Самая скучная история

      Трель звонка не умолкает.       Не прекращается.       Да сколько же можно?!       Режинальд прекрасно знает, что это, скорее всего, Варди, потому что только Варди не способен осознать, что его здесь не ждут даже после получаса звонов. А эти звуки даже мёртвого разбудят, что, гипотетически, они и сделали; но Режинальд старается не раздумывать об этом в таком ключе.       Он предпочёл бы мистера Дживса, того, с похожим именем, из книг сэра Вудхауза. Тот хотя бы вежлив.       Но Господи.       Режинальд отодвигает одеяло, садится на постели, убирает соринку из глаза, похлопывает себя по щёкам, откашливается, сцепляет пальцы в замок, выдыхает, потом выдыхает ещё раз и делает лицо, которое Варди называет «лицо многодетной матери». Варди использовал именно это определение, потому что первое — «мем с тем негром со злым лицом» — мозг Режинальда отказывался воспринимать как логичное и литературное объяснение.       Что-то привлекает его внимание. Режинальд смотрит на свою руку. Одёргивает рукав сорочки.       Имя, которое он видел последним, бледнеет, покрывается россыпью цветочков, вплетающихся в уже нарисованную на коже вязь. Новое имя тонкими красными каплями расчерчивает кожу, пытаясь найти для себя свободное место; вскоре находит — уже на плече, вкруговую, прячась в сгибе локтя.       Ох.       У Режинальда было множество частей его души.       Господи, это звучит ужасно.       У Режинальда было множество осколков его души. Он не встречался вживую ни с одной из них.       Если честно, проблема части души в том, что когда ты вампир, тебе больше семисот лет, большую часть из которых ты пытаешься выживать, искать свою любовь несколько… проблематично. К тому же, госпожа Лахесис, или та, кто заменял её на территории Европы, предпочитала периодически связывать бессмертных сумрачных с обычными людьми, хотя бы потому, что смертных больше. Были те, кто находил часть себя, совершал обряды и ритуалы и отправлялся к вечному счастью под руку со своей половиной. А был сэр Режинальд Дарси, который в поисках своей суженой попадал из огня да в полымя в буквальном смысле.       Вспомнить хотя бы Сейлем в 1692. Ужасное зрелище. Ужасные впечатления. Почти у всех девушек имена на руках принадлежали бессмертным, и это стало отягощающим обстоятельством. У одной из них Режинальд видел и своё имя. Прекрасная рыжеволосая девушка, худая, с вытянутым бледным лицом. Он нашёл её, болтающейся на виселице, взял за руку и долго потирал пальцем свой собственный почерк на чужом запястье. Этого было достаточно, чтобы решить, что он больше не хочет никого искать.       Дело было не в том, чтобы не найти или не успеть. Дело было в том, что… это было больно. У вампира не так много горестей в жизни, но осознание того, что ты бессмертен, а некоторые твои друзья и возможная возлюбленная — нет, делало всё намного хуже.       Режинальд всего один раз после этого пытался обмануть собственный запрет, но ничего хорошего из этого не вышло. По факту, это чуть не вылилось в войну между сумрачными — не та история, чтобы рассказывать на званом вечере.       Поэтому он просто продолжал существовать — бессмертный, могущественный, не ищущий никого и не жаждущий ничего, с вереницей имён, опадающих цветками с каждой новой смертью и сменяющих друг друга слишком даже часто, чтобы это можно было заметить.       Однако сейчас заметил — на руке кривоватым почерком было выведено:       Брунгильда Смит       Варди врывается в комнату как ураган. От него, как обычно, пахнет собачьей шерстью, цвет волос на этот раз жёлтый, а на футболке изображён плохо нарисованный волк и написано что-то кириллицей.       — И как переводится твоя надпись? — спрашивает Режинальд.       — Сча узнаем! — восклицает Варди.       Он скидывает футболку — Режинальд кривится — достаёт свой новомодный телефон — Режинальд кривится ещё больше — и тыкает по нему пальцами, прежде чем сказать, так же громко, как до этого:       — Все волки делают «Ауф»!       — И что же означает «Ауф»?       — То, что делают волки! — смеётся Варди.       Он глуповат, по меркам Режинальда, но харизмы хоть отбавляй. После того, как смертные заключили мир с сумрачными, Варди одним из первых отбросил в сторону предрассудки и стал красоваться перед людьми своими силами. К оборотням всегда относились проще; оборотни ели мясо, выли на луну, убивали монстров и не крали детей, если судить по мифологии.       — Ты не собираешься идти?! — Варди вскакивает в ботинках прямо на кровать; всё ещё без футболки, он валится на чистые простыни и принимается взбивать их. В такие моменты очень сильно не хватает прислуги, хотя бы того же мистера Дживса.       — Куда? — тупо спрашивает Режинальд.       Ему казалось, что на сегодня планов не было, но Варди объясняет, что он был не прав. Какой бы ни был сегодня праздник, его следует отметить в стейк-кафе большой компашкой, состоящей из четырёх собак и одной летучей мыши. Режинальд близко не знал из оборотней никого, кроме Варди, но, видимо, это было меньшей из проблем.       Планов на сегодня действительно нет, так почему бы не посидеть со старым другом?       Пока Режинальд собирается, Варди громит его квартиру. На самом деле, просто доедает остатки еды, сбивает ковёр, пачкает диван и рычит в окно на соседских кошек. Режинальд укладывает длинные чёрные волосы, собирая их в хвост, отглаживает стрелку на брюках, ищет рубашку по настроению и искренне предпочитает не слышать, что происходит за пределами ванной комнаты.       В рубашке и сюртуке он выглядит странно на фоне Варди в футболке, но это лучший способ скрыть цветы, которые остаются после того, как часть души умирает, оставляя своё имя. Варди в этом плане проще: он со своей половинкой прожили вместе лет пятьдесят, решили, что им больше нравятся свободные отношения, и разошлись, периодически сходясь снова. Для Режинальда это выглядело одновременно диким плевком в душу и предметом для зависти, но он не говорил это вслух.       Варди свистит, когда его видит:       — Рэж, мы собрались в на вечеринку в кафе, а не в оперу!       Режинальд смотрит на него как раз тем самым взглядом. К сожалению, это не работает, и Варди не перестаёт хихикать, даже когда они уже выходят на улицу. Кафе, судя по всему, не так далеко, так что им ничего не мешает прогуляться.       — У меня появилось новое имя, — говорит Режинальд.       Варди щёлкает языком. Это единственный момент в их дружбе, когда он серьёзен — хотя бы потому, что знает, сколько боли приносят новые имена.       — И кто на этот раз?       — Некая Брунгильда Смит.       — О, вау. Будь у меня такое имечко, я бы представлялся им на каждом углу.       Режинальд хочет напомнить, что Варди Рунульв Сигурдсон может представляться и своим именем, достаточно неплохим и запоминающимся, но решает, что он не собирается спорить с чужими вкусами. К тому же, он знал отца и деда Варни. Те ещё мутные личности.       Да и потом, что странного может быть в имени «Брунгильда», если ты «Режинальд»?       — Меня удивляет это имя. Я не думаю, что девушка будет его использовать.       — Да брось! — Варди снова щёлкает. — Может быть, кто-то наверху решил смириться и дать тебе в пару кого-то из моего клана.       О Господи.       На самом деле, это было не так плохо, но Режинальд уставал от энергичности только одного Варди. Если он прав, и ему предложат породниться с целым кланом…       Режинальд встряхивает головой. Странное дело. Он обещал себе, что перестанет раздумывать над поиском пары уже давно, и он действительно перестал. Новые имена появлялись и исчезали. Но теперь…       Возможно, он становится старым и сентиментальным. Возможно, просто устал. Если в твоих друзьях — и возможных супругах, хотя он всё же в это не верил — появляется оборотень, усталость становится перманентным состоянием.       Кафе не очень большое, но есть просторная башня с круглым столом. Двое оборотней уже сидят; через пару минут подтягивается ещё один. Режинальд не знает их по именам, а Варди представляет их как «псины сутулые», так что он собирается остановиться на этом.       