Wonderful, beautiful, panicked madness

      Время приблизилось к шести вечера, когда Чонгук, пару часов назад разлепивший глаза и кое-как собравший себя в кучу, чтобы смотреться более-менее прилично, а не так, словно провел ночь в клубе, напиваясь в хлам и трахаясь (что, вообще-то, было правдой), залетел в кабинет к куратору, изображая искреннее сожаление.              — Студент Чон, ты время видел? — взрослая женщина окинула его усталым взглядом поверх очков и сокрушенно покачала головой, принимаясь разгребать на столе ворох бумаг и пытаясь выискать список должников. — Экономика, Чонгук. Непрофильный предмет! Там требовалось-то только присутствовать и делать умное лицо, чтобы зачет получить. Зачет, даже не экзамен.              — Госпожа Со…              — Чон Чонгук! Ты почему уже третий год мне нервы треплешь в сессии? И ладно бы соображал плохо, да нет же, просто ленивый до безобразия! Ни одной пары у преподавателя Кима не посетил! Вот вылетишь из-за своей безалаберности, поделом, хоть научишься ответственность за свои действия брать.              — Госпожа Со, мне, правда, так жаль! — Чонгук достал из арсенала лучшую из улыбок и в глаза напустил побольше сожаления о сделанном. — Ну, правда, может быть, можно еще мирно решить? — не хотелось Чонгуку всей этой нервотрепки с пересдачами, а, тем более, отчислением. Отец был бы в ярости или и того хуже, если брать во внимание, что он и так ему учебу оплачивал. — Мне бы только с преподавателем… как его там… поговорить!              Госпожа Со сокрушенно покачала головой на его слова, недовольно сжимая губы.              — Все нервы мне сегодня истрепали эти ваши улыбочки. Нравится вам в канун нового года себе и мне жизнь портить! Тебе еще повезло, что я уже устала, хочу домой и перевела запас ругательств на твоих непутевых собратьев. На, бери свой отработочный лист и молись, чтобы Ким Тэхен еще не успел уйти.              Чонгук поспешил злополучный листик забрать, пока Госпожа Со не передумала, рассыпаясь в словах благодарности и преподнося в подарок за терпение премиальный шоколад и дорогущее бухлишко, заготовленные на случай тяжелых переговоров.              Ему еще предстояло найти, где этот как-его-там отработки должников принимал, а потом и с ним как-то умудриться договориться.              Вообще-то, Чонгук не ожидал, что попадет в такую подставу, да еще и с экономикой. Нет, конечно, пропустил все пары он целенаправленно, предпочитая поваляться в кровати утром, чем переться на непрофильный предмет и слушать нудные лекции. Но, предполагая, что раз все остальные предметы он успешно сумел закрыть, да еще и на неплохие оценки, решил, что преподаватель, который, к слову, его даже ни разу не видел, окажется понимающим дядькой и закроет глаза на подобную ерунду. Такое уже случалось, и Чонгук особо не парился.              Но новый препод встал в позу, о чем ему иронично сообщил друг по жизни и пьянкам Сокджин, и отказался ставить подпись в переданной ему зачетке Чона, настаивая на явлении ясного солнышка самолично для принятия ванны из унижений.              Чонгук этого типа заочно невзлюбил и про себя дал отнюдь не лестную характеристику, тем не менее, приготовился лобызать и строить милые глазки. И бухлишко дорогущее тоже приготовил, да. Он вообще договариваться любил куда больше, чем конфликтовать.              На кафедре нашлась только замдекана, на Чонгука глянувшая заволоченным прошедшим в преддверии праздника мини корпоративом взглядом и направившая его в самую жопу университета, выразив искренние сомнения о том, что там кто-то еще остался, и пожелав веселеньким голосом удачи.              Чонгук сделал смелое предположение, что она специально это сказала, чтобы его сглазить — потому что на стук в дверь нужной аудитории никто не ответил, а, подергав ручку, Чонгук понял, что та вообще закрыта.              — Пиздец! — злобно выругался он и для пущей драматичности сильно пнул пару раз в дверь ногой. Ясен фиг препод, у которого не хватило доброжелательности поставить зачет нерадивому студенту сразу, не стал бы ждать, пока тот снизойдет и принесет свою персону на отработку. Все равно хотелось кому-нибудь пожаловаться, что преподаватель как-его-там — сучня та еще.              — Тебе кого? — раздался позади приятный баритон, и Чонгук обернулся, найдя глазами молодого парня, судя по виду, ненамного старше себя. Симпатичный, Чонгук бы даже пригляделся, не находись он в сугубо раздраженном состоянии. Тоже, небось, бедняга, которому не поставили злополучный зачет?              — Как его там... Короче, по экономике препода ищу. У меня отработка по его предмету.              — Ты бы еще ночью сюда приперся. Кто на отработки в такое время приходит? — мазанул тот взглядом по часам и отчего-то тяжело вздохнул.              — Да я вообще не собирался отрабатывать, думал, как всегда, поставят автоматом. Раньше с непрофильными предметами не было проблем. А тут гандон какой-то принципиально доебался — наверняка козел, самоутверждающийся за счет студентов.              Парень на это фыркнул и на Чонгука посмотрел довольно иронично.              Чонгук запаниковал.              — Чон Чонгук? — поинтересовался тот, не без веселья наблюдая, как округляются у Чонгука глаза и отваливается челюсть: да ладно?              Нет, серьезно, ему же едва двадцать пять дашь, не может быть, что это и есть преподаватель по экономике! Нет-нет, подождите, не должна у Чонгука настолько подпорченной карма быть!              — Я, получается, и есть тот самый…эээ… тип, который самоутверждается за счет студентов. Ну и наглый ты, конечно. Вообще-то, если бы соизволил прийти хоть на одну пару, то я бы тебе зачет поставил, конечно, а не принципиально до тебя докопался, как ты изволил выразиться. Мне тут торчать ничуть не веселее, чем тебе. Но ты совсем обнаглел.              Чонгук огорошено наблюдал, как мужчина достает ключи, открывает аудиторию и иронично дергает головой в сторону доброжелательно распахнутой двери: мол, залетай, горемыка.              — Ээээ…              — Реще давай. У меня дела еще есть, некогда с тобой до следующего года тут торчать.              Чонгук послушно поторопился зайти в аудиторию, продолжая анализировать шок-контент: вполне себе симпотный молодой препод, а никакой ни хрыч, как он себе напридумывал. Симпотный — это даже очень слабо сказано, потому что при внимательном осмотре Чонгуку удалось сложить портрет в довольно интересную картину.              Волосы у молодого мужчины были волнистыми, каштановыми, кончики змеевидных прядок игриво лезли в глаза и уши. Глаза цвета темного меда с золотистыми искрами, похожими на всполохи фейерверков, смотрели проницательно и насмешливо. Губы полные, целовательные, на такие Чонгук бы с охоткой посмотрел в другой, менее официальной ситуации. Не мужчина, а люксовое лицо модельной выставки — высокий, худощавый, ненавязчиво-дорого пахнущий и хорошо одетый.              Действительно хорошо. Чонгук оценил дорогущий набор из часов небезызвестной марки, браслета из белого золота, болтавшегося на тонком запястье, и блестящие туфли из новой коллекции Армани. Плюсом шел айфон последней модели, темный рюкзак из натуральной кожи и брелок от мерса, который тот положил вместе с телефоном на стол, чтобы забрать у подвисшего Чонгука его листок.              Что-то несильно этот преподаватель вписывался в портрет привычного бюджетника в средненьком универе.              И честно — Чонгуку уже хотелось выяснить, нет ли каких других альтернативных вариантов получения зачета. Ну просто мужик реально был вот весь, а такое случалось не так уж и часто, в его вкусе.              А еще он, похоже, реально решил над бедным Чонгуком за наглость поиздеваться.              — На тебе книжечку, на тебе тесты. Все пять, что ты пропустил. Решишь хотя бы тридцать процентов правильно — зачет поставлю.              Всучил Чонгуку в руки не толстый, к слову, томик и штук двадцать печатных листов А4, на которых было, как минимум, две сотни вопросов. А потом еще и добавил, падла:              — И телефон давай. Это все же отработка, а не жест доброй воли, — насмешливо протянул руку и у Чонгука, который про себя обматерил уже этого скотского красавчика, отобрал его мобильный, а значит, и возможность скорейшего освобождения.              Сам, падла такая, сел за кафедру, откинувшись на стуле и, красиво закинув одну длинную ногу на другую, залипнул в телефон.              Чонгука хватило на то, чтобы открыть книгу и туда-сюда поперилистывать страницы, а еще почитать несколько вопросов и мстительно проставить ответы просто наугад — если повезет, то и так наберет потребованные тридцать процентов.              Но потом он все равно словил себя на том, что, вместо выполнения задания, пялится на красивого преподавателя. На вырез расстегнутой черной рубашки, где виднелись непростительно красивые ключицы, на пальцы, длинные и тонкие, которые наверняка умели не только лениво листать ленту новостей, но и кое-что более интересное и приятное. На закушенную задумчиво пухлую губу, которую Чонгук с великим желанием и сам бы очень даже умело покусал, на залипательные бедра, обтянутые темной тканью брюк, на которые бы Чонгук…              — Ты бы с таким усердием в книжку пялился, — вздохнул мужчина и поднял на Чонгука взгляд, ничуть не смущенный подобным вниманием — конечно, привык, наверное, что на него пускают слюни. Чонгук сильно сомневался, что это произведение искусства студенты оставили без должного внимания. Если бы он сходил хотя бы на одну пару, то пришел бы еще, только бы на этого вот посмотреть.              — А… как вас зовут? — Чонгук окончательно откинулся на спинку неудобного стула и отодвинул от себя бесящие тесты — ни слова не понимает, вчитывайся — не вчитывайся.              — Чонгук, ты офигел? — искренне возмутился тот, на что получил немного смущенный смешок. — У тебя хоть какое-то уважение имеется?              — Да я все равно не вдупляю эти слова замороченные! — пожаловался Чонгук, показательно захлопывая книгу и разводя руками: — Тут все неоднозначно написано, как же разобраться, если я еще и едва соображаю под вечер?              — Надо было на пары ходить, я бы объяснил.              Чонгуку хотелось своим наглым взглядом передать, что, если бы он ходил на треклятые пары, то глаз бы своих от губ падлюки не отвел, совершенно не вслушиваясь в слова, так что исход был бы один — все равно бы все прослушал. Думал бы только о том, как вынудить его этими самыми губами трахнуть себя прямо в аудитории.              — Эта ваша экономика вообще не мое. Можем решить ситуацию по-другому? — Чонгук с огромным таким, жирным, практически кричащим намеком во взгляде посмотрел на скептически сощурившегося преподавателя, чтобы утвердиться во мнении, что способностью к чтению мыслей данный индивид не обладал.              Жаль.              — Можем, — кивнул тот и издевательски протянул: — Завтра в экспоцентре экономический форум, отличная возможность послушать про экономику современного бизнеса. И записать мне основные тезисы, которые ты для себя вынесешь. Начало в девять утра.              — Во сколько?! Издеваетесь, что ли?! Да я вам хоть щас главный тезис этой конференции выведу — нормальные люди в такое время спят, а не экономику обсуждают, — нет, если он не разбирается, Чонгук запросто может показать, как успешно можно до девяти утра не спать. Ему и готовиться не надо — бухлишко в сумке уже валяется, а ближайший приличный клуб всего в паре кварталов отсюда. Подходящий мужик тоже имеется.              Набор джентльмена, не иначе.              — Ну ты даешь — сам накосячил, еще и права качаешь, — сокрушенно покачал головой красивый гад и снова мазанул взглядом по часам. — Все, детское время вышло, собирай шмотки. Завтра инфу мне принесешь. Чонгук, не принесешь — зачет не поставлю, — добродушно пригрозил, собирая свои вещи, не замечая, как у Чонгука от злости и возбуждения, нахлынувшего волной, когда он рассмотрел офигенную задницу преподавателя, плотно обтянутую тканью брюк, снесло напрочь крышу.              