Ужин на двоих

      Говорят, что в Мондштадте есть праздник — день Долгого сна. Зимой анемо архонт впадает в спячку, пускает во сне холодные северные ветра, и в этот праздник у бога-покровителя свободы самый долгий сон в году. После него бури и метели слабеют, а воздух становится теплее.       Как раз сегодня канун Долгого сна. Обычно его празднуют вместе с семьёй: после плотного ужина (обязательно с глинтвейном из волчьих ягод или валяшек) все спят вместе, а на утро ветра, благословлённые архонтом, приносят дары под украшенные игрушками кедры и сосны.       Мондштадтцы по-разному проводят этот праздник: кто-то покупает или делает подарки своим близким, кто-то проводит ночёвку в таверне, напиваясь до беспамятства, а кто-то — на работе.       Эола сидит на своём сегодняшнем посту — в лагере у Драконьего Хребта. Здесь люди тоже вовсю готовятся к празднику: стоят утеплённые палатки со спальными мешками, бумажными гирляндами украшены остатки древних руин у подножия заснеженной горы, по всему лагерю расплывается приятный запах горячего гуляша и прочих яств.       Девушка тоже старается помочь. Где принесёт украшения, где подаст телогрейку, где поможет повесить звезду на верхушку несрубленного кедра, где принесёт тушку кабана…       Тем не менее, некоторые жители всё равно смотрят на неё косо — а один неравнодушный доходяга пустил слух, мол, эту рыцарку отправили в канун Долгого сна сюда, чтобы всякие там Лоуренсы не портили Ордо Фавониус праздник. Конечно, это не правда, и действующий магистр, и капитан кавалерии, и её прямые подчинённые тут же доказали бы обратное. Однако, если учитывать репутацию павшего тиранического клана…       Эола привыкла к косым взглядам, но в нападение никогда не шла. Лишь когда тот самый сплетник в открытую сказал ей, чтобы она не портила праздник, рыцарка, выпрямившись и вытянувшись, грозно подходит к скандалисту:       — Так вам не нравится, что потомица Лоуренсов здесь ошивается и портит праздник своим присутствием? Вы же такие борцы за правду, вам так тошно, что преступный клан делит пищу и воздух с вами — так обратитесь к Ордо Фавониус, поборникам справедливости нашего города свободы. Подкрепляйте слова делом, иначе слова ваши и монетки моры выеденной не стоят. Но не переживайте: уж я-то вам эти слова припомню!       — А вот и обращусь! И попрут вас, шпионов Снежной, к бездновой матери!       Безусловно, получив такой ответ, доходяга поспешно ретируется, а жители в недоумении смотрят ему вслед.       Хмыкнув себе под нос, Эола извиняется лёгким поклоном и переспрашивает, нужна ли кому её помощь. Но она не получает ответ.       Другие рыцари, которым, как и ей, тоже не посчастливилось дежурить в праздничную ночь, успокаивают жителей: от своих знакомых, работающих с Лоуренс, они знают, что девица безвредна и что обвинение в шпионаже на Снежную от того скандалиста беспочвенно — наоборот, она собственноручно арестовала своего родного дядю, как только вскрылись его сотрудничество с Фатуи и попытка государственного переворота. И, казалось бы, прошло всего полгода с того инцидента, но незнающие мондштадтцы всё равно предъявляют ей обвинения в грехах тысячелетней давности.       А после этого пошли шепотки.       — Арестовала?       — Собственную дядю?!       — Но чего ради? Чтобы втереться в доверие?       — Так это ж Лоуренсы. Эти дармоеды всегда друг друга подставляли, чтобы себе местечко потеплее выбить.       Эоле же ничего не остаётся, кроме как внимательно слушать их сплетни за своей спиной. Жители подножия Драконьего Хребта, перемывая рыцарке косточки, то и дело поглядывают на неё, ожидают реакцию — как она взорвётся, как она кинется на всех с угрозами мести, как она кинется защищать семью. Девушка же, чувствуя на себе глаза слишком любопытных, не оборачивается и пропускает их слова мимо ушей.       Ведь они правы.       