This Christmas I give you my heart

"Каждый раз одно и то же. Ты совершаешь одну и ту же ошибку каждый раз, Освальд..." Именно эти слова были последним, что услышал Кобблпот перед тем, как дверца полицейской машины захлопнулась и помчалась вместе с ним в направлении Аркхэма. Он так и не понял, что имел в виду Эдвард: его неумение нормально стрелять по копам, или то, как наивно он доверял ему из раза в раз... Только лишь затем, чтобы в итоге оказаться за толстыми стенами психбольницы. Снова. Почему именно Эд? Если бы это сделал кто угодно другой, Освальд бы встал, отряхнулся от метафорических слез предательства и даже не вздумал бы жаловаться. Но Эдвард... Временами ему казалось, что Вселенная просто над ним издевается. Когда полицейская машина подъезжает к воротам со слишком знакомой надписью, он вздыхает. Прикрывает глаза, но все равно не может не смотреть на то место, где ему придётся провести не только ближайшие месяцы, но и ближайшее Рождество. Стряхивая брезгливо чужую руку с плеча, Освальд глубоко вдыхает - и делает шаг. Аркхэм встречает его с распростертыми объятиями, как постоянного посетителя. Освальд старается не глядеть по сторонам - времени на созерцания у него будет предостаточно - но все же обращает внимание на украшенные помещения. Гирлянды на стенах, мишура (вне пределов досягаемости заключенных) и прочая праздничная чепуха... В любой другой момент они бы его даже позабавили, с учётом общей атмосферы здания. Но не сейчас. Сейчас Освальд на грани, чтобы не сорваться и не начать свой личный Армагеддон. Поэтому сейчас, собрав в кулак всю свою волю, он изо всех сил пытается противиться этому заманчивому желанию. И толпа обитателей, высыпавшая в коридоры посмотреть на нового счастливчика, этим стараниям явно не способствовала. Тем не менее, Освальд продолжает упрямо идти вперед. Среди окружавшего его кольца человеческих тел и голов он вдруг замечает одну конкретную, очень знакомую голову: гладкую и совсем без волос. И стонет про себя, молча желая, чтобы обладатель бритой макушки прошёл себе мимо по своим делам. Не помогло, хотя Кобблпот искренне верил в рождественское чудо. Но тут оно все-таки дало сбой. К нему тут же прицепляются прилипичвым репеем. Голос говорившего пробуждал в Освальда нестерпимое желание закрыть уши и выть на луну: —Босс! Здрасте. Какими судьбами? —Господи-боже... Освальд хромает мимо Зсасза в свою камеру, досадно раздражённый, если не сказать - преступно выбешенный. Несмотря на то, что с момента их последней встречи прошёл не один год, Кобблпот до сих пор испытывает к наёмнику смутное отторжение. Немного, впрочем, поутихшее за время. И, если уж быть совсем с собой откровенным, это отторжение за все эти годы превратилось скорее в досадливое равнодушие, чем в реальную ненависть. Ненавидеть ему было кого и без убийцы. Последний же после смерти Софии почему-то решил, что снова может претендовать на роль его правой руки. Освальд понятия не имел, с чего в его бритую голову взбрело, что он примет его обратно, но переубеждать так и не решился. Сам он предпочитал называть это здоровой рациональностью. Вовсе не страхом. Поэтому сейчас Освальд отмахивается от подскочившего наёмника, как от большой лысой мухи, и упорно двигается к камере. Однако до неё он так и не доходит. Ему внезапно преграждают путь, и голос наёмника звучит практически с беспокойством: —У вас что-то случилось? Виктор глядит на него озадаченно, с примесью любопытства постоянно ожидающего приказов пса. И ждёт. Пингвин глубоко вздыхает, чтобы не наброситься на него с кулаками: инстинкт самосохранения подсказывал, что вытворять подобное с одним из самых опасных киллеров города - не самая лучшая идея. Вместо этого он выдавливает из себя язвительную улыбку и становится в позу. —Нет, у меня все абсолютно в порядке, лучше некуда! — Освальд выплёвывает саркастически, всем своим видом демонстрируя негодование, — Повод для радости просто великолепный. Бизнес идёт в гору, город под контролем, с семьёй тоже все замечательно. А здесь я в отпуске, ну, знаешь, отдохнуть от мирских забот, отведать чудесных аркхэмских транквилизаторов... Зсасз молча глядит на него. Он никогда не умел хорошо распознавать намёки. Даже в случаях, когда ими буквально тыкали ему в лицо, приправляя отборным ядом. Так что он интересуется