Подарочек

      Какое издевательство, думает Минхо, глядя на своё рабочее расписание. Он что, действительно должен работать двадцать четвёртого декабря, когда его младший брат будет уничтожать их кухню, пытаясь приготовить праздничный ужин? И нет, Минхо не настолько волнуется из-за их рождественского ужина, насколько волнуется из-за кухни, ремонт в которой они закончили в прошлом месяце, и честно говоря, ему не хотелось заказывать новые фасады, пока на старые даже гарантия не закончилась. И нет, Феликс не был уж очень большой готовящей проблемой, по крайней мере выпечка у него выходила превосходной, но вот что касалось обычной еды… Короче говоря, обязанность по обеспечению безопасной для желудков едой легла на плечи Минхо, что вообще-то не доставляло ему проблем, потому что готовить он любил, но конкретно сейчас неумение Феликса совладать на кухне с чем-то, что не являлось духовкой, становилось огромной проблемой. По крайней мере, он надеется, что Феликс догадается позвать Чанбина, в конце концов, не зря же Со был шеф-поваром в достаточно элитном ресторане, цены в котором тоже были достаточно элитными по меркам Минхо, чтобы они с Феликсом могли позволить себе ужинать там на постоянной основе, а сам Чанбин не имел возможности вечно таскать им еду, поскольку имел возможность остаться без работы, даже несмотря на то, что он делает семьдесят процентов ежедневной выручки.       Но работа Чанбина была не единственной причиной, почему Феликс притащил бы его домой и заставил помогать с готовкой, и Минхо не может не надеяться, что у его младшего брата осталась хоть капля совести, чтобы не осквернять стол, за которым они вообще-то едят. И нет, он бы не думал об этом сейчас, если бы однажды не стал случайным свидетелем подобного бесстыдства. И слава Богу, что Минхо ворвался в кухню до того, как дело зашло дальше поцелуев, иначе бы ему пришлось сжечь этот стол и всю кухню заодно, а не просто снести его на помойку под предлогом сломавшейся ножки, пока Феликс в очередной раз ночевал у Со.       И да, иногда он действительно жалеет, что познакомил этих двоих на свою голову. Они и по-отдельности были невыносимыми и раздражающими настолько, что ни в одном словаре мира невозможно найти слово, которым бы можно было описать всю степень их раздражительности, но вместе они превращались в гремучую (гресучью) смесь, от которой у Минхо начинал дёргаться глаз уже через несколько минут. Ну ладно, фактически Минхо лишь косвенно повлиял на их знакомство, потому что когда Чанбин устраивал рождественскую вечеринку два года назад, Минхо привёл на неё Феликса, и волею случая именно Феликс столкнулся с Чанбином под омелой. Собственно после этого столкновения они пошли на первое свидание, и вот уже почти два года сводили Минхо с ума не только по-отдельности, но и вместе.       — Тоже работаешь в праздники? — Хёнджин подкрадывается настолько тихо, что Минхо вздрагивает, когда слышит знакомый голос у себя за спиной.       — Ага, — ворчит Минхо, с ненавистью глядя на график, — кто вообще пойдёт на танцы в Рождество? — он закатывает глаза, откидывая несчастную бумажку на стол с такой силой, будто она виновата во всех мировых проблемах.       — Мне сказали, что в студии всегда должен быть дежурный преподаватель на случай, если кто-то решит неожиданно заглянуть, — пожимает плечами Хёнджин, выглядя таким же расстроенным как и Минхо.       — Интересно, а этому умнику не приходило в голову, что мы работаем ТОЛЬКО по предварительной записи? — его глаз снова дёргается, возможно, уже стоило бы записаться на приём к неврологу, мало ли что.       — Ну, в любом случае, — Хёнджин пытается ободряюще улыбнуться, но у него не то чтобы получается, — мы проведём этот день не в одиночестве.       — Ага, — раздражение Минхо постепенно стихает. В конце концов, посидят они с Хёнджином в студии до вечера, а потом разъедутся по семьям, — вы с Йеджи всё-таки едете к родителям, как планировали?       Хёнджин, развалившийся на его диване, качает головой:       — Не-а, Йеджи решила, что не хочет так далеко тащить зад, потому что планировала пойти куда-то тусоваться с подружками, — хмыкает, — родители приедут к нам. Поэтому она, наверняка, сейчас обчищает полки с продуктами в ближайшем супермаркете.       — Они нормально отнеслись?       — Ага, сказали, что давно мечтали посмотреть, как живут их дети, — закатывает глаза Хёнджин.       — Ты не стал им говорить, что Йеджи дома ночует от силы раза два в неделю? — ухмыляется Минхо.       — Не хочу их лишний раз беспокоить, да и в последнее время она, кажется, ночует дома чаще.       — А разъехаться вы не думали?       — Ещё нос не дорос, — фыркает Хёнджин, складывая руки на груди, — пусть сначала докажет, что ей нянька не нужна.       — Ей буквально двадцать два? — правая бровь Минхо выгибается, когда он в изумлении смотрит на друга. — А ты опекаешь её так, будто ей два.       — Ты как будто не сдуваешь с Ликса каждую пылинку, — парирует Хёнджин, заставляя Минхо закатить глаза, — да если бы не Чанбин, ты бы и из дома его одного не выпускал.       — Заткнись, — в Хёнджина летит полотенце, на котором обычно сохнет та скудная посуда, какую он притащил из дома для перекусов и перерывов на чай (или кофе в случае Хёнджина, который никак не мог перестать плеваться на зелёный чай, который так любил Минхо).       — Вы, кстати, отмечаете втроём? — Минхо аж давится слюной, когда до него доходит, что Чанбин, вероятнее всего, не просто поможет с ужином, но и останется на него, а это значит, что ему придётся лицезреть милования младшего брата со своим другом и в очередной раз давиться слюной, но уже от зависти.       — Мы это ещё не обсуждали, но с вероятностью в девяносто девять процентов у Феликса будет плюс один.       — Переставай завидовать, — Минхо аж задыхается от возмущения, потому что он не завидует, — никто не виноват, что ты посылаешь всех заинтересованных ещё до того, как они успевают открыть рот.       — Я не нуждаюсь в том, чтобы мной интересовались, — он прищуривается, глядя Хёнджину прямо в глаза, но на Хёнджина этот взгляд уже давно не действует, — в данный период своей жизни я сосредоточен на другом и не хочу, чтобы мне мешали.       — Как скажешь, — пожимает плечами Хёнджин, потому что он никогда не давит на Минхо, в конце концов, он и без того знает, что его друг сейчас пытается получить рекомендации от лучших хореографов Сеула, а значит, не будет распыляться на всё остальное, что не связано с танцами и его карьерой. — Просто имей в виду, если Феликс с Чанбином будут слишком приторными, и тебя начнёт тошнить, Сынмо устраивает рождественскую вечеринку, зовёт всех.       — Пойдёшь?       — Не-а, это Рождество мы проводим за семейным ужином. Но Сынмин обещал, что никого лишнего не будет, разве что Чан обещал привести какого-то своего соседа, а кроме него — все свои.       — Спасибо, я подумаю, — отрешённо качает головой Минхо, телом он здесь, но мыслями уже на ужине с Ликсом и его парнем, где он будет чувствовать себя третьим колесом.       — Подумай-подумай, — соглашается Хёнджин, практически сразу переводя тему и принимаясь говорить о новых связках, которые им необходимо разучить сразу после праздников.

***

      Вечер двадцать четвёртого декабря обрушивается на Минхо так неожиданно, что он успевает осознать себя уже сидящим за праздничным столом, над которым Бин с Феликсом измывались весь день, стараясь довести его до идеала.       У Минхо глаза разбегаются, когда он пытается рассмотреть всё, что эти двое приготовили. Здесь были и классические корейские блюда, и традиционная рождественская еда — Феликс каким-то образом заставил Чанбина приготовить фаршированную индейку, потому что сам он вряд ли бы смог с этим справиться. Рамён граничил с ростбифом, токпокки со свининой — с Веллингтонской говядиной, несколько бутылок вина и фруктовой соджу, мясная и фруктовые нарезки — всё это заставляло Минхо гадать, сколько времени пришлось потратить на приготовление всего этого. Господи, Феликс даже свечи зажёг.       — Вы уверены, что приготовили еды на троих, а не на целый армейский полк? — интересуется Минхо, когда Феликс разливает вино по бокалам.       — А я говорил ему, — ворчит Чанбин, кивая, — но он захотел «грандиозный ужин», — ласковая улыбка расползается по пухлым губам, когда он смотрит на Феликса.       — Будто бы ты смог ему отказать, — фыркает Минхо, поглядывая на этих двоих с ласковой улыбкой. Всё-таки он был счастлив за этих двоих, даже несмотря на то, что иногда он ворчал на них чаще, чем дышал.       — Конечно, нет, — в ответ улыбается Чанбин, — ты только глянь на это очаровательное личико, — он подхватывает ладонью подбородок садящегося на своё место Феликса, демонстрируя его лицо Минхо, словно котёнка. Феликс морщится и шлёпает Чанбина по руке:       — Я всё ещё здесь и всё ещё прекрасно слышу ваши разговоры, — глядя на друзей, ворчит он, — лучше давайте поедим, а после будем загадывать желания.       