не мог, ему не хотелось терять те доверительные отношения, которые у них выстроились с Михаилом Юрьевичем за всё это время. Он дал себе обещание ждать, когда тот первый сделает шаг навстречу. Несмотря на зашкаливающую осторожность, размазнёй Мишу было не назвать. Уверенности в себе он не растерял: обворожительно улыбался уборщицам — молоденьким студенткам, горячо приветствовал Александра — того, который на контрабасе играет, и никогда не конфузился на охи-вздохи прохожих, если задевал кого-то по неосторожности плечом и редко, но получал недовольное: — Смотри куда прёшь. Слепой либо?! Заглянув в глаза, всё становилось понятно сразу и тогда начиналось. Миша бросал на вид равнодушное: «Бывает» и шёл дальше, не обращая внимания на извинения доносящиеся в спину. Андрей, повадившийся его провожать, лишь однажды насильно взял Михаила за руку, рывком останавливая. Когда светофор зажёгся зелёным, все машины, которым нужно было повернуть — повернули, но напролом мчал ублюдок на мерсе, которому правила для обычных людей не писаны. Князь сильно сжал Мишину ладонь, привлекая ближе к себе, цепляясь за одежду, будто он смертник, мог побежать наперерез. Миша послушно замер, ошалело поблагодарил, а светофор пришлось ждать ещё с минуту, пока Князь жался своим плечом к его и пытался угомонить подскочивший пульс. Около дома Миша не попрощался с Андреем до следующего раза, а впервые предложил остаться на чай. Князь, не раздумывая, согласился, разминая кулаки — ладони вспотели вмиг. В квартиру он поднимался не чувствуя силы во всём теле. Чтобы рассмотреть, Андрея ещё никто не трогал. Смотрели, бывало, долго, пристально или быстро, мельком, а Миша его рассматривал обстоятельно, подушечками зрячих пальцев, будто рисовал для себя портрет. От бровей вёл до кончика носа, от висков по скулам, ниже… когда дошёл до губ, Андрей всё-таки не сдержался, поцеловал его пальцы, прихватил губами и бессовестно улыбнулся. Мишина ладонь легла на затылок, он потянулся вперёд, сначала лбом нашёл лоб, ткнулся носом в щёку и наконец, как слепой котёнок ищет куда присосаться, так и он отыскал губы Андрея. Миша не закрывал глаз, Андрей не просил этого сделать. — Ты потом себе всю жизнь этого не простишь, надо уметь сдерживать чувства. — Вы слишком много думаете, вы очень глупый, прямо дурак. Вы, Михал Юрич, не удивляйтесь, что я это вам в глаза говорю, а остальные молчат, как говна обожрались. — Андрей прижался к его груди. Миша так дышал — бездумно, глубоко, сладко, что Андрей заслушался. — Чувствуйте так же легко как дышите, так же естественно, как играете на своей скрипке, — сказал Князь, приласкав его. — Я боюсь, Андрей, — проговорил Миша вполголоса — его глаза — плошки опрокинутой воды, инфернально блестели. — Понимаешь? — Вы? Никогда бы не подумал. — Князь с озорством улыбнулся, сплёл их пальцы. — Я трус. — Не наговаривайте на себя. Вы служили? — Нет, не довелось. Андрей улыбнулся. Ему вдруг показалось, что здесь он Мишу превосходит, но раздутая гордыней мысль быстро улеглась. Миша не вхож в эту область знания, ему нужно рассказать, а не поучать. Учительствование заложено в ментальности генетически, с ним нужно бороться, решил Андрей и заговорил: — Во время службы мне доказали, что бояться — нормально. Думаете, когда солдаты перелезают через бруствер по команде к бою, им не страшно? Страшно, ещё как! Но едва ли от этого они становятся трусами. Давайте лучше целоваться? Сиреневым вечером, в сумерках уходящего года, они купались, как в молоке. Андрей припадал губами к озябшим плечам, Миша прижимал его ближе, до конца не веря. Ничего не нужно было Князю, кроме этого притихшего человека, на днях так умело играющего коду. Очень был дорог Михаил Юрьевич ему сейчас в этой грустной квартире с выцветшими обоями и чахлой, желтеющей на излёте своего срока годности орхидеей. Уютный, в растянутом свитере пропахшем пылью и выгретыми батареями. Они долго целовались, но уже без одежды и не только в губы. Миша аккуратный — он теперь не умел иначе. Учёный скрипкой — долгое время единственной своей любовницей, которая не терпела грубости, не стала бы петь в незнающих руках. Андрей не скрипка, с ним можно было пожёстче. — Завяжи на затылке, — приказал