По заснеженной дороге

Снег тяжелыми хлопьями оседает на щеках, непокрытых теплым зимним платком. Конец осени в этом году суровый: уже под конец ноября метет так, что порой небольшой уединенный домик в лесу опасно пошатывают порывы сурового ветра. Невиллет лишь изредка ругается на Бога Свободных Ветров за это, а после рисует защитные руны на пороге, чтобы чужая магия не сдула его вместе с домом. Распоясались нынче эти мелкие лесные божества. Лес был огромным, но досаждать им всем нравилось именно Невиллету. Либо из праздного любопытства, которое присутствовало в них от рождения, либо из наглой вредности, за которую Невиллет их и невзлюбил. Он в Лесу жил куда дольше богов, которые сейчас правят землями Леса: высокими холмами, огромными полянами, вязкими болотами и темными чащами. Он жил с божествами бок о бок долгие столетия, как колдун, как страж леса, который укрылся от общества людей в своей избушке еще пятьсот лет назад. Вряд ли хоть один народ о нем сейчас вспомнит. Былые дни Невиллет вспоминает с теплой нежностью — люди были уникальными созданиями, дарованными волшебным существам, как непостижимая загадка. Загадка столь скоротечная, что не успеваешь отгадать, ведь людская жизнь утекает, как вода сквозь пальцы. И еще пятьсот лет назад Невиллет поклялся перед Богиней Подводных Приливов, что не вынесет больше любить простых смертных. Слабых по своей природе, безгрешных и любимых детей божеств. Невиллет и сам черпал свои силы от истока более могущественного, чем лесные дети-боги, но Божеством себя не считал. А людей любил. Любил так сильно, так трепетно оберегал, что не смог вынести долгую разлуку, длиною в тяжелую даже для Невиллета «вечность». Всю жизнь он был лишь колдуном, приглядывающим за Великим Древом вместе с Богиней Первых Цветов, которая по ранней весне уже плетет ему венки, упрашивая раскрасить его белоснежные волосы в цвета сочной зелени и бесконечных красок. С ней он иногда собирает травы, с ней изучает новые растения, попавшиеся на прогулке. С Богом Свободных Ветров… Невиллет старается не пересекаться. Его песни звонкие, как колокольчики — один порыв ветра и сладкая трель разлетится по всему Лесу — и настолько же красивые, насколько утомительные. С Богиней Майских Гроз они встречают самые алые закаты, когда удается свидеться. С Богом Непоколебимого Камня они раз в несколько лет собираются на самой высокой горе Леса, до утра распивая чай. Все эти милые дети всегда были озорными, но прелестными. Невиллет ценит их, как своих единственных соседей в Лесу, а потому позволяет некоторые вольности. Например, сейчас на прогулке его подгоняет в спину ледяной зимний ветер, который наверняка растрепал все волосы в длинной косе за спиной. Но Невиллет идет по маршруту маленького бога, посмеиваясь его настойчивости — слишком уж сильно Венти желает ему что-то показать. Что-то особенное. — Какой же ты дурашливый бог, — вздыхает колдун, когда с новым порывом ветра на его макушку сыпется снег с еловой ветки. — Ты будешь рад! — поет ветер, неловко подпевая надвигающейся вьюге и треску морозов. — Скорее, скорее! Повеселимся всласть! Невиллет идет достаточно долго. Морозы плохо влияют на него: тело быстро замерзает, покрывается уродливой инеевой коркой, горит от обморожения. Но Невиллет терпелив. А Бог Ветра все подгоняет его и подгоняет… — Что же ты нашел такого веселого? — пробирается через ветки Невиллет, а после замирает, выходя на одну из удаленных полян от его дома. Он действительно здесь давно не бывал. — Вон там, вон там! — звенит чужой голос. — Там! Ребенок! Ха-ха, такой маленький, Невиллет! Он похож на волчонка! «Действительно, волчонок», — думает Невиллет, когда находит огромный сугроб с торчащим хвостом, а после раскапывает оледенелыми пальцами тело человеческого ребенка, непонимающе хмурясь. — Полукровка, — догадывается он, объясняя Венти, что кружит над ними вихрем, — оборотень. Маленький щенок. Ты не видел его родителей? — Нет! Все мертвы! — воет ветром бог. — Все до единого! И они не волки! Ха-ха, ты бы видел, как он их… Невиллет сжимает губы в тонкую полоску, ощущая, какие они сухие и обмерзшие. Он на морозе всего полчаса. А сколько… — Ребенок тут уже пару дней! Сначала он шел сам, — рассказывает Венти, видимо, прочитав вопрос по дрожащим губам Невиллета, которые он не контролирует, когда излишне волнуется, — шел, шел, шел! И падал! Так смешно падал, Невиллет! Но вставал. А на этот раз… А на этот раз не встал. И Венти, кажется, очень не нравится, что потешное представление так быстро закончилось. Ох уж эти озорные боги… Невиллет не чувствует злости, но что-то вроде безмятежного раздражения — да. Он смотрит на маленького мальчика в своих руках, такого холодного и замершего, ничего сейчас кроме боли не чувствующего, но видно, что пока живого. И Невиллет прижимает дитя к себе сильнее, кутая в свой плащ и зимний платок, решая, что ребенку эти вещи сейчас в стократ нужнее. Да, Невиллет обещал и клялся не привязываться больше к людям. Но разве ж оборотень — человек? *** Огонь в камине потрескивает в своем замысловатом темпе, пока Невиллет настойчиво подкладывает все больше дров уверенными движениями. Кончики пальцев нещадно шпарит, от рук даже исходит легкий пар, но он только вздыхает и проверяет большую ванну в соседней комнате — руна воды на ней настолько старая, что Невиллет даже не может вспомнить, когда ее рисовал. Руна огня новее — вода за несколько минут становится горячей. Невиллет и сам чувствует, как в доме становится теплей в несколько раз. Пар в ванне остается на стекле окон, пряча комнатку от любопытных божков, которые вздумали поглазеть. Невиллет чувствует их — наверняка Венти подговорил брата и сестер посмотреть — и совсем не радуется их визиту. Ребенок в его руках, прижатый к груди, едва дышит. У него нет времени отвлекаться на непрошенных гостей, которые уже несколько столетий не утруждают себя изучением правил приличия. Вьюга за окном ворчит, недовольно сипит голосом Бога Свободных Ветров, ледяные порывы опасно влетают прямо в тонкое стекло. Видимо, Богиня Застывших Сердец переживает за ребенка, но Невиллет пока не может оторваться от крохотного создания. Он снимает с него промерзшие и мокрые лохмотья, окунает в теплую и разогретую ванну, а после выдыхает с облегчением — маленькое застывшее сердце бьется все быстрее. Не спеша Невиллет увеличивает температуру, касаясь огненной руны лишь кончиками пальцев, а после улыбается, когда спустя время волчонок открывает сонные глаза. В этот момент его раны тщательно промыты, на его щеках уже нет замерзших слез, а губы совсем не бледные. Невиллет как раз занят тем, что растирает его деревянные пальцы. — Я… Маленькие торчащие вверх уши выглядят слишком забавно после того, как Невиллету пришлось намочить их, чтобы согреть, а хвост в воде выглядит необъяснимо пушистым. Ребенок что-то тихо бормочет одними губами, но колдун понимает — он не может выговорить ни одного связного слова. Да и вряд ли он вообще осознает то, что срывается с его дрожащих губ. Невиллет трогает лоб мальчика — горячий. Намного горячее воды. — Я все правильно… сделал. Невиллет улыбается. А после осторожно касается ладонью влажных волос. — Не сомневаюсь. А теперь отдыхай, я со всем разберусь, дитя. Мальчик издает какой-то надрывный звук, схожий с отчаянным поскуливанием, а после крепко жмурится, дрожа в теплой воде. Это Невиллету не нравится. Но когда он приходит с большим полотенцем, маленький