***
Джэхён наблюдает за Чанхи и Ёнхуном, играющими с пальцами друг друга. Они немного отстают от расписания из-за незначительных накладок, и потому сидящий на переднем сидении менеджер стрессует, говоря с кем-то по телефону. Эрик спит, уткнувшись лбом в окно. Джуён и Кевин негромко о чём-то разговаривают. Всё внимание Джэхёна, тем не менее, сосредоточено на двух парах рук с тонкими, длинными пальцами, переплетающимися так и этак между собой. Вокруг нет камер. Никто, кроме него, внимания на это не обращает. Так почему они продолжают? После разговора с Санёном прошло около недели; Джэхён думает о тактильности и комфортной физической близости до сих пор. Он начал уделять внимание тому, как Чанхи непринуждённо обнимается с Ёнхуном или Чанмином, как он часто кладёт голову на чужое плечо, специально усаживается так, чтоб оказаться у кого-то под боком, чтоб его приобняли, или приобнимает кого-то сам. Он довольно часто ведёт себя так и с Джейкобом, но с Джейкобом так ведут себя абсолютно все, так что Джэхён не придаёт этому значения. Его куда больше интересуют два конкретных кандидата и то, что отличает взаимоотношения Чанхи с этими кандидатами от взаимоотношений с остальными, с ним в частности. Потому что первое, что Джэхён сделал после того, как узнал, что «даже рядом не стоял» — попытался проявить типичные для романтически вовлечённых людей знаки внимания относительно Чанхи, когда они находились на радио, фанмитинге и фотосессии. Но вот проблема: если Джэхён пытался положить руку на его талию, как это делает Ёнхун, Чанхи, цокнув языком, всегда шлёпал его по ладони, оповещая таким образом о том, что ему не нравится. То же самое можно сказать про комплименты, попытки придвинуться ближе — Чанхи вечно морщится или отмахивается от него, выказывая свою неприязнь. Джэхён перед сном теперь вспоминает подобные моменты; вспоминает, что они всегда происходили перед записывающей их камерой, на трансляциях. И, наверное, со стороны это не выглядит естественным. Не настолько, насколько естественными выглядят взаимодействия Чанхи с Чанмином или Ёнхуном, когда камера работает, но ни он, ни остальные не в курсе. Продолжая гипнотизировать взглядом переплетённые пальцы своих друзей, Джэхён приходит к выводу, что, чтобы вас действительно шипперили, физический контакт нужно практиковать постоянно: только тогда он будет выглядеть непринуждённым, естественным. И только тогда он сам сможет войти в список претендентов на звание настоящего ухажёра Чхве Чанхи. Поэтому в этот день перед сном Джэхён впервые за последнее время думает не о том, как и почему Чанмин с Ёнхуном стали главным выбором публики, а о том, как сделать так, чтобы выбором публики стал он. Первым делом Джэхён решил пройтись по трансляциям Чанхи с Ёнхуном и Чанмином — чтобы победить врага, надо знать, как враг работает. Враг, в случае Джэхёна, пусть и не столь материальный, не уступает в серьёзности другим врагам тем не менее. Джэхён даже завёл специальный блокнот (который приходится прятать под матрасом, потому что он не знает, как будет объяснять Санёну или Ханёну, что значат написанные в нём странные криповатые пунктики — скорее всего, он просто запакует рюкзак и уйдёт вести кочевнический образ жизни), который достаёт каждый раз, когда придвигается поближе к экрану своего компьютера в закрытой на замок комнате и в наушниках вслушивается в малейшие интонации, которые проскальзывают в голосах объектов его наблюдения, пока они обсуждают музыку, ужин, концепт, события прошлого. Джэхён даже немного ностальгирует, вспоминая вещи, о которых они рассказывают. Один раз, правда, он так ударяется в воспоминания, что чуть не падает из-за громкого стука в дверь, а его нервное, дрожащее «сейчас, секундочку», оказывается понято стучавшим совершенно не так: когда он открывает дверь, Ханён пытается заглянуть в его комнату, слегка хмурящийся, прежде чем спросить: — Хёнджэ хён, ты там что, дрочил, что ли? Джэхён оглядывается на свою комнату. Открытое на проветривание окно, отброшенные в сторону наушники, тёмный экран компьютера. В этой ситуации у него есть два варианта: согласиться и выслушать не самое лестное мнение о себе, или придумать какую-то неловкую отмазку, которая в итоге приведёт к тому, что ему придётся сказать правду. Его выбор очевиден. Джэхён говорит: — Ага. Ханён голову вскидывает и морщится, бормочет «господи». Он несколько секунд переваривает, прежде чем начать рукой махать так, словно пытается отогнать от себя какие-то мысли, сопровождает это довольно спокойным: — Ну имей ты совесть, а. Не при нас же. Еда готова. Руки мой и ужинать. — Хорошо. Спасибо, — Джэхён выходит из своей небольшой комнатки и закрывает за собой дверь. Добавляет: — Санёну не говори? — Естественно, — Ханён глаза широко раскрывает и фыркает. — Я не выдержу