Её клан состоял из ужасных людей. Годы и годы тирании, унижений, насмешек над человеческим достоинством — любой уважающий себя человек, услышав то, что мог пережить его предок, если бы не кинулся с кулаками на обидчиков, так стал бы открыто выражать своё презрение всем, кто хоть как-то связан с этими деспотами.       Но всё равно обидно — её ведь не было в те времена, не она виновата в ужасах, который творили аристократы. А хватило бы ей духу уподобиться знаменитому Парсифалю Лоуренсу, которого весь клан поносил на чём свет стоит — неизвестно.       Временно покинув лагерь у подножия горы, Эола садится на трухлявое бревно — даже, скорее, его полые остатки. Несмотря на годы, вероятно, вечная мерзлота, усилившаяся каждую зиму, укрепила нечто, что когда-то называлось сосной, и приспособила для сидения. С этого места открывается неплохой вид: и разбитая дорога к Хребту, и узенькая речка, покрытая толстым слоем льда, и разрушенный каменный мост, и пятна вечно жёлтых сосен да берёз на фоне серых глыб, и лагеря разбойников, и необъятные скалы, вершины которых сокрыты пеленой нескончаемых снегопадов, лежат как на ладони.       Позади слышится народный гул, а из-за спины Эола чувствует пряный запах глинтвейна, который успел наварить местный повар Харрис. Все жители и их семьи радостно шумят, едят гуляш по праздничному рецепту, распивают алкоголь, пляшут и смеются. Звучат народные песни — рыцарка знает эти тексты потому, что вся родня жаловалась на высмеивающие Лоуренсов куплеты. А как по ней — они забавны, даже тот пьяный бард в зелёном беретике веселит её стишками времён тирании.       Но она, увы, не часть этого праздника.       Как-то в церкви Эола услышала фразу, пришедшую из тех далёких времён: «Кровь завета гуще воды чрева». Это значит, что те люди, с кем ты повязан клятвой, важнее тех, кто приходится тебе родственниками, с кем ты связан происхождением.       Эола давно уже покинула клан, её связь с семьёй фактически оборвана. Лишь в порывах тоски она вспоминала колыбельные гувернантки и ласковые материнские руки. И, если её семья откажется принять настоящее, Эола навсегда откажется от своей фамилии.       Но ради кого ей отказаться от своего происхождения? Есть ли у неё хоть кто-то, кто готов пролить кровь вместе с ней, защищая Мондштадт?       — Тётя Эола! Тётя Эола! — слышится издалека, со стороны дороги.       Девушка, опомнившись, подскакивает с бревна навстречу.       — Тётя Эола! — мальчик в тулупе, который явно больше него самого, бежит к рыцарке вприпрыжку. — У ме-ня к ва-м важ-но-е по-сла-ни-е!       — Что такое?       Джоэль — так зовут паренька, румяного от бега и мороза, с которым девушка познакомилась около года назад на тренировке Искателей приключений — в замёрзшей розовенькой ручке несёт какой-то бумажный свёрток.       — Тётя Эола! — мальчик тут же вручает ей послание. — Это вам передала какая-то другая тётя… Сказала, что вы знакомы, и попросила передать, да…       — Джоэль, — Лоуренс аккуратно разворачивает записку, — спрячь пока свои ручки в карманы! Живо!       Паренёк слушается.       — Джоэль, опиши мне эту тётю.       — Эм, ну… — он неловко чешет затылок. — У неё длинные бордовые волосы, белые перчатки, чёрная одежда… На спине у неё крио глаз бога, и…       — Ах! — Эола тут же приободряется. — Спасибо, Джоэль, я поняла, о ком ты. Иди-ка скорее к остальным, тебя Йозерф уже заждался, а то Барбатос не благословит ветерок и подарком не принесёт!       — Да, конечно, тётя Эола! До свидания!       Значит, ей написала она.       Пожалуй, она — единственный человек, с которым Эола всё-таки может быть откровенной: её секреты хранятся при этой даме надёжнее, чем мора в банке Северного королевства. Отправительница послания тоже защищает Мондштадт — по ночам, тайно, скрываясь днём от церковной службы, но выполняя всю грязную работу, которую ей поручат или за которую она возьмётся сама. Город при ней может спать спокойно.       