Рыжий, ёлка и поцелуи

      Проклятый кот.       Сколько еще раз в его одной из девяти жизней он будет выбегать в подъезд?       Юнги понял, что рыжий снова убежал, когда насыпал в черную миску сухого корма, позвал питомца, но никто на шум мелких камушков не прибежал. Пройдясь по небольшой однушке, Мин не обнаружил кота и, вздохнув, поплелся в спальню натягивать теплые штаны. И как он не заметил, что животное шмыгнуло за дверь, пока он мусор выкидывал?       — Кс-кс-кс, — зовёт он котяру, стоя на лестничной клетке и прислушивается. Тихо. Юнги поднимается на самый верхний этаж, но и там пусто, поэтому спускается вниз и выходит на улицу. Снег большущими пушистыми хлопьями усеивает все вокруг, тут же оседая на длинных медных волосах мужчины, создавая белоснежную шапочку. Юнги кутает нос в ворот теплого синего пуховика, задевая кончиком молнию и шагает по тротуару, оглядываясь. Не мог этот бес далеко убежать, никогда ведь не убегал — всегда, когда выскакивал в подъезд, прятался на самом последнем, двадцатом, этаже, а если и там его не оказывалось, то находился около двери, ведущей на улицу, боясь и шага дальше ступить. Слишком домашний, но любящий высовывать нос на лестничную клетку, как только хозяин выходит выкидывать мусор.       На улице многолюдно, в преддверии Нового года все решили, как обычно, закупиться продуктами и докупить подарки в самый последний день. Юнги постоянно приходится лавировать меж снующих во все стороны людей, иногда задевая кого-то плечом и извиняясь.       Проклятый кот.       Юнги терпеть не может лишний раз выказывать носа на улицу, особенно тогда, когда здесь так много народу. Минут двадцать мужчина шарится по соседним улицам в поисках своего питомца, но никого даже похожего не наблюдает, словно все бездомные животные испарились с лица земли. Этот рыжий впервые решился куда-то утопать, и Юнги теперь понятия не имеет, как и где его искать. Что обычно в таких случаях делают? Клеят листовки? Кто-то вообще читает их? Выбора нет, придется вернуться и распечатать хотя бы с десяток, чтобы обклеить ими ближайшие к дому столбы.       Пока старенький дряхлый принтер выдает одно за одним объявление, Юнги вспоминает, что в соцсетях частенько натыкался на подобные объявления о пропаже животных, поэтому быстро печатает короткую заметку и выкладывает.       «Пропал кот. Рыжий с ярко-зелеными глазами. На кончике хвоста белое пятно. На шее бирка в форме рыбки с кличкой. Рудольф».       Проклятый Рудольф.       Техника, наконец, заканчивает шум и Мин сгребает в кучу листы со свеженапечатанным текстом, а затем снова выходит на заснеженную улицу, где снег не перестает валить. У дома заходит в канцмаркет и берет клей-карандаш, потому как дома таких вещей у него не водится. Зато есть принтер, которым Юнги воспользовался впервые.       Пока он усердно пытается приклеить бумажки на влажные от осадков столбы, то и дело озирается по сторонам, надеясь, все же обнаружить пропавшего, но по-прежнему — никого. Переходя от одной металлической стойки к другой, Мин иногда интересуется у прохожих, может видел кто, но абсолютно каждый мотает отрицательно головой и пожимает плечами мол «Нет, не видели».       Наверное, сегодня Мин Юнги — единственный, кто потерял питомца и теперь вместо того, чтобы быть в приподнятом праздничном настроении, злится и негодует. Хоть мужчине и дела никакого нет до Нового года, но не так он хотел провести свой день, совсем не хотел уже во второй раз высовываться на улицу, чтобы оледеневшими пальцами клеить бумажки, которые не хотят лепиться на мокрый металл.       Юнги с горем пополам, густо намазав последнюю листовку, цепляет ее на столб и задерживается пальцами, чтобы та уж точно приклеилась и бросает взгляд на соседнюю.       