ещё одного разговора об этом. Разговор «об этом» (дрочке в общежитии) — неловкая ситуация, о которой они до сих пор стараются не вспоминать. Конечно, лет через десять это будет смешным. Наверное. Джэхён не уверен, потому что с тех времён уже прошло больше пяти лет, и он всё равно каждый раз невольно морщится от неловкости, вспоминая, как Санён, будучи старшим, краснеющий и явно желающий провалиться сквозь землю, вёл с ними беседу об уважении к окружающим и «долгих приёмах душа», когда они только начали жить все вместе. Понятное дело, что двенадцать парней в одном жилом пространстве — это непросто, и нужны правила, нужен порядок. И от Санёна, как от старшего, ожидали этого порядка поддержание. Джейкоб, как второй по старшинству, конечно же помогал, в чём мог, но от конкретно этого разговора руки умыл. Сидя за столом в тот день, Джэхён то и дело ловил на себе взгляды Ханёна, пока они с Санёном разговаривали о предстоящей фотосессии. К счастью, это стало единственным подобным происшествием. Естественно во многом благодаря тому, что Джэхён решил впредь быть ещё более осторожным — ещё не хватало, чтоб оба его руммейта начали понимать, чем он занимается в их и без того ограниченное свободное время, или, того хуже, поговорили между собой об этом. Что-то ему подсказывало, что они совершенно точно неправильно истолкуют его действия, напридумывают себе чего-нибудь странного, и тогда он окажется в невероятно неловкой ситуации, в которой любые его объяснения ими будут восприняты с незаслуженным скептицизмом. Джэхён даже может себе представить, как именно это можно истолковать со стороны. Он может представить себе карикатурную ситуацию, в которой он громко кричит «это не то, о чём вы подумали!», как какой-нибудь типок из второсортной комедии, который обычно подобное провозглашает как раз-таки тогда, когда делает именно то, о чём все и подумали. Но дело в том, что это правда не то. В конце концов, сталкерить в грязных целях коллегу, тем более — парня, было бы крайне неразумно и непрофессионально с его стороны. На протяжении нескольких месяцев он продолжает наблюдать за своими друзьями украдкой. Весну сменяет жаркое, пыльное лето; Джэхён лениво просматривает фотографии в инстаграме группы, уже по привычке уделяя повышенное внимание тем, которые так или иначе подразумевают взаимодействие Чанхи с Ёнхуном или Чанмином. За это время он ровно дважды попытался провзаимодействовать так, чтобы это выглядело, как что-то, сделанное невзначай, но, при том, достаточно очевидное, чтобы привлечь внимание доби. В первый раз он подошёл к Чанхи со спины и положил обе ладони ему на талию, как это не раз до него совершал Ёнхун. Они находились на съёмках очередного тв-шоу, и Джэхён был уверен, что момент подобрал просто идеальный. Момент-то, может, и был идеальный, только вот Чанхи прикрыл свой микрофон ладонью и, не размыкая зубы, с лёгкой улыбкой тихо проговорил ему: — Если твои руки тебе дороги — убери их сейчас же. Иногда Чанхи умеет быть… Устрашающим. Джэхён его старше, да. А дойди дело до физической стычки — скорее всего, завернул бы в крендель, потому что Чанхи такой худой, что, Джэхён уверен, смог бы поднять его одной рукой и пронести через всё здание их агентства. И, тем не менее, когда обращённый к нему низкий голос, сказанные слова, их значение дошли до Джэхёна, ему многого стоило не дать отразиться на лице тихому ужасу, который он почувствовал, мгновенно убирая руки оттуда, где им не положено было быть. Во второй раз Джэхён попытался положить голову на его плечо во время трансляции, и, хоть Чанхи не стал дёргать плечом, отодвигаться в сторону, говорить что-то — Джэхён всё равно почувствовал в тот момент, как он напрягся, а потому, испытывая что-то неясное, сродни неловкости или стыду, пару мгновений спустя выпрямился, стараясь вести себя, как ни в чём не бывало. После этого он вернулся к изучению теории, понимая, что ему ещё слишком рано применять её на практике. Он даже предпринял крайние меры. Ему немного страшно подумать, что может случиться, узнай Санён, что теперь у обоих его руммейтов есть аккаунты в твиттере. Но, в отличие от Ханёна, Джэхён не стал ни пытаться влиться в свой же фандом, ни заводить знакомств. С закрытого аккаунта, на котором он подписался на несколько новостных каналов и аккаунты собственной группы, он, не сменивший даже фото профиля с дефолтного, теперь перед сном по несколько часов разглядывал, что именно может обнаружить под хаштегами двух наиболее интересующих его пейрингов. Воспоминание о том, как Чанхи напрягся, стоило ему опустить на плечо товарища голову, жглось в его сознании, пока он разглядывал контент, на который доби под злосчастными хаштегами обращали больше всего внимания. Теперь, спустя чуть больше месяца с последней попытки оказать Чанхи прилюдно какие-либо знаки внимания, спустя три недели интенсивного изучения главного источника существования пар-фаворитов как таковых, спустя многие часы усердного анализа ситуации, Джэхён чувствует себя готовым. У Джэхёна есть план.***