оборотень больше не дрожит. Кажется, спит. Но тем лучше. Колдун осторожно вытаскивает его из воды — пушистый хвост тут же становится одним мокрым куском меха — и оборачивает в полотенце, унося в растопленный зал. Ничего. На эту холодную зиму он заготовил много ингредиентов для отваров от простуды и горячки. *** Весна в дом Невиллета приходит с первыми теплыми лучами, бликами расходящимися по стенам и с полным выздоровлением мальчика. Лихорадка спала уже через несколько дней, тянущихся бесконечной вереницей однообразных действий: проверить температуру, приложить ко лбу холодный компресс, напоить горячим отваром, укутать в одеяло, разбудить, покормить, помыть, а потом снова, снова и снова одно и тоже. Но почему-то Невиллет не ощущал ни дискомфорта, ни усталости. Может быть, дело в том, что он уже привык к полному однообразию своей жизни и теперь даже такие повторяющиеся заботы для него были счастьем — чем-то новым, чем-то ответственным, чем-то важным. Наверное, поэтому он так привязался к мальчику, который подарил его жизни так много забытых нежных впечатлений. Рано утром птицы щебечут без остановки, летая вокруг нескольких кормушек на деревьях рядом с домом, а тяжелые капли с тающих сосулек пролетают и падают на подоконники с характерным громким звуком. Невиллет наслаждается мелодией, которую предлагает ему сегодняшнее утро и с осторожностью переворачивает тонкую страницу новой книги, которую добыл ему Венти, обожающий посещать человеческий городок. — М-месье? — шелестит тихий голос, и Невиллет тут же оборачивается на звук, разглядывая сонного мальчика, прижимающего к себе небольшую декоративную подушку, которую тот постоянно обнимает во сне. — Доброе утро, Ризли, — тут же убирает книгу колдун, оставляя закладкой цветок из небольшого букета галантусов и пролесок. Бело-голубой букет Невиллет нашел под дверью своей комнаты еще вчера и поставил в крохотную вазу, идеально букету подходящую. — Доброе… Мальчик в стенах его дома до сих пор выглядит немного чужеродно и неправильно. Но неужели Невиллет зря подшивал ему спальную рубашку? Он обещает себе, что привыкнет и к Ризли, и выражению его благодарности, которая шкрябает чем-то по сердцу, и ко всему, что жизнь с новым существом в его доме может предложить. — Садись за стол, будешь кашу есть, — усмехается колдун. Совсем немного — самую малую каплю — цветы галантуса — тех же нежных подснежников и пролеска похожи на его, Невиллета, волосы. А настоящее имя голубому цветку, который теперь служит в книге закладкой, Невиллет, в отличие от крохи Ризли, очень хорошо знает. Сцилла. *** Невиллет собирает им небольшую корзинку в дорогу: теплое покрывало, свежий хлеб и ягодное варенье. Ризли нетерпеливо виляет хвостом, вертясь рядышком, а после смешно дергает ушами, когда Невиллет отправляется к вешалке за своим пальто. Мальчику около десяти и жизнь в нем бьет ключом — при Невиллете он улыбается так ярко и лучисто, что ничто не может сравниться с этой бескорыстной и искренней радостью — так звонко и нежно, что колдун иногда дает себе время остановиться и передохнуть от этого мальчишеского запала. — Скорее! Скорее, месье Невиллет, — бормочет Ризли, натягивая на себя тяжелые ботинки, которые изготовил себе сам под чутким надзором колдуна. Невиллету так сильно понравилось всему учить своего маленького помощника, что за один день они смастерили целые сапоги. — Мы никуда не опоздаем, — улыбается мужчина, поглаживая пушистые темные волосы, — не спеши так, Ризли. По мальчишке видно, как он едва дождался времени прогулки, а теперь изо всех сил подгоняет Невиллета и словами, и действиями. Сегодня Невиллет покажет ему большое пшеничное поле, которое оберегает Богиня Первых Цветов. — Хорошо! — соглашается Ризли в ту же секунду, но хвост его все еще виляет за спиной, а уши поджимаются до того трогательно, что до легкой боли что-то екает в сердце. Невиллету льстит послушание воспитанника. Поэтому решает все же немного ускориться, запирая дверь и оглаживая большим пальцем защитную руну, чтобы случайные игры богов не завели их прямо в дом колдуна. Ризли интересно абсолютно все в лесу: тонкие липы, изящные пихты, высокие тысячелетние ели и прыгающие по самым низким веткам белки, на которых волчонок глазеет с разинутым ртом, а после гонится за ними, чтобы поймать в ладони и погладить. Невиллет сносит все внезапные детские порывы с легкой улыбкой, а потом осаждает мальчика, укладывая руку на плечо, и посмеивается чужому восторгу в глазах. Колдун тонет в своей опекающей нежности к этому чудесному ребенку. Как же давно он просто и по-человечески ни о ком не заботился. — Месье Невиллет! Там! — вдруг загорается изнутри мальчишка, без какой-либо лишней и неуместной мысли хватая его за руку и подгоняя к краю леса, за которым переливается на солнце чистое золото. — Кажется, мы пришли, — кивает Невиллет, а после с легкой улыбкой смотрит, как Ризли отпускает его руку и, бросив ожидающий взгляд и получив разрешение, пускается по небольшому пригорку вниз, прямо в море из сверкающих колосьев. Нахида так любит людей, что на окраине Леса каждый год выращивает пшеницу для них, боящихся заходить в волшебный лес из-за страха перед его — достаточно деликатными, надо сказать, вопреки всех их бредовым поверьям — жителями. Невиллет уважает ее желание, но больше уважает красоту и прелесть шелестящих под поющим ветром колосьев. Ризли, кажется, тоже в полном восторге от золотого моря перед собой — мальчик раскидывает руки в стороны широко-широко, смеется от шероховатой щекотки злаков и несется через поле, бегая кругами и беспощадно топча некоторые колоски. Невиллет извинится перед Нахидой позже. Сейчас он ловит в объятия мальчика, который на всей своей скорости врезается в него и чуть слышно скулит от удовольствия своей небольшой шалости, а после убегает снова. Его волосы после той далекой зимней ночи в каких-то местах побелели, словно сама Зима оставила на нем несколько своих смертельных поцелуев. Но Ризли не беспокоило это. Наоборот, он с присущим его глазам восторгом говорил, что седые пряди ему нравятся, ведь напоминают волосы Невиллета. Есть что-то теплое в этом всем. Не только золотистое солнце, уходящее к горизонту все ближе и окрашивающее мягкие облака в такой же бережно-драгоценный свет, помешенный с алым цветом спелой земляники и вишни. Невиллет лишь смотрит на то, как выглядит счастье Ризли: драгоценные лучи теплого солнца в волосах, пшеничный гул, яркое-яркое небо и, кажется, совсем немного участия Невиллета. Хоть он и привык эту прекрасную жизнь лишь созерцать… приходится немного поддаваться. Расстилать покрывало прямо на примятых злаках, прятаться за высокими колосьями и легким кивком позволять Ризли творить бесчинства и отщипывать некоторые злаковые стебли, чтобы попытаться соорудить венок. С первого раза у него не получается. Со второго тоже. И с третьего. Но когда Невиллет уже отрезает мягкий ломоть хлеба, тем же ножом осторожно размазывая густое варенье, Ризли с довольным возгласом сообщает, что все же смог соорудить венок, который не расплетается от пары движений. — Молодец, — тут же хвалит его колдун, — а теперь ешь. И передает в руки мальчишки сладкое угощение. — Месье Невиллет, — тихо спрашивает мальчик, с удовольствием откусывая первый кусок, — а можно я… Вам… Он терпеливо дожидается, пока волчонок прожует и договорит, а пока принимается делать сладкий бутерброд и себе. — А можно я… подарю венок… Вам? Невиллет