Воодушевление, с каким Феликс говорит об их мини-программе на сегодняшний вечер, заставляет Минхо мысленно закатить глаза, хотя он и не может отрицать, что искренняя любовь его младшего брата к этому празднику, и его блестящие глаза поднимают настроение, так что он практически не думает о том, что он вполне мог бы обойтись парочкой бутылок соджу и курицей в кисло-сладком соусе, если бы не Феликс. Но он всё ещё хороший старший брат и радушный хозяин, поэтому искренне радуется тому, что они отмечают этот праздник их маленькой семьёй. Да, он давно не считает Чанбина просто своим другом или парнем Феликса, он давно считает его семьёй. В конце концов, они дружили больше десяти лет, так что Чанбин вполне мог считаться ещё одним его младшим братом.       В конечном счёте они пробуют все блюда понемногу, играют в несколько алкогольных игр, перемещаясь в гостиную, а после Феликс настаивает на том, чтобы они все написали своё самое заветное желание, а затем сожгли над пламенем свечи. Зря он что ли скупил все самые красивые в ближайшем супермаркете?       Минхо отказывается как может, говоря о том, что он не верит во все эти рождественские штуки, но под конец уговоров сдаётся под суровым взглядом Феликса, обещающим оторвать ему голову, если он не согласится, и умоляющим взглядом Чанбина, который бы в последнюю очередь хотел лицезреть грустного или разочарованного Феликса в такой день.       И вот так Минхо пишет на своей салфетке «хочу то, чего мне больше всего не хватает», думая о том, что не отказался бы от приличной суммы денег на счёте или под ёлкой, если Санте будет не очень лень.

***

      Когда прошлой ночью они открывали четвёртую бутылку соджу после второй бутылки вина, Минхо думал о том, как сильно у него будет болеть голова следующим утром. Но он никогда бы не смог предположить, что похмелье лишит его возможности дышать…       Он осторожно открывает один глаз, когда понимает, что дышать получается с трудом, будто грудь чем-то сдавило, и с удовлетворением замечает потолок собственной спальни. Слава Богу, он хотя бы у себя дома, а не дома у Сынмина — он помнит, как обсуждали идею поехать к нему на вечеринку.       Однако, осознание собственной комнаты нисколько не облегчает тяжесть в области груди, поэтому Минхо начинает медленно, но верно паниковать. Он открывает второй глаз (с большей опаской, чем открывал первый) и скашивает уже оба глаза вниз. Туда, откуда доносится подозрительное сопение. И Минхо мог бы предложить, что это кто-то из его котов решил поспать вместе с ним, если бы не знал, что Суни, Дуни и Дори спят исключительно на своих лежанках, расположенных в гостиной.       Сразу стало куда страшнее.       Сосчитав до десяти, Минхо смотрит на сопящую на его груди макушку и сдерживает немой крик «какого блядского хрена?». В его спальне… К чертям! В ЕГО КРОВАТИ спал совершенно незнакомый ему человек.       Мысли о том, что это может быть Чанбин или Феликс, даже не появляются в его голове, потому что он отчётливо помнит их причёски и цвета волос. И этого ему достаточно, чтобы понять, что сожжёные осветлённые волосы не могут принадлежать никому из этих двоих (если они, конечно, не решили устроить салон красоты на дому после того, как Минхо ушёл спать). И если честно, он не знает, что думать и делать.       Паника настолько сильно завладевает им, что от былого хладнокровия не остаётся и следа. И Минхо физически чувствует, как кровь становится горячее, ещё бы — стук собственного сердца отдаёт в ушах с такой силой, что могло бы остановиться.       Минхо перестаёт дышать.       Но, с удовольствием (какое только может быть в такой ситуации) отмечает Минхо, его голова, кажется, совсем не болит, да и других симптомов похмелья он не наблюдает. Кажется, все ресурсы его организма направлены на удержании его в положении лёжа, чтобы случайно не разбудить бесцеремонно спящего в его кровати человека. Который пока, кажется, просыпаться не планировал. Что ж, вероятно, это было ему на руку, потому что в голове у Минхо было совершенно пусто. Проснись этот парень сейчас, что бы Минхо стал делать?       Вот Феликс, наверняка, не растерялся бы, а прописал этому парню куда-нибудь в солнечное сплетение, не зря у него было шестьдесят три медали по тхэквондо.       Минхо качает головой, прогоняя мысли о Феликсе, пока опять не начал чувствовать себя одиноко. Не хватало ещё думать об одиночестве, пока в его кровати кто-то спит. Господи, впервые за последние четыре года спит кто-то кроме него, а Минхо даже не знает, как он здесь оказался, не то что имени. Наверное, Хёнджин был прав, когда говорил, что ему стоило перестать воротить нос от каждого первого, кто пытается пригласить его на свидание. Вполне вероятно, он бы тоже мог миловаться со своим парнем на рождественском ужине, а не наблюдать со стороны и завидовать.       