Следуя по карте, Эола выходит в нужную сторону и вдалеке замечает силуэт. Высокая, тощая фигура постоянно приподнимается, будто выискивая кого-то за горизонтом, то вновь и вновь становится на колено, осматривая нечто, сложенное в одну большую кучу. Стоит рыцарке подойти поближе, как она понимает, что Джоэль немного ошибся в описании, но даже по нему понятно, кто отправил письмо: у этого человека не длинные волосы — это клобук с тёмно-бордовым шлейфом и серебряной диадемой. Чёрная монашеская одежда запачкана более тёмными пятнами засохшей крови; на белом накрахмаленном воротничке с большим розовым кристаллом на груди и на таких же белых перчатках с тонкими стальными коготками кровавые пятна особенно заметны.       — Сестра Розария? — обращается к человеку Эола и показывает послание с картой. — Это ваше?       — Да, спасибо, что пришли, — вежливым низким голосом благодарит её Розария.       Монахиня наступает на нечто, что она собирала всё это время в кучу, высоким каблуком, опирается, зажигает сигарету и смотрит на рыцарку.       — Не поможете притащить это всё в лагерь?       Эола присматривается.       В этой куче лежат два здоровых, упитанных кабана, которые заметно отличаются от обычных. Во-первых, они были явно больше них. Во-вторых, окрас их совсем иной: они не бурые, но желтовато-серо-зелёные, — по хребту и возле копыт растёт кремового цвета мех. В-третьих, их клыки желтее, чем у обычных кабанов.       — Я тут преследовала бандитов, — Розария указывает сигаретой на трупы, затем снова делает затяжку, — а потом увидела вот этих животинок. В лагере, видела, собираются день сна Барсибато праздновать, вот и подумала, что не помешало бы туда чего мясного.       — Тогда я помогу доставить?.. — Эола уже подступается к добыче, как её тут же останавливают лёгким касанием к плечу.       — Сколько кабанов вы можете унести, хм? — монахиня сжимает плечо рыцарки, и она чувствует через ткань, как впиваются железные коготки.       — Д-двух?.. — удивлённо отвечает аристократка и осматривает поляну перед пещерой, усеянную большими глыбами льда с кабаньими тушами. — Как насчёт третьего?       — Вы уверены, что мы унесём троих?       — Да! — ухмыляется аристократка, вставая с колен.       Недолго думая, Эола соглашается, поднимается и подходит к одной из ледяных могил. Сквозь мутную замёрзшую воду с трудом можно увидеть кабана — такого же, каких повалила Розария до этого.       — Погоди… — монахиня поднимает глаза на пещеру и слышит едва уловимое недовольное рычание. — Возможно, я зря тебе предложила.       — Но почему бы нет? Я пробовала, мясо у них очень интересное на вкус, мы можем даже двух остальных кабанов донести в сам Монд… Просто нам надо убить ещё одного.       — Мне кажется… там кто-то…       Эола не слушает: она уже обнажает свой двуручный клинок, прицеливается и пытается разбить глыбу льда. Замах — удар — но кабан не поддаётся.       — Этот лёд хорошо плавится только с помощью пиро, — Розария подносит зажигалку, но недостаточно близко, чтобы лёд начал таять. — Но ты уверена, что нам стоит рисковать?..       — Если вы не расплавите лёд, — Эола оборачивается к ней с дразнящей ухмылкой, — я вам вашу трусость припомню.       — Трусость? — видимо, монахиню берут на слабо.       Она подносит зажигалку, и, стоит только крохотному огоньку коснуться льда, как весь слой замёрзшей воды начинает быстро таять. Корочка сходит почти в мгновение ока. Снежный кабан, почуяв, как спадают его оковы, просыпается от долгого, холодного сна. Едва он приобретает сознание, едва он шевелит копытами, чтобы побежать — меткий удар огромным мечом убивает животное. Раздаётся громкий хруст — Эола проломила тяжёлым лезвием череп кабана.       Но из пещеры слышится хруст ещё громче.       Девушки резко поднимают головы в сторону звука.       