замирает, сосредоточенно вглядываясь в небольшую баночку варенья, которое он долгие часы варил прошлым летом. — Хорошо, — чуть помедлив, отвечает он. Бегло облизывает от ягодной сладости пальцы, обтирает их о белоснежный платок, который всегда носит с собой, а после с осторожным трепетом принимает венок из крошечных детских рук. — Спасибо, Ризли. Невиллет все же поднимает глаза, и в тот момент ветер резким порывом бьет прямо в лицо. И сияющая улыбка мальчика так поразительно похожа на солнце. *** — Отчего ты не хочешь подружиться с Венти? — спрашивает как-то за ужином Невиллет, искренне беспокоясь за развитие у ребенка навыков коммуникации в… обществе. Он придерживается мнения, что дети должны быть самостоятельными. Тем более, когда Ризли захочет покинуть Лес, он должен уметь говорить с незнакомцами. А кто может быть лучше в обучении беседам, чем известный в людском городе бард? Бог Свободных Ветров любил людей еще больше Невиллета и никогда не упускал возможности попусту потрепаться. Совсем немного колдун боялся, что под влиянием бога Ризли вырастет в ветреного юношу, но предпочитал верить, что его благоразумная фигура для мальчика будет авторитетнее. — Он скучный, — ворчит волчонок, забавно дергая ухом, и Невиллет улыбается. Интересно. Ему казалось, что Венти — синоним слова «веселье». Но он не настаивает, нет, лишь беспокоится, а потому решает оставить свои вопросы при себе, а ладонь в пушистых волосах Ризли. Тот обожает, когда его гладят и, кажется, растет очень тактильным ребенком. Невиллет не считает это минусом и немного — самую тайную малость — позволяет себе насладиться тем, что его кто-то так охотно ждет для объятий. Август выдается жарким, чуть знойным и сухим, а потому Невиллет редко выходит на прогулки с мальчиком днем. Кожа противно на солнце сушится, трескается и по-настоящему высыхает. А Ризли, наоборот, нравится солнце — «теплое и недосягаемое», как он говорит. Но почему же волчонок тогда ни с кем не играет в свободные от учебы дни? Ответ находится сам по себе. Невиллет прогуливается одним вечером по берегу озера, рассматривая ровную гладь — приятно-теплой после жаркого дня, почти осязаемо мягкой — воды и останавливаясь передохнуть у песка, зарываясь в него кончиками пальцев. Холодный. Очень контрастирующий с лениво доплывающими до него язычками небольших волн. Стоит Невиллету сесть на песок, к нему тут же подбираются все окрестные лягушки, заинтересованно мурча, а после прыгая рядом с довольным «ква». Чуть жужжат на ухо сонные стрекозы, которые просыпаются на стеблях камышей. Тихая водная гладь рябит из-за подплывающих к берегу рыб. Невиллет улыбается, касаясь пальцами плавника одной из них, и та тут же подставляется под незатейливую ласку. Ветер чуть слышно смеется. — Ты с Нахидой явно одного поля ягода, — фыркает Венти, оказываясь рядом на песке, — только ей сказочные грибы служат, а тебе рыбы да лягушки. — Они не служат мне, — чуть смеется Невиллет, — просто приветствуют. — А как по мне, они признали в тебе нового Водяного. Невиллет хмыкает на шутку, все так же не смотря на бога, а после задумывается о своем. Немного помолчав, все же решает начать: — Ты не хочешь играть с Ризли, — не спрашивает, а утверждает он, а после спрашивает, — почему? Бог смеется над его вопросом, как над какой-то хохмой, но выглядит удивленным, когда Невиллет все же поворачивается. Венти только лукаво щурится с озорной улыбкой. — Твой Ризли, — вкрадчиво начинает бог, — такой хмурый, что все к нему и на пару верст ближе боятся подходить. Разве он хмурый? Нежный волчонок, которого знает Невиллет, совсем простой: часто улыбается, иногда шалит и веселится. Его легко удивить и порадовать. С ним просто разговаривать и интересно быть рядом. Но Венти не шутит, как бы не любил подшучивать над окружающими. И Невиллет позволяет себе небольшое предположение: кажется, Ризли улыбается всегда только лишь для него. *** Лето сменяет осень, ее — зима. Зиму легко, словно играючи, обгоняет теплая весна. Ее ласково провожает новое знойное лето. Это повторяется еще пару раз, Невиллет очень плох в подсчете, но искренне старается запомнить каждый год взросления Ризли. Тот подрастает быстро — довольно скоро вытягивается из хрупкого и болезненного ребенка в сильного и здорового юношу. Это радует. Но в одну из суровых зим, Невиллету теперь ненавистных, мальчик серьезно заболевает. Целый месяц беспокойств становятся для колдуна напоминанием о том, что к Ризли нужно относиться бережнее обычного. И, в идеале, запрещать ему иногда валяться подолгу в крахмальных сугробах. — Будь нежней со мной! — хнычет мальчишка, отказываясь выпивать снадобье для лечения горла. — Я нежен с тобой, — хмурится Невиллет, непонимающим взглядом оглядывая юношу. Ризли уже пятнадцать, но он упрямо ведет себя, как ребенок, когда не хочет слушаться. Волчонок тут же забавно надувает щеки, а после глядит настолько воинственно и упрямо, что Невиллет сам хочет поддаться — смеется и зарывается пятерней в волосы, обещая заботиться об оборотне, пока он не выздоровеет окончательно. — Хорошо, — вздыхает Ризли, делая вид, что не он только что едва слышно скулил от ужаса перед горьким лекарством из небольшой дозы мытника, душистой полыни и луговой ромашки. Это должно помочь сбить температуру. — Хорошо, — повторяет Невиллет с улыбкой, а после хвалит волчонка за то, что он справился с тяжелым испытанием. Отвар горчит и вяжет, но Ризли только лишь хмурится, а после дергает злобно ушами и пытается скрыться под тяжелым одеялом. Чуть слышно сопит, кашляет и ворчит едва разборчиво, а после любопытно высовывает нос. — Ты не уйдешь? — Нет, — отвечает Невиллет, садясь на край большой кровати, в которой Ризли наконец-то не выглядит слишком маленьким, — останусь с тобой. Побуду для тебя… нежным. Ризли приглушенно смеется из-под одеяла, а потом милостиво раскрывается и приглашает Невиллета поближе. Что ж. Он готов потерпеть некоторые неудобства — в виде жаркого «пододеялья», о котором коварно предупреждает маленький оборотень — ради Ризли. *** Невиллет замечает это не сразу. Это, в целом, проявляется в мелочах. Колдун не совсем улавливает, когда все началось, но одним утром он замечает букет полевых цветов не под дверью своей комнаты, а в хрустальной вазе у кровати. И начинает осторожно приглядываться, со всей своей магической грацией выдавая себя с первых же минут. Потому что это — хрустящая корочка хлеба, о который Невиллет обжигает чувствительные пальцы, потому что Ризли только-только достал его из печи. Это — Ризли, читающий перед сном рукописные заметки Невиллета о Лесе и с интересом спрашивающий о каждой неровной букве. Это еще и то, что они начинают существовать в пределах дома очень… тесно. Ничего такого, чего Невиллет бы не понимал: Ризли приносит ему чай и садится настолько рядом, что они касаются плечами; Ризли, приходя домой со своей первой «взрослой» охоты, устало тычется носом в шею Невиллета и послушно прижимает уши к голове, позволяя себя гладить; Ризли, готовящий завтрак в самую темную рань; Ризли, касающийся его просто так. Ризли, очаровательно поджимающий хвост, лишь только завидя Невиллета поблизости. Ризли, который весь день бегая по лесу, собирает корзинку трав и, внимательно сверяясь с книгой рецептов Невиллета, варит для него отвар из корня пиона, таволги и иван-чая. Такой добрый Ризли. Заботящийся о его здоровье, настроении, атмосфере в доме. Ризли, плетущий красивейшие венки