На ней фотка его проклятого Рудольфа, смазанная, черно-белая. Но это точно он — Мин узнает этот наглющий кошачий взгляд из тысячи других. С появлением этого рыжего паршивца Юнги обрел исключительную способность — узнавать своего среди чужих. Ненужная опция, которая сегодня пригодилась.       «Найден кот. Звонить по телефону. Пак Чимин».       И ниже напечатан номер, который Юнги тут же набирает, с каждой цифрой протирая от снега экран.       — Алло?       — Добрый день. Пак Чимин?       — Да, — нежный голос будто принадлежит не парню.       — Я звоню по объявлению. У вас мой кот.       — Вы уверены? За последний час вы третий человек, позвонивший мне.       — Уверен. У него на кулоне написана кличка. Рудольф.       — Я живу в доме прямо напротив спортивного магазина, пятый подъезд, восьмой этаж, сто пятнадцатая квартира. Только сейчас меня нет, я буду к вечеру, это не проблема?       — Нет. Я приду за ним в любое время, когда вам будет удобно.       — Хорошо, тогда подходите к десяти вечера. Не беспокойтесь, ваш кот в порядке, я накормил его, он отогрелся и спит на моем диване.       — Хорошо, к десяти буду. Спасибо.       Юнги отключается и бредет домой, все еще слыша в перепонках звонкий мелодичный голос, который по-прежнему не походит на мужской.       К назначенному времени Мин уже подходит к нужному дому и, пользуясь лифтом, поднимается на восьмой этаж.       — Привет, — широко одаряет его идеальной ровной улыбкой блондин, открывший входную. Юнги стопорится с ответом, разглядывая незнакомца: худощавый парень, одетый в спортивные серые треники и растянутую белую футболку, босой и с взлохмаченными длинными пшеничными волосами. Домашний и какой-то уютный. Лицо его расслаблено, карие глаза в ответ любознательно изучают мужчину напротив, не скрывая любопытного блеска. У Пак Чимина идеальная гладкая кожа, ни одного изъяна и неровности, словно он с обложки журнала. Но Юнги совсем недолго обращает на это внимание, задерживаясь на сияющих глазах, прищуренных от несползающей улыбки, на которой уже неприлично долго держится минов взгляд. Такая лучистая, располагающая.       Мин топчется на месте в собственной мокрой лужице растаявшего снега под ботинками и прячет руки в карманах пуховика.       — Привет, — неформальный ответ, хотя это как-то невежливо. — Где он?       — Прости, но я должен убедиться, что ты действительно хозяин этого милого котика.       — Конечно, я, — корчится Юнги, не понимая.       — Как докажешь?       Серьезно?       Он же назвал кличку, высеченную на золотистой рыбке.       Что еще этому лучику нужно?       — Под именем у него дата рождения. Тринадцатое октября прошлого года.       — Верно, — и снова эта яркая улыбка, сверкающая в полумраке коридора. — Как и у меня, это так мило.       Юнги тяжело вздыхает, когда слышит этот радостный тон, будто парню в руки только что сунули целый мешок подарков.       — Ты находишь милым то, что у тебя день рождения в один день с каким-то котом? — саркастичный вопрос срывается с миновых губ.       — Почему нет? — Чимин отходит в сторону, тем самым приглашая мужчину войти и включает в прихожей свет. — Это твой, можно сказать, ребенок, а ты зовешь его «каким-то котом»?       — О Боже, — фыркает громко Юнги, разуваясь и проходя за блондином в гостиную.       Рыжий валяется на кремовом диване, выделялась ярким пятном. Спит, распластавшись и развалив в стороны лапы, выпячив наетое брюшко.       — Вот ты и нашелся, паршивец, — голос Юнги в корне меняется, когда он, наконец, замечает пропажу, мирно посапывающую в чужой квартире. Вся злость и раздражение улетучиваются, уступая место переживанию и нежности. Что говорить, он души в нем не чает, хоть тот частенько и метит все подряд в квартире.       