Согрею тебя морозной ночью

×××

Чем ближе к новому году, тем паршивее на душе, ведь… — Да, конечно, всё в порядке, — натянуто улыбается Джисон, выдавливая непринуждённый голос. С того конца трубки слышится: «Извини, до января», — а после длинные гудки. Все разъехались. Джисон остался один. Он вяло отбрасывает телефон в сторону, падая на мягкие подушки и пушистый красный плед со снеговиками, купленный специально для Нового года, чтобы поймать то самое настроение и провести лучший праздник с друзьями, повеселиться и начать год самым счастливым человеком на земле. Но как оказалось по факту — самым печальным. Он думал, что после переезда в другой город и поступления в университет жизнь заиграет новыми красками. Представлял, как наконец будет отмечать праздники без каких-либо ограничений, приходить в общежитие в любое время дня и ночи, пить алкоголь и просто наслаждаться жизнью, не слыша каждый день ворчания родителей и указания как лучше. Он верил, что Новый год с друзьями — нечто волшебное, весёлое и сумасшедшее. До первого января остаётся пара часов. На маленьком столике красная фруктовница со спелыми, ярко-оранжевыми мандаринами, рядом с ней — гавайская пицца и шампанское с подготовленными возле него клочками бумаги и зажигалкой. Купленная на днях маленькая ёлочка совсем грустно стоит в углу комнаты, облокачиваясь о стену и еле держась на треноге. Во мраке горят одни гирлянды, а за окном свистит холодный ветер, пробиваясь сквозь мелкие щели в помещение. Все друзья разъехались отмечать Новый год с родителями. Все до одного. Только Джисон остался. С большим усилием он приподнимает голову, вглядываясь в окно, через которое в комнату попадает яркий белый свет фонарного столба. На улице метель — ощущение, что сдует и заметёт, если хоть шаг ступить из дома. Хан не видит ни одного человека или ребёнка, потому что все уже сидят за праздничными столами, слушают музыку и вспоминают детство, ругают детей за чрезмерный шум и нагло врут, что сладкое шампанское — горькое и невкусное, а потом выпивают всю бутылку. Джисону плакать хочется. Дверь в комнату распахивается, разнося морозный запах. Типичное действие соседа с его типичным, вечно безэмоциональным лицом. Хан уныло принимает сидячее положение, с какой-то завистью наблюдая, как Минхо снимает куртку, с которой падают хлопья снега, представляя взгляду новогодний свитер с Дедом Морозом. Хан тоже такой хотел, но его сосед купил последний — остальные же выглядели не так празднично. Джисон кривит лицо, наблюдает за тем, как Ли стягивает ботинки и этот самый красный свитер, небрежно бросая тот на стул и направляясь в сторону кухни прямиком к чайнику и полке с упаковками зелёного и мятного чаёв. Его пальцы красные, еле раскрывают пакетик, не желая шевелиться. Выглядит, как всегда, раздражающе мило, хоть и до сих пор хмуро, с тучкой над головой. — Почему ты пришёл? Не будешь праздновать Новый год? Неужели не только Джисон один такой одинокий неудачник? Минхо поворачивается к нему, хватая чашку двумя руками. — Не волнуйся, я уйду к Феликсу с Чанбином. — Он садится за стол, игнорируя мандарины и пиццу, словно ему совершенно не хочется насладиться чем-нибудь съестным, учитывая то, что Хан точно слышал урчание в его животе. — Включи потеплее печку. Хан закатывает глаза, не желая быть эксплуатируемым, но всё равно послушно нажимая на кнопку, увеличивая до максимума. — Ты же будешь им мешать. Минхо кидает на него угрожающий взгляд, молча убивая. — А ты? Тебе не с кем праздновать? — Не волнуйся, — через зубы цедит Хан. Как-никак, на больное надавил, чертёнок. — У меня есть, с кем праздновать. Кого Джисон обманывает-то? Единственный, кто из его окружения остался, это мягкая игрушка в виде квокки, которую он так и назвал — Квокка. В комнате оседает тишина, слышен только ветер, воющий и настойчиво бьющийся в окна. Мерцание гирлянд раздражает сетчатку глаза. Слушать новогодние песни или смотреть фильмы нет уже никакого настроения. Даже Instagram даёт пощёчину, подкидывая семейные застолья и фотографии счастливых людей с подарками в руках. Бесят. Потеряв доверие к соцсетям, Джисон снова поднимает взгляд, крепче обнимая подушку. Минхо сидит в телефоне, допивая уже, наверное, третью кружку. Выглядит спокойно и непринуждённо. Он всегда такой. Никогда не волнуется об экзаменах, не придаёт значимости праздникам и не обижается, когда его бросают в важные дни. Ли всегда выглядит так, будто ему всё равно. Да, часто строит недовольное лицо, но никогда не ругается по-настоящему с Ханом или со своими друзьями. Если честно, он даже однажды сказал, что Джисон «оказался намного лучше, чем его прежний сосед», и это настолько засело у младшего в голове, что он помнит эту фразу слово в слово по сей день. Минхо не плохой — Хан в глубине души им восхищается (наверное, поэтому так сильно и раздражается от любого его действия и ищет во всём негативный подтекст). До Нового года час. И никакого чуда. На этот раз оседает гробовая тишина, свет гирлянд тухнет, а зарядное устройство перестает кормить телефон. — Электричество вырубили, — озвучивает Джисон. А казалось бы, куда может быть хуже. — Прям