За столом шумно. Что-то обсуждается. Режинальд рассматривает обстановку. Выкрашенные коричневым стены под кирпич, деревянный пол и потолок со стропилами, хорошие дубовые полы — место как будто пытается быть похожим на средневековый замок. Неудивительно, что Варди решил его опробовать: по Средним векам — во всяком случае, по королевским пирам — скучают они оба; Варди — потому что всегда питался вдоволь, а Режинальд — потому что был близок к королю настолько, чтобы хорошо кормить и себя, и волчью ораву.       — Что будете заказывать?       Режинальд поднимает голову, смотря на официантку.       Девушка с тёмной кожей и тёмными же волосами, только не кудрявыми а прямыми, до плеч. Вздёрнутый нос, яркие глаза. Серая рубашка и фартук голубого цвета, который ей идёт. Режинальд смотрит на неё, и ему кажется, что в глазах девушки он видит что-то, что похоже на него самого.       — Что будете заказывать? — повторяет она, рассматривая его в ответ.       — Рэж, не отвлекайся! — вопит Варди, отрываясь от телефона. — Нам стейков, а ты смотри, что тебе по нраву!       — С кровью? — уточняет девушка, поворачиваясь к оборотню. Режинальд трясёт головой, пытаясь привести мысли в чувство.       — Конечно же! Каждому по три — это двенадцать штук, и крови побольше!       — Я возьму салат, — поспешно вставляет Режинальд, — с сыром.       Девушка записывает и уходит. Варди со своей компанией продолжает болтать. Режинальд почёсывает подбородок и при этом ненавязчиво касается пальцами клыков.       Ой-ёй.       Сложно сказать, было ли это инстинктом, но…       У неё должна быть вкусная кровь.       Режинальд думает, что он отвратителен, и отгоняет любые мысли о крови. Он хорошо питается смертной едой, у него достаточно денег на то, чтобы заказывать себе кровь, и он ел буквально два дня назад. Это спонтанная мысль и вправду инстинкт, только вот не для питья крови.       Скорее, желание узнать, чем эта девушка его заинтриговала.       Режинальд думает о девушке, пока ест свой салат, пока отвечает на вопросы невпопад, пока так же невпопад выбирает сторону в каком-то споре и разбивает чьё-то пари. Людей за столиком прибывает, Варди отвлекается на какую-то красотку, и у Режинальда наконец-то получается улизнуть.       Девушку он находит рядом со стойкой. Она невысокая и… Господи. Люди сейчас назвали бы её «полной», но Режинальд видел картины Возрождения и статуи греческих богинь, чтобы поспорить с этим утверждением. Но было предположение, что девушка всё же придерживается современного мнения, потому что перед ней стоит стакан с водой и лежит порезанная морковь в бумажном пакете.       Девушка поднимает на него голову и тут же отставляет еду.       — Что-то не так?       Сейчас у неё более низкий голос, будто у столика она проговаривала заученную речь, а сейчас спрашивает искренне. Режинальд поспешно качает головой:       — Нет-нет, прошу прощения, если я отвлекаю.       Она смотрит на него — ждёт продолжения. Режинальд думает и всё же спрашивает:       — Как Ваше имя?       — Бруна, — отвечает девушка, и голос у неё снова высокий. Будто она не хочет об этом; но Режинальд продолжает:       — Оно настоящее?       Бруна встаёт, забирает морковку и стакан, говорит:       — Простите, — и уходит.       Режинальд остаётся смотреть ей вслед. Затем встряхивает головой и возвращается на своё место.       — Чёт-ты? — Варди отвлекается от куска мяса. Он заляпал свою футболку, но, насколько помнил Режинальд, его никогда это не волновало.       Режинальд пожимает плечами. В самом деле, не рассказывать же другу о том, что он пошёл за незнакомой девушкой, просто потому, что захотелось.       «Эй, мне казалось, ты завязал с Очарованием?!».       Разумеется. Очарование отнимало немало энергии, а если к этому прикладывать и другие заклинания, становилось ещё более трудным. Режинальд не пользовался им уже очень давно — века с семнадцатого — потому что использование предполагало, что девушку после этого придётся… осушить.       