С возвращением

Когда Князь вернулся из мира людей, в нём что-то неуловимо переменилось. С какой целью он вообще переступал эту грань и что ему в тот раз понадобилось от смертных, никто из демонов толком не понимал. Ответы на эти вопросы были известны только приближённым Дьявола, но те не спешили посвящать Преисподнюю в тайны её Князя. Миновала осень, за ней пришла зима, раскрашивая небо над Пандемониумом закатами, алыми, как кровавые раны. Какое-то время Ад жил предчувствием скорых перемен, но ничего не происходило, и постепенно всё улеглось, вернулось на круги своя. Демоны занялись привычными делами, и заботы вытеснили из их памяти осенние вечера, когда, собравшись за кофе, они наперебой обсуждали, что же готовит им эта новая большая перемена, которую обещал не сам Князь, но его глаза: зелёный, как омут, и чёрный, как вешняя полынья. Они забыли, как сжималось в неясном предчувствии сердце, как дыхание вдруг перехватывало на вдохе. Князь не забыл ничего. Ему нельзя было забывать. Он стоял у окна своего кабинета и смотрел, как солнце, уже скрывшееся в дымке, укутавшей горизонт, всё ещё чертит по небу брусничным соком косые размашистые всполохи света. Князь ждал её. Он ждал её уже третью тысячу лет, но именно последние месяцы давались так мучительно остро, так тяжело. Тогда ещё, на земле, среди людей какое-то мгновение ему показалось, что эти два тысячелетия наконец минуют, как страшный сон. Перед ним забрезжила надежда. И теперь эта надежда медленно угасала вместе с закатом, вспоровшим небо алым, сияющим росчерком. Кабинет постепенно погружался во тьму, и в этой тьме Князь вдруг не услышал, но ощутил за спиной чьё-то присутствие, чьё-то едва уловимое движение. Почувствовал, как к нему бесшумно подходят из темноты. Как его обнимают сзади, как две прохладные ладони ложатся ему на грудь. Он не удивился ничему, только, чуть помедлив, со вздохом накрыл их своими. Не обернулся, не посмотрел чьи руки согревает своим теплом. Он знал, что если обернётся, если выйдет из этого транса, то сзади не окажется никого. *** Призрак приходит к нему в минуты одиночества и отчаяния. Он бесплотен и безголос, так что поговорить с ним нельзя, почувствовать тепло тоже нельзя. У тени нет личных качеств. Это лишь отголосок того, что Владыка Преисподней когда-то любил. Призрак его собственных воспоминаний. Но Князь всё равно ждёт его. Чужое незримое присутствие словно заглушает боль, восполняет пустоту. Прикосновение к виску в тот момент, когда тебя почти забрал сон и сознание уже ускользает. И в этот момент ему мерещатся, что он чувствует запах, её запах, аромат нагретого на солнце сандалового дерева. Владыка Ада даже не задаёт себе вопрос, её ли это воля порождает этот фантом, или его же собственное безумие. Жадно, как вино и яд, он глотает эти короткие встречи, потому что знает, чувствует, что есть какой-то далёкий сон, где всё хорошо и каждое неуловимое прикосновение – правда; где вечность не разделяла их. Они там счастливы, в этом далёком сне. А в реальности есть только призрак, который выступает из тени, как спасательный якорь, за который хватаешься, прежде чем соскользнуть в ничто. Но ничто никуда не исчезает, и холод, исторгнутый из его распахнутой пасти, касается затылка как напоминание. Чёрная необъятная бездна ждёт Князя так же преданно и верно, как сам Князь ждёт свою возлюбленную. Но тот пока балансирует на грани. На острие. *** Призрак перестал приходить, когда тьма была всего гуще. Когда её рассеяли огоньки новогодних гирлянд, блеск пайеток на платьях и искры праздничных фейерверков. Пандемониум готовился встречать зимнее солнцестояние, самый короткий день в году. В это время суровые командиры закрывают глаза на то, что их легионеры дольше обычного болтаются в столовой или толпятся на набережной Ахеронта, выбирая подарки в сувенирных лавках, окутанных пряным и праздничным ароматом глинтвейна. В это время все в Пандемониуме ставят жизнь на паузу, и сдаются тьме, чтобы её пережить. Лучшее, что можно сделать, это завернуться в пушистое одеяло с бокалом вина, травяного чая или горячего шоколада с растопленным зефиром. Прижаться к чужому боку, потому что в месте теплее, и наплевать, что снаружи бушует ветер и шпили чертога заволакивает сумеречной дымкой метель. В этот период затишья, Князю казалось, что его все бросили, оставили одного, хотя это он сам ото всех отдалился, часами сидя в кабинете или и разговаривая с пустотой, оставшейся на месте фантома. Высказывая ей то, что о ней думает. Ничто было всё ближе, как будто уже дышало в лицо. Чтобы удержаться на кромке, приходилось ставить себе ясные достижимые цели. Те, до которых можно было дотянуться. Вот например, колесо года, знаменуя начало нового цикла, повернётся через два дня. Но там, в общем, без сюрпризов. Все соберутся на праздник в главном зале. Будет шампанское, дрожащий