осторожно, так, чтобы не разозлить птичку еще больше: —Так... Значит, у вас всё правда нормально? К сожалению, все его старания идут прахом. Виктор кожей ощущает, как Пингвин вот-вот вспыхнет и воспламенится, как зажженная спичка: —А сам как думаешь, идиот?! — при этом крике Виктор почти ожидает увидеть идущий из ушей пар, — Вместо того, чтобы встречать праздник в собственном особняке и семейной обстановке, я буду вынужден прохлаждаться в компании сумасшедших! Все отлично, Зсасз... Все просто замечательно! Слегка поморщившись, убийца потирает ухо. Вот это уже больше похоже на прежнего Пингвина. Если бы Виктор не знал его лучше, он бы подумал, что на него все еще сердятся за то давнее предательство. Но это же не его вина? Он осознал свою ошибку и даже поспособствовал очень медленной (и невероятно болезненной) смерти Софии Фальконе. Нет, тут было что-то другое. Что-то, что никоим образом его не касалось. Виктор не был до конца уверен, что его простили, но его это совершенно не волновало. Его вообще в этой жизни мало, что волновало, и капризы Пингвина в списке этих вещей занимали последнее место. По его мнению, его босс бывал в Аркхэме настолько часто, что обижаться на его месте стоило только в случае, если бы Виктор самолично подвёл его к электрическому стулу. А в психбольнице хотя бы кормят. И очень даже неплохо. Так что убийца ничуть не смущается холодным приёмом и ужом вьётся вокруг Пингвина. Который уже полминуты пытался протиснуться мимо него к выходу из столовой - к большому удовольствию Виктора, безуспешно. Потому что он еще не закончил приводить в порядок его эмоциональные качели. Которые, к тому же, уже успели в сотый раз за день поменяться. Едва завершив свой монолог на повышенных (превышенных) тонах, Освальд вновь моментально сникает. Плечи в изнеможении опускаются, а в зелёных глазах Виктор видит апатичное, вялое какое-то безразличие. Неправильно, думает Зсасз. Очень неправильно. Вид нервного, перманентно взбудораженного начальства уже давно не вызывал у него никаких вопросов, но вот апатичный Пингвин - это что-то новенькое. А все новое, как было известно Виктору, не всегда означало хорошее. Он просто обязан это исправить... Хотя бы попытаться. Чётким, профессиональным взглядом киллер оценивает обстановку: настенный телевизор, шахматы, идиотские журнальчики (Виктор так и не понял, про что)... Не то. Книги? Нет, но Зсасз даже не думает сдаваться: и наконец его старания оказываются вознаграждены. Когда в поле зрения попадает столовый зал с разнообразной снедью, лицо озаряется широченной улыбкой: вот оно. Еда. Его босса всегда отвлекала еда и разговоры. И если с первым особых трудностей возникнуть не должно, то второе определенно труднее. Виктор никогда не был силён в диалогах. Но он попробует, не для себя, так для птички... Цепко ухватив несопротивляющееся начальство за локоть, он тащит его по направлению к столовой. Усаживает за стол и велит никуда не уходить - а после горным козликом мечется, добывая для хищной птицы разнообразные больничные деликатесы. Когда он с полным подносом возвращается назад, его ждет легкое удивление: Освальд никуда не делся. И даже не делал никаких попыток окатить его своим гневным чириканьем, как он обычно умел. Он просто сидел там. Молча, сгорбившись. С выражением чистой апатии на лице. Если бы у Виктора была эта способность, ему даже было бы его жаль. Но он, к счастью, был избавлен от подобного эмоционального балласта, а потому приземлился на соседнее место и уставился на Пингвина. Жутко, как умел только он. На Освальда, правда, это не производило впечатления уже лет десять. Он только стонет, вконец измученный: —Чего тебе от меня надо, ради всего святого?... Лицо Кобблпота при этих словах явит собой смесь из усталости и уныния. Из его начальства вдруг разом выдернули верёвочку, отвечающую за энергичность - и Виктору это не нравится. Поэтому он пододвигается вместе со стулом к нему и шепчет маниакально: —Давайте-ка я вам быстро расскажу, что тут без вас происходило. А то вы за своими делами, наверное, совсем не в курсе, что и как. Я-то здесь давно, с того самого момента, как я засунул в миксер пальцы какого-то придурка... Вы не думайте, я не сумасшедший! Я их сначала отрезал. А потом оказался здесь. Сколько это уже, месяцев пять? — Зсасз