Он поэтому так быстро и подскочил к кафедре, чтобы помочь собрать немногочисленные файлы, разбросанные по столу. Нагнулся со спины близко, так, что почувствовал крепко пьянящий запах, исходивший от замершего мужчины, щекотку от мягких кудрей, лезших в лицо, и восхитился многочисленным мурашкам, которые заполонили чужую шею, когда Чонгук выдохнул прямо в медовую кожу:              — Давайте помогу собрать, — и нагло просунул руку поверх чужой, не чтобы забрать файлы, а чтобы намекнуть, что он, вообще-то, не прочь решить возникшую проблему еще одним альтернативным способом. Чонгуку и не таких удавалось уламывать — он был очень хорош собой, ухожен и сексуально раскован, так что проблема могла возникнуть только если их новый красивый преподаватель предпочитал исключительно женский пол.              Либо реально был больным ублюдком, которого создали, чтобы над Чонгуком издеваться, потому что он резко повернулся, не скрывая скептического взгляда из разряда: «ты такооой очевидный», и растянул великолепные губы в усмешке, разглядывая чонгуковы с пристальным вниманием.              — Ким Тэхен, — тот поднял взгляд и вперился им в глаза Чонгука, которые заволокло черной волной возбуждения, и потому он, из-за тотального онемения всех нервных окончаний, не смог озвучить возникший вопрос. — Меня зовут Ким Тэхен, Чонгук. Завтра, когда придешь ко мне с тезисами, обратись по имени. Мне не нравится, когда меня зовут как-его-там.              После этих слов он Чонгука мягко, но настойчиво, своими длинными пальцами, которые теперь навсегда останутся влажной мечтой бедного парня, оттолкнул и, иронично на него, осоловевшего, глянув, еще и документы в руки всучил, положив сверху ключ от кабинета.              — Аудиторию закрой и ключ вместе с макулатурой на кафедру отнеси. Первый стол направо, аккуратно в углу сложи, я завтра сам разберусь.              И ушел, оставив офигевшего, до болезненного стояка возбужденного и ебейше злого Чонгука стоять с открытым ртом и поднятыми руками посреди пустой аудитории.              ***              Понятное дело, ни на какой форум Чонгук не пошел. Справедливо решив, что ни один зачет не стоит раннего подъема в последний день года и что как-нибудь справится в следующем семестре с Ким-Тэхеном-Обломом-Века.              Чонгук на Тэхена реально разозлился: вот мужик оборзел, позорно оставил его разбираться со стояком, в котором, вообще-то, сам был виноват! Чонгук не слепой — он и взгляд заинтересованный заметил в тот момент, когда Ким обернулся, и мурашки на коже. И дрожь в пальцах почувствовал, когда тот его оттолкнул.              Но принципиальный черт решил поиграть в недотрогу. Или какой-то там преподавательский статус, может, хотел сохранить, Чонгук в душе не ебал.              Он, вообще-то, крайне отрицательно относился к подобного рода воздержаниям: вечером же, злющий от возбуждения и того, что зачет так и не получил, только время зря потерял, агрессивно вытащил Сокджина в клуб, где накидался до вертолетов и трахнул в коридоре рот какого-то смазливого парня.              Представлял, конечно, Ким Тэхена. Жестко вбиваясь, думал о том, как непередаваемо красиво бы смотрелись пухлые губы на его члене, как бы тот скулил от сильной хватки Чонгука в его каштановых прядях и как бы слезились темные с медовыми всполохами глаза от того, насколько глубоко бы Чонгук проникал в податливый рот. Кончил, крепко сжимая губы, чтобы не позволить чужому имени выпорхнуть клеймом признания, так и не утолив неясный голод, который только усиливался, сколько бы после он не дрочил себе в душе, представляя гладкую медовую кожу, длинные пальцы и почему-то особенно сильно зацепившие его губительно красивые ключицы.              В универ после каникул он возвратился с крепким желанием по окончании первой же пары по экономике вжать Кима в дверь и выбить всю эту дурь у себя из головы.              Но Ким-Тэхен-Облом-Века больше в преподавательском составе не числился.              — Чон Чонгук, только не говори мне, что ты теперь и в начале семестра будешь трепать мои бедные нервы, — сокрушенно промолвила Госпожа Со, когда тот со вздыбленными волосами и злым лицом ворвался в кабинет, чтобы выяснить, почему он ради Ким Тэхена приперся в понедельник утром на пару, которая ему нахуй не сдалась, а самого Ким Тэхена и след простыл. — Подожди, так он же тебе все проставил, вроде… Да. Еще тридцать первого подписанный лист с отработкой принес. Зачетки только не было, так тебе теперь только подпись от нынешнего преподавателя нужна.              — Госпожа Со, а куда преподаватель Ким делся? — Чонгук даже остыл немного, услышав, что Тэхен ему еще в день встречи все поставил. Какого, спрашивается, черта, тогда его так мучил?              — А ты не в курсе? Он на полгода выходил, на замену только.              — Как на замену? — застонал Чонгук, который, вообще-то, терял последний шанс полюбить экономику. И шанс на спасение своего тела от бесконечного возбуждения, да. — И где мне теперь его искать?              — Тебе заняться больше нечем, Чонгук? Иди лучше об учебе думай. Потом опять прибежишь вымаливать зачеты за красивые глаза. И как только все на это покупаются…              Чонгук тоже не понял, как купился на темный взгляд с медовыми искрами, низкий голос, бархатными интонациями оседающий в самом низу живота, и чертовски длинные пальцы и так запросто позволили себя развести. Он даже в отместку на экономику стал приходить, если не часто, то раз в месяц точно, хотя и вела ее теперь какая-то эмоциональная мадам, которая непутево шутила и пыталась с «милыми ребятками» подружиться. Чонгук бы ей посоветовал не ебать им по-дружески мозги, но ему было лень поднимать тяжелую от сонного наполнителя голову с парты.              Ким Тэхена он не видел и не пытался найти — при большом желании можно было докопаться до кого надо и отыскать концы, откуда тот взялся, и, наконец-то, явиться перед тем ясным солнышком, только уже на предмет не такой тривиальный, как экономика. Но Чонгук справедливо решил, что заморачиваться с этим и тратить время, не имея четкого понимая, что он достигнет нужного результат, очень и очень глупая затея, и вместо этого активно взялся за учебу, еще активнее за пьянки, даже завел своего рода свободные отношения со своим одногруппником, и так, весело, но тяжело, успешно добрался до завершения еще одного года в университете.              Празднование окончания сессии совпало с сокджиновой днюшкой, поэтому вечеринка выходила грандиозная, по классу люкс. Дорогой клуб, безлимитный бар, приватные танцовщицы, которых лично Чонгук отобрал и приготовил, как подарок от себя для Сокджина, ну и для всех, кто подобные эксклюзивы уважал. С ребятами они сложились и купили Джину последнюю плойку, которую тот отчаянно желал, и уже предвкушал, что день этот всем запомнится надолго.              С момента первой и последней встречи с Тэхеном чувства у Чонгука притупились — он его если и вспоминал, то только встречая похожие черты в других людях — когда хватался за чужие вихры в порыве страсти, когда улавливал искристые всплески фейерверков в глазах или зависал на чьих-то длинных пальцах.              Это было все еще поправимо, по мнению Чонгука, всего лишь нужно было немного переждать, чтобы печать времени стерла слишком въевшиеся, подобно сильной кислоте, детали в душу.               И у него бы, наверняка, задуманное вышло, если бы не пьяный голос друга, окунающий Чонгука в стыдливое беспокойство сердца:              — Посмотри — это там не учитель Ким ли? — Сокджин указывал на вип-столик, расположенный аккурат напротив них, также устроенный в глубокой нише на втором этаже. — Еба! Он выглядит потрясно!              Чонгук так резко повернул голову на эти слова, что почувствовал, как хрустит шейный сустав, и впечатался в знакомую фигуру взглядом, буквально облизывая ту глазами. У него и сердце забилось чаще, и зрачки немного расширились, да и пьяное сознание обрело былую резкость.              Потрясно? До ужаса! На Ким Тэхене и мешок бы смотрелся потрясно, но эта приталенная черная рубашка и обтягивающие брюки просто не оставляли бедному члену Чонгука шанса не встать по стойке смирно при одном на того взгляде. И можно было себе это возбуждение простить — на коленках у Чонгука восседал его нынешний парень Сынджо, мягко оглаживающий его шею и пьяно целующий щеки — если бы оно не вылилось в острую потребность сделать очередную глупость, чтобы привлечь внимание утырка, который довольно щебетал о чем-то с невысоким симпатичным мужчиной, коему была дарована роскошь свободно обнимать Тэхена за плечи и близко склоняться к уху для разговора.              Чонгук, пьяненький, возбужденный и немного злой на себя за то, что запечатлелся на один образ и никак не мог выкинуть тот из памяти, довольно неаккуратно скинул неприятно удивленного Сынджо со своих колен и встал прямо напротив Кима, со своей стороны балкона, впечатывая в губы какой-то ядреный, пахнущий карамелью и клубникой, коктейль, а свой взгляд — в красивый, подсвеченный разноцветными холодными огнями профиль.              Ким Тэхен заметил его не сразу, а заметив, оглядел медленно и придирчиво — от дырявых джинс до не менее дырявой футболки — и после, глядя тому прямо в глаза и салютуя бокалом с чем-то темно-янтарным, в тон взгляду, совершенно по-блядски улыбнулся, просто принимая тот факт, что тоже Чонгука запросто узнал.              Между ними была не просто дыра с видом на танцпол на первом этаже, а самая настоящая зияющая пропасть, в которую можно было шагнуть с двух сторон, только полностью сойдя с ума. Но Чонгуку, наверное, в тот миг показалось, что другого пути, кроме как пойти и разбиться, у него и не было.              Не под этим взглядом с искристыми фейерверками, который дополнительно полыхал отблесками ярких, задорно мигающих огней и от того коварно мерцал, утягивая Чонгука совершить очень даже желаемое им грехопадение.              Чонгуку было откровенно все равно на то, что пришел он на вечеринку с одним парнем, а совершенно бесстыдно и развязно обнимался на танцполе с другим. Какая разница, если он все равно не отличал касаний одного от другого и запросто мог бы без особых сожалений поменять их местами без потерь и даже не вникая в поверхностное знакомство? Все они на его пути казались такими одинаковыми, покорными, на все согласными. Вот сейчас Чонгук позовет, и они пойдут, займутся сексом в любом месте этого клуба, ему даже делать ничего не придется — он просто закроет глаза и будет плавиться от умелых касаний и ощущений.              Но сегодня его вштыривало до состояния эйфории от осознания, кто за ним наблюдал, не отрываясь, и это меняло практически все в спектре привычных ощущений.              Поэтому, обычно уверенно чувствующий себя практически в любом состоянии, Чонгук немного сбился с плавных движений, когда в подсвеченном мелькающими наркотрипичными лучами помещении снова наткнулся на такие завораживающие и так губительно мерцающие глаза, абсолютно черные, бессовестно рассматривающие крепко прижавшегося к какому-то телу со спины Чонгука.              Тэхен стоял теперь у барной стойки, удерживая в руке бокал все еще с чем-то янтарным, таким же крепким, как его взгляд, который не отрывался от Чонгука ни на мгновение.              Того моментально накрыло. Думал ли он о том, что будет, когда он эту падлу красивую встретит? Думал, конечно. Во всех его мечтах дело заканчивалось тем, что он, высокомерно взбледнув, обламывал эту сволочь точно также, как Тэхен обломал его более чем полгода назад.              Полгода, сука.              Да он так долго никогда даже в отношениях не состоял, а тут просто из-за одной встречи кучу месяцев в глубинном возбуждении провел — и сам не понял, что вместо того, чтобы забыть, просто зашил воспоминания внутрь себя. Теперь же просто подавился от эмоций, накрыло сразу и крепко, жестче литров влитого за сегодня алкоголя, зашлифованного травкой и никотином.              