Чувства сгорали пеплом, Разлетаясь над горящим небом, Меня не спасай, Попробуй спаси хотя бы себя.
Его любовь разбивалась об чужое сердце, то было будто бы ледяным айсбергом. Все летит в пропасть, прокаты, соревнования, первые места. Он тоже туда, да поглубже бы, чтобы никто не достал и не увидел. Очередной день, наполненный чужим молчанием. Больше не было переглядок, случайных и жгущих даже кости, касаний. Женя ясно дал понять, что чувств больше нет. Их больше нет. Разойтись на семь месяцев, а потом попытаться начать все заново. Петь, ничего гениальнее не мог придумать? Расстались сразу вечером после чемпионата России. Случайно показанные эмоции разрушили абсолютно все. Первое место стало пыточным, второе — обиднее. И сейчас, после сотен смс, после огромной кучи попыток даже поговорить, Петя все так же оставался вторым. — Жень, ну пожалуйста, выслушай — ответом служила резко захлопнутая дверь раздевалки. «Сколько уже можно так унижаться?» — крутилось повтором одной пластинки в голове вечность.***
— Лиз, пожалуйста, — голос дрожал, Петя старался как мог, чтобы не зарыдать прямо перед фигуристкой. — Он с тобой даже разговаривать не хочет, думаешь, что он что-то от тебя примет? — Это моя последняя просьба к тебе. Прошу, передай Жене это. Взгляд Туктамышевой не вещал ничего хорошего, поэтому, пока она пыталась понять весь смысл их скомканного диалога, держа в руках конверт, он собрал вещи и вышел. Еще чего, откажется сейчас, что потом делать будет?***
«Я не уверен, что это дойдет до тебя, но очень надеюсь на то, что ты все-таки сможешь прочесть это. — Ты как всегда Гуменник, в своем репертуаре. Я не знаю с чего мог бы начать. Скорее с нашего первого свидания, да? Помнишь, как ты еще противился это называть свиданием и твердил мне, что тюлени — лучшие животные на свете? Все еще считаю, что гуси лучше. Семененко засмеялся. Это действительно выглядело глупо, как он дулся на Петю и чуть ли не матом крыл его, после кучи тик токов про гусей.Лезвие звеняще коснулось пола. Сука.
А помнишь, как ты попробовал первый раз острый чай со мной? Говорил, не нравится такое, а потом выпросил у меня название того сиропа. На языке приятно кольнуло, в воздухе будто бы запахло вишней. Улыбка играла на щеках.Замерзшие пальцы подняли кусок металла с пола. Спиртовать не стоит, уже понял это задолго до этого, примерно, когда писал письмо из прошлого.
Я давно понял, что твои чувства вновь не засветят так ярко, как тогда. Я давно понял, что ты больше не полюбишь меня, за что любить то? Язык у меня мерзкий, сколько раз я уже тебе причинил боли своими словами? Прости, даже я сосчитать не смогу. Женя перестал улыбаться. И так тошно от тренировки, ничего не получалось приземлить и не сорвать.Чужой руки, дрожаще касается лезвие. Аккуратно. Не больно. Больше не больно. Только внутри, только где сердце. Ноет сильно, напополам сгибает.
Я звучу, как в современных, слащавых романах, но я не хочу жить без тебя. Вот так. Мне горькостно и больно видеть этот мир без твоей улыбки, без твоих зеленеющих глаз, которые, кстати, на солнце еще краше. Да и в темноте прекрасные. Любой ты прекрасен. Жалко не мой. Но сам виноват, я понимаю. В груди больно колет, будто напополам его что то ломает. Чувства. Оставшиеся, как видимо, еще.— А чего так слабо то, совсем сдулся, да? — кричит и продавливает сильнее. Капли крови пачкают край рукава белой рубашки. Женя подарил.
Мне тяжело выживать без тебя по утрам. Сонного, растрепанного и такого милого Жени Семененко, который на людях статный и серьезный. Со мной другой, со мной любим и весь окружен заботой. Ты сиял ярче звезд на небе, а я лишь любовался тобой и совместно проделанным трудом над нашими отношениями. В глазах скапливалась влага. От теплых слов? От воспоминаний.— Если бы ты, Женечка, знал, как сильно я хочу к тебе, ты бы сдох от этой боли. Сука! — отвлекся, лезвие прошло намного глубже прежнего.