хмурится, напрягая память, — Не суть. Важно то, что я тут про всех всё знаю... Пока Кобблпот не успел открыть рта, чтобы осыпать его не самыми лестными эпитетами, киллер обводит глазами столовую. Он специально сел в таком месте, из которого хорошо просматривалось не только само помещение, но и кусочек празднично украшенной гостиной. Зсасз набирает в грудь побольше воздуха и быстро тараторит, стремясь поведать начальству обо всем, что он пропустил, находясь вне стен этого чудеснейшего здания: —Смотрите, значит, расклад такой: Фрайс в коме, Светлячок в тюрьме, Крейн - в шоке. В целом, я его понимаю, не каждый день увидишь, как из вечно холодного человека делают хорошо прожаренный стейк, — прорвавшись на секунду, чтобы перевести дух, Виктор вновь продолжает свой поток речи, — Вот, значит, а малышка Квинн наконец сподобилась бросить Джокера - ну, по его версии наоборот, но тут уж сами решайте - так вот, она его бросила, а вместо этого замутила с вашей старой знакомой Айви, ну, помните ее, она еще вас как-то из речки вытащила, рыжая такая... Пингвин индифферентно кивает, ковыряясь пластиковой вилкой в салате: —Угу. Помню. Она меня потом подставила. Хмыкнув, Виктор решает не напоминать начальству о том, что в этом была прямая его вина. Вернее, не столько его, сколько его навыков общения с людьми. Однако сообщить об этом и без разозлённой птичке - все равно, что дёрнуть за хвост питбуля. Освальд на питбуля похож не был, зато в состоянии крайней агрессии кусался так же больно. Поэтому убийца примирительно наклоняет набок голову и предлагает боссу креветку с рождественского стола: —Не злитесь. Покушайте лучше, — он силой впихивает заморское угощение Пингвину, — Руководство Аркхэма в этом году невероятно расщедрилось. В прошлый раз, как мне рассказывали, даже ёлки не было... Зсасз барабанит пальцами по столу, внезапно задумавшись (что для него было невероятной редкостью). Вдвоём с Освальдом они невольно поворачивают головы в сторону гостиной. Там, в окружении обречённых шизофреников, маньячных психопатов и просто несправедливо обиженных страдальцев вроде них с Пингвином (по мнению Виктора, разумеется) стояло Рождественское дерево. Огороженное со всех четырех сторон железной оградой под напряжением, правда, но ведь стояло же. И сквозь эту ограду, простиравшуюся аж до самой верхушки со звездой, даже можно было разглядеть кое-какие лампочки и гирлянды. Если очень, очень хорошо приглядеться. И если оба глаза были на месте, хмыкает Зсасз, вспоминая Вендалла. Тот так и не простил Освальда, благодаря которому лишился пятидесяти процентов зрения. Хотя Виктор неоднократно говорил ему о том, что он сам виноват: с такими невротиками, как Пингвин, надо держать ухо востро. В конце концов они сошлись на том, что повязка на глаз его другу очень даже идёт и смотрится весьма брутально. Засмотревшись на жующего креветку Освальда, наёмник вдруг замечает неприятную пустоту собственного желудка. И, не долго думая, хватает рукой горсть куриных крылышек. На этом моменте Освальд вдруг отрывается от меланхоличного созерцания ёлочных игрушек. Косится на киллера, и с подозрением отмечает: —Ты же переходил на веганство, — он хмурится, смутно припоминая что-то подобное. Что-то, о чем неумолкающий убийца трещал ему в перерыве между пытками кого-то из его людей и рассказами о новом альбоме "Linkin park". Года три назад, кажется... Или прошло уже больше десяти лет? Освальд не знает. У Освальда все дни после Блэкгейта смешались в один сплошной снежный ком, и следить за временем в этой вакханалии не представлялось возможным. Впрочем, его жизнь и до этого была не самой размеренной. Так что Кобблпот привык и уже не жаловался. В ответ на него честно уставилась пара широко раскрытых глаз без ресниц. —А, это... — не похоже, что Зсасз смущён. Скорее, занят удержанием мяса в одной руке и стакана с морсом - в другой, — Видите ли, после одной очень неприятной встречи с экоактивисткой, у которой привычка сохранять природу, уничтожая своими растениями все живое вокруг... У меня выработалось несколько предвзятое отношение ко всему этому. В общем, я пришел к выводу, что вегетарианство - не для меня. С этими словами он, довольный собой, вгрызается зубами в одно из жареных крылышек. Хрустит им аппетитно, щурясь подобно довольному коту. И продолжает