У Чонгука так крепко встало, что он бы, наверное, кончил только глядя на Тэхена и следя за тем, как тот блуждает по нему своим убийственно терпким, насыщенным и провоцирующим взглядом.              Он вообще забыл, где и с кем находится, и ощущал только, как по его венам бежит свинец, утяжеляя тело и вынуждая вымученно тереться задницей о пах прижимающегося со спины парня. Тот чонгуково возбуждение принял на свой счет и активнее заработал руками — ощутимо провел от чонгуковых плеч к груди, задевая чувствительные соски, и с нажимом прошелся пальцами по рельефу живота, медленно очерчивая каждую крепкую и напряженную мышцу.              Совсем не помогал, потому что помутневшие глаза напротив отчаянно питались представлением и следили за каждым движением рук, а длинные блядские пальцы, с которых Чонгука триггернуло еще сильнее, стоило обратить на те внимание, сжали бокал до побеления, когда Чонгука за бедра притянули к чужому возбуждению вплотную, выбивая несдержанный, раскрошившийся в громкой музыке и гомоне пьяной толпы стон.              Чонгук не выдержал терпкого взгляда первым, прикрыл глаза, откидывая потяжелевшую голову с помутневшим сознанием, на плечо парня позади себя. Тому, очевидно, большего для подтверждения взаимных желаний и не нужно было — он Чонгука, покорного и готового на все, лишь бы избавить себя уже от тяжести сводящего с ума возбуждения, за руку потащил в сторону темного коридора, чтобы помочь обоим достигнуть наслаждения.              Даже успел Чонгука поцеловать — глубоко и грубо, как бывает, когда взведен до предела и остается только забирать, не заботясь о красоте и чувственности. Но длилось это жалкие секунды — в следующий миг парня от Чонгука оттащили рывком.              Оттащил Ким Тэхен, глаза которого чернели бесконечной бедовой пропастью.              — Мужик, не наглей, этот мой, вообще-то, — опрометчиво попытался возмутиться несостоявшийся чонгуков партнер, на что получил смешок Чонгука и лаконичное, брошенное резким тоном, не предполагающим пререканий:              — Нахуй пошел.              Мужик с первого раза не понял. Чонгук слабо ухмыльнутся от того, что из-за него в клубе намечалась драка — не сцена, а влажная мечта малолетки! Будь он в состоянии, то обязательно бы взял коктейльчик, орешки и поглядел за представлением, удобно устроившись на чьих-нибудь еще коленках, чтобы обломать после драки обоих. Хотя представление все равно было коротким (он очень понадеялся, что Тэхен трахается дольше, чем дерется), потому что Ким одним крепким ударом припечатал незнакомого мужика об стену и оставил его, сползающего по шершавой поверхности, там же. Чонгука он схватил за ткань футболки и утащил вглубь коридоров клуба, где даже музыка звучала отдаленно, а все оттенки скрашивала темнота.              — Развлекаешься? — поинтересовался низким и охрипшим от желания голосом Тэхен, собственнически окольцовывая шею Чонгука пальцами, чтобы затем поднять его подбородок и заставить смотреть прямо в заволоченные туманом похоти глаза.              Чонгук, нагло глянув в ответ, не смог удержаться от укола, хотя и сам был на грани от того, чтобы не закатить глаза от ощущения горячих длинных пальцев на своем лице, так близко к его губам, что он мог запросто протянуть язык и попробовать кожу Тэхена на вкус.              — Какая встреча! Привет, как-тебя-там, — он бессовестно улыбнулся и облизал высохшие губы.              Тэхен за этим движением проследил крайне внимательно, напитывая черноту взгляда еще большей терпкостью и хаосом, вот-вот разорвущего обоих в клочья, возбуждения.              — Скотина ты, — беззлобно и даже как-то игриво обозвал его Тэхен и к Чонгуку приблизился на такое расстояние, которое можно было вовсе не считать. — Самый наглый студент из всех, что у меня были. Так и не пришел с отработанным материалом.              — А ты ждал? — Чонгуку, томившемуся больше пяти месяцев, так хотелось почувствовать вкус этих невыносимо притягательных губ, что он даже глаза зажмурил, чтобы не сдаться этой падле с потрохами — хотелось его измучить также сильно, как страдал он сам.              — Ждал. Ты попользовался мной и бросил, — заржал Тэхен и сжал рукой волосы Чонгука на затылке, чтобы рывком дернуть назад, вызывая короткую, но яркую боль, открывая доступ к шее, к которой тут же прикоснулся мокрым и горячим языком. Чонгук застонал и плотнее сжал ноги, потому что почувствовал, что еще немного, и он взорвется как атомная бомба и расхреначит вместе с этим клубом полвселенной. Было… адово. Язык Тэхена оказался сразу смел и напорист и Чонгука присваивал себе абсолютно бессовестно и нагло.              — Ты меня продинамил, — нашел в себе силы пожаловаться Чонгук, с восторгом понимая, что чужие пальцы — те самые, сука, пальцы, которые ему пять месяцев беспробудно снились — тянутся непрерывной лентой касаний по телу Чонгука от бедер до груди, оставляя на месте своих касаний выжженные участки.              — А ты меня возбудил. Я, вообще-то, был твоим преподавателем, Чонгук, — Тэхен искушающе зашептал в самое чонгуково ухо, следом кусая чувствительную мочку. Чонгуку стало совсем нестерпимо, он Тэхена крепко схватил за ткань рубашки внизу живота и притянул к себе ближе, больно вбивая в свои бедра. И почувствовал, как Тэхен его тоже хотел… крышу от этого срывало напрочь!              Глаза напротив заволокло непроглядной и беспощадной тьмой, и Тэхен с нажимом прошелся рукой по выступающему бугру беззащитного Чонгука, член которого тек так сильно, что можно было свихнуться.              — Даже не поблагодарил меня за проставленный зачет, — проворковал дьявол прошитым соблазном шепотом и мягко, затяжным касанием, поцеловал Чонгука в уголок губ.              Чонгук взревел, он уже не хотел из себя строить недотрогу, а только чтобы Тэхен сделал что-то с клубком желания, который раздирал внутренности, словно тысяча непрестанно бьющих во все нервные окончания игл.              Но Тэхен не позволил ему дернуться, держал крепко, прижимаясь всем телом, и снова до боли удерживая голову хватом одной руки, а другой выводил пламенные узоры под кромкой чужой футболки.              — Какой ты, — восхищенно шепнул в самые чонгуковы губы, мягко целуя каждую по очереди, не давая Чонгуку даже малейшего шанса повести.              — Сука, — сдался Чонгук под кусачие поцелуи, несдержанно двигая руками по чужим бедрам вверх, туда, где находилась его погибель — он верхние пуговицы на атласной тэхеновой рубашке просто-напросто разорвал и с жадностью дотронулся пальцами к самым невероятным на свете ключицам, чувствуя, как от удовольствия, намешанного из множества ощущений, кружится голова. А потом настойчиво потянулся туда, где были его пальцы, языком, чтобы это магическое место облизать.              Низкий бархатный стон Тэхена, который этому делу не стал препятствовать, осел жаром внизу чонгукова живота — возбуждение давило до боли, давило так сильно, что он мог лишиться чувств, если бы сейчас что-то с ним не сделал.              — Хватит меня, блять, мучить! — зарычал Чонгук и, наконец-то, впился в пухлые, растянутые в ублюдской улыбке, губы требовательным поцелуем и почувствовал, что земля уходит из-под ног — Тэхен жадно засунул в его рот язык и так пошло принялся толкался в самую глотку, что Чонгуку, заскулившему от отчаяния, пришлось вцепиться в крепкие плечи, чтобы не упасть.              А потом он охнул, почувствовав, как его поднимают, подхватив за бедра, и прижимают к стене на весу — в таком положении чужое возбуждение давило на чонгуково особенно сильно. Тэхен, блядина, еще издевательски толкался тазом, засасывая при этом чонгуков язык.              — Ну что, малыш, вспомнил, как меня зовут? — хрипло поинтересовался у Чонгука, который не помнил даже своего имени, что уж говорить обо всем остальном. У него мозг утекал, словно растаявшее мороженное — быстро и сладко.              Но Тэхен издевался, и Чонгук не мог не поддаваться на эту провокацию.              — Не… не уверен. На-на-помнишь?              Падла издевательски заржала (готовя очередную пакость), лизнула Чонгука в губы и принялась медленно выцеловывать плечо, оголившееся из-за съехавшей футболки. При этом руки, сжимавшие Чонгука, ощутимо мяли его бедра, и он точно был близок к тому, чтобы быть оттраханным в темном коридоре ночного клуба мужиком, которого видел второй раз в жизни, а хотел так, словно выкурил до этого пачку виагры, а не пару-тройку крепких сигарет.              Тэхен состояние Чонгука мгновенно оценил и тоже решил, что для первого раза коридор — не лучшее решение и потащил очумевшего Чонгука к выходу из клуба. Тот не сопротивлялся и при любой возможности к Тэхену прикасался, из-за чего двигались они очень медленно, останавливаясь для того, чтобы поцеловаться, буквально каждую минуту.              Заминка случилась на выходе, где обиженный на пошедшего в разнос Чонгука, Сынджо попробовал спросить за мораль и ответственность и был тут же совершенно некрасиво брошен и даже отхватил пару ласковых от возмущенного Чонгука, которого посмели остановить от совершения теперь еще сильнее желаемого грехопадения.              В такси Чонгук специально отодвинулся от Тэхена подальше — не хотелось смущать водителя пошлыми действиями, а он был уверен, что стоит Тэхена коснуться, и он больше не сможет себя остановить. Это было тяжело, так тяжело терпеть эти жалкие пару десятков минут, которые они ехали до чонгукова дома, что на выходе из машины они не сдержались и снова притянулись к друг другу, сразу же увлекаясь в долгий и страстный поцелуй.              Раздеваться начали еще в подъезде. Чонгук понадеялся, что никому не придет в голову пересмотреть ночное видео и понаблюдать за тем, как вместо того, чтобы дать лифту возможность закрыться и увезти к нему на этаж, Тэхен мокро целовал его, прижимая прямо к дверце, которая мягко дубасила Чонгука в спину, пытаясь выехать из узкого пространства. В прихожую Чонгук завалился с расстегнутой ширинкой и болтающейся на одном плече футболкой, а также наливающимися кровоподтеками на шее. Тэхен выглядел не многим лучше — Чонгук успел расстегнуть все пуговицы на чужой рубашке, и та болталась на плечах, оголяя красивую грудь с аккуратными сосками, красивейшие ключицы и впалый живот, к которому Чонгук, не сдержавшись, тут же, не уходя далеко от входной двери, прижался мокрыми от слюны губами, падая перед Тэхеном на колени.              — Блять, — выругался Тэхен, когда Чонгук приник губами к выдающемуся бугру на его штанах, целуя сквозь ткань тэхеново возбуждение и чувствуя, что сейчас спустит в штаны от чужих бархатистых низких стонов.              Но Тэхен недостаточно над Чонгуком поиздевался (пять месяцев подождал и еще подождет, да) и устроил ему расплату за дерзость с именем, заставляя выстанывать его, пока наглаживал чонгуков член своими длинными пальцами, засунув руку под ткань джинс и трусов.              — Как, блять, меня зовут?              — Иди нахуй!              О, Чонгуку пришлось в полной мере испытать всю тяжесть наказания, когда Тэхен повалил его на кровать, скинув с того всю одежду, и сначала яростно поцеловал, выкручивая Чонгуку соски до рваных стонов, а потом спустился ниже и принялся посасывать головку крепко стоящего члена, отрываясь, чтобы издевательски поинтересоваться: «что ты там мямлишь, малыш, я не слышу?» в ответ на приглушенное «Тэхеееен», вырвавшееся из чонгукова рта непроизвольно.              А следом еще хуже. Тэхен Чонгука перевернул на живот, звонко шлепнул по сочным ягодицам и развел те в стороны, удовлетворенно рыкнув от того, что Чонгук хорошо подготовился к подобному продолжению вечера, а потом принялся его вылизывать, надрачивая при этом член и толкаясь глубоко языком, отрываясь в самый пиковый момент и не давая Чонгуку кончить со словами: «я-забыл-что-ты-только-что-сказал-повторяй», и Чонгук срывался на жалобное: «Тэхен», в сотый раз выстанывая чужое имя.              