вместе с Нахидой на далеких лугах, а потом украшающий ими небольшую кухоньку дома. Ризли, Ризли, Ризли. Невиллет часто теряется. Замирает, как маленький олененок перед волком, испуганно задерживает дыхание. Смотрит в одну точку и размышляет: а не слишком ли много стало… Ризли? Он решает присмотреться. Ризли ровно столько же в его доме, сколько было всегда: юноше выделена своя комната, в уютной ванной у него своя полка для мыла, у него есть своя тарелка, свои деревянные приборы, вырезанные им лично, свое теплое одеяло, которое Невиллет набил ему пухом диких лебедей. В доме у Ризли было достаточно своих вещей, чтобы окружить Невиллета вдоль и поперек своим присутствием. Причем, очень давно — с первого же месяца после того, как Ризли было решено оставить жить под опекающим крылом Невиллета. Значит, дело не в этом? Тогда где же волчонка стало больше? — Невиллет! Я сейчас был у господина Чжунли, он познакомил меня с одной важной птицей, она «конструктор», представляешь, я с ней два часа без остановки разговаривал, ну, она со мной разговаривала, так вот… — Не спеши так, — улыбается колдун, ловя в объятия юного оборотня и с чем-то теплым-сладким-тянущим под ребрами наблюдая за восторженно виляющим хвостом. И стоит волчонку успокоиться, продышаться и попить воды, а после заново начать тараторить свой рассказ, Невиллет понимает: Ризли не стало больше вокруг. Ризли стало «больше» в его мыслях. И это почему-то пугало. *** Венти смеется и говорит, что это серьезный симптом. — Неизлечимый, — кивает он для пущей надежности, — очень серьезный, — снова кивает он, — и неизлечимый, повторю! Невиллет не знает, можно ли доверяться настолько ветреному и беспечному богу в вопросах… любви, так скажем, если это все же можно назвать таким всеохватывающим и громким словом. Но он уже пришел и уже рассказал о своих… симптомах Богу Свободных Ветров. Отступать некуда. Стыд стягивает тело так тесно, что едва удается вдохнуть полной грудью, а кончики пальцев немеют и леденеют в страхе. Любовь. Его «любовь» к людям была лишь в заботе и сохранение им жизней. «Любовь», о которой говорит Венти — о чувствах, мыслях и внутренних ощущениях. Невиллет так далек от этого. — И что же мне… делать, Венти? — спрашивает он задумчиво и нервно покусывает губы. Стоит ли ему попросить бога поискать любовных романов в городе? Помогут ли они ему осознать природу чувств, которые ураганом сносят все его щиты и скорлупки, тщательно выстроенные за несколько столетий? — Ну, как что, — смеется бог, щелкая кончиками пальцев по струнам лиры, которую он вертит в руках, напевая какую-то ленивую мелодию, — позволь себе любить, Невиллет. Раньше колдун мог с уверенностью сказать, что умеет любить — людей же он любил, любил искренне и честно, да так, что это признала даже Фокалорс. Но смотря на Ризли, Невиллету все же кажется, что те чувства — далекие, мягкие на вкус, словно рассыпчатый творог — все же «любовью» не были. Если все, что за свою долгую жизнь Невиллет чувствовал, любовью не являлось, то что же тогда на нее похоже? Невиллет сдается. Просит у Бога Свободных Ветров романов из людского мира, понуро склоняя голову и признав, что самостоятельно разобраться ему слишком… боязно. Ехидная улыбка бога немного противна, остра и скверна, но на следующий же день Венти приносит ему громадную стопку книг, тщательно перевязанную тугой тесьмой. В стопке все, чего может только пожелать душа прожженого любителя: «новеллы» из далекой страны, стихотворные оды любви из соседнего города, писания ученых о «биологии отношений». На изучение уходит слишком много времени, половину которого Невиллет старательно избегает Ризли под разными предлогами, опасаясь впечатлиться какой-нибудь книгой и сказать вдруг какой-нибудь вздор. Вторую половину времени, наоборот, проводит в опасной близости к оборотню. — Я… хочу выразить свою признательность тебе, — осторожно проговаривает Невиллет перед зеркалом в своей спальне, но его не устраивает, как робко это звучит. — Я хочу выразить свою признательность тебе! Я хочу выразить… признательность. Выразить. Свою — тебе. Ризли, проходящий мимо приоткрытой тяжелой дубовой двери, его первые две секунды не беспокоит. А потом осознание догоняет Невиллета, и он — сам не ведая, что творит! — со всей силы тянет дверь на себя, с грохотом ее захлопывая. В ушах громыхает не тише: раз за разом, удар за ударом, отдаваясь в грудной клетке и в ушах. Что он наделал? Как теперь объясниться? Что воспитанник о нем подумает? Тихий стук в дверь отзывается моментальной дрожью. Невиллет сам тянется открыть ее: — Мне очень..! — Чай с мятой и сосновыми почками. Поможет согреться, уверен, — протягивает ему Ризли небольшой поднос с аккуратной чашкой на блюдце из сервиза и крохотную пиалу с шоколадом и сдобной выпечкой. С недавних пор он пристрастился к готовке… Но успел бы он так быстро заварить чай? Сколько вообще времени Невиллет потратил на бессмысленную панику? — Я… очень благодарен, — прочищает Невиллет горло, пытаясь справиться с эмоциями где-то глубоко в душе, — мне приятна твоя забота, Ризли. И то, что он ничего не спрашивает, специально не ставя в неловкое положение, а осторожно, юля и подкрадываясь, каждым действием подводит Невиллета к нужным словам. — Рад угодить, монсеньер, — улыбается Ризли, и его улыбка похожа на тонкий тюльпан, едва распустившийся в темном лесу. — Я… хотел бы выражать тебе свою признательность… в ответ, — все-таки проговаривает эту ужасно стыдную фразу Невиллет и чувствует, как судорожно теплеет в районе щек, — поэтому если есть что-то… чего тебе, может быть, хочется… — О, — ярко-розовые губы очаровательно приоткрываются, а после прижимаются к друг другу плотнее обычного, вызывая смутное беспокойство, — я… даже не знаю. Это предложение о подарке? Ох. Должно быть, Невиллет сказал слишком расплывчато… — Да, — кивает колдун, прикусывая губу, а после кивает еще раз, но уверенно и отважно, потому что Ризли — самая большая на свете драгоценность, а все остальные Невиллет способен достать, — любом подарке. Невиллет определенно замечает шальной огонек в серых глазах. *** Все не проходит зря. Невиллет штудирует всевозможные книги пару недель — буквально каждый час этого времени он посвящает только чтению — и еще несколько недель отходит от этого и позволяет себе немного подумать, собирая мысли в осмысленную кучу. Во-первых, резюмирует из прочитанного он, «любить» — это часто находиться рядом. Немного не так. Желать находиться рядом. Думать о своем объекте воздыхания чаще, чем о других и чаще ловить себя на недвусмысленных желаниях по отношению только к этому человеку. Невиллет понимает, кажется, но все равно по-своему. Он желает завтракать только с Ризли (только оборотень способен справляться со скверным настроением Невиллета по утрам), только с ним прогуливаться по зачарованной роще, в которой деревья всегда алые-алые (ведь их цвет так похож на губы Ризли), только у него на коленях спать во время теплых летних пикников (потому что знакомые золотые колосья цепляются за волосы, которые только ловкие пальцы Ризли могут почистить от крошечных семечек). Этот пункт — выведенный в его записной книжке каллиграфическим почерком без единого лишнего крючка — Невиллет со смущением засчитывает. Наверное, они действительно слишком много времени проводят так тесно друг к другу. Только пока он не может дать названия этой беззаветной любви. Во-вторых, записывает Невиллет, «любить» — это