паралелльно вещать, тыкая по всё подряд пальцем: —Вот, поглядите еще сюда. Видите? Это новенький телевизор, прямо по последнему слову техники, как в каком-нибудь бизнес-центре... Да, в этом году они что-то действительно расщедрились. Еще этот стол с рождественскими закусками, и ёлка... —Я даже знаю, кому мы обязаны таким аттракционом неслыханного гуманизма, — Освальд кисло улыбается. Очевидно, ему не особенно хочется продолжать. Но, наткнувшись на вопросительный взгляд Виктора, Пингвин неохотно поясняет: —На прошлой неделе на счета Аркхэма поступила крупная благотворительная сумма. Мистер Уэйн, может, и считает всех вокруг себя идиотами, но только полный дегенерат бы не понял, благодаря кому здесь такая праздничная атмосфера, — Оствальд произносит последние слова с видом крайнего отвращения, — Только тот, кто разбрасывается деньгами, как рождественским конфетти, может перевести психбольнице полмиллиона долларов. Поджав в задумчивости тонкие губы, Виктор чешет затылок. Бормочет вполголоса: —Забавно... —Что забавного? Разговоры о Брюсе Уэйне отбили у Освальда остатки хорошего - относительно нормального - расположения духа. Теперь он раздражён вдвойне. —Аккурат на прошлой неделе сюда зашвырнули Джокера, — поясняет ему Зсасз, — Ну как, то есть, зашвырнули - он сюда переночевать ходит, ему это место, как второй дом. Хотя у него и первого-то нет. Интересно было бы узнать, связан ли этот факт со столь великодушными порывами нашего местного миллиардера... Зсасз задумчиво блуждает взглядом по гостиной. И натыкается им на главного героя разговора. Совершенно случайно - хотя не заметить клоуна, который одним своим существованием привлекал внимание, было проблематично. Тот где-то раздобыл ядовито-зеленую, отвратительно пушистую мишуру и обмотал ее вокруг шеи наподобие висельной петли. По мнению Виктора, вышло вполне по-праздничному. Особенно с блёстками на лохматой копне волос. Сидя по-турецки на полу, Джокер старательно вырезал силуэты летучих мышей и любовно, прямо-таки нежно раскладывал их перед собой рядком. Что удивительно - неизвестно откуда взятые ножницы использовались по назначению, а не торчали у кого-нибудь из глаза. Приглядевшись, Виктор видит, что материалом для оригами стали чьи-то психиатрические истории болезней. Хмыкая про себя, он думает, жив ли еще тот бедолага, у которого психопат позаимствовал эти документы. За всеми этими мыслями их вдруг замечают. Длинные ноги дергаются в конвульсии (как предполагает Зсасз, довольно радостной). А потом и весь Джокер расплывается в широкой улыбке. Восторженно замахав руками, он восклицает издалека: —Приветик, Пингви! Скучаешь по своему загадочному другу? А я вот совсем не скучаю, вот так... Потому что мой Бэтси непременно придёт и вытащит свою Золушку на прекрасный бал... Осталось только дождаться полуночи, — Джокер драматично вздыхает. Блуждает взглядом с томной поволокой по гостиной, весь в своих психически нездоровых мыслях. Картину портит, разве что, маниакальное хихиканье. А затем показывает оторопело замершему Освальду язык. У последнего ответ на такую наглость вырывается как-то сам собой: —Заткни пасть, пока зубы на месте! Резкая вспышка гнева почти моментально снова сменяется апатией, едва он видит бумажные фигурки на полу. Морально опустошённый, Освальд смотрит в одну точку, чувствуя, как волны тоски накрывают с головой. Эдвард когда-то тоже сделал ему оригами. Бумажную фигурку пингвина... А потом вытащил из Аркхэма. На этот раз Освальд сомневается, что Эд придёт его спасать. Кобблпот застывает печальным изваянием и вновь уныло пялится в стену. Его не тревожит даже перспектива буйственного поведения психопата после таких вот его слов... В отличие от Виктора, который еще сохранил хоть капельку здравомысля. Опасаясь стать свидетелем приготовления рождественского блюда из пингвинов, Зсасз на всякий случай загораживает начальство собственным телом. Но Джокер, кажется, сегодня пребывает в исключительно приподнятом настроении. Он не только не делает попыток сотворить из босса человеческое канапе, но будто вовсе забывает об их существовании и возращается к своему занятию. Количество бумажных летучих мышей на полу перед ним неуклонно растёт. Освальд этого не замечает - как не замечает и того, что его уже полминуты тащат прочь от потенциального