Рудольф попал к Юнги совсем случайно. Он нашел его в проулке, когда возвращался домой поздно вечером с работы, безумно уставший и измотанный. Настроения в тот день не было совсем, ведь Мина в очередной раз лишили премии за стотысячное опоздание, и хоть он и является главным редактором популярного журнала о музыке, но это ему уже перестало прощаться. Пока Юнги тащил свое тяжелое тело к дому, за спиной в темном узком переулке все время слышался чей-то громкий жалобный писк, давящий на виски и раздражающий мозг.       Мужчина, чертыхаясь и матерясь, стал оглядываться, и когда глаза окончательно привыкли к ночной улице, обнаружил крошечный рыжий комок у мусорного бака. Грязный, со слипшейся от влаги шерстью, трясущийся от холода и мороси, сыпавшейся с неба, он пищал и пищал, пока Юнги неспешно к нему шагал.       — Ну и долго ты еще собираешься рыдать? — спросил Мин, усаживаясь на корточки перед беззащитным существом. Котенок, все еще мелко дрожа, приподнял нелепо голову и пискнул. В темноте сверкнули две маленькие искорки, взывающие о помощи и ласке, и тогда то сердце сухого Юнги не выдержало. Он терпеть не мог животных, точнее, был к ним равнодушен, но мысль о том, чтобы завести себе кого-либо почему-то раздражала. Но в тот вечер, сидя над маленьким рыжим сгустком шерсти, Мин почувствовал жалость, которая побудила протянуть ладонь. Он осторожно погладил рыжего по головке, и когда тот затих под его прикосновением, в груди что-то встрепенулось.       Он понял, что не может уйти, оставив здесь это маленькое чудо.       Юнги поначалу так и хотел его назвать, Чудом, но быстро передумал, потому что это звучало слишком слащаво. А когда рыжий впервые нассал в минов ботинок, то мужчина, застав кота на месте преступления, коротко сказал вслух сам себе:       — Рудольф. И никак иначе.       Чимин вырывает Юнги из копания в собственной памяти, с ухмылкой проговаривая:       — Все-таки, не «какой-то», да?       — Ты о чем? — Мин наглаживает любимое пушистое пузо, не подозревая даже, каким нежным взглядом ласкает животное.       — Брось, ты бы видел себя со стороны, — хохочет Пак, плюхаясь на диван рядом со спящей кошачьей головешкой. — Мацаешь его уже несколько минут, хотя поначалу, мне показалось, что ты терпеть его не можешь.       — Это еще почему? — Юнги поднимает на парня глаза, в которых замечается лёгкая толика раздражения.       — Ты назвал его «каким-то», — просто констатирует блондин, болтая ногами.       — Хватит это повторять, — бурчит Юнги, но после смягчается. — Спасибо, что приютил его. Сколько ты хочешь за это?       — Что? Нет, ничего не нужно, — Чимин тут же вскидывает в воздух маленькие ладошки и отмахивается. — Я взял его к себе, потому что очень уж жалко стало, он весь дрожал. Бегал испуганными глазками вокруг, ища, видимо, пути домой. Я даже подумал, что если хозяин не найдется, то оставлю его себе.       — Еще чего, — Мин на секунду тушуется, а потом сгребает пушистое тельце в охапку. — Найди себе своего.       Рудольф просыпается и тут же шипит в руках хозяина, вырываясь и царапая когтями тыльную сторону ладоней, что его держат. Юнги кривится от неприятных ощущений и размыкает пальцы, выпуская животное, которое тут же заскакивает на колени к Чимину и начинает топтаться.       — Похоже, Рудольф не хочет домой, — Пака разбирает смех, и он запрокидывает весело голову. Мин потирает оцарапанную кожу, с прищуром недовольства глядя на парня.       Ладно его улыбка, подумаешь, красивая, но этот смех. Ласкает ухо настолько, что Юнги на миг замирает, прислушиваясь. Тут же осаждает себя и тянется к коту, который уже мастится в рыжий клочок на чужих ногах, но Юнги вновь встречает сопротивление в виде злобного зелёного взгляда.       — Вот засранец, опять ты так таращишься на меня, — бубнит Юнги, не понимая, как теперь ему тащить домой своего кота, который этого, явно не желает.       — На меня он так за сегодня ни разу не посмотрел, — еще больше заливается Пак, потрепав Рудольфа по загривку, отчего тот начинает мурчать в чужих руках. — Видишь, он даже мурчит. Ну такой сладкий, я не могу.       — Сладкий? Да это истинное исчадие ада, будь уверен. Сейчас он просто притворяется, он это умеет, — Мин переминается с ноги на ногу, не зная, куда ему теперь девать руки, в которые котяра упорно не хочет идти. Просто складывает их на груди и прожигает тяжелым взглядом своего питомца, который всем своим видом показывает, что на чиминовых бедрах ему куда лучше. Если бы он мог, и язык бы показал, Юнги уверен.       — Не говори так о нем, — искренне возмущается блондин, продолжая ласкать кота. — И почему Рудольф? Что за имя такое дурацкое?       «Сам ты дурацкий, Пак Чимин», думает Юнги про себя. Парень слишком жизнерадостный, слишком улыбчивый и… Милый. Милый? Мин своим мыслям удивляется и качает головой, прогоняя их прочь, отвечая:       — Потому что Рудольф. Ему подходит.       — Ему больше подошел бы «Мандарин», но никак не Рудольф, — Чимин коверкает настоящую кличку, кривя лицо, отчего впервые за это непонятное знакомство на лице Юнги мелькает полуулыбка. — О, мы умеем улыбаться? Уж не думал. Кстати, а тебя то как зовут? Тоже как-то странно и нелепо?       «Да что он себе позволяет? Болтает так, будто мы сто лет знакомы. Нелепый Пак Чимин».       — Юнги, — коротко и бесцветно.       — Юнги? Так просто? — Пак снова улыбается, словно его губы только и могут, что растягиваться, обнажая зубы. — Мне нравится, красивое имя.       От того, насколько искренне и просто это было сказано, Мин приподнимает вверх брови, удивляясь. Ему никогда прежде не говорили, что его имя нравится. А этот парнишка так запросто выдает такое. Как это называется? Простая вежливость, да, убеждает себя Юнги, прокручивая это незначительное «Мне нравится» в своем мозгу.       — Спасибо, что ли, — конфузится он, не зная даже, что и ответить на подобное. — Что ж, нам пора домой, время то уже к полуночи, не будем красть у тебя начало нового года.       Мин уже давно огляделся украдкой и понял, что праздновать особо парень и не собирается: по квартире не разносится запахов вкусной, только что приготовленной, еды, нет гостей, да и сам он одет совсем не празднично. В квартире пустовато, не нарядно, лишь в углу стоит невысокая елка. Голая. На ней даже гирлянды нет.       Что за парень этот Чимин?       Поставить дерево — поставил, а украшать не думает? Рядом стоит, конечно, коробка, из которой торчит мишура и виднеются разноцветные шарики, но к ней никто и не притрагивался. Для чего вообще было тогда покупать елку?       Слишком много вопросов, которые Юнги не задаёт, собираясь уходить. Он вновь пытается взять на руки пушистого, но тот цепляется когтями за чиминовы штаны и вновь вылупляет зеленые глаза на хозяина.       — Что на тебя нашло, маленький монстр? — Юнги в очередной раз морщится, начиная беситься от непробиваемости своего питомца и судорожно соображает, как утащить его домой, ведь тот явно будет вырываться, сопротивляясь.       — У тебя разве нет для него переноски? Почему не взял с собой? — интересуется Чимин, успокаивая рыжего своими поглаживаниями.       — Нет у меня никакой переноски, — вздыхает мужчина с досадой.       — Как это? А как ты возишь его к ветеринару?       — Не приходилось пока.       — А прививки?       — Слушай, слишком много вопросов, — закатывает глаза Юнги и тянется к животному в третий раз, намереваясь забрать его уже домой. Почему-то рядом с этом блондином он ощущает себя ребенком, который и понятия не имеет, что нужны какие-то переноски для котов. И еще потому, что не может лишний раз взглянуть на Чимина, который каждый раз обезоруживает своей улыбкой.       Котяра сопротивляется и опять дерет хозяина, но тот терпит, пытаясь сгрести пушистого в кучу, но выходит плохо.       — Знаешь что? Наверное, будет звучать максимально странно, но ты не хочешь помочь мне нарядить елку?       Чего?       — Чего?       