Очень хочу видеть твою улыбку, даже сейчас, когда ты читаешь это. Я уверен, что буду хотеть ее видеть даже когда умирать буду, хочу чтобы ты улыбался. Солнечный. Не мой. — Ну что за блядство! — бьет рукой по полу, заходится в рыданиях.Откидывет в сторону лезвие. Сжимает кисть, делая только хуже, кровь выливается с быстрым рвением, будто сама ждала, когда наступит этот момент. Момент, когда выйдут все эмоции. Но уже не словами на Женю.
Когда заходит солнце, я думаю о тебе. Я никогда не забуду звука твоего голоса, зовущего меня по имени. И пожалуйста, Женечка мой любимый, знай, ты живешь в моем сердце, и куда я бы не пошел, я всегда вижу твое лицо. Читает, а сам лицо в ладонях прячет. Больно. Больно это все слышать. Все еще не доходит, в чем, сука, смысл этого всего цирка. Поиздеваться? Вывести на чувства? Вряд ли, написано слишком искренне, да так, что внутри все переворачивается. Хочет приехать, но не понимает.Корчится от боли, но не физической, лежа на ледяном кафеле.
Мне всегда хотелось, чтобы ты оставил всю свою боль во мне, чтобы я мучался, а не ты. Все твои переживания спрятать в себе хотел, и хочу. Лишь бы ты был счастлив и не думал об этом дерьме. — Какой же ты блять дурак, я всегда был счастлив с тобой, забирай не забирай, всегда! — от своего голоса тошнило, крик слишком громко по ушам отдает от стен. Женечка, прости меня, если сможешь. За все. За это — тоже. Прости, прошу. Не держи на меня обиды, хотя бы после смерти. Я очень надеюсь, что ты не ждал этого, потому иначе все было зря. Но даже если так, я не жалею ни о чем. Ни о нашем знакомстве, ни о первом свидании, ни о моих чувствах к тебе. Я не жалею о тебе, в своей жизни. Запомни, пожалуйста. — Что, — запинается от слез, — ты собрался, — голос сипнет, — сделать? — Вопрос так и останется повисшим в воздухе. Нет его рядом, чтобы ответил. Пока что.Надо продолжать, иначе зачем это все начинать было?
Это все слишком больно писать. Если бы ты знал, сколько раз я садился, но так и не хватало сил. Сейчас, видимо, хватило. Не вини себя, меня добили тренировки, видел же, что ничего не получается у меня, совсем непутевый стал я. Хотя нет, не видел.Слезы стекали на пол. От бессилия, от понимания, что не факт что младший прочтет это все, — Блять, ну пожалуйста, пусть он меня выслушает хотя бы так! Хотя бы когда я вот так.
Оставь всю свою боль и любовь в эмоциях, которые будешь испытывать, пока читаешь это. Не люби, не злись и не обижайся больше. Не держи больше в себе негатив, созданный мною. Освободи себя хотя бы от части этой черноты. Свети теперь больше, найди того, кто сможет помочь тебе держать этот огонь в себе дольше. Пожалуйста, будь счастлив. — Как я буду счастлив без тебя? — и снова вопрос. Душой и сердцем понял, к чему все клонит, головой — нет.Пете еще хватает сил подняться. Хватает лезвие и полосует сильнее. В самые вены и сосуды. Чтобы все, чтобы сука наверняка. Чтобы больше не мучать его своим присутствием. Собой.
Не плачь по мне, не убивайся. Живи пожалуйста дальше, как жил до этого. Встречай свои любимые закаты и рассветы, пей любимый зеленый чай, и наслаждайся августовскими звездопадами. Но уже точно без меня. Теперь точно.» — Ты сука, даже не услышал, что я все еще люблю тебя! — голова начинала болеть, — Я не успел, блять, не успел ничерта сказать. Я же думал, у нас много еще времени будет, я привыкну снова к тебе и признаюсь, но нет. Я не успел! — лбом бьется об пол, кричит и рыдает во весь голос. Бесполезно.Гуменник даже не пытался ухватиться за каплю сознания, кровь алым кругом расходилась от руки.
Он бы хотел сказать Жене еще тысячу и один раз, как сильно его любит. Он бы хотел сказать Жене, что ценит и дорожит им. Он бы хотел совершить миллион попыток подобраться ближе. Даже если бы они оказались провальными. Он бы хотел быть рядом, когда плохо и хорошо. Он бы хотел. Но уже не успевает. Успел на тот свет попасть, вернуться не сможет, как бы не хотел. А Жене одного хочется, вернуться туда и заговорить. Кроме кареглазого никто не знал, что это будет последний вечер когда они увидятся.