Миша, поглаживая большим пальцем Андрея по бедру со встопорщенными волосами и протягивая неширокий лоскут ткани. Князь подчинился и повязка наглухо закрыла обзор. Снова накрыло знобливым чувством беспомощности, мышцы невольно подёргивались и теперь каждое прикосновение Миши ощущалось острее. Андрей привалился к его тёплому боку спиной, начал гладить себя Мишиной тяжёлой и расслабленной рукой по животу и груди. Андрей крутил шеей, пытаясь собрать побольше щекотных поцелуев, и забывшись с ним, совсем потерялся, когда Миша уложил их на бок. Князь не мог представить своё положение в пространстве, доверял безоговорочно и самозабвенно. Миша прислушивался к дыханию, ловил пульс пальцами, петлял следами поцелуев. Напрягшись, он скользнул по прохладной спине Андрея раскрытой ладонью, миновав все изгибы натянутых мышц. Пальцы добрались до бока и властно сжали упругую кожу, оставляя после себя распускающиеся бутоны лёгких покраснений. Андрей разобрал срывающийся от восхищения вдох. Ослеплённые, в постели они были на равных, но нельзя сказать, что Миша не любовался им: ни на секунду не выпускал из рук, оплетал и накрывал собой. Только раз пришлось его притормозить, потерявшегося, оцепеневшего, когда они оказались на пике. Андрей сорвал повязку дрожащей рукой, бросился, как в омут с головой, как лев на антилопу. Они неуклюже столкнулись лбами, стукнулись зубами, но Миша так просто не уступил. Князь охомутал широкие плечи, заглянул в большие, навсегда пустые глаза — чудес не бывает. Сожалея, коснулся губами ресниц. Если бы Андрей подлинно был хищником — сполна бы упивался сейчас живой пульсирующей кровью, бьющей ключом в оскал.Лови — да не тронь, Тони — да не кань. Волынь-перезвонь, Хвалынь-целовань.
Скулы Миши налились нежным румяным цветом, каким багровели опавшие яблоки белого налива. Андрей любил яблоки, поэтому он с радостью завалился на Мишу и целовал в тёплые раскрасневшиеся щёки. Целовал трепетно, благодарно, смотрел ласково; гладил по сильным рукам, шее, груди. Миша обнимал его, стискивал в своих руках по-медвежьи. Он спрятал нос в шею Андрея, вдыхая запах мускуса и здорового пота, откинул руку, приглашая Князя устроиться на груди. Разговаривать не хотелось, поэтому они молчали. Миша закинул руку за голову и рассеянно улыбнулся холодным звёздам в окно, ведя с ними незримый разговор, пока Андрей лип последними короткими поцелуями к взмокшей шее. Уставший, Миша скоро уснул, оставляя Андрея наедине с лениво текущими мыслями. Мише точно было очень страшно делать этот шаг в неизвестность, но он позволил им стать ближе этим вечером. С затаённой нежностью заправляя мелированные сединой пряди за ухо, Князь пообещал себе ценить это проклёвывающееся хрупкое доверие, которое, быть может, до сих пор сохраняло Мише младенческую грацию души и он не превратился в живого мертвеца. Он был ладно сложен, редко талантлив и в нём креп закалённый стержень. Миша очень скоро перестал быть «Михаилом Юрьевичем» и стал просто Мишей. Ласковым, как уличный кот и таким же оголодавшим. Теперь было кому подсказать, что локти у этого свитера вытерлись, под челюстью забытый клочок пены, а ещё на улице мелкая морось и лучше взять зонтик, чтобы не вымокнуть. В видеосалонах Князь выбирал кассеты и вместе они смотрели фильмы по вечерам — Миша отучил Андрея бояться произносить это слово в его присутствии. Слушать можно радиоспектакли, а фильмы всё же смотрят. Диалоги Миша внимательно слушал, а остальное ему рассказывал Андрей. И так понравилось Князю это нехитрое дело, что вскоре ленты стали обрастать невероятными подробностями, которые Андрей выдумывал на ходу. Любая драма становилась у него комедией, боевик, озвученный со страшенным прононсом Володарского превращался в КВН. Но в доме не звучала музыка. Это казалось Князю неестественным, примерно таким, будто рыбку вынули из родного аквариума и посадили в кротовую нору. На памяти Князя, в квартире Миша не играл на скрипке никогда. Говорил, что в доме живут одни старики: они рано ложатся, а он часто не может уснуть и бродит туда-сюда по пустой неуютной квартире привидением, никогда не включая свет. Гремит посудой, как кандалами, мелькает в окне бледным силуэтом. Миша