Эту девушку Режинальд не думал осушать.       Точнее, не хотел, но…       Он ловит себя на мысли, что и правда не хотел. Значит, это всё же было желание узнать поближе, а не прокормиться. Сердце наполняется облегчением.       Тем не менее, он, судя по всему, её обидел. Тогда возникают два вопроса: чем, и как перед ней извиниться.       С каждым часом народу в кафе всё пребывает. Режинальд уже потерялся в том, друзья ли это Варди или какие-то случайные персонажи, зашедшие на огонёк. Здесь есть и смертные, и нет, и даже часть персонала кафе, и в конце концов, всех становится так много, что Режинальд использует свои способности и дымком выплывает куда-то за пределы кафе через служебный выход. Пытается отдышаться, вдыхая темнеющий свежий воздух, облокачивается на перила.       Чуть поодаль сидит Бруна. Заметив его, убирает телефон и вскакивает. Сейчас она без фартука — в той же свободной рубашке и чёрных джинсах-клёш.       — Простите! — слишком громко говорит Режинальд, и Бруна отмирает и садится снова.       Режинальд думает, что это невежливо, но ноги сами несут его сесть рядом. Коробка, на которой сидит девушка, должна выдержать их обоих.       Бруна на него не смотрит.       — Я не хотел Вас обидеть, — Режинальд произносит это невпопад.       Она закатывает глаза.       — Ладно, забей… те.       Тишина. Режинальд думает, что ему, наверное, лучше всё же уйти.       — А «Рэж» это настоящее имя?       — Да, — отвечает он.       — Вот и «Бруна» настоящее, — Бруна продолжает листать экранчик на телефоне. — Я знаю, что оно странное, но…       — «Рэж» тоже, — возражает Режинальд, — так что я не говорю ни слова.       Снова тишина, но теперь Режинальд выжидает. Ему кажется, что вот-вот произойдёт что-то интересное.       Происходит, но не так интересно. Бруна убирает телефон.       — Почему Вы не с друзьями?       — Я немного подустал от них, — признаётся он. — И ко мне можно обращаться на «ты», если желаете.       — Окей. Тогда ко мне тоже. И если спросите… спросишь… то у меня перерыв. Но я не знакомлюсь.       Выглядит так, будто это заученная фраза. Бруна заправляет прядь волос за ухо.       — Прости. Просто каждый раз, как я присаживаюсь отдохнуть, ко мне кто-то подходит поговорить. Но нет, — добавляет она, видя, что Режинальд порывается уйти, — ты хотя бы молчишь! Можешь остаться.       Режинальд садится обратно.       — Если я в компании оборотней, то, обычно, тоже попадаю под чьи-нибудь разговоры.       — Я так и подумала, что это оборотни. Очень шумные и пахнут собаками. Воняют даже, я бы сказала. Извини, если что.       — Всё нормально. Ты ещё не видела, как они ведут себя на море. Особенно, если попадается мёртвый кит.       Бруна хихикает.       — Ужас. Наверное, это даже ужаснее, если компания твоего брата заказывает несколько литров сальсы, чтобы в ней искупаться.       Режинальд хихикает тоже.       — Это звучит ужасно.       — Ужасно горячо, если ты понимаешь.       Они хихикают уже вместе. Это даже расслабляет.       — Друзья моего друга как-то раз заказали машину с мороженым. Не для того, чтобы есть. Они гонялись за ней по всему району.       — Мой брат со своей компанией выкупил места на бейсбольном поле, чтобы собрать матерное слово.       — Складывается ощущение…       — ….что я среди них самая нормальная.       Они замолкают и смотрят друг на друга. Потом начинают смеяться.       — Просто понимаешь, — жестикулирует Бруна, — я не хочу их обижать, но они… они тупят.       — Господи, — вырывается у Режинальда, — ещё как!       Бруна смотрит на него. Одна из её бровей поднимается вверх. Режинальд вскидывает руки.       — Не пойми меня неправильно; я люблю и ценю своих друзей. Я многое пережил под руку с Варди. Но иногда складывается ощущение, что все их развлечения не для меня. Слишком громкие, слишком раздражающие. Варди говорит, что я застрял в прошлом.       — Моя мама говорит, что я веду себя как старый дед, — фыркает Бруна.       Режинальд прячет смешок за кашлем.       — Я слышу это постоянно. Но вряд ли старый дед выглядит так симпатично.       Ох, нет. Когда-то давно за такой комплимент его бы четвертовали, а то, что осталось, сожгли бы на костре.       Бруна делает вид, что не замечает его, хотя её уши чуть краснеют. Она подпинывает ногой камешек.       — Я иногда думаю над тем, что хотела бы родиться где-нибудь в Викторианской Англии.       Режинальд чуть было не говорит, что там тоже было не так весело.       — Я к тому, что, — продолжает Бруна, — я бы вообще не парилась. Сидела бы дома, читала книги, покрикивала бы на слуг…       Режинальд чуть было не говорит, что цвет кожи, но вовремя себя одёргивает, потому что это некрасиво.       — …вместо того, чтобы сейчас участвовать во всех этих вечеринках, — заканчивает Бруна. — Всё это для меня слишком. Хочу чего-нибудь более спокойного.       Режинальд вздыхает.       — Варди — мой друг в страной футболке — постоянно берёт меня на всякие вечеринки и тусовки, хотя всё, что мне нужно для хорошего отдыха — посидеть в саду в тишине.       — Вот да, — откликается Бруна. — Иногда эти экстраверты не понимают, что хочется отдохнуть от них. Я бы не пришла сегодня на смену, если бы брат не сказал: «О, сёдня будет тусня» — и не потащил бы меня.       — Я бы не пришёл сегодня в кафе, если бы Варди не разгромил бы мою квартиру и не увёл меня за собой.       Они одновременно замолкают, но это молчание… спокойное. Режинальд думает о том, что он мог бы просидеть в такой тишине достаточно долго. Если молчала Бруна, это казалось… умиротворяющим. Если замолкал Варди, это значило, что он доедает кошачий корм из миски, которую выставляет соседка.       Словно в ответ на эти мысли, служебная дверь открывается. Оттуда высовывается молодой человек, похожий на Бруну как две капли воды.       — Эй, Бру! — кричит, — ребята собираются, и там нужна помощь!       Бруна встаёт, отряхивает штаны.       — Извини, — она дёргает плечом, виновато улыбаясь, — но я сегодня всё же на смене, так что надо идти работать.       Режинальд кивает, не отвечая, и Бруна уходит обратно в кафе.       Он же остаётся, продолжая раздумывать.       На самом деле, она… миловидная. И симпатичная. Режинальд боялся, что будет хуже. И он впервые видит человека, которому точно так же не нравится вся эта современная суета.       Он неосознанно касается рукава рубашки. Бруна сказала, что она просто Бруна, а он привык верить людям, даже несмотря на то, что те могли солгать в своих интересах. Но, может быть…       Режинальд думает об этом достаточно долго. Даже, наверно, слишком долго, потому что когда он встаёт, на улице уже совсем темно. Большими шагами подходит к двери, распахивает её, заходит внутрь.       В кафе тишина.       Именно та тишина, во время которой Режинальд обычно кричит: «Варди, этот корм не для тебя, хватит его воровать!».       Режинальд заглядывает на кухню, в туалеты, проходит мимо столиков — и видит записку на одном из них. Разворачивает.       «Рэж, мы уехали катацца, валяй к нам!».       Он бежит прямо по трассе, придерживаясь правой стороны; машины рядом сигналят, но сейчас Режинальд слишком раздражён, чтобы думать об этом.       Если Варди слишком пьян, ещё можно понять, хотя обычно он не напивается до такой степени, чтобы упустить, что он кого-то потерял. А если его забыли специально, то…       Хотя, почему-то вот, Бруну они взяли.       Режинальд даже не может понять, почему его задевает эта мысль.       Хотя может предположить. Он, наконец-то, нашёл собеседника, который его понимает, а её просто отобрали и увезли куда-то. Варди мог уехать куда угодно, и если честно…       Варди не мог уехать.       Режинальд останавливается, видя сбитые столбики.       Он сейчас на повороте над обрывом, и буквально в полумиле перевёрнутая машина. Толпа — к тому моменту, как он до них добирается, видит, что не все из них целые.       