Когда Тэхен толкнулся в Чонгука одним пальцем, он уже готов был разрыдаться от желания кончить, но тот продолжал его мучить, оттягивая момент и очень медленно Чонгука для себя растягивая. На третьем пальце Чонгук натурально почувствовал, как по щекам стекают слезы, потому что Тэхен активно стимулировал простату и тонко играл с чонгуковым удовольствием, гоняя по сотому ебучее: «я-забыл-повтори-громче».              Добился он того, что Чонгук громко заорал, когда Тэхен наконец-то вогнал в хорошо подготовленного него свой крупный член и тут же протяжно, сладко, больно и обильно кончил, отключаясь на несколько секунд, несмотря на то, что Тэхен принялся медленно толкаться, вынимая член полностью и вгоняя до основания, постепенно наращивая темп и заставляя все еще чувствительного Чонгука переживать все эмоции по второму кругу.              Когда он перевернул Чонгука на спину и вошел в него рывком, трахая при этом его рот языком, тот задрожал всем телом и не смог ничего с собой сделать, кончая во второй раз с чужим именем, срывающимся с губ так просто и правильно, что Тэхен не смог сдержаться, и сам с низким стоном выплеснулся Чонгуку на живот.              А потом повалился всем своим нелегким весом на разъебанного, но счастливого Чонгука и мягко рассмеялся, лениво выцеловывая тому плечо, когда парень бросил ему обиженное:              — Ну ты и блядина, — и тушу Тэхена от себя оттолкнул, чтобы мстительно улечься на того самому.              Тэхен прицокнул и издевательски протянул дрожащим от частых вздохов голосом:              — Понятно теперь, че ты на отработки все время бегаешь. С памятью у тебя дела обстоят так себе. Ну ничего, я тебя еще научу.              — А ты точно препод? — с сомнением спросил Чонгук.              Поржали оба.              ***              Никаким преподом Ким Тэхен не был, конечно. Чонгук еще в первую встречу обратил внимание на брендовые шмотки, тачку, телефон и тяжелый люкс в украшениях, которые не могли бы принадлежать простому преподавателю по экономике, и просто подтвердил свою догадку, обнаружив с утра Тэхена на своей кухне, наливающего в кружку горячую воду и разговаривая с кем-то по телефону, прижимая тот к уху плечом:              — Я же говорил вам по сто раз проверять этих гребанных японцев. Идиоты. Чимин, блять, мозгом думать надо было, а не тем местом, которым ты обычно трахаешься. Вот тупня. Че, че, ниче. Манатки собирай, самолет бронируй. Через два часа в Токио летим. Ага, и Юнги скажи, что если не придет, то я его усыплю и очнется он в центре неблагополучного азиатского района без денег, телефона и знания языка.              Вообще-то, такой вот Тэхен выглядел еще более завораживающе. И если бы Чонгук уже на него не запечатлелся, то сейчас бы точно да, потому что он был эталонным вариантом мужчины по мнению Чонгука — можно было смело выставлять в музее с подписью: «смотри, но не трогай» и ходить обливать слюнями пол, заглядываясь на красивый экспонат.              Тэхен, увидев утреннего Чонгука, который не в пример вчерашнему распутному образу, казался милым и очень юным с растрепанными после сна волосами, припухшим лицом и в широкой одежде, скрывающей крепкое, обтянутое мышцами тело, широко улыбнулся и притянул не ожидавшего этого парня в нежный утренний поцелуй, оглаживая тому спину под тканью безразмерной футболки.              — Не знай я, что ты старшекурсник, подумал бы, что трахнул ночью малолетку. Выглядишь мило, — Чонгук охнул, когда его ягодицы сжали крепким хватом пальцев, а следом шлепнули по ним же, извиняясь за причиненную боль мягкими поглаживаниями.              — Я тоже, увидев тебя, знаешь ли, решил, что ты студент. И сколько тебе, дедуль, лет? — Чонгук уже не был уверен насчет своего первого впечатления: внешность у Тэхена оказалась настолько обманчивой, что он бы не удивился, услышав что-то из разряда: «я гожусь тебе в отцы». Да и весь тэхенов статус вызывал предположения, что тот давно вышел из студенческого возраста.              — Тридцать два.              — Сохранился ниче так. В криокапсуле спишь? — пошутил Чонгук и прикинул, что почти двенадцать лет — не такая уж и страшная цифра, если брать во внимание, что Тэхен и на свой возраст не выглядел, и вел себя без особых загонов по поводу иерархии в уважении взрослых.              — Эта технология устарела. Сейчас в моде формалин.              — Что-то на старческом… Типа, знаешь, нафталин, формалин…              — Ты со своей борзотой до моих лет не доживешь, инфа сотка. Кто-то в лесочке зароет однажды. Я бы и сам тебя уму-разуму поучил, но мне надо бежать — там бестолковые холопы нахуевертили такого, что без кнута не разберешься.              — Ну и чем ты занимаешься, преподаватель Ким? — отлипая от Тэхена, поинтересовался у него Чонгук, опираясь бедрами о стол и складывая руки на груди. Он, вообще-то, совершенно не знал, приходятся ли они теперь друг другу кем-то вроде парней или «ебались и ебались, что теперь, общаться что ли», что тоже могло быть правдой. И от этого немного нервничал, что было ему совсем несвойственно.              — Экономику веду, — гаденько улыбнулся красивый плут и изобразил руками счеты: — Цифры там, финансы. Вдруг ты не знаешь, на пары же не ходил.              — Если на парах ты так же объяснял, то я точно ничего не потерял. «Цифры там, финансы», — передразнил Чонгук и, отхватив поджопник, потянулся к шкафику, где хранил кофе. — Препод года, — констатировал он Тэхену.              — Чонгук, ты охуел? Я, вообще-то, и обидеться могу на такие подъебки.              — Ой, не надо мне заливать! — закатил глаза Чонгук, примерно предполагая, что Тэхен вместо того, чтобы обидеться, скорее перевернет все в свою пользу и обижаться придется самому Чонгуку. — Экономику, — передразнил его жест руками, — где ведешь?              — Бизнес у меня небольшой… так, финансовые услуги, сопровождение, документики, ничего грандиозного.              — Небольшой? — с сомнением протянул Чонгук примерно представляя, сколько стоят одни часы на Тэхене или вот этот его браслет с бриллиантами. Что-то он сильно сомневался, что Тэхен понабрал кредитов, чтобы носить подобные побрякушки и что небольшой бизнес может ему обеспечить подобного рода прихоти. — Ну допустим, — усмехнулся и заинтересованно спросил: — Как ты тогда преподавателем в универе оказался?              Тэхен фыркнул.              — Чимину проспорил, другу моему. У меня была стопроцентная информация, что акции у одной компании крупно взлетят, и я настаивал, что нужно инвестировать, а Чим утверждал, что они намеренно утку пустили, а сами мыльный пузырь раздувают и планируют объявиться банкротами. Короче, вот тебе первый совет от тридцатидвухлетнего, умудренного опытом, старика — спорить на пьяную голову с хитрожопыми друзьями идея очень плохая и могущая привести к плачевному прозябанию с наглыми студентами, которые тебя настолько не будут уважать, что даже на пары не придут ни разу.              Подъебку Чонгук заценил, но все же уточнил:              — Ну, знаешь, я бы поспорил насчет плохости. Так-то, благодаря этому мы с тобой познакомились.              — А, считаешь, типа, судьба свела? — и гаденько улыбнулся, словно планируя по Чонгуку проехаться танком в случае положительного ответа.              — Потрахались зачетно, я бы повторил, — вместо этого борзо сказал Чонгук и все же от ответной подъебки не удержался: — Только, дедуль, тебе, может, в другой раз виагрочки попить, помочь поддержать там что-то? Старость все-таки, а дело деликатное, — улыбнулся Чонгук, который очень скоро пожалел о своих словах, потому что Тэхен заставил его долго держать свой член во рту прямо посреди кухни, глубоко трахая его глотку и приговаривая: «не-смей-останавливаться-я-слишком-стар-дело-деликатное».              Чонгук плакал и сосал и, вообще-то, был безмерно счастлив.              ***              Потом Тэхен уехал на сделку в Японию и ни разу ему не позвонил или написал, и Чонгук загнался в «ебались и ебались» и, не сумев побороть ядовитую горечь обиды, решил наглую сволочь мстительно закинуть в черный список.              Делать ему особо было нечего. Сокджин умотал на каникулы к родне в Пусан, а просиживать время дома за просмотром сериалов и поеданием пиццы и чипсов Чонгуку быстро наскучило. Так что, здраво рассудив, что деньги и опыт лишними никогда не бывают, хотя родители и снабдили Чонгука картой с приличным лимитом на траты, он решил устроиться на подработку. Но, в основном, хотя Чонгук себе в этом и упрямо не признавался, чтобы не думать о глазах цвета темного каштана с медовыми искрами и о мягких искушающих губах, которые так здорово умели до звезд перед глазами Чонгука целовать.              Тэхен ему ничего не обещал, и Чонгук даже не был уверен, не состоял ли тот в каких-либо отношениях, либо был любителем снимать молоденьких парней наподобие Чонгука на ночь, и трахал теперь в Японии красивых податливых мальчиков, записав малыша-Чонгука в копилку своих побед.              Ему, наверное, был понятен тот факт, что заинтересовать серьезного мужика со своим бизнесом двадцатилетний парень мог только в определенном ключе, но все равно было обидно, что он один изнывал от того, насколько хотелось с Тэхеном повторить произошедшее.              Так что подработка на лето была очень кстати, тем более, что одногруппник Намджун, словно прочтя его мысли, написал как-то с предложением поработать в новой, но набирающей популярность кальянной. Что подкупало еще больше — заведение располагалось неподалеку от чонгукова дома и открывало свои двери для посетителей не раньше послеобеденного времени, что Чонгуку особенно было по душе.              В первый же рабочий день он познакомился там с прикольным молодым парнем, едва окончившим университет, которого звали Чон Хосок и который был кем-то вроде управляющего, администратора и ответственного за хозяйственную часть одновременно. Тот ему с ходу понравился, залетев представиться и предложив выпить божественно вкусный и полезный смузи.              — И что там? — с сомнением поинтересовался у него Чонгук, потому что цвет у предложенной жидкости был откровенно не очень.              — Фрукты, ягоды, лед, джин, ром, антидепрессанты. Пушка-бомба, — заверил Хосок и, всучив офигевшему Чонгуку напиток, потянул его во двор, покурить фирменный кальян и познакомиться поближе.              Тем и развлекались, пока не было посетителей или выдавалось время между очередными кальянными запросами.              Спустя две недели после того, как Тэхен ушел и больше не объявлялся, Чонгук, уже освоившийся и с кальянами, и с коктейлями, и с пушечными бомбами Хосока (один раз напиток на самом деле взорвался), после закрытия смены полулежал на удобном кресле во дворе и раскуривал ягодный кальян с нотками хвои с другими работниками и Хосоком. Чонгук чувствовал себя расслабленно и был очень даже не против легкого флирта, исходящего от по-своему красивого парня Джунхо, который в последнее время брал смены исключительно с Чоном и давал тому недвусмысленные намеки, что был бы не против продолжить общение за пределами работы.              Он не сразу обратил внимание на черный огромный мерс, остановившийся прямо напротив, и увлеченно о чем-то спорил с Джунхо, который активно жестикулировал и трогал Чонгука ненавязчиво, касаясь то бедра, то руки, а также нагибался к тому близко, словно хотел привнести в их разговор немного интимный оттенок. Чонгуку от этих милых жестов внимания было ни горячо, ни холодно, но он точно был совсем не против, тем более, рассматривая симпатягу как перспективного партнера в будущем.              Зато, кажется, этому вниманию был против кое-кто другой, вышедший из черной громадины и остановившийся прямо напротив шумной компании, и впиваясь полыхающим злыми искрами взглядом в единственного человека, который, едва различив его сквозь дым, тут же закашлялся и принялся мотать руками в поисках воды.              — Боже, какой мужчина, — восхитился Хосок, протянув бедному Чонгуку стакан, вместе с ним разглядывая Кима, который сегодня особенно не выпендривался с костюмами, но все равно блистал своей эталонной красотой: черная футболка плотно обтягивала подкачанные руки и грудь, свободные шорты открывали обзор на стройные ноги, а на руках блестели все те же часы и парочка новых браслетов, кажется, усеянных какими-то нехуевенько дорогими камушками. Каштановые вихры чуть-чуть приглушали хищный блеск глаз, которыми он расчленял Чонгука от секунды к секунде сквозь дым и повисшее гроздьями в пространстве напряжение.              До Чонгука долго доходило, либо это просто Тэхен был особенно нетерпелив, но тот подошел и нагло вытянул парня из кресла, огорошив всех присутствующих, и не особенно обратил внимание на гневный возглас: «ты охуел!» и на недовольный взгляд Джунхо, потянувшегося было Тэхена остановить, но нерешительно остановившегося под хищным взглядом, не транслирующим ничего хорошего для кого угодно, попробующего его остановить.              — Что за варварские повадки! Поставь меня на землю, сволочь! — возмутился Чонгук, которого грубо закинули на плечо и потащили к машине.              — Ой, молчи, а, — предостерег его Тэхен голосом, в котором плескалось столько неприкрытой злости, что Чонгук посмел только недовольно фыркнуть и безропотно позволил себя дотащить до машины.              Тэхен все также грубо, не раскидываясь нежными жестами, засунул Чонгука на переднее пассажирское сиденье, резко пристегнул, и, пока тот продолжал тихо офигевать и махать не менее офигевшим ребятам в приоткрытое стекло, показывая таким образом, что с ним все в порядке, быстренько сел на водительское место и дал по газам, оставляя позади шокированных работников кальянки, которым теперь оставалось лишь гадать и распускать сплетни, кто такой этот Чонгук, устроившийся поработать за не слишком большие деньги в обычное заведение, но увозимый сейчас невероятно выглядящим мужиком на богатой тачке.              — И че это значит? — быканул Чонгук, вопреки своим словам жадно разглядывая напряженный профиль: красивый, красивый, красивый, такой невероятный, желанный, такой… уставший. Чонгук мазанул взглядом по кругам под глазами Тэхена и обратил внимание на слегка бледноватую кожу и, кажется, немного всхуднувшее лицо.              — А что, не нравится, когда я без приглашения заявляюсь? Ну, извини, позвонить не могу, ты же какого-то хуя меня в ЧС кинул. Какого хуя, Чонгук? — Тэхен кинул короткий злой взгляд на Чонгука и крепче сжал руками руль, словно пытаясь успокоить внутреннюю бурю.              Чонгук вцепился руками в ремень безопасности и здраво решил, что эта падла красивая снова приехала трахать ему мозг, вместо того, чтобы трахать его. А значит, можно было смело качать права и добиваться разумного равенства в подобного рода отношениях.              — Что за предъявы, я не пойму? Мы с тобой, вообще-то, ничего друг другу не должны, — обиделся, да. Чонгуку так и хотелось показать язык и показательно отвернуться в окно, чтобы устроить спектакль в духе малолетней истерички, которую глубоко задело, что ухаживающий за ней парень не понял, что она, вообще-то, хотела, чтобы он притащил хотя бы цветы на свиданку.              Да только Тэхен кинул на него еще один взгляд, и, кажется, лучше бы Чонгук совсем молчал, потому что после Тэхен фирменно фыркнул и издевательски сказал:              — Ой, Чонгук, ты мне только мальчика-скандал не включай, у меня иммунитет. Я еще и сильно устал, загадки разгадывать, где я там и что сделал не так. Поэтому я повторюсь: какого хуя, Чонгук?              Чонгук, который ждал другого и в принципе был настроен хорошенько поскандалить, выдавил изломанную улыбку и стальным голосом приказал:              — Останови.              — Хуй тебе!              — Останови тачку, сказал! Или я щас прыгну!              — Прыгай, хуле. Отшибленный, блять. На такой скорости потом только твои кишки и будут собирать на протяжении пары десятков метров.              Чонгук принялся нервно отстегивать ремень, а следом потянулся к ручке двери, которая ожидаемо оказалась заблокированной. Тэхен так резко дал по тормозам, что обоих хорошенько подкинуло вперед, а потом к Чонгуку повернулся, сумасшедше сияя глазами.              — Сел на место! — вопреки своим словам Тэхен к Чонгуку придвинулся максимально и, схватив того больно пальцами за подбородок, притянул к своему лицу еще сильнее, чтобы впиться хаосом взгляда в чужие мятежные и пьяные от долгожданной близости глаза. — Не успели начать отношения, а ты уже ебешь мне мозг.              — Начать отношения? — Чонгук раскрыл рот, Тэхен схватил его за щеки потянул те в стороны. Чонгук от этого действия немного сбавил гонор, но — чтоб ему всякие падлы тут выговаривали за поведение, такого он точно допустить не мог. — Ты чет путаешь — мы с тобой вроде потрахались только, а потом ты слинял.              У Тэхена в глазах промелькнуло понимание.              — А, так ты обиделся, что я тебя замуж после страстной ночи не позвал? Как в лучших традиционных отношениях? Ну извиняй, я как-то привык сначала человека получше узнать, прежде чем лезть в петлю… ой… брак. Вдруг ты невкусно готовишь?              — Я вообще не готовлю, — пробурчал Чонгук, пойманный врасплох всполохами чужих глаз и касаниями теплых пальцев, взявших его лицо в плен, а также приятным запахом, кружившим голову похлеще самого крепкого кальянного дыма.              — Нафиг ты мне тогда нужен? — улыбнулся Тэхен и мягко Чонгука поцеловал. Просто и понятно, словно безмерно скучал и словно извинялся за все невысказанные чонгуковы обиды.              Чонгук просто и понятно ответил, потому что не ответить на поцелуй, который распалял кровь и вызывал дрожь в коленках, он не мог. Не виделись пару недель, а прошла как будто целая вечность, да и вздохнуть нормально получилось только почувствовав, как его уволакивают в тягучую негу мягкие губы, которые к чонгуковым прикасались как будто впервые.              Нужен-не нужен, ебались и ебались, какая разница, если Чонгук с пол-оборота завелся, почувствовав, как его крыша прилично съезжает набекрень, а руки произвольно тянутся потрогать грудь, плечи, бедра и все, до чего он мог дотянуться. И такое наслаждение вызывали эти прикосновения, словно он иссыхался от ощущения отсутствия этого тела рядом за время короткой разлуки, а сейчас впитывал живительно-восстанавливающие прикосновения. Как будто существовать не мог без этой тягучей неги, стекающей на него, стоило Тэхену на Чонгука посмотреть своими невероятными глазами. Чонгук буквально тонул в тягучем и бесконечно сладком поцелуе, позволяя себе вольно зарываться руками в каштановые вихры и притягивать ближе, чтобы полнее чувствовать все невероятные ощущения от крышесносных касаний губ и от запаха Тэхена, намертво оседающего в его легких неудалимым толстым слоем.              — Вообще-то, я полезный, — оторвался от Тэхена Чонгук, продолжая охрипшим от поцелуев голосом шептать практически в самые губы, потому что даже мысль об отдалении на большее расстояние, казалось, причиняла ему вполне себе физическую боль. — Могу там массаж сделать. Или минет. Хочешь минет, Ким Тэхен?              Он сам так сильно этого хотел, почувствовать, как крупный и красивый член, истекающий естественной смазкой, заполнит его рот и уткнется в горло, что снова нетерпеливо прижался губами к чужим, издавшим немного отчаянный стон. Таким податливым, мягким, мокрым и отзывчивым был этот мужчина, что можно было целоваться вечно, и это бы не надоело. Чонгук потянулся рукой к тэхеновой ширинке, чтобы погладить уже твердеющий член сквозь ткань брюк.              — Боже, Чонгук, ты просто чудо какое-то невозможное, — Тэхен дышал прерывисто, и Чонгук, принявшийся выцеловывать его шею, почувствовал, как у того стало беситься сердце от точечных, как прицельные выстрелы, и таких же коротких, поцелуев. — Я бы этого очень хотел, малыш. Пиздец, как сильно. Но я спал часа четыре за последние пять дней и вообще плохо помню, когда в последний раз ел. Так что, боюсь, мое стариковское сердце не выдержит и остановится прямо в тот момент, когда ты начнешь сосать.              Тэхен улыбнулся и мягко погладил вмиг остановившегося Чонгука, немного разочарованно прижавшегося лбом к тэхенову, но понимающего, что Тэхен, состояние которого было заметно невооруженным взглядом, и правда, нуждался в еде и отдыхе в первую очередь.              — Связался с дедом на свою голову. Вот ты кайфолом! Что на ужин-то? Таблетки и настойка из шиповника? Обсудим последние соседские сплетни, политику, проституток, наркоманов и го спать, да?              — Я бы предпочел твой язык под каким-нибудь сливочным соусом в максимальной прожарке. Больно ты дерзкий, — Тэхен, несмотря на свои слова, Чонгука не спешил от себя отпускать, и как будто тоже не мог перестать прикасаться, восстанавливая баланс после вынужденного расставания. — Ты парню нафуфыренному, который тебе в глотку заглядывал и слюнями обливал, тоже минет обещал сделать?              И спросил-то вроде обыденно, в стиле: погода классная, дела неплохо, как сам, но Чонгука распирало от того, что подоплекой к вопросу послужила сто процентная ревность, которую он воспринял на свой счет, даже если и не со стороны человеческой привязанности, то хотя бы в силу возбуждения, которое вызвал у Тэхена как любовник.              — Ты стар уже, дяденька, а я молодой и трахательно-активный. Мне эти фокусы с воздержанием для здоровья вредны. И, в смысле, нафуфыренный? Ты когда там успел за пару секунд еще кого-то, кроме меня, разглядеть? Ууу, козлина ты, Ким Тэхен, — возмутился Чонгук и по улыбающимся губам Тэхена легко ударил ладонью, вытаскивая себя из такого прекрасного плена чужих рук.              — Чонгук, малыш, допиздишься, — беззлобно пожурил его тот и, нежно потрепал, совершенно счастливого, по волосам. — Я тебя так выебу, что ходить не сможешь, трахательно-активный ты мой.              Чонгук насмешливо фыркнул, наблюдая, как Тэхен выезжает обратно на дорогу, а в душе буквально расплавился как масло от такого совсем неказистого, простого: «мой», сказанного немного вскользь, немного необдуманно, но очень искренне.              Красивее слова Чонгук, пожалуй, до этого момента в жизни не слышал.              Наверное, поэтому и сиял словно гирлянда всю оставшуюся часть поездки, с большим удовольствием наворачивая вредную и вкусную еду, которую они взяли навынос в каком-то фастфуде и ели прямо на парковке, и от души хохотал от рассказов Тэхена о своих приключениях в деловой поездке, расспрашивая при этом про друзей, про работу, про Тэхена, и совершенно точно был не против, когда Тэхен мягко и лениво целовал его плечо перед сном, приближая того к себе вплотную и проваливаясь в долгожданный сон.              ***              Чонгук, вчера так и не получивший заветного удовлетворения низменных потребностей, решил исправить ситуацию таким же ублюдским способом, какими обыкновенно руководился Ким в своих действиях — сфоткал свой колом стоящий член, зажатый в руке, и отправил Тэхену, у которого как раз шло совещание, о чем он оповестил недавно продравшего глаза Чонгука десятью минутами ранее в переписке.              Тэхен не отвечал довольно долго, и Чонгук разочарованно решил, что тот просто сильно занят, а потому его маленький сюрприз посмотреть не может. Но потом его щеки полыхнули алым, а сердце бахнуло пару раз с задержкой, а после понеслось вскачь, потому что Тэхен прислал лаконичное:              «сука»              И следом:              «через двадцать минут чтоб был возле моего офиса»              Чонгук, уже и не надеявшийся получить удовлетворение не от своей руки, радостно подскочил и помчался в ускоренный возбуждением душ, а после натягивать первые попавшиеся под руки шмотки, попутно вызывая такси в приложении.              