В это время незнакомец начинает копошиться, вырывая Минхо из мыслей и вынуждая задержать дыхание. На случай, если пронесёт. Однако сегодня удача не на его стороне, потому что светлая макушка приподнимается со стоном, и две пары сонных глаз уставляются на Минхо.       — Привет, — хрипло шепчет парень, и у Минхо хватает сил только на то, чтобы кивнуть в знак приветствия, — спасибо, что согласился побыть моей подушкой этой ночью.       Парень хмурится и прикладывает ко лбу ладонь, тихо постанывая:       — Господи, я больше никогда не буду пить.       — Здравая мысль, чтобы больше не оказываться в кроватях у незнакомцев, — фыркает Минхо, а парень, похожий то ли на квокку, то ли на хомяка, медленно поворачивает голову в его сторону и вглядывается в лицо напротив.       — Знаешь, — лукавая улыбка расползается на чужих губах, — в кроватях таких незнакомцев я готов оказываться хоть каждую ночь.       И, честно говоря, будь Минхо в меньшем шоке, он бы даже посмеялся с такого нелепого подката, но пока он может только хмуриться:       — Отвратительно, никогда больше не говори такое никому.       — Хочешь, чтобы я говорил такое только тебе? — улыбка становится ещё шире, и Минхо хочется отвесить себе подзатыльник за то, как этот странный парень расценил его последнюю реплику.       — Хочу, чтобы ты, наконец, вылез из моей кровати и объяснил, кто ты, нахрен, такой, — шипит Минхо, спихивая этого наглеца на пол. Тот падает с глухим стуком и тихим стоном, из-за чего Минхо едва слышно хихикает.       — Невежливо так со своим гостем поступать, — ворчливо доносится со стороны пола, поэтому Минхо заинтересованно свешивается с кровати, сталкиваясь нос к носу с незнакомцем. Он краснеет щеками и тут же отодвигается обратно.       — Слышь, гость, я даже имени твоего не знаю, — прокашливается он, чтобы скрыть собственное смущение.       И не успевает куча на полу ответить, как дверь в комнату открывается, являя взору Минхо Феликса собственной персоной:       — Хён, уже полд- Джисон? — замечая макушку друга на полу, Феликс замирает. — Ты зачем залез в кровать к Минхо?       — Залез в кровать?       — К Минхо?       Произносят они одновременно и смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами. Первым в себя приходит Джисон, он, приподнимаясь и опираясь локтями на матрац, заглядывает в глаза Минхо:       — Тот самый Минхо, о котором Чонин прожужжал мне все уши?       Чонин? Минхо убьёт его, если он разболтал о нём этому похожему на грызуна парню.       — Мой брат Минхо, ага, — Феликс заходит в комнату и садится на кровать, заставляя их обоих потесниться, — а теперь рассказывайте, как вы оказались в одной кровати.       — Я спал! — поднимая руки в защитном жесте, выпаливает Минхо первым.       — А я вообще не помню, — потирая нос, говорит Джисон, — помню, как пил с Чаном на вечеринке какого-то Сынмина, а потом он сказал, что отвезёт меня к своим друзьям.       — И мы положили тебя на диване в гостиной, — в комнату заходит Чанбин, вытирая мокрые волосы полотенцем, — почему ты спишь с Минхо?       У Минхо голова идёт кругом от такого насыщенного на события утра. Ложась ночью в кровать, он никак не ожидал проснуться сегодня в кровати с незнакомцем, который, перепутав его спальню с гостиной, забрался к нему в кровать, да ещё и умудрялся флиртовать с ним, будто его совсем ничего не смущало.       — Тихо все! — наконец, сдаётся Минхо, оглядывая всех присутствующих.       — Вы, — он смотрит по очереди на Феликса с Чанбином, — кыш из моей комнаты, с вами у меня будет отдельный разговор. А ты, — он хмуро глядит на Джисона (слава небесам, теперь он знает его имя), — остаёшься и рассказываешь, как попал ко мне в кровать!       И если через год, встречая Рождество в большой компании и держа этого самого Джисона за руку, Минхо будет чувствовать себя самым счастливым человеком на Земле, Минхо вспомнит о дурацкой идее Феликса сжигать желания над свечой, то не сможет не поблагодарить своего брата за это. Ведь кто бы мог подумать, что неозвученное «хочу встретить своего человека» над зажжённой свечой подарит ему Джисона, с которым они ни разу не пересеклись за то время, что Джисон жил с Чаном, и который так правильно перепутал гостиную со спальней Минхо, принеся в жизнь последнего так много счастья и радости.