источника угрозы. В себя он приходит, только когда его пихают в бок: —А вон тот, видите? Совершенно равнодушно Освальд смотрит, куда указано. —Который без языка или с гнилыми наростами вместо глаз? — безэмоциональности голоса мог позавидовать даже мёртвый. —Без языка. С наростами - это старина Дэйв, над ним Двуликий повеселился. Подвесил за ноги перед собой, и говорит, мол, кислота в левый глаз - или кипяток в правый. Монетку подбросил, а она ребром встала. Вот он, собственно, оба новогодних обещания и исполнил... А я про языкастого. —Ну и? Что с его языком? Пингвин смутно надеется, что, чем быстрее он избавится от назойливого убийцы, тем больше времени у него будет на то, чтобы вдоволь жалеть себя. Голос Виктора звучит с гордостью: —Правда, красиво получилось? Это я ему отрезал. За то, что слухи про вас непристойные распускал. Про вас и про... Нигму. Оглушительный грохот - это Освальд вскакивает настолько резко, что едва не падает вместе со стулом. Он рявкает: —Какого рода слухи?! —Да всякого, — Зсасз пожимает плечами, обсасывая куриную косточку, — что вы с ним спите, например. Вернее, как, где и в каких позах. Услышав чересчур затянувшееся молчание, Виктор замирает. Уточняет осторожно, с еле заметной угрозой в голосе: —Вы ведь с ним не спите? А, босс? Прерывистый вздох. —Нет. Виктор выдыхает. С распятием Загадочника на импровизированном кресте можно пока повременить - но он все равно делает мысленную пометку связаться с девочками и проверить предоставленную начальством информацию. Не сказать, чтобы сказанное Кобблпотом постоянно оказывалось ложью... Но, как показывала практика, как минимум половину из его слов обычно стоило ставить под сомнение. А Виктор, в свою очередь, умный человек. Виктор не постесняется все лишний раз перепроверить. Из конца в конец, это ведь его работа. Поэтому он еще, на самый всякий случай, интересуется - принимая во внимание недавние события и сопоставив дважды два: —Так вы... Это... Получается, порвали? Этот невинный, как казалось Зсасзу, вопрос становится последней каплей. Стул с грохотом опрокидывается, едва Пингвин вскакивает на ноги и яростно впивается взглядом в наёмника. Внимание всех присутствующих обращено на них, но Освальду уже все равно. Он бешено вращает глазами и выкрикивает: —Да не знаю я! Иди сношать мозг кому-нибудь другому, Виктор! Оставь меня в покое! —Слушайте... —Повторяю последний раз. Пингвин глубоко вздыхает и без всякого страха впивается изумрудными глазами в темно-синие напротив: —Оставь. Меня. В покое. Зсасз внимательно смотрит на стремительно удаляющуюся ("ухрамывающую") спину начальства.

***

Уже потом, сгорбившись на кровати в своей камере, Освальд отчасти терзается смутными сомнениями. Он солгал бы, если бы сказал, что сожалеет о внезапной вспышке. И о том, что уже тысячу раз превысил лимит зсасзовского терпения, тоже. Он не сожалел ни о чём и ни о ком... Кроме, разве что, о своей матери. Ностальгически улыбаясь, он придаётся воспоминаниям о ее приподнятом настроении всякий раз, когда близилась пора праздника. На каждое Рождество она готовила запечёного гуся и карпа под картофельным соусом... А еще у них на праздник всегда были чудесные имбирные пряники. Кобблпот грустно облизывается, скучая по тем временам. В Аркхэме пряников не было, зато были садистские завсегдатаи и не менее садистский персонал. Он невесело усмехается. Если бы Гертруда Кобблпот знала, где ее хороший мальчик проводит свое чёрт-знает-какое-по-счету Рождество, её хватил бы кондратий. И Освальд даже не смог бы ее в этом винить. Он даже не уверен, что может винить Эдварда в том, что с ним в очередной раз произошло. Может быть... Может быть, это действительно вовсе не его вина. Может быть, Эд просто такой, какой он есть, а он, Освальд, просто чересчур наивен. Что для его рода деятельности - тут он слегка кривится - недопустимая, прямо-таки фатальная оплошность. Может быть... Додумать мысль он не успевает: внимание вдруг привлекает какой-то звук сверху камеры. Сперва приглушённый, но с каждой секундой все более и более отчётливый. Спустя секунду напряженного прослушивания Освальд понимает, что подозрительные звуки доносятся из вентиляционного отверстия (которое мудрое руководство больницы зачем-то сделало в каждой камере). Он в оглядывается в панике, но так не