Хороший снафф, не правда ли?

      В населенном Риме сейчас тепло и ясно, погода хорошая, осадков и похолодания на ближайшие дни не ожидается. Этот красивый, крайне известный город, числится одним из самых популярных для туризма и отдыха, многим путникам приходится только привыкать к новой жизни в стране Южной Европы.       Вечернее время у многих итальянцев вызывает легкую панику и рвущиеся желание придти домой пораньше, чтобы успеть сделать бытовые дела по дому и при этом не нарваться на незнакомцев с нехорошими мотивами.        Действительно ведь, кажется, что эти размышления и опаски взволнованных граждан правильные и необходимые, в них нет ничего противоестественного. Вот только одну известную парочку из отряда охраны Пассиона прямо сейчас подобные «беспокойства» не волновали.       Чокколата и Секко так авантажно идут вместе на плохо освещенной улице столицы Италии. Зеленоглазый вожделенно рисует в своих нездоровых фантазиях умирающих в страшных муках людей, пока его верный подручный протирает камеру, избавляя от надоедающий пыли.       Что же может быть лучше для двух ненормальных? Впрочем, нагрянувший вопрос не заставляет себя долго ждать.       Весьма неожиданно и с толикой внезапности, Секко инстинктивно вслушивается, слегка опережая своего хозяина и пристально прищуривая глаза. Напарникам чересчур редко счастливилось встретить прохожих в подобное вечернее время, да и к тому же мерцающие от неисправности фонари лишь добавляли стойкого сигнала в сердце о прохождении этого места стороной.       — Ты что-то заметил, мой мальчик? — удивленно произносит зеленоволосый.       Бывший врач с извращенной улыбкой предвкушает приближение какой-то темной фигуры из тени. Секко вопиюще разделяет это чувство.       Через томную минуту на улице показывается высокий мужчина спортивного телосложения. Одет он совершенно не броско: серое пальто, темные штаны, коричневая шляпа, черные очки.       Вроде бы обычный кормилец семьи, который ничем особым не выделяется, совершенно обыкновенно идущий домой после работы…       Но только не для этой парочки.       — Эй ты, четерехглазый! — грубо бросает Чокколата изумленной фигуре.       Секко ласково устремляется к своему хозяину и послушно располагается у его ног. Врач, легонько наклонившись, нежно протягивает руку, чтобы погладить своего любимого слугу.       — Ты давай-ка скажи, — продолжает хирург, наглаживая дорогого Секко ещё упорнее и интенсивнее, — Мы с моим мальчиком мило смотримся вместе?       В ответ на подобное «безобразие» мужчина лишь безразлично поджимает губу, расширяя бегающие зрачки.       — Пфф, — отмахивается фигура в очках, внимательно обводя взглядом каждого из встречных, — Вы то? Два педика каких-то. Один как цирковой клоун выглядит, а второй как сбежававшая из приюта собака.       Мужчина элегантно поправляет своё скомковавшиеся от несильного порыва ветра пальто, стремительно начиная двигаться дальше.       Чокколата стоит в презрительном, ужасающе мрачном молчании, брезгливо чувствуя шаги, уходящие за его спину. Внезапно на лице зеленоволосого искривляется в страшных очертаниях жуткая ухмылка.       — Green Day. — прокусывая собственную губу шепчет хирург.       Из тела Чокколаты молниеносно появляется уродливый зеленый образ, который в ту же секунду устремляется к ни в чём не подозревающему мужчине. Монстр невероятно быстро приступает наносить огромные тонны ударов по «неуважительному и грубому человеку». Жертва истошно изрыгает сильнейшие вопли, будучи не в состоянии осознать невидимую силу, оставляющую на её теле бесчисленное количество ссадин и ран. Изноможенный мужчина в неконтролируемых суставах с грохотом сваливается на землю.       После пары крайне жестоких секунд избиения владелец стенда отзывает его. На картину, которая сейчас блистала перед глазами парочки, оба смотрели с бушующим наслаждением.       