Юнги застывает, с непониманием глядя на парня, уже вскочившего с дивана и направляющегося к коробке с игрушками. Рудольф пользуется заминкой и вырывается, соскакивает на пол и бежит под елку, где сразу же разваливается и нагло выглядывает из-под ветвей на хозяина. Этот маленький демон явно не собирается домой, показывая всем своим видом желание остаться здесь, прямо под зелеными иголками.       — Давай, времени мало осталось, скоро наступит Новый год, а у меня совсем ничего не готово, — тараторит Пак, уже вынимая из разваливающейся от времени коробки небольшой спутанный комок огоньков. — Вот черт, все запуталось. Юнги, не стой столбом, помогай, а то мы не успеем.       И Мин послушно идет на помощь.       Та непосредственность, с которой болтает без умолку блондин, лишает шанса на отказ. Располагает к себе и вынуждает поддаться.       Он слишком странный — предлагает незнакомцу украсить вместе елку в канун праздника, буквально в последний час до наступления чего-то нового, совсем не задумываясь. Он странный, определенно.       И вместе с тем очень милый.       Опять эта мысль гуляет по сознанию Юнги, заставляя поджимать губы и гасить в себе незнакомые реакции.       — Ты какой-то чудной, тебе говорили когда-нибудь? — озвучивает все же свои мысли Юнги, помогая распутывать гирлянду. Судя по комку, она не очень длинная, и это радует.       — Говорили, конечно, — хохочет Пак, путая пальцы в леске.       — Ты не боишься, что я могу оказаться маньяком, например?       — Ты? Не смеши меня, — еще больше заходится звонким смехом парень. — У тебя есть кот, которого ты ищешь несмотря на то, что он тебя моментами раздражает, а значит, у тебя доброе сердце. Да и выглядишь ты довольно симпатично, ты не можешь быть психом.       — Симпатично? — недоумевает Юнги.       — Да. Ты и твой кот — словно семейная парочка с картинки, он рыжий, и у тебя рыжие волосы. Это же забавно.       — Смотрю, ты во всем стараешься находить что-то прелестное, да?       — А как по-другому? Я просто подмечаю мелочи, которые кажутся мне интересными, только и всего.       Нет, не только и всего.       Юнги так не умеет, он не обращает внимания почти ни на что вокруг, не находя что-либо особенно занятным и достойным его заинтересованности. Но эта функция словно передаются воздушно-капельным путем от этого блондина, слишком обожающего жизнь, и Юнги вновь робко разглядывает его новыми глазами. Безоговорочная красота лица уходит на второй план, когда Мин подмечает эмоции, отражающиеся на нем. Вот он забавно хмурится, пытаясь понять, куда сунуть свободный распутанный конец, чтобы размотать парочку узлов, а когда, наконец, получается, то воодушевленная улыбка украшает лицо настолько, что Юнги и сам невольно улыбается. Глупо так, но улыбается. Этот Пак Чимин совсем не прячет эмоции, совсем не старается их подавить, не думая о том, что кто-то рядом может легко их считать и понять, ему вообще дела нет до того, как он выглядит, будто знает, что что бы он не делал — смотрится хорошо и непринужденно.       — Да уж, помощник из тебя так себе, я сам все расправил, — выдает Чимин, уже подходя к розетке, чтобы зажечь огоньки и начать обматывать ими колючие елочные лапки. — Надеюсь, что с шариками ты справишься лучше. Давай, вешай там, где я уже нацеплю гирлянду.       — Почему это ты командуешь? — беззлобно возмущается Мин, но уже начинает рыться в коробке и вынимает парочку блестящих золотых шаров размеров с апельсин.       — Потому что мне кажется, что у тебя явно нет опыта в этом деле. Ты когда-нибудь наряжал елки?       — Да, в детстве с мамой.       — Это не считается. Сам, у себя дома, когда ответственность за это важное дело только на тебе?       — Важное дело? — впервые за вечер смеется глухо Юнги, пытаясь продеть охапку иголок в маленькое колечко золотой веревки. — Настолько важное, что ты забыл о нем и наряжаешь елку за час до полуночи?       — Вау, — оборачивается внезапно блондин, одаривая мужчину своей искренней улыбкой и озорным блеском в глазах. — Ты рассмеялся? Еще одна моя маленькая победа. У меня не было времени сегодня, но мы с тобой быстро сейчас все исправим. Ой, — блондин тут же растерянно останавливается с гирляндой в руках. — Какой же я идиот. Заставляю тебя помогать мне, когда тебе, наверное, пора. Ты с кем-то празднуешь? Тебя ждут дома? Блин, прости, я не хочу тебя задерживать, времени то совсем нет, а тебе еще добраться нужно.       Он тараторит и тараторит, рассеянно хлопая глазами, пока Юнги топит в себе новый приступ смеха.       — Беру свои слова назад, ты не странный, — хохотнув, выдает Мин. — Ты такой… Милый, в общем. Не могу подобрать другого слова, поэтому пусть будет «милый». Никуда я не тороплюсь, я живу один. И встречать Новый год я не планировал, никогда не праздную, собственно.       — Почему? — искренне удивляется Пак, возвращаясь к гирлянде и все еще обдумывая это самое «милый».       — Наверное, как раз потому что живу один.       — А друзья?       — У меня всего один друг, но он уехал со своим парнем к родителям, поэтому, я намеревался лечь спать пораньше. Если бы не этот рыжий бедоносец, решивший именно сегодня сбежать и поселиться у незнакомца.       Юнги и вправду никогда не отмечает этот праздник. И вовсе не потому, что Тэхён с Чонгуком каждый год уезжают в другой город, а потому, что тоже хотел бы встречать Новый год с кем-то. Один раз всего они праздновали втроем, и глядя на эту сладкую парочку, Мин подумал о том, что тоже хотел бы так же — жевать мандарины в ожидании боя курантов, а после чокаться шампанским и обнимать кого-то безумно близкого и дорогого. Но пока ему не встречался тот самый человек, пока ни с кем не хотелось провести новогоднюю ночь вместе.       И сегодня он торчит в квартире у какого-то Пак Чимина, украшая его елку.       И самое интересное — это не вызывает отторжения. Наоборот, Юнги расслабляется, понимая, что ему комфортно. Уютно даже.       Зарываться глубже в собственные ощущения времени нет, оба занимаются своим делом — Чимин уже добирается мигающей лентой до верхушки, а Юнги все еще торчит внизу, размышляя, куда же определить очередной сверкающий шарик.       — Ты всегда такой медлительный? — Пак оглядывает итог своей работы, отходя от дерева на пару шагов назад.       — А ты всегда задаешь столько вопросов? — шар все же находит свое место, и Мин берется за следующий.       — Я всего лишь пытаюсь поближе узнать тебя, — пожимает плечами блондин, совсем не стесняясь своего прямого честного ответа.       — Это еще зачем?       — Ну должен же я знать хоть немного человека, который может оказаться маньяком, — Чимин вновь награждает Юнги своим переливчатым смехом и достает из коробки пушистую мишуру. — Ты кажешься закрытым человеком. Не любящим идти на контакт и много болтать. Но почему-то ты мне нравишься, Юнги.       Пластиковая игрушка валится из миновых рук и стучит по ламинату, пугая рыжего. Он подскакивает и глазеет на незнакомый ему предмет, шипя, но когда шарик укатывается куда-то в угол за ель, то Рудольф снова укладывается, успокаиваясь. В отличие от своего хозяина, который переваривает то, что слетело с губ Чимина так запросто и без задних мыслей. Парень больше не говорит ничего и продолжает цеплять мишуру, пока Юнги пытается выудить закатившийся шар, густо облепленный сыпучим золотом.       — Прости, я не хотел смутить тебя, — виновато оглядывается на него Пак, заканчивая с пушистыми полосами. — Не думал, что ты из тех людей, кого подобное заставит смущаться. Просто сказал, что думаю.       — Все в порядке.       Он и вправду засмущался, возможно, покраснел и замедлился. Сам от себя не ожидал подобной реакции, хотя чего он еще ждал? Ему разве говорили подобное? По школе одноклассницы да, но тогда он был ребенком и плевался в ответ на такие заявления. А сейчас он не воспринимает эти слова как нечто странное и нелепое. Напротив, внутри даже потеплело и размякло, будто масло разлили.       