находит ничего, что могло сойти бы за оружие в случае, если его пришли убивать. А в этом Освальд почти не сомневается - он прожил настолько бурную и насыщенную жизнь, что врагов у него хватало и в стенах этого здания. Звуки между тем становятся все громче и ближе. Освальд сглатывает и пятится к стене, совершенно беспомощный. Ему ничего не остаётся, кроме как просто наблюдать. И он наблюдает. Очень пристально и очень внимательно. Он наблюдает за тем, как крышка вентиляции медленно, со скрипом открывается. Из тьмы отверстия сначала показывается узкая конечность - затем вторая и третья. Они копошатся, длинные и тонкие, подобно паучьим лапам, и что-то там делают с внешней стороны решётки. Вскоре показывается бОльшая часть тела пришельца. А после бледное, невероятно гибкое существо на мгновение замирает: видимо, оценивая обстановку. И, наконец, показывает голову. Освальд уже не знает, удивляться ему или пугаться. Поразмыслив, он выбирает нечто среднее. Он выкрикивает визгливо: —Ты... Какого чёрта?! —С Рождеством вас, босс. Еще раз здрасьте. Мягко упав на все четыре лапы (конечности) на пол камеры, существо распрямляется во весь рост. Демонстрируя бритый, гладкий череп и белозубую ухмылку. —Что ты творишь?! — Кобблпот настойчив. Вжавшийся изо всех в стену, он испуганно замирает. Зсасз пожимает плечами: —Просто подумал, что вам не помешает компания. Освальд сжимает изо всех сил кулаки, не зная, как на это реагировать. В тишине одиночной камеры его ответ звучит глухо: —Ты ошибся. Мне не нужна никакая компания. Тем более, твоя. Потом, еще тише: —Уходи. Однако Виктор даже не думает прислушиваться. Легкомысленно он сцепляет руки за спиной, а после с затаенной надеждой снова пытает удачу: —Ну вообще-то, я пришёл не только, чтоб подарить вам свою компанию. Я здесь, чтобы подарить подарок. От всего сердца, так сказать. Освальд отворачивается к решетке. Бормочет сдавленно: —Лучшим подарком от тебя сейчас будет, если ты уйдешь тем же путём, каким пришёл. Если повезет, тебя даже не заметит охрана. Зсасз смотрит. —Вы правда этого хотите? Чтобы я оставил вас одного? Ответом ему выступает молчание. Освальд запутался, он устал и измотан. И Освальд совершенно, абсолютно точно не знает, чего он хочет. Благо, ему в этом помогают. Неслышно приблизившись к нему со спины, киллер шепчет - как ему кажется, проникновенно. На деле это звучит скорее как попытка спародировать преувеличенно-маниакальное рычание бродвейских злодеев: —Бо-о-о-о-сс... Взываю к вам... Хотите посмотреть на снег? Неожиданно даже для себя, Освальд отвечает - с вызовом, задиристо: —Хочу. Ему просто интересно, каким образом убийца собрался показывать ему заснеженные дороги Готэма, если единственное крохотное окошко находилось на самом верху камеры. Куда и обычный человек не достанет - а Освальду с его ростом и пытаться нечего. Но Зсасз решает проблему радикально. Кобблпот наблюдает со все возрастающим любопытством, как он сначала разувается и тресет один из аркхэмских ботинков. Затем, видимо, не отыскав нужного, делает то же самое со вторым - и металлический звон на этот раз оповещает о том, что поиски увенчались успехом. Из-под стельки выпадает монета стоимостью в пару центов. —Отойдите-ка, — Виктор хрустит шеей и приседает перед больничной кроватью на корточки. Выглядывая у него из-за плеча, Освальд видит, как тот ловко откручивает монетой саморезы, которыми кровать крепилась к полу. Тут Пингвин не выдерживает. Он, разумеется, знал, что у его бывшего подчинённого множество навыков, но не настолько же. Он восклицает: —Где ты этому научился?.. —Профессиональная тайна, — ему в ответ сверкают широкой улыбкой. Но Освальд видит, что его ненавязчивая похвала заставила убийцу едва ли не заурчать от удовольствия. Спустя долгих пять минут цель наконец достигнута: кровать отсоединяется от пола. Крякнув, Зсасз подталкивает её как можно ближе к окошку. —Ну вот. Теперь самое простое, — Виктор довольно осматривает плоды своих трудов, — Залезайте. Пренебрежительно фыркнув при виде галантно протянутой руки, Кобблпот забирается на кровать самостоятельно. И смотрит, широко раскрыв глаза. Он впервые видел заснеженный город с такого ракурса. Не то, чтобы он был как-то по-особенному красив из крохотного оконца камеры, но определённое очарование все же присутствовало. И