гармонии веркмейстера

Всё не должно было закончиться так. Один из них двоих просто обязан был… будет выжить. Найвс видит, как силы с каждой секундой покидают ослабленное тело Вэша, и он становится лёгким, лёгким, лёгким… лёгким в его замаранных кровью руках. Он и сам чувствует себя до тревожного странно: весь он — как пушинка, конечности невесомо ноют, зудят. Там, где осталось крыло — непроходящая непримиримая боль. Разве близкое к смерти существо не должно, наоборот, становиться всё тяжелее? Однако его дрожащие веки всё ещё не налиты свинцом… В голову так некстати приходит та давняя, позабытая уже загадка от Рэм. Скажите мне, мальчики, что, по-вашему, легче: килограмм пуха или килограмм железа? Тогда он, как и Вэш, ответил неверно. Сейчас же он знал… Теперь он понимал всё. Вэш, наверное, тоже видит, как силы с каждой секундой покидают ослабленное тело Найвса, и он становится лёгким, лёгким, лёгким… лёгким в его не замаранных кровью руках. Два крыла на двоих — всё, что сегодня осталось. Поддерживая друг друга, они несутся по облакам как можно дальше от мира — всё равно, куда именно, лишь бы они двое, лишь бы не здесь… Как сказала бы Рэм: куда глаза глядят. Солнца Гансмоука испепеляют безжалостно. Вэш и Найвс стонут, не выдержав одновременно; пронзённые иглами, с глухим резким стуком падают на песок где-то в глубоких бесконечных каньонах. Сил нет — теперь уже точно. Finita la commedia. Найвс лежит среди песков на спине и никак не может привести в норму дыхание; он скорее знает, чем видит, что Вэшу настолько же плохо удаётся дышать. Сто пятьдесят лет порознь — и одна на двоих смерть в пустыне… По крайней мере, это будет эффектно. — Ты… — пробует заговорить Найвс. Очень хочется позвать по имени брата, но местоимением проще. Никак не повернётся язык. — Н-най, — выдыхает Вэш, повернувшись к нему, и вдруг крепко зажмуривается. Найвс едва не плачет, когда Вэш хватается за него, как за спасательный круг, потому что не может справиться с сотрясающими тело конвульсиями. Всё хорошо, хорошо, шепчет тем временем Рэм. Всё позади, не плачь. Тебя больше никто не обидит. Кажется, он говорит нечто такое вслух Вэшу. Он не уверен. Но что-то на близнеца точно действует — Вэш выпускает его из кольца мучительно цепких, отдающих мертвенным холодом рук. Они могли бы снова соединить себя вместе, но слишком много воды утекло уже с тех давних пор. Разум Вэша теперь — дневник смерти миллионов людей. В его прорезях глаз — устья невыплаканных морей, рек, ручьёв. — Ты… — снова пробует Найвс, и местоимением всё ещё проще. Будь ты проклят, невовремя отсохший язык. Наверное, они всё-таки здесь и останутся — в бесконечно глубоких каньонах, вдали и от плантов, и от ненавистных людей… Найвс поворачивает голову вбок, каким-то образом найдя в себе силы, и неотрывно следит за лицом близнеца. Слышит ритм сердца — бешеный-бешеный. Слышит хриплое, сбившееся с такта дыхание. Представить только: он так стремился убить его, заверив себя, что выхода нет, а теперь боится, что Вэш уйдёт от него насовсем — туда, где его, вероятно, уже полтора века дожидалась любимая Рэм. Найвс отмечает тревожную складочку между Вэшевых выразительных тёмных бровей. На лбу Вэша испарина. Он выглядит так, будто скоро… Нет, Найвс не хочет и не смеет думать об этом, болезненно стискивая зубы до скрипа. Жар солнц достаёт их двоих даже здесь. Вэш рядом с ним что-то бормочет вполголоса, беспокойный, и даже порывается встать, но потом, будто вспомнив вдруг что-то, превозмогая боль в теле, решительно тянется к карманам плаща. Спустя пару секунд Найвс замечает в его руке плеер. С ума сойти можно… Этой штуке, должно быть, без малого две сотни лет. Он точно помнил похожую вещь на их звездолёте — в далёком детстве, когда они понимали друг друга без слов. Негромко чертыхаясь, Вэш распутывает паутину наушников. — Не… надо, — просит Найвс, имея в виду: береги, глупый, силы. У нас и так на двоих их осталось чуть-чуть. Он всё ещё верит, что им предстоит разделить смерть в пустыне. Вэш распутал уже все вьюнки-провода. — Послушай. Это… красиво, — всё, что говорит ему он, дрожащей рукой предлагая правый наушник. Найвс прикрывает веки, молчаливо выражая согласие; он замирает, когда вслед за наушником в его ухо лёгким пёрышком планта пробирается звук. Эта первая нота… вторая… знакомая третья… Он широко распахивает голубые глаза. — Вэши… — против воли вслед его надломленный, слабый, с тенью искреннего изумления голос. Он узнал бы эту мелодию из десятков и сотен, если не тысяч и даже миллионов других. В его правом ухе разливается музыка, от которой его сердце издаёт отчаянный крик. В этот миг он не думает, что они оба умрут здесь. Он слышит песню без слов, песню, которую они с Вэшем когда-то играли на пару. Это музыка детства, их первых помыслов, идеалов и планов — наивных, как считал он потом. Такая чистая, не замутнённая грязью и кровью мелодия… Вэш неловко шевелится где-то под боком, и Найвс гулко сглатывает, боясь спугнуть этот хрупкий мир, тишину. Его всё ещё посещают навязчивые мысли о смерти, но их выталкивают более насущные прочие. Что-то вроде: Вэш всё ещё помнит о ней? Когда он успел записать её? И кто тот второй человек, играющий с ним на записи в паре? — Я записал её для тебя с одним старым другом, — просто говорит Вэш, доверительно придвигаясь к нему, отчего внутри у Найвса совершенно точно ломается что-то. В его прорезях глаз сейчас — дельты океанов, морей и речушек. Вэш улыбается и прижимает ладонь к его мокрой щеке. Надсадно кашляет, потому что за секунду до пронзившей лёгкие боли смеётся. Они смотрят друг другу в глаза, а где-то там, за барабанными перепонками, им шепчет музыка, заполняя собой пустоту, снова скрепляя нить разумов, бездумно и яростно порванную полтора века назад. Потоки эмоций ищут выход наружу, застревая в его пересохшем, как подземный источник Гансмоука, горле. Он нащупывает руку Вэша и лихорадочно сжимает её. Нет, для них всё не может, не должно здесь закончиться… Он только начал понимать, что хочет видеть по правую руку Вэша. Они только-только совершили вместе свой первый полёт… Вэш закрывает глаза, прислоняясь своим влажным лбом к его покрытой такой же испариной коже. Найвс ощущает у своей щеки ветер, сотворённый взмахом его длинных ресниц. У него такие густые ресницы… Звук пианино между Вэшем и ним достигает крещендо. — Мир да любовь, — шепчет Вэш, улыбаясь вопросительно, с тихой горечью, смиренно осевшей в уголках бледных губ. — Мир да любовь, — едва слышно соглашается Найвс, прижимая к себе потеплевшую ладонь Вэша. Брата. Сто пятьдесят лет порознь… И впереди ещё столько же, чтобы исправить и вернуть всё как было. Батарейка в плеере села, и они незатейливо напевают мелодию вслух. Они помнят их песню — всю, до последнего звука. Вэш всепрощающе касается края его губ своими, и Найвс шумно вдыхает, расслабляя тяжёлые пальцы. В родную землю с песком возвращается кровь.