Юнги выпрямляется и вешает шарик на торчащую ветку, а затем не глядя тянет руку к коробке, чтобы вытащить очередное украшение, но тут же одергивает руку, когда чувствует тепло чужой. Вскользь. Совсем невесомо, но так ярко, что его ладонь будто пламенем берется.       — Чуть-чуть осталось, — Чимин словно и не замечает, доставая сразу несколько красных шариков поменьше, чем те, что вешает Мин. — Успеваем.       Юнги цепляет у самой верхушки последний крупный шар и отходит назад, окидывая взглядом уже почти наряженное дерево. Ему нравится.       Ему нравится все в этот момент.       Елка, которую он впервые украшал не с мамой, а сам во взрослом возрасте.       Ему почему-то нравится этот без умолку щебечущий о ерунде Пак Чимин, быстро-быстро развешивающий остальные украшения.       Ему даже Рудольф под ветвями сейчас нравится — слишком мило котяра вывалил свое брюхо и иногда дергает лапами во сне.       И ему очень сильно нравится ощущение все еще зудящей от чужого прикосновения ладони.       Все складывается в целостную гармоничную картинку, которую Юнги сегодня хочется запомнить.       Он усаживается по-турецки перед елью и глядит на мерцающие огоньки снизу вверх, пока Чимин убегает на кухню. Он возвращается с несколькими крупными мандаринами с толстой рыхлой кожурой и плюхается рядом, так же складывая под себя ноги.       — Классно получилось, — в его глазах неподдельный щенячий восторг. — Любишь мандарины?       — Очень, — Мин принимает из чиминовых рук парочку и начинает чистить, а затем сует в рот сразу несколько долек и прикрывает глаза. — Вкусные какие. Сладкие.       — Черт, — подскакивает резво парень и снова бежит на кухню, гремит дверцами шкафчика и возвращается обратно с небольшой прямоугольной упаковкой, бутылкой шампанского и парой бокалов. — Уже без десяти двенадцать, а мы не до конца приготовились. Ты пьешь шампанское?       — Да, — Юнги только и успевает, что отвечать на вопросы блондина.       — Сейчас все будет, ты пока достань парочку, — он бросает мужчине пачку и откупоривает бутылку с громким хлопком.       В руках Юнги бенгальские огни. Как же давно Мин не держал их в руках. Достает две тонкие палочки и сует руку в карман, чтобы найти зажигалку. Чимин наполняет два высоких бокала празднично шипящим алкоголем и протягивает Юнги, взамен перехватывая искрящийся маленький фейерверк.       — Что ж, я даже подумать не мог, что буду встречать этот Новый год с кем-то. Причем с кем-то, кого и знать не знаю. Но я хочу сказать, что не жалею. Потому что, повторюсь, ты почему-то нравишься мне, Юнги. И твой рыжий пушистик тоже, — Пак поддевает кончиками пальцев ног спящего Рудольфа, улыбаясь. — Не знаю, кто ты и почему именно ты сегодня свалился на мою голову, но я верю в судьбу, и, хочу думать, что это не просто так. А ты?       — Что я? — Юнги теряет собственную голову и способность нормально соображать, не понимая, о чем именно спрашивает парень.       — Веришь в судьбу?       — Никогда не думал об этом, — напрягает извилины Мин, глядя на пузырьки в бокале. — Наверное, да.       — Возможно, этот год несет нам что-то особенное и… Прекрасное.       «Такое же, как ты».       Вслух Юнги не осмеливается произнести свою мысль и лишь внимательно взирает на парня напротив. Он так искренне верит в то, что говорит, что и Юнги начинает верить, хотя до этого момента думал, что прекрасному в его жизни нет места.       Чимин не ждёт никаких ответов. Он лишь делает глоток шампанского, а затем отправляет в рот очередную сладкую дольку, улыбаясь каким-то своим мыслям. Такой беззаботный и невероятный в миновых глазах.       