Освальду это нравится. Задержав дыхание, он чуть приоткрывает рот. Голову вдруг посещает абсурдное желание желание коснуться рукой снега, и он тянет руку к стеклу. Кончики пальцев касаются ледяной поверхности: а Кобблпот только потом замечает под пристальным взглядом Виктора, что улыбается абсолютно глупой, неподобающей его статусу улыбкой. Впервые за долгое время его это нисколько не смущает. Потому что впервые за долгое время ему по-настоящему хорошо. Убийца между тем вместе с ним осматривает занесенные метелью улицы. Кажется, он тоже впечатлён, судя по меланхоличному тону: —В детстве родители мне говорили, будто выпавший снег - это символ перерождения и искупления. Очередные религиозные бредни. Типа, слёзы грешников за весь год превращаются в капли дождя, а затем возвращаются на землю в виде снежинок. Очищение и все такое, — Виктор усмехается, — Чушь, разумеется. По-моему, они верили в это куда больше, чем я. —Какими они были? Твои... Родители? — Освальд вдруг спрашивает с интересом. Зсасз удивленно моргает. Пингвин никогда особо не интересовался ни его семьёй, ни его прошлым - и не сказать, чтобы Виктор был против. Рождество, действительно, полно сюрпризов. Однако Освальд по-прежнему ждет его слов, из чего он заключает, что вопрос был не риторическим. Жаль. —Нормальными, — следует лаконичный ответ. Но Освальд все еще смотрит на него и, очевидно, ждёт продолжения рассказа. Убийца просто не может ему отказать. —Я плохо помню. Давно было. Но меня всегда выводили в эту ночь на улицу и позволяли самостоятельно запустить салют... Под руководством отца, разумеется. А потом мы обычно шли в дом, и там во время нашего отсуствия появлялись подарки... Я не сразу понял, что это были слуги, но все равно было круто, — Зсасз ностальгически щурится, — У дона было заведено немного по-другому, он, всё-таки, итальянец - но мне там тоже нравилось. В памяти совершенно несвоевременно всплывают образы большой семьи дона. То, как они проводили праздник, впечатляло обычно даже безэмоционального Виктора. Никакого фарса, напыщенности и лживых речей родствеников - только он, дети дона и сам Фальконе. Уютно. По-домашнему. Даже Марио, который все остальные триста шестьдесят четыре дня в году неимоверно его раздражал, злил в этот день не так сильно. Из размышлений его вырывает чуть неуверенный голос: —Кхм, Виктор. Насчёт Фальконе... Зсасз удивленно приподнимает голову. Освальд продолжает: —Виктор, я... Сожалею насчёт смерти дона. Я уже говорил, но ты, кажется, не особо тогда поверил, — Освальд кривит рот в усмешке, но усилием воли возвращает лицо к бесстрастному выражению, — Поэтому я повторю еще раз. Я уважал твоего босса, и он не должен был уйти таким ужасным образом... Мне жаль. Хриплый голос звучит с загадочным многозначением: —Я знаю. Едва отзвучал последний звук зсасовского мурлыканья, Освальд теряется. Глотает ртом воздух, но так и не успевает подготовить своё тело к тому, что за этим следует. Убийца целует его. Так, как умеет только он: напористо, резко и кусаче. А Освальд... Освальд пытается просто не отставать от этого напора. Он не собирается проигрывать какому-то киллеру. Он не для того занимал пост лидера теневой части Готэма... Губы Виктора - бледные и очень холодные. Будто его кровеносная система прекратила свою работу, оставив без кровоснабжения губы и такие же ледяные глаза. Но Освальд ловит себя на мысли, что ему нравятся эти глаза. И губы тоже. Он на секунду прерывает поцелуй и хитро интересуется: —Значит, это был твой обещанный подарок? Виктор наклоняет по-щенячьи голову и покусывает слегка кожу вокруг рта. —А даже если и так? Вам что, не понравилось? —Да нет, — Пингвин усмехается, отчего-то развеселившись, — вполне понравилось. Просто... Зсасз замирает. Округляет глаза и чуть пригибается к земле, готовый... Впрочем, он и сам не до конца понимает, к чему. Впечатать в стену в случае отказа? Поцеловать еще раз, если похвалят? Виктор не знает. Он предполагает, что будет придерживаться основного своего правила по жизни: действовать по ситуации. А потому ждёт. И радуется, что не стал спешить с выводами, когда слышит у самого уха продолжение: —Просто мне казалось, что высокопоставленные лица заслуживают гораздо большего подарка. А того, что дал мне ты... Слишком мало. Это отвратительное, ужасное