пистолет

Он думает о том, что пристрелить бы это избалованное дитя с близкого расстояния и дело с концом. Только тогда хуй ему заплатят за это, вернее заплатят, но не столько сколько платит клан Годжо, за сопровождение сопляка. Сатору — долговязый белобрысый хуй с горы. Клан непонятно откуда вылез, техника эта уебская, в общем и целом, ничего не понятно, но деньги решили всё. Тоджи помнит взгляд из вечности, когда-то давно шестиглазик мазнул по нему глазами всего на мгновение, а впечатлений на всю жизнь. Губы кривит усталой ухмылкой, что отражается больным оскалом в зеркале заднего вида. Годжо закидывает ноги на приборную панель и варварски разрывает длинными пальцами бумажную коробочку с лапшой. Густой аромат жирной пищи затапливает салон съёмной тачки. И вот они здесь. Вернее, его ненасытная жажда получить много и даже больше завела его в этот восхитительный треугольник из банковского счета и подростка, что методично уничтожает его нервные клетки будто нанятой. Тоджи думает, что проблем было бы в разы меньше, если бы он дал себе волю и разложил бы пацана на заднем сиденье. Если трахнуть его, может и бесить будет не так сильно. Ноги эти длиннющие на плечах. А не на приборной панели… — Ноги. — Тачка все равно не твоя, — жирный белый червяк лапши исчезает меж маслянных губ. Кончик розового языка слизывает блестящие разводы. Жрать охота. Во всех смыслах… — Через два квартала налево. Фушигуро сворачивает в подворотню. Кажется, за ними был хвост? — Ноги, — ещё раз сдержанно, почти просит Тоджи, думая о том, как протолкнет в эту неуместную болтливую глотку хрен. — Мне не нравится, когда в тачке срач. Мотор полностью глохнет, а чёрный мерседес, что тащится за ними от самого Раппонги, проезжает мимо по дороге. Тесный проулок между двух пчеловейников остаётся без внимания. Лапша с шумом плюхается на сиденье, а нервы дают сбой. Рука плавно и быстро выдергивает пистолет из набедренной кобуры, приставляя дуло к чужому рту. Какой толк от твоего красного и синего, если простой наёмник может провернуть с тобой детский фокус? Чёрные круглые очки съезжают на нос. Годжо — звёздочка шаманского мира — Сатору демонстративно приоткрывает испачканные в соусе и масле губы, обхватывая пистолет. Розовый ободок растягивает осторожно буквой «о», вокруг дула и бесячий пацан прикрывает глаза, будто реально ловит кайф. Густые ресницы дрожат, щеки втянуты, в лучших традициях порно-хаба. Его пиздлявый рот издаёт этот пошлый хлюпающий звук, стоит Годжо изменить наклон головы. Ствол оттягивает тонкую стеночку щеки, пошло выпирает, и капля слюны стекает из уголка его губ. Сатору шумно сглатывает и неспешно отстраняется вернее, пытается… В тачке душно, Токийское лето влажное, пахнет усталостью, чем-то паленым, кровью, дерьмом и едой из забегаловок. Это лето пахнет деньгами, мускусом и возможным перепихом на заднем сиденье тачки. Тоджи думает о выпирающих позвонках, сквозь бледную кожу и о том, что пиздюк своего добился. Фушигуро смотрит на него во все глаза и не только. Хер болезненно упирается в шов строгих брюк. Костюм ублюдкий и вести в нем золотую дитятку себе дороже. Тачка в подворотне, спасибо что цыганские фокусы Сатору приспичило вытворять не на дороге. Хотя, заставить бы его сосать, пока они прут до этого сраного Яги и его техникума? Картина маслом. Белесая сперма на лице и этих трепещущих ресницах. Было бы эстетично, припухшие губы, стекающие по ним и личику густые капли. Тоджи накрывает ладонью непокорную голову шаманского золотого ребёнка и вынуждает его вновь принять в себя дуло пистолета. Волосы у него тонкие, мягкие, пахнут дорогущим шампунем, да и сам Сатору весь будто из драгоценного металла отлит. — Продолжай, — сам заварил анал-карнавал, пусть сам и следует ему. Пальцы смещаются на шею. Очерчивает бугорки позвоночника и мышцы. — Давай, Годжо Сатору, покажи все на что способен. * Тачка тесная, а лучший шаман тысячелетия нескладный