Оглушительный рёв. Хруст копыт по насту.       Ледяные колыбели снежных кабанов трескаются, и звери пробуждаются ото сна. Десятки мелких золотых глаз устремляются на нарушительниц их владений.       На поляну перед пещерой выходит огромный снежный кабан — высотой с целый дом в Спрингвейле.       — Это Король снежных кабанов, — шёпотом, дрожащим от страха голосом, говорит Эоле Розария. — Наш главарь рассказывал о нём. Из нашей шайки здесь много кто полёг…       — З-значит… — аристократка сжимает рукоять клинка, впиваясь в него со всех сил.       Король снежных кабанов ревёт боевой клич.       — Мы пришли сюда зря?..       Огромный кабан бросается на них. Острые, как клинки, клыки уже готовы проткнуть их насквозь. Животное несётся, неумолимо сокращает дистанцию.       Эола выставляет блок — пусть её меч не настолько крепкий, но с силой крио она не даст ему развалиться так просто. Розария же отскакивает в сторону и в ужасе смотрит на рыцарку:       — Дура! Прыгай! — она срывает глотку, но девушка остаётся на месте.       Но аристократка не движется.       Кабан врезается мордой в меч — и Эола не отшатнулась. Наоборот, ударная волна от разбега тормозит его, и зверь уводит рыло от боли.       Слуги Короля тоже пытаются убить их — но пока рыцарка сдерживает натиск их лидера, монахиня протыкает толстые, жирные шкуры и прочные черепа других снежных кабанов своим копьём. Её снежные лозы то ловят животных в свой шипастый капкан, то стрелой вонзаются в самые крупные их артерии. Поляна заливается всё новыми волнами кабаньей крови.       Но Король не сдаётся.       Он делает разбег с одной стороны, с другой, с третьей — однако Эола не отступает. Её меч начинает излучать нежный белый свет.       Король снежных кабанов вновь бежит, уже изнурённый борьбой. Его рыло касается свечения — и рыцарка поднимает его на лезвии, подбрасывая вверх.       Свет соскользает с меча, появляется яркая золотистая вспышка…       И туша чудовища отлетает мощным взрывом в пропасть позади Эолы.       Розария, вынимая копьё с остатками мозгового вещества из черепа последнего снежного кабана, нападавшего на неё, она подскакивает и бежит к Эоле. Она же, падая на колени, останавливает падение руками. Стоя на четвереньках, изнеможённая борьбой с Королём снежных кабанов, рыцарка подползает к краю обрыва. Монахиня с опасением, что её подруга по оружию вот-вот упадёт, присоединяется к ней, держа наготове свои инеевые лозы, и тоже смотрит в пропасть. Там, внизу, распластавшись и, скорее всего, переломав все кости, недвижимо и кверху окровавленным брюхом лежит побеждённый зверь.       — Барбасор всемилостивый… — срывается с губ святой сестры.       Ей в ответ следует лишь немое покачивание головой рыцарки.       — Ты завалила этого кабана… И сама, без чьей-либо помощи! Это… Это же…       — Да вижу, — Эола отирает пот со лба и принюхивается к своей одежде. — Фу-у-у! Я вся провоняла потом и кровью… Ещё и блуза моя испачкана! Как я в таком виде вернусь в лагерь?! Это совершенно не подобает поведению аристократов…       — Лоуренс! — осекает её Розария с оттенком осуждения в голосе. — Ты убила, мать твою, зверя, который в своём логове глодал косточки всех, кто осмеливался бросить ему вызов, этого огромного кабана, Бездна его побери, и всё, что тебя беспокоит — это твой внешний вид?..       — Представителям одного из древнейших кланов Мондштадта не подобает быть в таком виде, тем более, на глазах простолюдинов… Поэтому, за непонимание того, насколько это непристойный вид… — рыцарка поправляет заколку, и её серьёзная мина тут же сменяется смущением. — Кхм, я приглашаю вас, сестра Розария, на празднование Долгого сна в моей компании.       — Ах, ты — то есть, вы — приглашаете меня на свидание теперь? — хихикает Розария, встаёт с четверенек и подаёт руку Эоле. — Надо же, у меня внезапно изменились планы по посещению местной таверны вместо долгосонной службы в церкви. Только сначала нам надо бы… транспортировать это мясо.       — Предоставьте это мне, — девушка принимает протянутую ей руку и поднимается следом.       Эола смотрит в глаза Розарии — в её бледном, как снег, лице, в её кровавых следах на щеках и одежде, в её усталых, будто сонных, бордовых глазах, в её едва заметной улыбке читается нечто тёплое, приятное и нежное. И дело вряд ли в стихии пиро, ведь тогда бы девушка испытывала бы ещё более сильный жар. Наоборот, от холода, от тёплого дыхания изо рта, от падающих снежных хлопьев, от серого неба, сквозь которое мутным пятном горит луна, эта красота Эоле видна ещё лучше.       И руку, с кольцами-когтями, всю в крови, тонкую и длинную, Эоле не хочется отпускать. Она рассматривает их рукопожатие слишком долго, чтобы Розария начала задавать вопросы:       — Госпожа Лоуренс, вы как давно трогали человеческие руки? — она снова издаёт смешок, и её лицо становится слегка розовеет.       — Ах! Прости, прости, — рыцарка отпускает руку монахини. — Кхм, простите. Позвольте я помогу доставить часть кабанов.       Девушки подходят к тем трём несчастным кабанам, ради которых пришли изначально — кровь и прочие жидкости успели уже покинуть их тела — и берут их с собой: Розария тащит туши двух кабанов за собой, Эола взваливает столько же себе на плечи, придерживая их за передние ноги.       Спустя час туши четырёх снежных кабанов успешно доволочены до лагеря. Жители, которые уже успели подвыпить чего покрепче, смотрят на добычу, как прохожие зеваки. Остальные же рыцари, почёсывая затылки, изучают и их раненую командиршу, и то, ради чего она уходила.       — Это же… Снежные кабаны?       — Ничего себе! Целых четыре!       — И вы на своих плечах это всё волокли?!       — Да, — самодовольно улыбается Эола. — Повар Харрис здесь? Я или сестра Розария можем помочь освежевать кабанов, но там…       — «Там» что? — из-под купола шалаша, где живёт Искательница приключений Юй Ся, выходит Джинн.       — Госпожа действующая магистресса! — рыцарка отдаёт честь, как по кодексу Ордо Фавониус, и тяжко выдыхает, явно недовольная встречей. — Простите, что покинула пост без разрешения.       — Вольно, — Джинн тоже выдыхает, потирая висок. — Эола, тебе, как моей непосредственной подчинённой, необязательно отдавать честь. Скажи: почему ты покинула пост?       — Это моя вина, — вмешивается Розария, разводя их руками. — Я отправила послание, чтобы Эола помогла мне принести кабанов в лагерь, чтобы пустить их на мясо.       — Но почему вы обе в крови?! — ужасается Джинн, осматривая девушек: они с ног до головы покрыты пятнами своей и кабаньей крови.       — Мы убили… ещё несколько, — Эола потирает затылок и массирует шею. — Там ещё один кабан вылетел и, скорее всего, погиб при падении в обрыв.       — Госпожа действующий магистр! — к троим девушкам прибегает ещё один из рыцарей, отдаёт честь и, отдышавшись, объясняет ситуацию: — В обрыве к юго-востоку от Драконьего Хребта, когда я патрулировал, я увидел огромного такого кабана, раз в пять больше тех, которых принесла рыцарь Морская пена! Может, это легендарный Король снежных кабанов, но он уже не дышал…       — Если что, — добавляет Розария, большим пальцем левой руки указывает на аристократку, — это всё она, я кабанов поменьше прирезала.       Джинн молча, с широко раскрытыми глазами, переводит взгляд на Эолу. Эола же только разводит руками и нервно улыбается.       — Я пошлю отряд рыцарей на то место, где вы были, чтобы они привезли тела кабанов в Мондштадт. Полученное с них мясо распределим между поселениями, часть трупов оставим для научных целей для Альбедо и его ассистентов. А что касается вас двоих…       Взгляд Розарии бегает от Эолы к Джинн, ожидая приговор. В случае чего, монахиня вступится за рыцарку — непонятно почему: что-то колет ей в груди от мысли, что её близкой подруге могут сделать что-то плохое за победу над таким чудовищем.       — Эола, ты свободна на сегодня. Отдохни и полечись, ты вся в крови… А с дьякониссой Барбарой я обсужу ваш отгул, сестра Розария.       — Спасибо, госпожа действующая магистресса, — кланяется ей монахиня.       — Спасибо, Джинн, — улыбается аристократка, кладя руку на сердце.       — С праздником вас, и отдыхайте.       И вот, время близится к полуночи, а девушки только-только добираются до Мондштадта. Там тоже сегодня шумно: дети поют, играют, водят хороводы и веселятся, родители пьют глинтвейн и зовут отпрысков спать. Барды, получив достойную прибыль за сегодня, бредут, как заколдованные, в таверны. Один из них, Венти, поправив свой зелёный берет перед дамами, смеётся и бренчит на лире:       — Долгого сна вам! Тем, кто одолел страшно съедобного зверя, хе-хе! — бард икает, будучи уже пьяным, и смотрит на них. — И да направит вас обеих ветер!       — И тебе спасибо, Бенти, — отмахивается Розария.       — Разве он не Венти? — переспрашивает Эола.       — Есть разница? — монахиня разводит руками.       Вскоре они приходят в небольшой домик, где живёт аристократка, когда находится на работе в столице. Эола быстро открывает дверь и зажигает свечи. Это даёт время Розарии осмотреть апартаменты её подруги.       Интерьер явно отличается от того, что она себе представляла: это не изысканная квартира, подобная тем, что есть в Фонтейне, как монахиня слышала от разбойников, но это и не аскетичное убежище. Скорее, нечто среднее, вполне комфортный домик, в котором помещается всё самое главное: спальня, кухня, даже ванная — но с кучей красивых голубых, синих и фиолетовых цветов в горшках и вазах, изящными тканями в шкафах и на ширмах, удобной кроватью… Со всем, о чём могла бы мечтать Розария.       — Ты, наверно, голодная, — замечает Эола и приносит девушке пирог-полумесяц в своей фирменной подаче, а потом возвращается с парой бокалов одуванчикового вина. — Вот, поешь.       — Н-но я… — Розарии тут же всучивают вилку. — Я даже не знаю…       — Ты это заслужила, — Эола садится напротив неё и отрезает кусочек пирога.       — Но это ведь ты победила. Ты не гордишься собой?       — А иначе бы мы погибли. У меня не было выбора.       — Только это?..       — Ну… Конечно, жадность меня сгубила, но когда я увидела, как этот кабан бежал на тебя, я не могла не защитить тебя.       Эола снова отрезает кусок подогретого пирога и кладёт себе в рот. Розария повторяет, но от этих слов ей было тяжело глотать.       — Я того не стою, — с трудом произносит она. — Я же бывшая разбойница, я грабила и убивала людей, продолжаю убивать их до сих пор… Я не заслуживаю спасения.       — Но ведь почему-то ты здесь? — Эола поднимает на Розарию глаза: у той в глазах наворачиваются слёзы — рыцарка видит их впервые. — Магистр Варка, я слышала, принёс тебя сюда и дал шанс на искупление. Значит, он что-то разглядел в тебе. И твои навыки помогают нам — в том числе, они помогли сегодня. Если бы не ты, я бы одна со всем этим стадом не справилась.       — Всё равно… — Розария откладывает вилку, сделав всего один укус от пирога. — Почему ты так настаиваешь?..       — Потому что ты этого заслуживаешь.       — Ты же понимаешь, что и ты это заслуживаешь, Эола?..       Эола не может отвести взгляд от монахини. Розария пронзает её острым, пристальным взором. Бывшая разбойница, с которой она делила свой ужин, ожидает ответ.       Или, быть может, перед аристократкой ответ на другой её вопрос? Ведь перед ней — вот она! тот самый человек, с которым она не просто готова пролить кровь — она пролила кровь вместе с ним, защищая родные края, служа родному городу верную службу.       — Ты в порядке?..       — Наверно… Всё хорошо, Розария. Я просто рада, что я могу разделить эту ночь с тобой. Спасибо тебе…       — И тебе спасибо, Эола.