Ещё одна машина на краю, совсем на краю, повредив ограждение, качается, держась на дороге буквально одним колесом. Рядом с машиной — Варди, пытающийся вытащить пассажиров. Ему это не удаётся, но человек, сидящий внутри, ему помогает.       Бруна.       Режинальд, кажется, говорит это вслух, и Варди с Бруной сбиваются с ритма на последнем, водителе. Варди роняет его на землю и не продолжает операцию спасения, а Бруна, кажется, удивлена настолько, что сама не выпрыгивает.       На самом деле, всё это занимает ровно долю секунды — как раз, чтобы что-то услышать.       А потом шина на колесе лопается, и машина вместе с Бруной падает с обрыва.       Теперь её имя кричат все.       Кроме Режинальда.       Режинальд не говорит и не думает — кажется, впервые в жизни.       Он скидывает сюртук, расстёгивает рубашку — на самом деле, просто обрывает пуговицы; их проще потом пришить — выпутывается из ткани и ныряет вниз со скалы.       Бруна уже на середине пути, а он наверху. Когда из спины материализуются крылья, раскрываясь, Режинальд ещё больше теряет в скорости. Он складывает перепонки с резким свистом, ускоряясь, вытягивает руки и кричит:       — Держись!       Пожалуй, впервые в жизни его не заботит его внешность, его напоминания о том, кто он такой и сколько ему пришлось пережить.       Бруна отрывается от машины, будто подпрыгнув, цепляется за него; тёмная кожа смешивается с белой в цветах. Лишь одно место на его руках не до конца раскрашено, и именно туда она сейчас смотрит, сжимая его плечи.       Режинальд подхватывает её, расправляет крылья, оттормаживаясь. Чужая рубашка задирается, обнажая чужие же руки, и он, почему-то зная, что увидит, бросает взгляд на свой почерк белыми буквами:       Режинальд Дарси       Машина с грохотом падает и загорается.       Они взмывают вверх, падая на траву рядом с трассой.       Разумеется, приезжает полиция.       Варди даёт показания и честно признаётся во всём; но он сидел на пассажирском сидении, так что с него спрос небольшой. А вот «псина сутулая» за рулём попадёт по полной, и сложно даже представить, какой срок дадут бессмертному существу.       Режинальд тоже отвечает на вопросы, и, честно говоря, они всё хуже и хуже. Про то, что он чуть не пострадал, кажется, не задумывается ни один из людей, поэтому, улучив момент, он уходит туда, где потише, рядом с машинами «Скорой помощи».       Бруна сидит на пластиковом стуле, завёрнутая в одеяло из фольги. Режинальд размышляет, а потом садится рядом прямо на землю, не обращая внимания на то, что брюки помнутся. Девушка делает вид, что не вздрагивает, и Режинальд не винит её за это.       — Послушай, — он вздыхает, — Я… мне очень жаль, что ты это видела.       Переводит взгляд на руки. От пальцев до плеч покрытые цветами — зрелище ещё хуже, чем крылья за спиной.       Бруна сильнее кутается в одеяло.       — Я просто… — она тоже вздыхает. — То есть, типа, я поняла, что ты вампир, но я даже не подумала, что ты прям…       Она вздыхает ещё раз — и произносит:       — Режинальд Дарси.       Режинальд чувствует себя ещё более неловко.       Это и вправду ужасная ситуация. Он впервые в жизни встретил — в добром здравии! — часть своей души, а она видела его руки, на которых этих частей было так много, что стало стыдно.       — Извини.       — Нет-нет, — Бруна, кажется, тоже смущена, — дело не в этом, просто…       Она молчит какое-то время.       — Моя мама назвала меня Брунгильдой, потому что думала, что так будет проще найти себе пару. Но я, чёрт возьми, ненавижу это имя. Хотя, наверно, надо было сразу сказать.       — Я не люблю, когда меня называют «Рэж». То есть, из уст Варди это звучит… приемлемо и знакомо, но… даже несмотря на то, что тот же Варди говорит, что мне нужно быть проще. Возможно, если бы я тоже сказал своё полное имя, было бы лучше.       Бруна потирает затылок.       — Мама будет в восторге. Она пришиблена на всякой таинственности и пафосности, плюс любит всех… ну, ты понимаешь. Нелюдей. Она описается от счастья, когда узнает, что мой Избранный — вампир.       Режинальд слышит что-то странное в этой фразе и спрашивает раньше, чем думает:       — А ты этому не рада?       Бруна вскидывается, её лицо краснеет.       — Нет, я рада! Я, честно, рада! Я удивлена, но… Ты симпатичный! И кажешься нормальным! — с каждым словом её лицо всё краснее. — Просто…       Она глубоко вдыхает и выдыхает, потерявшись.       — Просто… — запинается, не сразу находя слова. — Мне не нравятся «Сумерки». И «Дракула». Если что.       — Мне тоже, — соглашается Режинальд. — Но мне импонирует фильм «Что мы делаем в тенях». Именно фильм. У меня был друг, похожий на мистера Петира, — он делает паузу, — но тебе, наверно, не очень интересно.       Бруна потирает запястья.       — И мне как бы семнадцать.       — Технически, — говорит Режинальд, — мне двадцать один. И я могу подождать. То есть, я обязан подождать, согласно законам.       О Господи, как же глупо это звучит. Он похож на пса, наконец-то дорвавшегося до кости. Технически, так и есть. Технически. Откуда в его лексиконе такое слово?       — Да чёрт возьми, — Бруна сжимает кулаки, — мне так-то реально семнадцать. Совсем семнадцать. Я, типа, не жила тысячу лет. И я не знаю, что делать.       Режинальд кладёт руки на колени.       — На самом деле, я тоже.       Бруна скептически смотрит на его руки.       — Видишь ли, ты первая часть моей души, которую я нашёл вживую.       Она поднимает бровь, и её лицо будто становится ещё красивее.       Режинальд размышляет несколько секунд. Затем всё же начинает:       — С несколькими девушками я не встретился, к сожалению. Точно могу посчитать, что десять погибли во время охоты на ведьм. Я бывал в Сейлеме в то время, и это было ужасно. Троих я убил своими руками — мне крайне стыдно, но к этому привело множество обстоятельств; например, я не спрашивал имена своих жертв, когда… в общем, когда убивать их считалось нормальным. Ещё четверо были уже замужем. Разумеется, я мог убить их мужей, но не стал этого делать, потому что тогда всё стало бы намного сложнее. И, говоря «вживую», я немного слукавил: я общался с частью своей души, которая была… официально мёртвой, и всё было неплохо, до тех пор, пока она не начала гнить…       Бруна прыскает себе в кулак. Режинальд засматривается на это движение, но быстро отводит взгляд. Он чувствует клыки кончиком языка; сегодня потрачено слишком много крови, и часть её ушла на покрасневшие щёки.       Бруна тоже это замечает, и её лицо снова меняется:       — А кровь? Ты будешь пить мою?       — Я привязан к нескольким банкам крови в США. И к одному в Норвегии. Это… своеобразная история.       И там фигурирует Варди, его половинка, множество полицейских и одна овца, так что это не то, что можно рассказать на первом свидании.       — И сколько тебе надо пить?       — В зависимости от того, как часто я использую способности.       Это уклончивый ответ. Режинальд планирует использовать их как можно чаще, начиная с этого момента, потому что девушки любят романтику — полёты под луной, убийства соперниц, красивые цветы и пейзажи. Сложно сказать, сколько сил на это уйдёт, но он не пожалеет ни капли крови.       — А бессмертие?       — Когда тебе исполнится двадцать один, я собираюсь официально попросить твоей руки у твоих родных вместе с разрешением на бессмертие.       — Вот чёрт, — бормочет Бруна, — если это будет гербовая бумага, которую принесёт чёрный ворон, то у мамы чердак снесёт.       — Я думал всё же использовать электронную почту, а также нанести личный визит. Но твой вариант мне тоже импонирует.       Бруна улыбается. Морщинки в уголках глаз тянутся к бровям. Режинальд не хочет отводить взгляд — и не отводит.       Она кивает на толпу вдали:       — Нам, наверно, нужно сказать им об этом. Что ты теперь будешь тусоваться с моими друзьями, а я с твоими.       — Я бы подождал с этим, — Режинальд наблюдает за Варди, который активно жестикулирует, чуть не попадая по девушке-полицейскому. — Мне бы не хотелось, чтобы они закатили ещё одну вечеринку.       — Эта была ужасной.       — Они почти все ужасны, на самом деле.       — Мы, наверно, будем самой скучной парой во вселенной, — смеётся Бруна.       Режинальд кивает, а затем его будто ударяет молнией.       Парой? Она сказала «парой»? Настоящей парой?       С другой стороны, он сказал, что планирует взять её в жёны в двадцать один год.       О Господи.       Он откашливается, пытаясь собраться с мыслями. Бруна интерпретирует это по-своему; её лицо снова краснеет, но теперь там паника.       — Я, наверно, зря так сказала, да?! То есть, я ведь не знаю…       — Нет-нет, всё нормально! — обрывает её Режинальд, чувствуя, что кровь быстро кончается. — Всё в порядке! И ты тоже симпатичная! — он снова пытается откашляться, с каждым разом чувствуя себя ещё хуже. — Мне нужно перекусить, — наконец, говорит, понимая, что сейчас это лучший способ освежить голову. — Я вынужден оставить тебя на какое-то время.       — Я могу написать тебе или позвонить, — предлагает Бруна.       О Господи, у него же нет телефона.       Режинальд снова кашляет.       — Или, — на этот раз она понимает всё правильно, — ты можешь просто остаться и поехать со мной в больницу. Я не знаю… там же, наверно, можно сделать заказ на кровь без больного?       — Я не думаю, что это так работает, — качает головой Режинальд. — Но, возможно, если тебе не обязательно ехать именно в этой машине «Скорой помощи», я мог бы… возможно… подбросить тебя до своей больницы.       Бруна снова оглядывается на толпу.       — Они заметят, что нас нет?       — Варди забыл меня в кафе, — голос, против воли, звучит обиженно, — так что он переживёт это, я думаю.       Бруна снова смеётся.       Потом выпутывает руки из-под одеяла и забрасывает ему на шею, когда Режинальд приподнимается. Прикосновения отдают молнией, но теперь это хороший знак.       Теперь всё вокруг — это хороший знак.       Конечно же, остальные закатывают вечеринку, когда узнают. И это большая вечеринка с кучей еды, романтической музыкой и фонтанами вина, и это ужасно, на самом деле.       Когда Режинальда и Бруну сгоняют в середину толпы, чтобы сделать фото, это ещё хуже. Варди комментирует фотографию словами: «Вы единственные сегодня с собачьей жопой вместо лица» — и это выражение вообще сложно идентифицировать.       На Бруне футболка с фотографией Катрин из фильма и надписью «Я всё ещё тебя жду», и Режинальд до сих пор удивлён, как он не прибил Варди за эту ерунду, и как это не сделала сама Бруна. Чуть выше локтя у неё надпись белыми буквами, и Режинальд каждый раз мысленно встряхивается, когда видит её, чтобы не сказать: «Наконец-то».       На нём же, как обычно, рубашка и сюртук, но эта рубашка светло-розового цвета, и через полупрозрачную ткань видна кожа. Одно место не закрыто цветами; Бруна иногда на секунду касается его, от чего Режинальда встряхивает немножко сильнее.       Пока остальные столпились вокруг Варди, рассматривая фото, она говорит, совсем тихо:       — Сегодня у моих друзей театральная постановка.       — Я бы сходил в театр, — так же тихо отвечает Режинальд. — И я присмотрел несколько новых книг, — и так и не признался Варди, что купил электронную, — и хотел бы почитать их.       Бруна улыбается, и Режинальд рад тому, что достаточно плотно поел, чтобы сейчас краснеть.       — Я думаю, что они справятся без нас, — когда она это говорит, Варди как раз включает какое-то видео, — так что мы вполне можем уйти.       Режинальд встаёт, галантно даёт руку своей девушке — от этого его тоже встряхивает — и они уходят под звуки гавкающих собак. Не самый хороший саундтрек, как позже признаётся Бруна, но он тоже неплох.       Варди, в конце концов, его простит. Так всегда бывает; он просто не умеет долго злиться. Хотя, возможно будет подкалывать в стиле «Эй, мистер Кусака, у тебя ещё вся вечность впереди!».       Можно подумать, это так много.