На асфальте беззбожно, патологически мерзотно щеголяют выбитые зубы, разорванные клочки одежды, разбитые черные очки. Небрежно разлившиеся кровь от ударов, словно внимая своему освободителю, покорно подтекла к ногам зеленоволосого садиста.       Чокколата с широкой улыбкой подходит к чудом лежавшему все еще в сознании мужчине. Секко лишь разевает рот, пренебрежительно оскаливаясь на дергающиеся в конвульсиях «грубияна». Подчиненный послушно и с нескрываемым интересом подбегает к своему любимому хозяину, уже доставая заряженную камеру и начиная записывать в объектив происходящее.       Приятно осознавая, что запись Секко уже началась, врач выразительно расправляет плечи и облизывает засохшие губы. Зеленоволосый вскольз представляет себя героем пьесы «Убей и насладись». Чокколата с размаха пинает в живот и так захлебывающиеся в различных телесных жидкостях человека.       В последующем «драматургическом» акте, согласно жестокому сценарию Чокколаты, воодушевленный врач неспешно достаёт из левого кармана окровавленный скальпель. Тот аккуратно наклоняется к уху дрожащего мученика и делает болезненный надрез поперёк, восхитительно наслаждаясь вырывающиеся брызгам багровой палитры из рассеченого кожного покрова.       Громкий страдальческий крик раздается из уст рыдающего мужчины, но улыбка утружденного своим делом садиста становится только шире. Уже привычное движение руки бывшего хирурга виртуозно полоскает скальпелем пальцы правой ладони, безжалостно отрезая средний и безымянный орган манипуляций.       Острое металлическое лезвие с покорной неприхотливостью перебирается к спине, оставляя отвратно утонченные надрезы от края до края сокращающиеся мышц. Хлынувшее из бесчеловечных росчерков Чокколаты кровотечение неряшливо расплывается по обеим бокам спины, как будто бы в ужасе стараясь покинуть обреченные сосуд и вместилище.       Изуродованное нечто, некогда бывшее опрятным и хорошо сложенным человеком, сейчас судорожно валялось на асфальте и во весь голос орало струны непомерной агонии. Сладострастная мелодия, которой Чокколата был готов внимать хоть весь остаток своей бренной жизни.       — Мальчик мой, — с ноткой поглощающего безумия проговаривает хирург, — Ты всё запечатлил?       Секко одобрительно кивает, озаряя зеленоглазого восторженной улыбкой. Чокколата размеренными шагами устремляется к своему любимому «питомцу», отходя от умирающего мужчины всё дальше и дальше. На смертном одре растерзанному в ноющей боли итальянцу остается лишь неволей созерцать звучание каблуков лакированных туфель, низко лязгующих по асфальту куда-то в даль, пока веки тяжеленно забирают глаза в непроглядную тьму.       Как и десять минут назад до случившиеся расправы, садист с пожирающим ехидством задает вопрос валяющиеся в лужах крови телу.       — Вот скажи-ка, — Чокколота с нездоровой ухмылкой треплет Секко по голове, — Мы с моим мальчиком мило смотримся вместе?       Слова садиста разошлись по опустелой улице и были равнодушно проигнорированы.       Мёртвая тишина.       На этот раз никакого ответа не светит, лишь шелест листьев ближайших деревьев и мягкий ветерок режет слух обоих членов Пассиона.       Мужчина не подает признаков жизни, тело неподвижно замерло.       — Скончался. — глубоко вздыхает Чокколата, — Ты ведь все-все заснял, мальчик мой?       Секко радостно издаёт невнятные вопли.       — Какой же ты молодец у меня! — безумно прокрикивает Чокколата и достает кусочки сахара, игриво бросая их Секко.       Подручный с привычной ловкостью ухватывает каждое из сладких угощений, жадно облизывая рассыпчатую стружку приторных кубиков.       Зеленоволосый отрадно подмечает настрой своего партнера, ликующе заводя руки за спину.       Врач экзальтированно скрипит зубами, бросая подоспевшую мысль наружу.       — Хороший вышел снафф, не правда ли?