всегда напоминать партнеру о том, почему ты его выбрал. Хотя, спустя несколько минут размышлений, Невиллет немного меняет формулировку. «Любить — это говорить приятные вещи. Иногда «приятными» могут быть «важные» слова, а иногда нет», — выводит на новой странице Невиллет, а после сам себе кивает. Итак, он начинает подбадривать Ризли по поводу и без, оставлять ему письма-послания с утра рядом с остывающей кашей, а потом… — Тебе идет, — вдруг говорит он, замечая малейшее изменение в образе Ризли и цепляясь взглядом за алую ленту на его шее. — Спасибо, — хмыкает оборотень в ответ. Но Невиллет видит, что ему на самом деле приятно, когда на него обращают внимание вслух. Словами. Так этот вид проявлений любви Невиллет и записывает в свой блокнотик. В-третьих, думает Невиллет, «любовь» — это не только про «слова». Но, конечно, еще и про «действия». Над этой мыслью он ломает голову довольно долгое время, пытаясь понять разницу между подарком, оставленным у подушки и совместным любованием бегущими облаками под задорную соловьиную свирель. И то, и то для него — действие. Потому что нужно что-то сделать. В замешательстве (и, возможно, в каком-то отчаянном жадном до знания жесте) он обращается к Венти. — Я бы не стал называть этот язык «действием», — задумчиво мычит бог, обращая взгляд к звездному небу над озером, рядом с которым они обосновались на большом камне, — слишком расплывчато. — «Язык»? — Невиллет склоняет голову набок, пытаясь увидеть в этом выражении какой-то смысл и только потом понимает, что это — жест Ризли, который колдун повторил неосознанно. — Язык любви, — пожимает плечами Венти, — то, как ты разговариваешь — это твой язык. А то, как ты выражаешь любовь — твой язык любви. Все просто, не правда ли? — И как… ее выражаешь ты? Лицо юного бога отчего-то становится безмятежно печальным, пока звезды молчат, пока молчит и ветер, больше не тревожа шуршащие метелки камыша. Невиллет тоже не может потревожить эту скорбную тишину, чувствуя чем-то внутри, едва только разгорающимся, что ему не следует спрашивать. Всего за какие-то две тысячи лет познать такое горе… Невиллет сглатывает горький вкус во рту, и решает сказать хоть что-то, но его перебивает тихий смех Венти. Он, до этого сидящий тихо и явно тонущий в воспоминаниях, сейчас ярко улыбается. Его косички чуть колышутся на ветру, когда он встает с камня, тихим голосом привлекая на его сверкающие глаза внимание: — «Время». Невиллет наконец-то записывает название своей первой теории. Он пишет в блокноте «время» и «подарки» совсем рядом, чтобы не разделять их и не признаваться в своей ошибке, но так ему действительно больше нравится. Поэтому, прижимая блокнот к груди, он осторожно подбирается к дремлющему после ночной охоты Ризли и предлагает прогулку. Невиллет не успевает добавить, что вечернюю прогулку, ведь Ризли тут же соглашается и подхватывает свою верхнюю одежду, пряча в меху лицо. Невиллет не понимает, о чем думает парень. В его пушистую голову очень-очень хочется залезть и пошариться там, словно в каморке, в которой Невиллет варит снадобья: потрогать все склянки, осмотреть все ящички и прочитать все рецепты. Ризли — сам по себе рецепт, только Невиллет пока не понимает, чего именно. Может быть, зелья приворота, а может, сладких пирогов с яблоками… — Ты уверен, что не устал? — Уверен, — кивает Ризли, когда они выходят за пределы родной опушки, — к тому же, я никогда тебе не откажу. Он улыбается так обворожительно, до восторга очаровательно и так тянуще-сладко, что Невиллет, в самом деле, не может подобрать стоящий эпитет к тому, как его улыбка на самом деле прелестна. Наверное, его язык любви все-таки не слова, ведь слов в этот момент совершенно не находится — Ризли берет его под руку и продолжает шагать таким же медленным, но широким прогулочным шагом. — Я… тебе тоже, — как-то потерянно признается Невиллет в ответ, снова ощущая эту правду отчего-то стыдной. — Да? Тогда я, пожалуй, сейчас счастлив, — смеется Ризли в ответ и подмигивает, а Невиллет теряет власть над своей головой и руками, пропадая в его серых глазах. Пальцы тянутся к чужой щеке против его воли — но только по его воле, будем честны — и совершенно нежным однозначным жестом оглаживают острые скулы. — Тебе очень идет улыбка, — кашляя в кулак, тут же запинается о свои же слова Невиллет и отдирает руку, жалея, что она не может примерзнуть к бледной коже навечно. Почему-то так невероятно, насыщенно и ужасно увлекательно оказалось просто… трогать. «Физический контакт» — острым почерком резюмирует в свой блокнот Невиллет вечером. Да. Такой вот язык любви. Прикосновения. Это, конечно, в-четвертых. А вот в-пятых почему-то не удается найти. Слова, прикосновения, подарки, время — разве тут не все, о чем можно только желать? — Это глупо, — шепотом жалуется он цветку, пока лежит в прохладной траве, а чуть дальше Ризли ловит ушами ветер в своей волчьей форме, — разве не должно быть что-то еще? Неужели все? Неужели Невиллету никогда не удастся найти тот язык любви, который более остальных будет ближе к нему? Он мог бы сказать о своих чувствах (но не сейчас, пока не уверен!), мог бы усыпать Ризли подарками, мог бы часами сидеть с ним рядом и без остановки каждое мгновение этих часов беззаветно касаться, прижиматься и гладить, но все это только — «мог бы». Это не значило, что он делал это постоянно. Была ли ошибка в этом? Невиллет не знал. Поэтому он решает делать то, что у него лучше всего получается: наблюдать. Наблюдать за собой, своим поведением, своими фразами, своими ужимками. За тем, как он учит Ризли зельеварению и держит его руки, помогая научиться искать равновесие в дозировке ингредиентов на ладони. За тем, как он преданно (словно волк тут далеко не Ризли) стоит рядом на кухоньке, пока его оборотень готовит огромного кабана им на ужин. Невиллет вовремя подает специи, нож и тарелки. За тем, как теплеет в груди, когда Ризли говорит сладкое и искреннее «спасибо» после того, как Невиллет объяснил ему значение фразы на мертвом языке, ушедшем куда-то далеко в Бездну. А еще Невиллет много вспоминает. Как приютил Ризли, вырвав его из лап холода. Как учил Ризли читать и писать. Как помогал мальчику осваиваться в новой жизни, как это было для Невиллета в радость. — Неви! Мой месье, а где у нас розмарин? О, Великий Лес, целая банка?! Боже, а как ее вытащить… Невиллет улыбается, выводя в блокноте «помощь» и, слыша страшный грохот, тут же откладывает перо, оставляя кляксу танцевать на бумаге. — Сейчас помогу! Сейчас-сейчас, ты не ушибся? Ризли! *** — Я не знаю, — вздыхает Невиллет, чувствуя себя нелепее, чем когда-либо, — у меня не получается. — Никто не говорил, что будет легко, — смеется Венти, сдувая пушистые одуванчики в озеро. — Но я же узнал свой язык любви, — поджимает губы Невиллет. Это расстраивает его. — Почему он… воспринимает это не так… как я? Потому что помогать Ризли оказывается настолько же просто, насколько и дышать. Невиллет всегда это делал, делает и сейчас, поэтому, наверное, Ризли считает его знаки внимания за должное. Это печалит и немного… как будто в груди разливается совершенно глупая обида. Венти усмехается, наверняка замечая, какое недовольное лицо Невиллет корчит от мыслей, а после задумчиво мычит. — На самом деле, определить то, как ты выражаешь любовь — едва ли не начало всего пути, мой друг, — вздыхает бог, — ты удивительно несведущ в амурных делах для твоего возраста! Знаешь, у твоего