отблеск фонариков на матовой поверхности стола и пьянящий запах живой ароматной хвои – дерева жизни, соединяющего воедино все существующие миры. Князь скажет речь. Побудет около часа для приличия, пообщается с народом, и ещё до полуночи неслышно и незаметно исчезнет из праздничного зала. Запрётся у себя в кабинете и будет сидеть до утра за столом, глядя в пустоту. Никто не придёт, чтобы составить ему компанию. Даже призрак. Он словно средоточие одиночества. Его живое воплощение. А пока в кабинете для совещаний проходит последнее из оных – подведение итогов перед тем, как суровая атмосфера окончательно уступит празднику. Генералы стараются отчитываться кратко и по делу, чтобы не продлевать экзекуцию. Белиар с отсутствующим видом стучит карандашом по бумаге, и если спросишь его – ответит невпопад, хотя и очень уверенно. Умом он уже не здесь и толку от него сейчас мало. Сзади него с непроницаемым выражением стоит Иуда. Он тоже это понимает, но лицо пытается держать хотя бы для вида. Собрание заканчивается и Князь распускает командиров, но сам остаётся, чтобы обсудить кое-какие вопросы в личном порядке. Присутствующие расходятся медленно и лениво, будто у них нет дел. Впрочем, у многих и правда нет, муторное совещание длиной в несколько часов было последним рывком, за которым только полная готовность сдаться празднику. Скрипят стулья, открывается и закрывается дверь, пространство наполняют приглушённые голоса. Халпас замечает первым. Когда Князь ещё, хмурясь, вчитывается в отчёты, тот поднимает голову и вдруг встречается глазами с призраком прошлого. С призраком, которого теперь могут видеть все. Кто-то старался его забыть всё это время, кому-то легче было притворятся, что его и вовсе никогда не было. И только Князь его ждал. Каждый вечер ждал, стоя у окна в закатном сумраке. А сейчас Князь смотрит в документы и ничего вокруг себя не видит. Он даже пропустил момент, когда разговоры один за одним будто все захлебнулись и в зале повисла странная надтреснутая тишина. На призрака смотрели так, будто он вернулся с того света. И это, в общем, правда. И оттуда, в общем, не возвращаются. Призрака обходили медленно и опасливо, суетливо оглядываясь, будто даже одно неловкое прикосновение могло затащить туда, откуда он выбрался. Призрак, кажется, даже этого не заметил. Он даже на них не смотрел. Он смотрел только на Князя. Халпас, забыв о субординации, толкнул его локтем в бок. И тот, вырванный из своих мыслей рефлекторно вскинул голову. И вот тогда – он увидел. Бумажки из рук с едва слышным шелестом спланировали на пол, и Князь замер в попытке сделать вдох. Первой же мыслью вспыхнуло, что это снова фантом, образ, рождённый безумием одиночества, одержимостью, нереальный и неживой. Но она не выглядит как фантом. Она выглядит как тот, кто только что освободился из темницы. Потрёпанно. На запястьях ещё видны багровые подсохшие кровоподтёки. Губы сухие и взгляд усталый, победоносный. В глазах всё те же шальные искорки, что были там и две тысячи лет назад. И каким-то краешком сознания, который ещё способен думать, Князь подмечает, что она хороший мечник даже спустя бесконечное множество лет. Она рассекает его тьму легко, одним едва уловимым движением. Как будто этого Ада, длиной в столетия, не было между ними. Есть встречи, которые ты представляешь себе много раз. Но когда они случаются, у тебя будто все слова забрали и все мысли. Остаётся только гулко бьющееся сердце и трепещущее в груди предчувствие: сейчас она шагнёт к нему и скажет что-нибудь будничное и простое. Немного даже дурацкое, как всегда. И ты окончательно поймёшь, что всё не сон, что она и правда стоит сейчас перед тобой, что она неидеальная, настоящая, твоя. Кроме них в зале заседаний уже никого не осталось, демоны поспешили поскорее исчезнуть за дверью, чтобы Владыке Ада не нужно было больше держать лицо. Чтобы дать этой невозможной встрече случится так, как она должна. Сиера едва стоит на ногах. И когда она делает шаг навстречу, колени подкашиваются. Он ловит её, и они вместе оседают на пол. Князь не может поверить, что чувствует наконец тепло, нежное, волнующее. Живое, как бьющееся на шее венка. Слова ещё не вернулись, но сейчас они не нужны. За Князя выдают дрожащие руки, прижимающие к груди самое дорогое, и беспорядочно мечущийся по полу хвост хвост. Она тихо гладит его лицо, оставляя на коже разводы сажи. – Здравствуй, мой Князь. Кажется, я немного опоздала к ужину, – усмешка трогает её губы, виноватая и хулиганская одновременно. Когда Князь снова чувствует в себе силы говорить, он отвечает ей: – Ты не опоздала. Я попросил поваров придержать одну порцию в духовке. Я знал, что ты сегодня придёшь. Он зарывается носом в её волосы. Живёт их запахом. Сейчас это дым и ржавчина, и гранит, и сквозь них проступает отчётливо различимый запах нагретого на солнце сандалового дерева.