По итогу все равно опоздал, сначала ожидая задерживающегося таксиста, а потом встав в обеденную пробку, и был готов, что подлянская сущность в Тэхене возьмет верх, и он пошлет его вместе с его возбуждением на воображаемый хуй, злобно напоследок подъебав.              Но Тэхен-то тоже сильно скучал. Он его прямо при выходе из машины скрутил и быстро уволок в какой-то проулок, чтобы там жестко вбить в обшарпанную серую стену и крепко поцеловать, несдержанно толкаясь бедрами в чонгуковы и запутываясь руками в ткани чужой футболки.              — Вот это тебя кроет, босс, — не смог удержаться от укола Чонгук, получая в ответ болезненный укус в шею и ощутимое, такое приятное сжатие ягодиц.              — Ты что меня изводишь, изверг, — тяжело дыша, прошептал Тэхен и снова впился в алые губы, тащась по реакции Чонгука на грубые касания и не менее грубые поцелуи — тот закатывал глаза, постанывал и, как распоследняя блядь, был готов отдаться посреди улицы, на которой вот-вот мог кто-угодно появиться. — У меня прямо посреди речи директора по инвестициям член чуть не пробил дыру в штанах. Я теперь хуй знаю, какой у нас инвестиционный план на квартал. Вообще потом нахуй мозг отключился, только и думал, что… Какая же ты блядь, — проворковал Тэхен восторженно и возбужденно, впитывая похотливый чонгуков взгляд, у которого глаза заполонила черноугольная чернота, заполоняя радужку, и потащил Чонгука через черный вход в здание, где работал, чтобы впихнуть его в какую-то маленькую серую каморку и там уже нетерпеливо, едва успев закрыть дверь, сдернуть мешающуюся футболку и пройтись по ходящей ходуном от глубоких вздохов груди губами.              — Ну так… накажи, — хрипло и бессознательно выдал Чонгук, пошло и самодовольно растягивая губы в улыбке — не все же этой падлюке ситуацией управлять. Но и хотелось, да. Хотелось до поджатых пальцев на ногах почувствовать, как красивый, точно модель, серьезный бизнесмен в дорогущем костюме, сшитом на заказ, носящий люксовые часы и пахнущий, как божество, сошел с ума от Чонгука. — Любишь жестко, да?              Тэхен хрипло рассмеялся и с нажимом провел длинными, немного ошибающимися из-за перевозбужденного состояния пальцами по линии чонгуковой челюсти, приближаясь к податливо раскрытым мокрым губам, обводя те аккуратно нежными подушечками. А после заныривая средним и указательным прямо в горячий и мокрый рот, мягко скользя по чужому языку к самой глотке. Тэхен не отрывал практически черного из-за похоти взгляда от собственных движений пальцами — он медленно, с оттяжкой, почти вытаскивал те изо рта, а потом резким движением толкался обратно, чувствуя, как в ответ на эти действия собственный член дергался в нетерпении.              — Любишь, когда тебя подчиняют, малыш? — скорее утвердил, чем спросил, Тэхен и сорвался, когда Чонгук громко простонал и принялся посасывать тэхеновы пальцы, облизывая те языком и несильно прикусывая зубами. Резкий хват — и Чонгук оказался стоящим на коленях перед Тэхеном, который уже тянулся другой рукой, чтобы щелкнуть бляшкой ремня и вытащить длинный пульсирующий член, чтобы тут же приставить сочащуюся влагой головку к греховно раскрытому рту.              — Ты обещал мне минет, малыш.              У Чонгука в глазах полыхали пожары, и это выглядело так пиздато, когда он смотрел снизу вверх на Тэхена, что тот простонал от одного только вида и, крепко сжав волосы на чонгуковом затылке, притянул его голову к члену, заставляя прикоснуться губами к головке и, пошло причмокнув губами, вобрать ее в себя.              Чонгук закрыл глаза от удовольствия и размашисто прошелся языком до самого основания, после самостоятельно насаживаясь глубже, принимая хорошо, но недостаточно, чтобы подавиться. Он не просто так от возбуждения ляпнул те слова — правда хотел, чтобы Тэхен трахнул его без тормозов, грязно и бесстыдно, до слез, до боли в горле, до потери контроля. Чонгук и глаза распахнул только для того, чтобы умоляюще на Тэхена посмотреть — чтобы окончательно самоконтроль Тэхена сжечь.              Тот сорвался и резко толкнулся бедрами в рот Чонгука, вгоняя член так глубоко, что чужой нос защекотал ему лобок. Чонгук поперхнулся, почувствовал, как в уголках глаз собирается влага, и покорно позволил Тэхену собрать дрожь ресниц пальцами, а после, на контрасте, резкими толчками начать вбиваться, не жалея ни Чонгука, ни себя — грубо, крышесносно, измучивая чонгуково горло, давно не переживавшее подобных потрясений, резкими толчками и раскрашивая серое помещение бесконечной чередой красочных стонов от того, каким покорным и податливым был перед ним Чонгук. Его никогда так не крошило на атомы от одного взгляда на хаос в чужом взгляде, он никогда не желал кого-то так алчно и бескомпромиссно.              Чонгука тоже тащило. От тяги в волосах, от першения в горле и от чувства того, как его наконец-то так невероятно заполняет член Тэхена. Его вело, кровь в венах кипела от удовольствия, и Чонгук чувствовал, что скоро сдохнет от скручивающего низ живота напряжения. Он несдержанно повел рукой к кромке джинс, чтобы с удовлетворенным рокотом освободить собственный член от болезненного натяжения и начать надрачивать себе в такт быстрым толчкам, не отрывая взгляда от того, каким разбитым и возбужденным из-за него выглядел сейчас Тэхен и с каким адовым огнем в темных, с медовыми фейерверками глазах он смотрел на удовлетворяющего себя Чонгука.              Этот вид оказался таким завораживающим, что Чонгук не выдержал первым — закатил глаза от удовольствия, ускорил темп движения рукой и с приглушенным чужим членом во рту стоном болезненно кончил, обильно марая темную плитку пошлыми белесыми разводами.              Тэхен к этому зрелищу прикипел взглядом и, Чонгук был уверен, что продал бы душу хоть тысячу раз подряд за это зрелище, красиво закинув голову, кончил, сжимая волосы Чонгука пальцами до боли, из-за которой слезы у того потекли сильнее, и заполняя спермой чонгуково горло.              Чонгук, хотя и чувствовал, как у него болит весь рот, не отказал себе в удовольствии напоследок по еще твердому члену во рту провести языком, собирая остаточную дрожь и ловя в ответном взгляде всполохи непередаваемого наслаждения. А затем с пошлым звуком отстранился, сводя болезненно саднящие и сильно припухшие губы.              — Вот, пообедать вместе ходим, — слизывая остатки спермы, пошутил Чонгук, поднимаясь с колен, на которых уже предвкушал появление многочисленных синяков. — Уже больше похоже на отношения, не находишь?              — Долго еще выебываться собираешься? — выглядел Тэхен при этом как сытый кот довольным, разнеженным, только что не мурчал от удовольствия. Даже волосы Чонгука, хаотично разбросанные от того, как он впивался в них только что пальцами, ласково пригладил и нежно Чонгука в губы поцеловал, оправляя на том футболку, которая окончательно смялась и не подлежала приведению в приличный вид. — Ну хочешь, на свиданку тебя свожу? Че там в моде у молодежи, нынче, мультики, батут? Детский мир?              Говорил он это, выпуская Чонгука из кладовки и вежливо придерживая тому дверь, и подлянски поржал, когда от бешенства Чонгук запнулся и едва не налетел на уборщицу. Та, кажется, держала путь прямо в помещение, в котором они имели честь потрахаться и, судя по ошарашенному виду и выпученным глазам, с которыми она на них уставилась, явно понимала, а может, и слышала, что они только что там вытворяли.              Чонгук выдавил мстительную лыбу — он понадеялся, что та Тэхена знала в лицо, и решил подтвердить догадки бедной женщины, рассчитывая, что она всем впоследствии обязательно растреплется, чем тут большой босс занимается посреди рабочего дня. Чонгук хитро на Тэхена глянул через плечо и миленьким, но довольно громким, чтобы было отчетливо слышно, голосочком выдал, пошло облизывая губы:              — Да, давай, конечно, на свиданку. В рестик пафосный своди. И подгон какой-нибудь сделай, я ж заслужил, тачку там новую, черненькую, блестящую, — шутил, конечно, че бы не пошутить, тем более, когда падлюка позади него вышагивала сильно довольная, чуть ли не светящаяся от радости.              — Не насосал ты на тачку, — вообще ничего не смущаясь ответил Тэхен, закатывая глаза от жалких попыток Чонгука его смутить и приводя ошалевшую уборщицу в состояние тотального шока.              — Все я насосал, падла скотская! — возмутился Чонгук и пихнул Тэхена в плечо, обиженно дуясь и топая к выходу, обещая себе, что больше потакать желаниям всяких ничтожеств не будет.              ***              Свиданка у них выдалась такая же подлянская, неожиданная и крышесносная, как и весь характер отношений, в которых они состояли.              Тэхен, примерно месяц уже ходивший злой как черт из-за навалившейся работы и выбешивающий всех подряд, включая Чонгука, в поле зрения последнего появлялся исключительно, чтобы потрахать мозг, в худшем случае, в лучшем — мог молча улечься тому на коленки, чтобы прямо в одежде отрубиться на пару-тройку часов, не отвлекаясь даже на мягкие поглаживания чужими пальцами волос или трепетные поцелуи, которые, уже понявший как ревностно Тэхен относился к своей работе и смирившийся с этим, оставлял на его уставшем и побледневшем лице Чонгук. Он даже ответку в виде привычных скандальных подъебок на время засунул куда подальше по причине того, что Тэхен в буквальном смысле валился с ног от усталости.              Чонгук, чтобы видеть своего ненаглядного немногим больше, чем никогда, даже иногда зависал (когда не брал смену в кальянке или не отсыпался дома после очередной ночной гулянки, которых стало гораздо меньше с момента появления в его жизни Тэхена) с тэхеновыми помощниками тире друзьями — Пак Чимином и Мин Юнги — которые, вообще-то, были серьезными бизнесменами с серьезным подходом к проблемам. Те с присутствием Чонгука смирились довольно легко и просто и скрашивали его будни своими бытовыми и рабочими проблемами.              — Тэхен меня заебал, — влетел как-то после очередного тэхенова разноса в кабинет Юнги и тяжело опустился на удобный черный диван из эксклюзивной итальянской кожи аккурат рядом с Чонгуком, который до этого момента слушал увлекательный рассказ Чимина про то, как они с Тэхеном кучу лет назад решили открыть первый бизнес. — Там все идеально, перфекционист он чертов! Сделка через неделю — но я готов поставить свою долю на то, что мы до нее не доживем… Ну он и зверюга! — Чонгук со злобным удовлетворением на слова Юнги покивал, потому что Тэхен в последнее время самым натуральным образом напоминал какого-то рычащего на всех монстра. — У вас есть что-то, чтобы забыться, а? — он помахал трясущими руками перед их лицами и со злостью стянул с себя галстук, как будто тот был виноват во всех проблемах на свете.              — Так, смотри, — Чимин с серьезным видом подошел к скрытому в стене шкафчику, открыл его и принялся там рыться. — Вот это от усталости, это от нервного напряжения, а это от депрессии.              — Спасибо, конечно, — гоготнул Юнги и с надеждой уточнил: — А у тебя, кроме виски, ничего нет?              — Юнги, ты охуел? Это премиальный коллекционный сорт, выкупленный на аукционе у французского негоцианта, с глубоким и богатым ароматом кофе со льдом, горького миндаля и табачного дымка, следом за которым раскрываются ноты вытоптанного винограда, изюма и темных фруктов, которые уступают место орехам и шоколаду. Никакой показухи, чистая роскошь.              — Ладно, уговорил, — сдался Юнги, потому что выносить на чистую от веществ голову всю эту нервотрепку уже не мог. — От тебя несет перегаром, — сморщился он, принимая от Чимина граненый стакан и тут же делая большой глоток.              — Это из-за внутреннего выгорания, — не моргнув глазом отшутился Чимин, хотя Чонгук несдержанно прыснул, потому что знал, что никакое это было не выгорание, а самое настоящее пьянство, устроенное ими после вчерашнего чехвостенья все от того же монстра-Тэхена.              И ладно бы за дело ругался, пакость редкостная! Так нет же, им с Чимином досталось только потому, что они были обнаружены злостной падлой после завершения рабочего дня, курящими самокрутки на крыше здания и мило беседующими на какие-то отвлеченные от работы темы.              