волчонка тоже есть язык любви. Тот, на котором он «говорит». То, как выражает любовь к тебе. Но, знаешь что? Подумай о том, как бы ты хотел «получать» любовь. Вряд ли это тот же язык, на котором ты говоришь, да? — Мхм, — неопределенно отвечает Невиллет, погружаясь в мысли. Чего бы ему… хотелось? Хотелось от Ризли? Вот так вот… просто? — Подумай, подумай! Но, выбрав из них тот, который тебе больше по нраву в свою сторону, помни: в любви надо объясняться на языке того, кого любишь. Невиллет ничего не отвечает. И снова дома утопает в любовных историях, пытаясь примерить на себя образ главной героини, которой поют серенады о любви, но это выглядит глупо даже в мечтах. Пытается вообразить образ принцессы, которую спасают от лап дракона — совсем дурость. Думает о даме, с которой… С которой ее возлюбленный доживает до самой старости, и они умирают в один тихий день. Наверное, язык любви Невиллета, который он хотел бы принимать — такое долгое для него, такое сложное… время? *** Ризли дарит ему букет. Лично. Протягивает охапку белоснежных пионов, смотрит долгую секунду, а потом в смущении отворачивается. Невиллету едва хватает сил взять букет в руки и тоже опустить взгляд, покусывая губы. Это первый раз, когда Ризли вкладывает свои чувства ему прямо в руки. Не оставляет под дверью, не приносит тихо рано утром на столик у кровати, а вот… так. Вот так честно. — Они красивые, — спустя некоторое время все-таки подает голос Невиллет. Ризли тут же загорается, как те хлопушки, которые горят на небе над городом в особо важные для местных дни. В его глазах отражается что-то подобное буре, сметающей все на своем пути: — Ты тоже. Так начинается пора… взросления. Физического у Ризли и эмоционального у Невиллета, потому что оборотень вдруг снова вырастает, становясь теперь намного выше самого Невиллета, который… Пытается придумать, как ему выражать свои нежные чувства к юноше. Как отвечать на ласковые и преданные поцелуи рук, как справляться с томными взглядами, как держать Ризли на расстоянии, пока хочется быть еще ближе. Решение находится само собой. Семнадцатая весна Ризли становится для Невиллета чем-то вроде весны жизни — в нем тает все, к чему молодой оборотень прикасается, тут же распускается тысячью цветов, греется на солнце и касается легкими лепестками самых глубин души. Такая нежная, любимая весна, раскрашенная цветами душистой сирени и солнечного весенника. В которую Ризли, с щемящим до ребер отчаянием во взгляде, просит принять его чувства. Невиллет принимает, но пока боится ответить на них взаимностью. *** Они начинают спать вместе. Точнее, в одной комнате. Если уж совсем точно, без ужимок и прекрас, то — в одной кровати. Иногда в обнимку. — Я слышу в твоем голосе умышленное лукавство, колдун, — тихо хихикает Венти, когда они вновь встречаются на берегу озера для обсуждения важного вопроса, который терзает Невиллета уже пару дней. — Допустим, — шепчет он, опасаясь сам себя услышать, — мы всегда спим в обнимку? — Ты у меня спрашиваешь? — Нет… Венти хохочет над ним от всей души, хватаясь за живот и почти падая в воду, неестественно пошатываясь из-за невозможности нормально вдохнуть. Невиллет вовремя ловит его за длинный плащ, а после оттаскивает на песок в отзывчивую компанию крабов. Венти вопит, а после убегает ему за спину, как будто эти нежные и милые создания способны кому-то навредить… — Так ты поможешь мне? — без особой надежды спрашивает Невиллет, морщась от нового писка бога. — Да что тебе помогать-то, старый пень… — Но… — Я не могу тебе сказать, какой язык любви воспринимает твой щенок, — фыркает бард. — Он не… — Ты сам должен это понять. Или спросить, в конце концов, для чего тебе язык, Невиллет? То, как вспыхивает лицо после этих слов и молниеносных мыслей о своем предназначении, Невиллет считает самым позорным событием в своей жизни. *** — А если я тебя поцелую? — улыбается Ризли ему хрустально-ласково, ласкаясь к ладоням, пока они лежат лицом к лицу на большой подушке в его кровати. — Вероятно, я отвечу тебе, — шепчет Невиллет, касаясь кончиками пальцев чужой щеки. У Ризли начинает появляться щетина от каждодневных ритуалов бритья. Он вырос таким красивым мужчиной. Его пушистые уши очаровательно прижаты к растрепавшимся на подушке волосам, а елозящий от удовольствия хвост зажат между бедер. Все это — от того, как он поджимает хвост и щурится, когда доволен, как жует щеку клыками, когда нервничает, и до того, как чуть гортанно рычит, когда злится — Невиллет научился любить своей безусловной любовью, но все еще учился показывать свою полную очарованность. Но пытался, как мог… искренне. — Правда? — довольно улыбается Ризли, прижимаясь к пальцам еще ближе и касаясь их языком, вызывая мурашки сладкого предвкушения. — Думаю… я вполне способен… — Речь не о том, что ты способен сделать, глупый. А о том, чего ты хочешь. Хочешь меня поцеловать? — оборотень улыбается, но выглядит больше лисицей, чем волком. Взгляд такой у него хитрый и сладкий, как патока. Невиллет засматривается. И поэтому совершенно забывает о том, что его возлюбленный волк задал вопрос. Замечает только, что что-то не так, когда у Ризли появляется печальная складка между бровей. — Я… хотел бы целовать тебя всегда, — выдыхает Невиллет и слишком спешит со словами, тут же стесняясь своей пылкости. — Вот как? Месье, а Вы шалун, — ехидно улыбается Ризли, но его острые черты лица тут же разглаживаются, когда он подползает поближе и осторожно касается губами лба Невиллета. — За это я Вас и люблю. Невыносимо настолько, что тянет в груди. Невиллет опускает взгляд, а после смущенно сползает Ризли куда-то на грудь, утыкаясь в нее носом. Хватит с него эмоциональных потрясений. Хватит наглых оборотней… Не целующих его подобающим образом! Ризли же на этот жест только посмеивается, обхватывая его руками и сжимая с силой в объятиях. На признание Невиллет, как и обычно, не отвечает, чувствуя себя слегка виноватым от этого. Ризли простил его — принял его неуверенность, страхи и сомнения так же, как Невиллет принял его любовь — и обещал дождаться. Это радовало восторгом новорожденного олененка. Невиллет верит — его дождутся. И он сам постарается разобраться как можно скорее. Например, с некоторыми моментами он уже определился. — Если любишь, — тихо шепчет Невиллет в его домашнюю мягкую рубашку, — то целуй меня. — Что-что? Каюсь, я не расслышал, — подтрунивает оборотень, пока его хвост все с большим рвением виляет между ног, выдавая своего хозяина с потрохами. Невиллет ничего ему не говорит больше. Даже единожды признаваться в своей слабости к поцелуям — невероятно постыдный опыт. Ему непривычна своя потребность в ласке, в поцелуях и касаниях, словах любви и прочих мелочах, относящихся к совсем другим языкам любви. Невиллет пытался было на неделе разобраться с тем, как же все-таки это работает, но ни к чему не пришел. Просто вышло так, что время вдвоем проводить намного приятнее, когда они могут обменяться попытками выразить привязанность разными способами. Именно поэтому Невиллет все еще не был уверен, какой именно «язык любви» лучше всего воспринимает Ризли, ведь он был рад, казалось, абсолютно всему вниманию. Но не делало ли это исследование Невиллета тогда… бесполезным? *** — Абсолютно нет, — убежденно качает головой Чжунли, с которым Невиллет впервые за долгое время все-таки устраивает чаепитие. Бог Непоколебимого Камня давно звал его на чайную церемонию, которую устраивают