подросток с тонной гиперсексуальности. Он выгибается дугой и задушенно стонет, когда длинные пальцы Тоджи надавливают на заветную точку под яйцами. Новомодные штаны болтаются в районе щиколотки, а белья у шестиглазика не наблюдалось, предусмотрительный мальчик. Трахаться с тем, кого должен довезти из точки А в точку Б без лишних проблем, решение хуевое. Шкету-то, только шестнадцать недавно стукнуло. Но у Тоджи Фушигуро, когда-то Зенина, моральных принципов ноль по Фаренгейту и да и сама мораль плавает где-то в сточных водах прошлого. Кожа у Сатору горячая-горячая и краснеет он со страшной силой, стоит провести рукой в нужных местах. Сладкие шестнадцать. Сплошь острые углы, да выступающие кости. Пальцы отчаянно сжимают плечи Тоджи, а сам Сатору жмурится толкая бёдрами навстречу, пытаясь получить такую необходимую стимуляцию. — Хватит ерзать, как сука в течке, — смазки нет, золотой мальчик гребанный девственник. Всё-таки надо было не глок ему за щеку запихивать. Трахнуть по настоящему не выйдет. Тоджи на пробу разводит чужие ягодицы пальцами и давит на сухую звёздочку ануса. — Пошёл ты, — оскал и смешок в догонку. — Тебе же все равно по кайфу. Может да, а может и нет. А может он хочет, чтобы эти холеные ручки обхватили его хуй и немного поработали. Фушигуро перехватывает бледные прохладные пальцы и кладёт их себе на член. — Давай, дитя порно-хаба, покажи чему научился. — А вставить не хочешь? Разве что на сухую, а там и кровь за смазку сойдёт. Грязно и некрасиво, зато как шкет под ним бы ревел и скулил. Золото, а не зрелище. Тоджи правда не знает, что отделяет его от воплощения фантазии в жизнь. — Ты же девочка-целочка, расплачешься и уссышься подо мной. А я такого не люблю, — Тоджи зачесывает белые пряди чёлки Сатору, сжимая волосы пацана в кулак, вынуждая того послушно откинуть шею. — Нихрена я не целочка, — обиженно, строптиво, но так лживо выпаливают чужие губы. Большой палец обводит мясистую головку члена, размазывая выступившую смазку. Годжо показательно тянет пальцы ко рту, обильно вылизывает ладонь, демонстративно посасывает костяшки, а потом вновь опускает руку между их телами. Из слюны смазка такая себе, но хоть что-то. Годжо старательный, импульсивный, пахнет кофе и конфетами, жрёт же их в каких-то космических масштабах. Вся прошлая тачка провоняла моти и была в фантиках. Тоджи толкает бёдрами в заботливо подставленную ладонь, пока неспешно играется с поджавшимися яичками в ладони. Он специально то и дело скользит к серединному шву, тянется к тугому кольцу мышц и разминает его, будто предупреждая. — В следующий раз, я буду вот тут, — дыхание опаляет хрящик уха. Сатору задушенно скулит зажмуриваясь и упирается пяткой в потолок. Шпала пучеглазая. Ему то и много не нужно. Приласкать пару раз, подразнить уздечку и вот он уже порнушно пошло стонет, прогибаясь в мелкой судороге оргазма. Белесые разводы на поджаром животе и затуманенный взгляд, зрачок расширен, будто мальчишка провел неделю на спидах. — Целочка, говорю ж, — шрам на губах побаливает от улыбки-оскала. Тоджи сам накрывает руку Сатору своей и ведёт его в правильном ритме, надрачивая себе. Оригинальный мастурбатор, надо сказать. Кому расскажешь, не поверят. Да ему и не нужно, собственно. * От удона поднимается густой сытный пар. В бумажной коробке плавает жидкое яйцо и плавленый сыр в перемешку со специями и завитками-лапши. Мегуми бы прикупить жрачку, мысль меланхоличная, мелькает на периферии сознания, а взгляд против воли упирается в засос на бледной шее. — В следующий раз, в тачке не жрёшь, — разламывая палочки, хмурится Тоджи. Парни за соседним столиком прячут пистолет под пиджаки. Скоро будет мясо. И кроваво. Вот бы пожрать нормально дали. А то слизывать с лапши кровищу, не особо вкусно. — В следующий раз, трахаемся на кровати, — спокойно и весело выдвигает свой ультиматум золотой засранец. За соседним столиком, кто-то снял предохранитель с береты. Блять.