Чонгук, тоже уставший такого Тэхена выносить, с дуру и из чувства любимой обиды обидной, потащил не особо сопротивляющегося — конкретно заебавшегося — Чимина в клуб, где они наебенились так сильно, что оттуда их пришлось выносить охранникам.              Чонгук пришел домой под утро, ощущая себя живым трупом, Чимин, кажется, находящийся в состоянии немного лучшем, но все равно плачевном, сразу поехал в офис, заявив, что особого смысла ложиться спать не было.              Тэхен с обоими со вчерашнего вечера не разговаривал.              — Вы че, вчера бухали? — принюхался Юнги и к Чонгуку тоже и занырнул подозрительным взглядом в непонятное наполнение черной кружки, которую тот сжимал в ладонях. — Что это у тебя такое в кружке, малой?              Чонгук аккуратно от Юнги отодвинулся.              — Чаек.              — А если подожгу?              — Юнги, я не пойму, ты что до меня доебался-то? — искренне возмутился Чонгук, на всякий пожарный кружку убирая на столик, подальше от въедливых глаз Мина. — У меня тоже депрессия и выгорание.              И недотрах.              Такой жесткий, что он один раз позорно кончил только от того, как Тэхен потрясающе низким и злым голосом отчитывал очередных «скудоумных единорогов», обещая тех жестко выебать за совершенные косяки. Чонгук потом еще долго краснел перед ржущим Тэхеном, который в этот момент решил зайти в комнату и сразу же догадался по чонгукову виду, что такое стыдное здесь только что произошло.              Чонгук тогда быстренько ретировался в ванную, смущенно сжимая пах и предвкушая месяцы непрерывного стеба со стороны падлы, у которой не было ни стыда, ни совести.              Но только сил у Тэхена тоже больше не было — Чонгук с волнением наблюдал за тем, как тот питался кофе, сигаретами и нервным напряжением, спал по три-четыре часа в сутки, если вообще спал, и пару раз на глазах Чонгука хватался за стенки дрожащими руками, чтобы не упасть.              Поэтому Чонгук все терпел. По тихой подкладывал в машину Тэхену питательные батончики, оставлял на рабочем столе кофе, посылал курьера с едой, если знал, что тот с головой ушел в телефонные переговоры, в которых не предвидится перерыв на обед или какой-нибудь ощутимый просвет на отдохнуть. Аккуратно укрывал Тэхена одеялом, когда тот заваливался в квартиру и падал на диван, обещая через пять минут с Чонгуком «полобызаться». А потом отключался и не чувствовал, как Чонгук убирал лезшие в глаза отросшие каштановые вихры, гладил нежно его брови, губы и глаза и подолгу сидел рядом, разглядывая поразительно красивого даже в таком состоянии мужчину.              Поэтому он реально удивился, когда в один из вечеров, который в очередной раз собирался провести в одиночестве, даже не мечтая о том, чтобы с Тэхеном поговорить, не говоря о том, чтобы увидеться, тот собственной язвительной и удивительно довольной персоной заявился к Чонгуку, всучив тому миниатюрного плюшевого зайца, заявив, что игрушек-малышей не делают, а этот более-менее на Чонгука похож, и чувственно засосал прямо в коридоре, вызывая такое чувство, что целуются они первый раз в жизни.              Потому что у Чонгука в голове взорвались фейерверки, и ноги тут же перестали его держать. Он крепко уцепился за Тэхена, разглядывая того голодным и немного запуганным взглядом.              — Все, малыш, выдыхай. Я сегодня добрый, мозг трахать не буду.              — Контракт подписали? — облегченно спросил Чонгук, потому что во всем этом безумии начал забывать, каким Тэхен был на самом деле, и стал пугаться, что злого Тэхена, который трахал его мозг вместо него самого, он будет видеть теперь на постоянной основе.              — Да. Кажется, годы прошли с того момента, как мы в это ввязались. Жрать хочу жутко. Ты как? — он с наслаждением уткнулся в шею млеющего от его рук Чонгука, который тоже хотел, но исключительно Тэхена. Его губы, его руки, его ключицы. Желательно в личное пользование на несколько дней без всякой связи с внешним миром. И пусть только эта блядь попробует заикнуться о своей ебучей работе!              — Да, Тэхен, даже не представляешь, как я хочу, — у Чонгука сегодня все было как в первый раз, настолько он изголодался — он с таким трепетом тэхеновы бедра огладил, что сам удивился, насколько сильно он все же успел соскучиться.              Но Тэхен же мразь последняя, поэтому он мягко улыбнулся, останавливающе сжимая пробирающиеся под рубашку чонгуковы пальцы, и, целуя начинающего заново злиться Чонгука, примирительно сообщил:              — Свиданка, Чонгук. Я же тебе обещал. А потом, я клянусь тебе, выебу так, что захочешь за меня замуж, — и отправил взгрустнувшего, но все равно счастливого от того, что Тэхен был рядом, Чонгука переодеваться.              — Разве на свиданке нам не полагается гулять вдвоем? — кисло поинтересовался тот позже, на выходе из подъезда обнаружив Чимина с Юнги, которые, судя по всему, на радостях от завершения сделки, уже успели налакаться негоцианстким вискарем, и трепались с бабками, впечатлив тех солидными костюмами и выдающимися манерами, за моральное разложение современного общества.              — Я обещал им проставиться за контракт. Они меня уведомили, что если я сегодня поеду трахаться вместо того, чтобы отплатить им за месяцы скорби и тоски, то они заявятся к нам в квартиру и будут там мешать жить ровно столько же времени, сколько длился этот бедлам, — объяснил положение дел Тэхен и подтолкнул Чонгука к своему мерсу.              Чонгук, почувствовавший, что раздобревшему Тэхену снова можно присесть на шею с выебонами, мстительно схватил немного покачивающегося Чимина за рукав и усадил рядом с собой на заднее сиденье, да еще и миленько улыбался тому всю дорогу до какой-то дорогой харчевни, в которую их повез Тэхен, гаденько скалясь каждый раз, когда ловил немного сердитый взгляд в зеркале заднего вида.              В отместку Тэхен запретил Чонгуку прикасаться к алкоголю на протяжении всего вечера, а потом, в силу того, что тот один остался среди них трезвым, всучил ему ключи от тачки и в приказном порядке сказал везти их в клуб, усевшись на пассажирское сиденье с совершенно скотским выражением на лице.              — Пафосная дрянь, а не машина, — злобно заявил Тэхену Чонгук, с восхищением усаживаясь на водительское сиденье и нежно проводя пальцами по мягкой полуанилиновой коже. Он восторженно попускал слюни на огромный трехдисплейный экран и почти завизжал, как ребенок, от того, как мягко тыкали все сенсоры, кнопки и панели.              Тэхен на это дело только посмеялся, а потом внезапно к Чонгуку близко нагнулся, заволакивая своим крышесносным ароматом и, щекоча до мурашек кожу у Чонгука на щеке, томным шепотом оповестил:              — А че это мы выебываемся, как будто последний день живем? — шея и лицо Чонгука от этих слов пошла пятнами, и он быстро кинул взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что друзья Тэхена увлечены выбором заведения, в котором сегодня была лучшая программа для танцев, а не тем, что у них тут творился практически словесный секс. Голос Тэхена звучал изрядно пьяным, более низким и пугающим, чем всегда, и вызывал в Чонгуке томительное предвкушение, которое активно гонялось по организму вместе с кровью.              — А че это ты только про свиданку вспомнил? Я подгон все еще жду, большой босс.              Чонгук решил тоже побыть немного падлой и, на Тэхена хитро глянув, остановился у люксового автосалона, где купить машину можно было только предварительно ограбив пару крупных банков или занимаясь такими черными делишками, за которые давали пару пожизненных сроков за раз.              Он с важным видом вышел из машины, чтобы с ходу появления в шикарном холле заявить молоденькой девице за администраторской стойкой, что они хотят посмотреть самые дорогие машины в салоне.              И, пока ублюдская падла с равнодушным видом фыркала на выебоны Чонгука, который планировал просто мелко поугорать с того, как Тэхен будет из заварушки выворачиваться, он мстительно тыкнул пальцами в самую дорогую из предложенных тачек, даже не пытаясь выяснить что-то про начинку и технические характеристики. Затем с довольным видом стал ждать, когда Ким соизволит выдать что-то в духе: «малыш охуел».              Малыш, и правда, охуел, потому что скотский индивид не только машину ему купил без всяких ломаний, но и тут же перетер со счастливой, хорошо озолотившей процентами за смену, сейлс манагером о том, чтобы эту крошку доставили к нему на парковку сегодняшним же вечером.              На Чонгука он посмотрел с ебучей высокомерной иронией и звучно шлепнул офигевшего того при выходе из салона по заднице, заставляя покраснеть, потому что Чимин с Юнги на всю эту картину смотрели с такими же гаденькими улыбочками, какая была и у их совершенно ублюдского, по мнению Чонгука, приятеля.              И пока Чонгук пытался отойти от сумасшедшего поступка Тэхена и понять, не снится ли ему вся эта ситуация, эти трое заливались в клубе дорогим пойлом и умудрились встрять в заварушку с местной бандой гопников, когда вышли проветриться и покурить из душного помещения клуба на улицу. Драка переросла в огромную потасовку, во время которой кто-то вызвал копов. Юнги с Чимином благополучно удрапали в одну сторону, а Тэхен потащил Чонгука в другую, громко матерясь и точно также громко посмеиваясь от абсурда происходящего.              — Допился, сволочь такая? Че ты ржешь, ненормальный, — спрашивал у какого-то невероятно счастливого Тэхена Чонгук, улавливая в вайбах сегодняшней ночи и в отношении Тэхена к нему что-то особенное: слава богу, что тот успел выпить достаточно, чтобы Чонгук не смущался особенно сильно, услышав сказанное тихим вкрадчивым голосом:              — Прости меня, малыш. Я так тебя измучил, — а после Тэхен притянул Чонгука, растроганно хлопающего глазами, к себе, чтобы крепко, до хруста в ребрах обнять и зарыться лицом в чонгукову шею, водя носом по, покрывающейся трепетными мурашками, коже. — Ты такой невероятный, Чонгук. Спасибо, что все это время был рядом и терпел. Я, блять, знаю, что бываю невыносимым. Я с этой работой иногда ощущение реальности теряю, просто не могу по-другому. Я готов был, что ты, после очередного кошмарного дня выставишь меня вон. А потом находил эти твои «подарки»… Я… Чонгук… Я тебе обещаю, что все сделаю для твоего счастья, все выполню. Ты только не бросай меня, просто будь со мной. Будь, пожалуйста.              Хорошо, что Тэхен был пьян. Хорошо, что крепко сжимал Чонгука своими невероятными руками. Хорошо, что опустился щекой на его плечо и ранил поцелуями нежную кожу шеи очень бережно, словно хотел его успокоить и приручить.              Потому что Чонгук крошился. Буквально ломался внутри и не мог собрать себя в единое целое. Что-то было в этих словах — неумолимое, необъятное и сакральное, такое ранящее и оживляющее одновременно. Пугающее. Завораживающее. Волшебное. Чонгуку за опущенными веками глаз было жарко и мокро, таким беззащитным он оказался перед таким Тэхеном.              Щеки его блестели от слез, а пальцы сжимали в ответ Тэхена, сжимали свое, родное так крепко, что расцепить можно было только разрезав невидимые нити, связывающие их крепко-накрепко на всех возможных и невозможных уровнях отношений.              И то, как прикасался Тэхен к нему после того, как они, наконец-то, оказались в чонгуковой квартире, было совершенно иначе, чем все разы до этого.              