В Юнги что-то щемит и трепыхается. Наверное, часто забившееся сердце, подающее непонятные сигналы. Побуждающее к чему-то.       К чему-то конкретному.       Юнги опускает все еще горящую палочку бенгальского огня и спешно склоняется к парню. Касается его губ своими и тут же отстраняется, понимая воспаленным от эмоций мозгом, что это, скорее всего, совсем неправильно. Ошарашенными глазами бродит по лицу Чимина, ощущая на губах мандариновый вкус.       Слишком сладко и хорошо, чтобы быть правдой. Юнги даже успел за этот короткий чмок ощутить, насколько чиминовы губы мягкие.       — Господи, я не хотел, — тут же тухнет Юнги, пугаясь своего порыва. Из равнодушного и отстраненного мужчины, каким он пришел сюда изначально, превращается в робкого и покрасневшего подростка, выглядя при этом вполне себе органично и забавно, по мнению Чимина. — Точнее, я…       — Хотел, хотел, — внезапно улыбается лучезарно Пак, давая тем самым понять, что все в порядке. — Почему же начинаешь оправдываться?       — Не знаю, что это было, что нашло на меня, извини, — Мин ставит на пол бокал, не сделав и глотка, хотя сейчас до дна хочет осушить его, чтобы унять сердце, бьющееся от волнения прямо в глотке.       — Ты сделал это ровно в полночь, — Чимин оглядывается на часы, висящие над диваном. — Знаешь, как говорят? Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Готов целоваться со мной целый год?       — Я чувствую себя теперь еще глупее, — нервно сглатывает мужчина, сжимая между пальцев потухшую тростинку.       — Перестань, — Чимин придвигается ближе, окончательно лишая Юнги способности мыслить. Он впервые обращает внимание на то, как приятно пахнет от парня — чем-то очень свежим и чистым. Наверное, его душой. — Мне понравилось.       Да что он творит своими незамысловатыми словами? Признаниями?       — Только, — протягивает он, освобождая руки от всего лишнего. Легонько ладонью касается миновой согнутой коленки и склоняется еще ближе. — Только это было очень быстро, я не успел даже и вкуса тебя ощутить. Попробуем еще раз?       — Что? Нет, Чимин, я не…       Он бы договорил, если бы ему дали такую возможность. Но Пак берет инициативу в свои руки и накрывает губы Юнги своими, опуская веки. Мин замирает. Не дышит вовсе, хотя в солнечном сплетении все зажглось так молниеносно, что теперь еще больше требуется кислорода, чтобы хоть как-то остудить горящее марево внутри.       Чимин неторопливо двигает губами, вынуждая поддаваться поцелую и отвечать. А Юнги очень хочется отвечать. И он целует в ответ, позволяя проникнуть чужому языку в рот. Парень очень нежен и трепетен, ладонью начинает поглаживать миново бедро, и мужчина в секунду весь мурашками берется и не шевелится, боясь спугнуть момент лишними движениями.       Так волшебно, так чувственно все происходящее, что под закрытыми веками мигают яркие цветные всполохи, которых Юнги прежде и не знал никогда. Он проваливается полностью в свои ощущения, чувствуя как умело Чимин продолжает его целовать, запуская пальцы в рыжие волосы. Желание чего-то большего в один короткий миг зарождается внизу живота, отчего Мин хочет простонать в чужие губы, теряя голову, но сдерживается.       Надо бы отстраниться, чтобы не зайти дальше, ведь это…       Неправильно?       Нет, сейчас только это и правильно — этот поцелуй, эта ласка и это чувство, разгоревшееся в чужой гостиной.       Это самое правильное, что могло случиться с Юнги этой ночью.       Чимин медленно разрывает влажный поцелуй, чувствуя, что ему становится невыносимо мало такой, казалось бы, невинной ласки. С особым теплом он глядит в затянутые истомой миновы глаза, касаясь кончиком носа его и сладко-сладко, еле слышно, выговаривает:       — С Новым годом, Юнги.       Рудольф поглядывает на этих двоих из-под колючих пушистых ветвей, лениво размахивая пушистым рыжим хвостом. Он явно не собирается к себе домой.       Как и его хозяин теперь.