его адепты, но колдун был слишком занят то Ризли, то своими исследованиями, то исследованиями Ризли, что пропустил момент, когда мог бы отказаться и остаться вежливым соседом… — Время, потраченное на изучение себя, я бы мог потратить на Ризли. А теперь разве не выходит так, что я просто… упустил многое, пытаясь найти что-то совершенно неважное? — непонимающе косится на него Невиллет, тут же избегая взгляда и смотря на изысканно расписанные фарфоровые пиалы, которые уже третий раз наполнялись чаем. «Проливка», — лишь отмахнулся Чжунли, когда Невиллет спросил, и больше ничего не добавил. Поэтому четвертую «проливку» Невиллет уже воспринимает, как должное. — Позволь объяснить это так, как вижу я, — вздыхает его-почти-ровесник, все еще являясь младшим товарищем, но обожающим поучать его по поводу и без, — «ты» не являешься чем-то «неважным». Не забывай о собственном достоинстве, особенно в вопросах любви. То, что ты разобрался в себе — намного большее достижение, чем что-то иное. Ведь теперь ты более уверен в своих чувствах, не так ли? Невиллет замирает с пиалой в руках, сосредоточенно рассматривая в чае свое отражение. Наверное, Чжунли прав. Наверное, он и правда лучше себя понимает сейчас. Знает, что ему нравится, когда Ризли целует его за ухом, обнимая со спины. Уверен, что обожает целовать Ризли в щеку и видеть его нежную улыбку, которая любовью и теплыми волнами расходится по всему телу. Знает, что ему нравится, когда ладони Ризли на его талии чуть сжимаются, а сильные руки притягивают к себе совсем тесно, пока он говорит что-то о бесстыдстве и красоте Невиллета. Уверен, что влюблен в его голос, его смех и его улыбки. Знает, что без ума от того, как они часами спорят о романтической линии в романах: Ризли всегда излишне романтичен и всецело поддерживает любую любовь, Ризли любит, когда чувства в книге прописаны так, что не остается места действиям, когда главный герой не спеша идет к своей цели, когда добивается своего упорным трудом. Ему нравится, когда Невиллет его хвалит и когда дарит ему подарки, когда заботится о нем и помогает, когда… Невиллет, оказывается, так много знает о Ризли. — Невиллет, — вздыхает Чжунли, и колдун тут же понимает, что провалился в размышления слишком глубоко и совсем не в подходящее время. — Прошу прощения. Этот чай тоже хорош, — кивает он тут же. — Ты даже не попробовал… *** Невиллет с трудом принимает даже малейшие изменения в их повседневном общении. Привыкнув к новому живому существу подле себя несколько лет назад, он надеялся, что потрясения на этом веку закончатся, но. Ризли смелеет. Это происходит постепенно — он как хищник, который караулит добычу — и незаметно, но в какой-то момент Невиллет начинает считать абсолютной нормой поцелуи в шею. Объятия — тесные до неприличия, с горячими ладонями на боках — со спины. Шепот на ухо, попытки потереться головой о плечо, которые Невиллет не пресекает, позволяя Ризли отпустить свою преданную собачью суть на свободу. Хотя бы на время. Невиллет забывается настолько, что приходит в себя только тогда, когда пальцы Ризли касаются его волос в их — теперь навсегда, но это только маленькое желание, спрятанное в ладони — общей постели. Они ласково перебирают прядки, массируют кожу головы и заставляют всего Невиллета млеть. Ризли заставляет его растечься на нем, так нагло расположившегося на груди оборотня, и мычать от удовольствия. И это не в первый раз — ласки с каждым разом стремительно становятся бесстыднее, а тепло внизу живота от них — горячее. Кажется ему, наглый оборотень его изводит. Дразнит, если угодно. Можно сказать, манит. Волнует все его древневековое существо. Бесстыдник не позволяет Невиллету утонуть в своих мыслях — тянет за пряди, так приятно с силой оттягивает, и колдун чувствует, как бежит смущенный румянец на щеки от мыслей, которые тут же начинают возиться в его голове, как неуклюжие рыбы из голодного косяка, что завидели скопление планктона. — Не отвлекайтесь, — бархатно льется на ухо, пока Ризли исследует пальцами его бедра, с силой сжимая и оставляя следы, — монсеньор. «Мой господин», — мурчит в голове голос Ризли эхом, заставляя сердце внутри сжиматься, громко стучать и сладко кровоточить. — Ризли, — вдыхает он запах возбуждения, который заставляет искриться воздух, и сам горит тоже, — если мы сейчас… сделаем… это… Слова встают поперек горла, теряются и разлетаются на незнакомые звуки, когда пальцы Ризли надавливают на пах, касаясь его через одежду. Ощущение грубое, сладкое, резкое и приятное. Невиллет жмурится, прикрывая глаза в немом стоне, а после чуть двигает бедрами, когда восхитительно горячая рука покидает его. — То что? — заботливо интересуется Ризли с невинностью новорожденного щенка в голосе. В голове в один момент становится так пусто, что хочется поддаться, расплыться в чужих руках. Но Невиллет берет себя в руки — вопрос любви со своим оборотнем он так и не решил. Год назад, два, три года назад. Сколько лет Ризли ждет его? Даже сейчас. — Я… прошу прощения, — тихо шепчет колдун, до боли сжимая челюсти, когда Ризли снова его гладит, чтобы не застонать, — но… нет, Ризли. Ласки тут же прекращаются, словно их и не было — с секундным облегчением наступает минута тяжелой тоски. Невиллет вздыхает, пряча лицо в ладонях, а после тут же вскидывается, едва слыша возле себя возню, но это всего лишь Ризли, который — не уходит — ложится рядом, чуть стеснительно протягивая ладонь. Невиллет с радостью хватается за нее пальцами и прижимается ближе, даже если волны возбуждения прокатываются по телу затихающим штормом. Все равно хочется ближе, теснее и жарче. То есть нежнее, конечно же. *** Этот день Невиллет ждал, наверное, весь год. Засыпал — ждал, просыпался — ждал, работал — ждал, отдыхал — и даже тогда ждал. Продумал все настолько досконально, что каждая секунда в его голове была просчитана, а каждый возможный ответ на свои слова он расписал в записной книжке, проведя стрелки к каждому по схеме возможных диалогов, что могут за этим последовать. В общем, Невиллет готовился. И не придумал ничего оригинальнее прогулки до озера, на берегу которого сознался Венти в своей влюбленности в юного волка. Ризли эту прогулку воспринял исключительно свиданием, а поэтому был рад чуть больше, чем обычно — и это тоже часть плана. Дорога до нужного места в этот день кажется в три раза ухабистей, в два раза дольше и в четыре раза — живей и разговорчивее. Потому что Ризли ненавидит студеную тишину, а Невиллет любит Ризли. Поддакивать ему на рассказы о человеческой деревне, кивать на вопросы о прошлом и смеяться на пошлые мальчишечьи шутки — разве не в этом и есть любовь? Невиллет вдруг думает, что снова запутался в бесчисленно похожих языках, на которых говорят бесчисленные влюбленные. Редкие листья все еще шуршат на деревьях, но их тихий шелест перебивает скрип снега под ногами. Чем ближе озеро, тем больше растет его страх — становится высотой с горы, которые в свое время выточил Бог Непоколебимого Камня. Становится шириной с поле, которое с любовью взрастила Богиня Первых Цветов. Ширится так же быстро, как и облака на небе, которые играючи гоняет Бог Свободных Ветров. Грохочет внутри так же рьяно, как сверкает иногда гнев Богини Майских Гроз. Снег тяжелыми хлопьями оседает на щеках, непокрытых теплым зимним платком — и только Богиня Застывших Сердец напоминает в звуке упавшего с ветки снега, чтобы Невиллет не смел разбивать мальчику сердце. Конец