Вопреки ожиданиям Чонгука, он никуда не торопился и начал с коротких поцелуев на чонгуковых руках. Целовал, блестел медовыми всполохами в темных глазах и пробирался пальцами под ткань футболки, собирая подушечками безотчетную мелкую дрожь. После принялся мучительно медленно раздевать, не переставая прикасаться губами к изгибу шеи, плечам и груди, вызывая череду несдержанных вздохов, учащенное сердцебиение и, покрывающую все тело Чонгука, подобно лихорадке, дрожь. Гладя руками крупные бедра, не позволяя Чонгуку те свести, нежно касался языком чувствительных сосков, надавливая кончиком, заставляя Чонгука разбито стонать и вцепляться руками в ткань простыни, просто, чтобы иметь возможность не унестись из реальности куда-то в другую вселенную и оставаться в здравом, хотя и немного поплывшем сознании.              Тэхен шептал ему: «боже, ты такой красивый», а после целовал косточки на лодыжках, покрывал поцелуями чувствительные коленки и внутреннюю поверхность бедра, довольно улыбаясь в поцелуй от тихого и разбитого: «Тэхен», так просто слетевшего с чонгуковых губ, что даже шутить на эту тему не хотелось.              Он эти самые губы с таким чувством после целовал, медленно вытягивая из Чонгука все возможные разумные мысли и оставляя только собственные вкус с примесью крепкого алкоголя и чего-то щемящего, неопределимого, что Чонгука можно было считать заживо сожженным от нежности, разливающейся подобно воде, вытекающей из разбитого сосуда и приводящей в негодность все прочие механизмы в чонгуковом организме.              Растягивал Тэхен тоже медленно, прикасаясь к Чонгуку, как к фигурке из бериллия, словно боялся разбить, не переставая при этом целовать прекрасные заалевшие губы, щеки, шею, и впитывая разные по оттенкам и тембрам, но одинаково пьянящие стоны, которые Чонгук не мог и не хотел сдерживать.              Когда Тэхен в Чонгука наконец-то вошел и замер, то не сразу понял, что у него сбито дыхание от прекрасного вида Чонгука под ним, распластанного, отдающего себя со всеми потрохами, чувствами, эмоциями, полыхающего, как звезда. А еще Тэхен обнаружил, что щеки его мокры от слез и что Чонгук смотрит на них во все глаза, и, кажется, тревожится, потому что совсем не понимает, что мог натворить настолько жесткого, чтобы Тэхена до такого состояния довести.              — Я люблю тебя, — прошептал Тэхен, целуя моментально открывшиеся от удивления губы Чонгука, закидывая чужие руки за голову, переплетая их пальцы и медленно принимаясь в том двигаться. — Люблю, — толчок, — Люблю, — еще один. И еще, и еще, и так до бесконечности, доводя бедного, раскрошившегося, разбитого этими словами Чонгука до самой настоящей эйфории и превращая в хаотичное месиво все его чувства. Добивая обнаженным взглядом, полным губительной тьмы и мерцающих всполохов, оставляющих внутри у Чонгука маленькие, болезненные, необходимые ожоги.              Чонгуку и отвечать не надо было, потому что все стало понятно по вмиг крепко сжавшим тэхеновы бедра рукам, по глубокому поцелую, которым тот к Тэхену потянулся, чтобы забрать себе сказанные этими губами слова, спрятать их и беречь под сердцем, как самую большую драгоценность в своей жизни.              И кончил Чонгук непривычно тихо, потому что чувствовал себя настолько невероятно, что, кажется, никогда больше не смог бы ни слова произнести. Сжался всем телом и уткнулся, подвывая, Тэхену в плечо, не позволяя от себя не на миг отстраниться и вынуждая впервые закончить в него и ловя от этого непередаваемый кайф.              А после долго Тэхена целовал, вкладывая в нежные касания всю дрожь и трепетность влюбленного от земли до небес сердца.              ***              Время приблизилось к шести вечера, когда Чонгук, пару часов назад разлепивший глаза и кое-как собравший себя в кучу, чтобы смотреться более-менее прилично, а не так, словно провел ночь в клубе, напиваясь в хлам и трахаясь (что, вообще-то, было неправдой), залетел в кабинет к куратору, изображая искреннее сожаление.              — Студент Чон, ты опять за старое!? — Госпожа Со гневно посмотрела на нерадивого студента, снова примчавшегося в последний отработочный день закрывать какой-то долг, и тяжело вздохнула. Судя по взгляду, убить она его собиралась до того, как Чонгук успеет состроить фирменную просительную физиономию. — Четвертый курс, Чонгук. Все, что надо делать на четвертом курсе — это мило улыбаться преподавателям, списывать тесты и вовремя приносить курсовые!              — Госпожа Со…              — Я уже миллион лет как Госпожа Со! Ты почему снова меня пришел в гроб загонять? К кому на этот раз не ходил? — она довольно резко взяла бумагу со списком должников и быстро пробежалась по той глазами. — Статистика? Преподаватель Ким? Снова? Да ты издеваешься надо мной?!              На этих словах женщина, разозленная халтурящим из года в год студентом, наступающим, к тому же, на одни и те же грабли, кинула умоляюще сжавшему ладони вместе Чонгуку отработочный лист прямо в мило сморщенное лицо.              — Убирайся, негодяй! Вон пошел! Еще раз тебя здесь увижу — пеняй на себя, принесу из дома толстый кожаный ремень и как следует тебя им отшлепаю…              Чонгук, резво схватив прилетевший в него листок, поспешил быстренько ретироваться, даже не пытаясь сделать стандартный подгон в виде дорогущего бухлишка, потому что за такое его, наверняка, не только ремнем, но еще и кнутом бы здорово так отхлестали.              Он подошел к нужной аудитории довольно быстро. Но перед входом замялся взволнованно от навалившихся резко воспоминаний, поправляя мягкий кашемировый свитер оттенка бургундского вина, приглаживая волосы и безотчетно сминая в пальцах выданный ему лист отработки. Он немного нервничал и почувствовал, как у него вспотели руки, когда после короткого резкого стука в дверь услышал сухое: «войдите».              Дверь поддалась легко, и Чонгук, посчитав это хорошим знаком, зашел в аудиторию с лучшей из своих улыбок и уверенно сократил расстояние между собой и симпатичным мужчиной, который сидел за кафедрой, откинувшись на стуле и красиво закинув одну длинную ногу на другую смотрел на Чонгука темным, впивающимся в самую душу взглядом.              Симпатичный — это было очень слабо сказано, потому что при одном взгляде на данного, дерзко смотрящего прямо ему в глаза персонажа, Чонгуку захотелось зажмуриться от ослепительной красоты, которую тот всем своим существом олицетворял.              Он был одет в хорошо сшитый и отлично сидящий на нем темный костюм, блестящие туфли из последней коллекции Живанши и накрахмаленную рубашку молочного цвета, красиво оттеняющую медовую кожу, которая немного сияла под ярким светом включенных в аудитории лампочек.              Одна рука была окольцована премиальными часами, на другой болтался красивый браслет из белого золота, а в руках тот сжимал дорогущую модель телефона, который он отложил на кафедру, стоило Чонгуку подойти на расстояние, которое, в принципе, можно было смело считать неподобающим, и всунуть в руку свой отработочный листок.              — Напомни, как тебя зовут, парень? — нагло улыбнулась дерзкая падла, откладывая бумагу в сторону и притягивая Чонгука за бедра ближе, вынуждая того немного прогнуться и упереться руками в спинку стула позади себя.              И глазами впиваясь в штормовые чонгуковы, которые оказались наполненными таким количеством эмоций, что можно было запросто в них захлебнуться.              — Чон Чонгук, — чуть-чуть хриплым и непривычно глубоким голосом ответил тот, проводя кончиками пальцев по чужой, вмиг покрывающейся мурашками шее и приближаясь еще ближе, чтобы, разговаривая, чувствовать одуряюще прекрасный аромат, исходящий от его красивого собеседника. — На отработку вот пришел.              — Кто на отработки в такое время приходит? — мазанул тот взглядом по чужим раскрытым губам, по которым Чонгук еще и пошло прошелся мокрым языком, а после тяжело и гулко от этого действия вздохнул.              — Да я вообще не собирался отрабатывать. Думал, что имею некоторые привилегии в силу того, что состою в некоторого рода отношениях с преподавателем. А потом узнал, что мне грозит несдача, потому что кто-то решил надо мной поиздеваться.              Чонгук вкрадчиво и соблазнительно шептал эти слова практически в чужие губы, забираясь пальцами в каштановые вихры, чтобы вздернуть несопротивляющуюся голову, вынуждая Тэхена оказаться в положении, в котором он смотрел на седлающего его Чонгука снизу вверх.              — Мммм, привилегии? Думаешь, если классно трахаешься, то статистика тебе в жизни не пригодится? — издевательски протянула эта сучня, залезая пальцами под чонгуков свитер и оглаживая вмиг покрывшуюся мурашками нежную кожу.              — Думаю, что если бы ходил на пары по статистике, то глаз бы не смог от твоих губ отвести. И мечтал бы только о том, как вынудить тебя этими самыми губами себя трахнуть прямо после лекции. И все равно бы все прослушал. Но, преподаватель Ким, если вы все-таки настаиваете, то можем решить ситуацию с отработкой альтернативным способом, — Чонгук на пробу повел бедрами, чувствуя, что Тэхен уже полностью возбудился и глухо простонал на это действие, вцепляясь в чужие бока с ощутимым нажимом.              — Можем, — кивнул тот и медленно провел по чонгуковым губам своим блядским языком, принимаясь двигать его бедра вперед-назад и заставляя обоих плавиться от единого, кружащего голову желания расстаться с мешающей одеждой и закончить начатое единственно подходящим сейчас способом. — Но тебе придется хорошенько постараться, Чонгук, чтобы заполучить зачет. Я очень требовательный.              Чонгук хрипло рассмеялся и соприкоснулся с тэхеновым языком своим, прижимая его к себе так крепко, что казалось, еще немного, и он выпустит из Тэхена весь воздух.              — А я пиздец, как соскучился, — проворковал Чонгук, вырисовывая языком мокрые узоры на раковине чужого уха и практически ложась на Тэхена всем весом, окольцовывая его шею руками. — А еще мне говорил, что с памятью беда. Ну когда же ты уже научишься, что с Чимином спорить — это все равно, что пилить опилки — дело гиблое? Опять торчишь в этом богом забытом месте, вместо того, чтобы приятно проводить время со мной. Гад.              И Чонгук мстительно поднялся с чужих бедер, оставляя Тэхена наедине с протестом в глазах и заметно выпирающей ширинкой.              Но все его возмущения были прерваны резко вздернутой рукой Чонгука, который потянулся к своему рюкзаку и достал оттуда пару сэндвичей, конфеты и теплый термос с чаем. Он точно знал, что его парень опять вхламину заработался, забыл поесть, поспать и отдохнуть, но никогда бы в том, что элементарно устал даже для секса, никому, тем более, Чонгуку, не признался.              Хорошо, что Чонгук уже приловчился считывать подобные выкрутасы этой сволочи на раз-два.              — Тезисы у нашего вечера такие, Ким Тэхен: сначала ты съедаешь всю еду до последней крошки, потом воздаешь мне все возможные почести, потому что я собственными руками приготовил эти бутеры и сожгу тебя заживо, если посмеешь мне что-то не хвалебное вякнуть. Потом ты пьешь мерзкий сладкий чай, жуешь конфеты и рассказываешь мне, как прошла эта ваша дебильная конференция, к которой ты три ночи подряд готовился, вместо того, чтобы спать. А потом, если все пункты будут завершены успешно, я, так и быть, позволю тебе себя трахнуть.              Тэхен, не удержавшись, такого милого, злого, родного до обалдения и пьянящего словами и взглядами Чонгука снова притянул ближе, чтобы крепко в себя вжать и, зажмурившись, послушать, как взволнованно бьется чужое сердце, переданное ему с потрохами ровно год назад в этой же аудитории.              От самого прекрасного звука в мире защипало в глазах, и Тэхен прижался губами к темному затылку, даже не представляя, что бы он сейчас делал, не познакомься по случайности с этим наглым, дерзким на язык, но максимально искренним парнем, который сжал Тэхена в ответ так сильно, как смог, и уткнулся носом куда-то в район ключицы, замирая в таком положении и считая его, вообще-то, самым лучшим на свете.              — Признавайся, устроил это все, потому что хочешь получить зачет, малыш?              Чонгук на эти слова хмыкнул и ответил совершенно по-ублюдски, в характере заданного Тэхеном вопроса:              — Нет, потому что я тебя люблю, гнида ты последняя.