неуважение, Виктор, знаешь это? Впервые в жизни киллер не успевает вовремя среагировать. Освальд умеет быть действительно резким, когда захочет - поэтому когда он одним рывком притягивает его к себе и накрывает своими губами его, Виктор окончательно путается. Но его это не беспокоит. Расслабляясь под прикосновениями птички, Зсасз чуть трётся об Освальда по-кошачьи. Это был один из немногих его способов выразить привязанность (во всяком случае, её подобие) - тем более, что Кобблпот был вовсе не против. Неожиданно убийца спохватывается и отстраняется от Пингвина. —На самом деле, босс, — Виктор облизывает губы, — это был не совсем мой подарок. Так, приятный бонус. Я вам приготовил кое-что получше. Всеми силами Кобблпот пытается удержать на лице непроницаемую маску, но убийца видит, что ему интересно. —В самом деле? И что же? —Пойдёмте. И Освальд идёт. Вдоль темных коридоров, кабинетов и залов он послушно следует за Зсасзом, который каким-то образом взломал дверь камеры. Наконец его заводят в узкую подсобку: не самое подходящее место для дарения подарков, кривится Кобблпот. Впрочем, когда он видит сам "подарок", необычное место преподнесения (да и все остальное) его не беспокоит. Впервые за долгое время, надо признать, Освальд теряет дар речи. Посреди комнаты, в окружении гирлянд и рассыпанных блёсток, расположился труп какого-то несчастного санитара. Вернее, кто-то его расположил, судя по "стоячему" одеревеневшему положению и искусно подобранной позе с поднятыми вверх руками... Приглядевшись, можно было заметить несколько пришитых по периметру тела конечностей, призванных, видимо, имитировать ёлочные ветви. Лицо несчастного застыло в предсмертной маске, искаженной мукой. А по бокам симпатично мигали лампочки. Разноцветные. Зсасз с гордостью приосанивается: —Как вам? Троих врачей пришлось в расход пустить... Я старался. —Э-это.. Очень... Очень... Атмосферно, — хрипло выдавливает Кобблпот, таращась на празднично переливающийся всеми цветами радуги труп, — Спа... сибо, Виктор. —Всегда пожалуйста, босс, — мурлычут ему на ухо, — Я... Его обрывают на полуслове. Откуда-то издалека доносится сначала взрыв, потом крики, удар чего-то массивного и смех - и, наконец, визгливый вопль: —Бэтси! Я знал, что ты придёшь! Знал, знал!.. А я тебе даже сюрприз подготовил, вот, смотри... У них от кислоты лица немного попортились, но и я ведь не художник... Ай, Бэтс, зачем так больно? Я ведь к тебе со всей душой!.. Крик заглушен ударом чего-то увесистого об стену. Зсасз предполагает, что стол: тушка клоуна для такого звука была слишком тощей. У Кобблпота отвисает челюсть: —Бэтмен всё же пришёл за ним? Что еще за рождественское чудо?.. Виктор в ответ неопределённо хмыкает: —Сомневаюсь, что чудо. Джокер просто взорвал медицинский отсек вместе с персоналом, пока мы там с вами дарили друг другу подарки... Люди тут, знаете, зря время не теряют. Тут он чуть приглушает голос, и как раз вовремя. Мимо их с Пингвином подсобки с самодельной ёлочкой тащат что-то брыкающееся, и низкий тон рычит где-то совсем рядом с дверью: —Заткнись. Тебя будут держать в бэтпещере до тех пор, пока в городе слишком много людей на улицах. Ты опасен для общества. Слушая, как удаляются массивные шаги и кудахтающий (подозрительно довольный) смех, Виктор чешет затылок: —Хотя, может, и правда чудо. Ни разу не припоминаю, чтобы тёмный рыцарь тащил кого-то к себе в логово. Еще не договорив, он чувствует, как его руку сжимают в нежном (что для Пингвина удивительно) захвате. —Пускай убираются, без них спокойнее, — ухмыляется Освальд, — Нам пока нет нужды торопиться. Надо отдохнуть, пока есть такая возможность... В конце концов, тебе еще возвращаться к должности начальника моей личной охраны. Что скажешь, Зсасз? Виктор не может замаскировать довольного выражения лица. Он и не сомневался, что рано или поздно его упорство сработает. Или, возможно, это все еще действовало рождественское чудо... Черт его разберёт. Не желая сейчас забивать голову всякой ерундой, Виктор придвигается ближе, почти вплотную. И широко улыбается, стиснув в длинных ледяных пальцах чужие - сухие и горячие: —Счастливого Рождества, босс. В этот самый момент за окном лечебницы раздаётся грохот, а после - восторженные визги десятков людей. Небо над Готэмом озаряется вспышкой салюта.