осени в этом году легкий, как выдох дикого зверя, нашедшего в стужу пропитание — снегом заволокло все окрестности, глаза слезятся от белого цвета, но морозы нерешительно лижут конечности лишь изредка — только совсем темными ночами. Но солнце светит чаще, порой даже греет, иногда красиво переливаясь на снегу. Нет холодного ветра, снежинки не режут лицо, а ноги не проваливаются в снег по колено, как это бывает после сильных снегопадов. — Не знал, что оно не замерзает, — шепчет Ризли, когда они подходят к берегу. — Зимой оно нагревается, — зачем-то бездумно объясняет колдун, печально улыбаясь, — становится теплым… как горячий источник. Этот подарок мне сделала Богиня Подводных Приливов, когда я начал… замерзать. В этом году такого еще не было, но впереди зима — кусочки льда вместо пальцев, иней на губах, который ползет ажурным узором по всему телу. Невиллет был каплей, которую поглощал холод. — Она была настолько доброй? — спрашивает Ризли, отвлекая его от мрака. Невиллет улыбается: — Да. Была. Они молчат, но это так громко: Невиллет чувствует трепет в каждом взгляде, каждой улыбке, даже в каждом взмахе ресниц. Его разрывает на части любовь к этому юноше, которая тлеет внутри испуганно, грозясь разгореться в любой момент. — Так… у нас была причина оказаться здесь? — шепчет Ризли, наклоняясь к Невиллету, и это захватывает дыхание. — Да. Я хотел серьезно поговорить, — кивает он сам себе, замечая, как куда-то пропадает дыхание оборотня. — Да? — едва не скулит он. — Ризли… я хотел узнать, — мнется Невиллет, боясь поднять взгляд от стыда. Ризли выдерживает затянувшуюся паузу стоически. Невиллет — нет, он дрожит, а не выдерживает — тоже. — Я… хотел узнать о твоих языках любви, — признается колдун, поднимая испуганный взгляд. — Я решил, что хочу… любить тебя. Слова подводят его. Невиллет жмурится. — Я имел ввиду не это, прости, я… Я люблю тебя, — три заветных слова слетают с губ так просто, словно Невиллета слепило мировое древо в человеческую форму только лишь для того, чтобы однажды сказать это Ризли. — Я хочу любить тебя всегда и показывать тебе эту любовь так, как ты того желаешь. Я… В легких горит от слов, произнесенных им с небывалом трепетом — и тремором рук, ног и дрожью во всем теле. Пар от озера достигает их с порывом ветра, принося с собой контраст температур и ужас, расползающийся в груди. Ризли молчит в ответ, Невиллет еле слышит его тихие выдохи. — Я люблю тебя больше всего на свете, — тихо признается Ризли и из каменной статуи с треском в ушах превращается в себя настоящего — в того, кого Невиллет знает — и тянет колдуна в свои объятия. Невиллет хватается за него, словно за свое единственное спасение, и утыкается холодным носом в теплую шею. — Я люблю тебя столько, сколько себя помню, Невиллет. Я люблю всю твою любовь, все, что ты… все, что ты отдаешь и даришь мне. Все твои чувства. Тебя целиком. Я люблю. Сверху слышится шипение, когда Невиллет горбится и хватается сильнее, сжимая в пальцах чужие плечи, наверное, до ощутимой боли, но отпустить оборотня нет ни сил, ни желания. Ризли вздыхает, молчит немного, а после тихо шепчет: — Но какие еще… языки любви-то? Этим вечером Невиллет показывает ему свое маленькое исследование в исписанной вдоль и поперек записной книжке. *** — Тогда… я могу Вас целовать, когда и куда пожелаю, монсеньор? — мурчит Ризли, касаясь кончиками пальцев его груди, и Невиллета тут же коротит. — Разве ты не… уже? — бестолково спрашивает он, отзывчиво и совершенно развратно выгибаясь к чужим губам, решая оставить чувство стыда за дверью их спальни. — М-м, но я спрашиваю разрешение. Можно мне поцеловать Ваш прекрасный… — Молчи, — шипит Невиллет, обнимая оборотня ногами, — молчи, глупый волк! Рык, следующий за веселым хохотом, отзывается волной мурашек по спине и приливом горячего возбуждения внизу живота. — Я теперь не собираюсь молчать, — ухмыляется оборотень, проводя языком по бедру. Невиллета тут же опасно встряхивает. — Я планирую заболтать тебя до смерти словами о своей любви. Еще чего. Невиллет сопит, недовольно дергаясь, когда горячие губы мажут по внутренней стороне бедра, подбираясь к паху. Полная обнаженность заставляет Невиллета чувствовать себя добычей в когтистых лапах хищника. Жар опаляет внутренности, пока тугой узел желания завязывается в аккуратный бант. — Прибереги слова… на потом, — вдыхает Невиллет в тонком стоне, потому что бедствие, имя которому Ризли, смыкает губы на его чувствительной длине. — Р-ризли, что ты… Оборотень лишь поднимает на него томный взгляд, прикрывает глаза и улыбается, толкая член поглубже в глотку и выбивая из Невиллета судорожные оправдания, просьбы и возгласы. Хочется попросить его остановиться — и ускориться тоже, потому что невыносимо терпеть, скорее хочется слиться с ним в одно целое — и дать передохнуть, продышаться от ощущений, но юноша не позволяет ему привести в порядок ворох мыслей. Ризли нарочно оставляет его в смятении, волнуя каждым жарким выдохом на чувствительную головку, когда полностью выпускает изо рта член. Нарочно касается пальцами под тазовыми косточками, надавливая и вынуждая выгибаться прямо к своей ладони, на которую щедро выплескивает цветочное масло. По сильному сладкому аромату Невиллет узнает — щеки тут же краснеют, а какое-то приятное чувство сворачивается в животе — сциллу. Пальцы ощущаются странно и чужеродно, а легкое скольжение рук Ризли — непонятным ему, но Невиллет прикрывает глаза и старается раствориться в чувствах, а не ощущениях. — Как себя чувствуешь? — слышится тихое, пока Ризли разводит его ноги перед собой в стороны, и открытая поза сводит Невиллета с ума. — Странно, — выдыхает он, пытаясь свести колени обратно, но ему не позволяют этого сделать, конечно же, — это… очень странно. За окном трещат морозы — вьюга беснуется, разгорается зябкая зима — и шумит метельный ветер, но внутри безумно горячо, когда Ризли толкается так глубоко, что прижимается к Невиллету бедрами. Невиллета размазывает по простыням, с каждым новым толчком чуть возя вверх и вниз. Ризли аккуратен и нежен, Ризли не забывает о нем, думает лишь о Невиллете, Ризли так близко и так сладко шепчет слова любви и бесчисленные признания, что сил не хватает ухватиться за какое-то конкретное, за что-то одно. — Ризли, — умоляет Невиллет, чувствуя, как все в нем разрывается от любви, — Ризли… Как будто лишь этого хватает, чтобы перед глазами затрепетали крыльями бабочки. Лишь Ризли — так близко, тесно и мокро, что в голове густой туман скукоживается — достаточно, чтобы Невиллет сгорал в удовольствии, умоляя его дать ему еще больше. — Люблю, — хрипит Ризли, делая очередной толчок, — я тебя люблю, — и еще, — я безумно люблю тебя, Невиллет, — еще. И еще. Невиллет чувствует, как все внутри натягивается тонкими струнами, все дрожит и колотится, пока он не изливается себе на живот, чувствуя опьяняющий жар внутри себя. Горячее семя вытекает из него тут же, стоит Ризли осторожно выскользнуть, и колдун вздрагивает от внезапного чувства опустошенности. — Ризли, — бормочет он, пока его перекладывают на подушку поудобнее и укрывают тяжелым одеялом, — Ризли. — М-м? — Я тоже люблю тебя. Ризли смаргивает сонливость, потерянно разглядывая Невиллета долгую секунду, а после улыбается счастливо и радостно, прижимая в теплые и безумно крепкие объятия, из-за которых тяжело дышать. И больше не страшно признаваться. Отвечать на чужие чувства, увлекающие за собой. Не страшно любить.