под Новый год. Минхо встаёт, хрустя своими старыми костями и, чёрт бы его побрал, достаёт две свечи в виде новогодних ёлочек. Как соль на рану. Зажигает и с невероятным спокойствием возвращается на своё место. — Надеюсь, ты не боишься темноты и мне не придётся сидеть тут с тобой в Новый год. Хан возмущённо фыркает. Комната остывает. — Я так замёрз, твою мать, — ругается Джисон, укутываясь в одеяло с головой и буквально трясясь, стуча зубами и чувствуя, как мурашки носятся по всему телу. Холод пробирает до костей. — Я думаю, ещё не скоро включат, учитывая, что сейчас праздники. — С-спасибо, успокоил, — дрожащим голосом мямлит Хан. Идти делать чай себе дороже, ведь надо будет раскрыться — выползти из тепла. До нового года полчаса. С каждой минутой всё хуже и хуже. А ещё Минхо под нос материт общежитие и всё, что с ним связано, точно также устроившись в коконе из одеяла. — Тебе легко: ты к друзьям уходишь. Кстати, почему ты ещё тут? Иди уже, — ворчит младший, уже зная: Минхо догадался, что Джисон соврал ему, сказав, что ему есть, с кем праздновать. — Ага, чтобы ты тут умер? — Но в таком случае мы умрём вместе. — Вместе веселее. Джисон выпутывается из кокона, вглядываясь в Минхо с выпученными глазами. Ли, как всегда, выглядит бесстрастно, лишь лёгкий румянец покрывает его щёки. От холода. Но всё равно так мило. Минхо, на самом деле, заботливый. Даже сейчас ради Джисона, с которым не шибко общается, остаётся, просто чтобы поддержать в такой важный день. У Хана сердце разбивается. — Спасибо, — мямлит в одеяло младший. — Что? О нет, Джисон ни за что не повторит. Это ужасно смущает! Минхо вскакивает с кровати, тем самым пугая Джисона, который уже был готов перекреститься и тысячу раз повторить это слово, лишь бы ему не пришлось страдать от гнева Ли. Но тот, сумасшедший на всю голову, одним резким движением стягивает с себя свитер с футболкой. Его соски твердеют от пробирающего до костей холодного воздуха, тело покрывается гусиной кожей, и сам парень обхватывает себя руками, начиная дрожать ещё сильнее. — Ты вообще нормальный?! Оденься, придурок! — Да, Джисон, несомненно, заволновался о соседе. И что, что он его бесит и ему вообще-то как бы плевать на Минхо. — Была не была. Снимай свою майку. У Хана сердце на миг останавливается. — Ч-что? Зачем?! — Будем греть друг друга. Джисон задыхается. Какое-то нежное тепло разливается в его груди и животе. Такое горячее, приятное и уютное. А ещё предвкушающее. Сейчас отказываться уж точно не вариант. Поэтому он строит пропитанное осуждением и отвращением лицо, а потом тянет с себя майку, ощущая бешеное сердцебиение. Он нервничает. Джисон ещё никогда не был так близок с Минхо, у которого тело красивее, чем у любого другого парня, и от которого пахнет чем-то сладким и вкусным. — Двигай попу. Ладно, Минхо точно милый. То, как он проскальзывает под одеяло и с высоким писком обратно укрывает их с головой, и то, как он обхватывает всеми конечностями Джисона и притягивает их тела друг к другу, невероятно очаровательно. Хан тает, замирая на одном месте и голой кожей чувствуя чужую, мягкую и тепловатую. А ещё звук резво стучащего сердца — Ли тоже нервничает. Их руки ледяные, но тела греют друг друга. Они как слипшиеся пельмени. Волнующие чувства в животе не проходят, лишь усиливаются от любого движения Минхо. Но зато хорошо. Зато уютно, так по-домашнему и комфортно, что хочется остаться вот так — в обнимку друг с другом вечность. — Хватит трястись, — шипит Минхо. — Но у меня ноги всё ещё мёрзнут! — Давай разденемся и сплетём их. Джисон больше не выдержит такого Минхо. Ему слишком хорошо с ним. Он любит заботу старшего — ещё хоть одно слово и Хан может ведь влюбиться случайно! Они снимают штаны с носками и наконец сплетают ноги, вздрагивая от первого прохладного соприкосновения ступней. Это оказывается ещё интимнее, будто их души вот вот сплетутся: коленка Ли между ляжками младшего, а его руки на спине, потому что груди и так греются друг о друга. — Так приятно, — сонно тянет Минхо. И Джисон влюбляется. Наверное. Это не точно, но как объяснить то, что он хочет укутать старшего собой и не выпускать из рук? Хотя, скорее всего, ему просто от лёгкого жара голову вскружило. — Да. Тепло. — Ближе. — Куда ещё ближе? — Если ещё немного, то будет опасно. Минхо не успевает ответить. Оба вздрагивают от будильника, разносящегося с телефона Джисона. — Что это? — Новый год, — шепчет Хан то ли с грустью, то ли с умиротворением. Если честно, ему уже не так обидно. Как-никак, Джисон не один. — С Новым годом. — С Новым годом, — повторяет Джисон, крепче приобнимая Минхо, как тот и хотел. Старший плавится в его объятиях и… улыбается. Он никогда не улыбался возле Джисона. Оказывается, ему идёт. — Как встретишь Новый год, так его и проведёшь? — голос Минхо играющий и весёлый. — В объятиях с тобой, что ли? — наигранно-недовольно бубнит Хан. Ли, смеясь, пихает его в грудь. — Я могу уйти. — На самом деле, я вовсе не против провести так год, — шепчет младший, отводя глаза. Минхо затихает и лишь крепче обнимает. Оба засыпают. С кем встретишь Новый год, с тем его и проведёшь. Новогоднее чудо существует.