говорил, что помнит, как выглядит и ощущается свет — магниево-белое пятно, расползающееся по краям. Однажды увидев, это невозможно забыть. Ассоциации выстраиваются легко, но на приёме у офтальмолога он постоянно путался из-за живой фантазии. В глаза светили фонариком, с профессиональной отстранённостью, безжизненными, пустыми голосами допытывались, видит ли Миша что-то, а он помнил это ощущение, оно до сих пор живо в памяти, поэтому до конца не был уверен, видит он горящие пятна на обратной стороне век или ему просто грезится. Печальный итог Андрею известен. Зрение утеряно бесповоротно, без надежды на восстановление. — Когда я понял, что всё, дальше ничего не будет, только пустота, пить начал страшно. Думал, руки на себя наложу, чтобы не было ни меня, ни гадости этой в голове, — честно признался он. Долгое время его донимали реалистичные галлюцинации из-за недостатка зрительной информации. Они появлялись и сейчас, но редко, бывало, приходили ночами, лишая Мишу сна. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивал Андрей, с волнением ожидая ответа. Узнать, что Мишу и сейчас посещают такие мысли будет больно. Миша надолго задумался, а потом поведал то, что Князь запомнил навсегда. Подходящих слов, чтобы передать состояние не было, зато нашлась хорошая история. Миша напрямую не называл вещи своими именами, но у Андрея хватило ума и сообразительности, чтобы понять к чему он метафорично клонит. Говорил Миша про космического путешественника. Шесть месяцев он провёл на орбите, выматывал себя жёсткими тренировками, чтобы привыкнуть к невесомости и устрашающим перепадам давления, а всё ради того, чтобы полететь в далёкий космос. Мечта у него была такая — увидеть звёзды вблизи. Путешественник был целеустремлённым и своего добился, полетел в космос. Необъятный, бесконечный, с мириадами ярких звёзд, до которых с Земли было не дотянуться. Долго он бороздил безбрежные просторы шёлковой синевы: с умилением смотрел на крошечный голубой шарик родной Земли, вблизи видел тёмную сторону Луны, своими кратерами напоминающую чересчур заплесневелый сыр, но совсем забыл про космических хищников — огромных чёрных дырах, из которых ещё никто не возвращался. Он думал, что его это обойдёт стороной, но от путешественника уже ничего не зависело, судьба его была предрешена. В звездолёт, всё это время служивший верой и правдой, врезался горящий астероид, и как в водоворот, затянуло его в чёрную дыру, за горизонт событий, где останавливается время, откуда обратного хода нет. Путешественник впал в отчаяние: он знал, что где-то там на Земле его ждут родные, где-то там на Земле идёт жизнь своим чередом, а он бултыхается в кромешной темноте и ничего впереди его не ждёт, мучительные годы бессмысленной жизни и смерть в одиночестве. Путешественник долго пробовал выбраться, но потерял надежду и смирился, когда в звездолёте кончилось топливо. Тогда он вспомнил про две бутылки, прихваченные с собой в самом начале пути. Одна склянка была с живой водой, а другая с мёртвой. Путешественник твёрдо решил свести счёты с жизнью и с горя, схватив первую попавшую под руку бутылку, осушил её до дна. Смерть не забрала его. Оказалось, что путешественник перепутал бутылки и выпил живой воды. Получается, обрёк себя на вечную жизнь в этом нигде. Князь, не перебивая, внимательно выслушал, но не согласился. Космонавт, по всему, выходил неудачником. И в дыру попал из-за собственной самоуверенности, и бутылки перепутал с дуру, но Миша ведь сильный! И земля у него совсем рядом, устойчивая твердь прямо под ногами, были бы силы идти. Князь далёк от той музыки, какая торжественно звучала в бронебойных стенах филармонии, которые мужественно выстояли в блокаду, но он был рад не меньше других, когда узнал, что здание не отдадут под ликёроводочный. Яков Вадимович принёс добрую весть и звонкие зелёные бутылки. Музыканты высыпали из здания, залив асфальт пушистым шампанским, побив бокалы, как на свадьбе — на счастье! Филармонию признали историческим памятником, хранящим дух времени и сохранившим довоенную архитектуру, пускай и отреставрированную. Миша был счастлив. Андрей спрашивал: «Почему?», а Миша в ответ загадочно улыбался и наигрывал интродукцию.