Дело в том, что всё это время Джэхён был слишком навязчивым. Он не понимает, какой прежде вообще ждал реакции. Начиная заново, он начинает с меньшего. Они довольно часто проводят время вместе. Обычно с ними как минимум полгруппы, да, но Джэхён больше не позволяет себе слишком увлечься дурачествами с Эриком или разговором с Джуёном, вместо этого стараясь держаться поближе к Чанхи, чтоб расстояние между ними не превышало вытянутой руки. И на это Чанхи совершенно не обращает внимания. Они взаимодействуют, как и прежде — Джэхён иногда пытается его рассмешить, а Чанхи только закатывает глаза, морщится, но, при том, улыбается теперь чаще, чем раньше. Когда за обедом они сидят, разделённые одним лишь Чанмином, Джэхён, слыша то, как Чанхи отзывается о своём новом любимом блюде, вдруг ловит себя на том, что не знал, что именно оно теперь у Чанхи любимое. А что насчёт музыки? Или цвета? Или фильма, который ему сейчас больше всего нравится? Джэхён помнит, чем Чанхи увлекался прежде. Но время идёт; вкусы меняются. Как много от того Чанхи, которого он помнит, сейчас в этом, что сидит через человека от него? Нет, он видит, что его крошечные привычки не изменились, как не изменилась манера речи или вкус в одежде. Он по-прежнему повторяет, что ещё не скоро покрасит волосы в розовый, чтобы снова покрасить их в розовый несколько месяцев спустя. Не изменился ни угол фотографий, которые он выкладывает, ни то, как он пьёт воду или держит палочки, так что в общем понимании это всё тот же Чхве Чанхи, естественно. Но они не говорили по душам уже несколько лет, кажется, и потому что у Чанхи в голове творится Джэхён не знает. Осознание того, что прошло несколько лет с тех пор, как они оставались наедине, заставляет его голову закружиться. Он даже не заметил, как столько времени прошло. Они постоянно чем-то заняты: выступления, тренировки, новые альбомы, фотосессии, тв-шоу, трансляции — бесконечное множество совместного контента, за которым незаметным осталось то, как мало времени они вместе проводили в последних несколько лет по-настоящему. Джэхён вдруг понимает, что в его основном квесте появилась сайд-миссия, которая лишь доказывает, что его рвение добиться путешествия пейринга под названием «милнью» на первую строчку в чартах — благородное занятие. И именно это открытие позволяет ему вдруг расслабиться. Прежде он постоянно просчитывал лучший ход, подыскивал лучший момент, пытался выбрать, как именно поступить, проявить внимание, как это будет смотреться со стороны. Теперь же Джэхён чувствует себя уверенней. В конце-то концов, они друзья, участники одной группы, которые знают друг друга уже много лет. Он может невзначай, ненадолго положить руку на плечо Чанхи, когда стоит позади него и внимательно просматривает вместе с остальными только что получившийся дубль. Он подаёт ему, что тот попросит, когда они сидят за столом, первей других; не уделяет этому особого внимания, зачастую даже не смотрит на Чанхи как такового. Замечая странно лежащую прядь волос, выбившуюся рубашку, стекающую по виску каплю пота — приводит его в порядок, но не задерживает своих пальцев на нём слишком долго, отходит сразу же после того, как закончил. Естественные, небольшие действия не дают Чанхи повода стряхнуть его руку, поморщиться, пригрозить — Джэхёну даже кажется, что тот иногда выглядит растерянно, словно не уверен, как на него реагировать. И — Джэхён доволен собой. Он не нарушает личных границ Чанхи, не навязывает своей компании. Он — заботливый, внимательный согруппник и друг. Конечно, его планы в целом не меняются, но он понимает, что иметь возможность приобнимать кого-то за талию (и тем более приобнимать за талию Чхве Чанхи) — что-то, что нужно заслужить. И он живёт так в своей безмятежной уверенности какое-то время. Они заняты подготовкой к мировому туру. Это всегда что-то изнуряющее и волнительное одновременно: каждый день, возвращаясь домой, Джэхён чувствует себя так, словно из него высосали все силы, но, в то же время, он знает, что отдача стоит того. За окном по-прежнему стоит летняя духота, солнцепёк; пахнет плавящимся асфальтом. Последних несколько дней Джэхён чувствует себя так, словно проживает один и тот же снова и снова — чувство для него не ново. Он снимает бейсболку, вытирает воротом футболки выступивший на лбу пот, надевает бейсболку обратно. Вот-вот наступит время перерыва, и они смогут отправиться пообедать — Джэхён старается не отвлекаться на свой желудок, на мысли о еде как таковой, потому что они лишь превратят оставшиеся полчаса до перерыва в пытку. Помимо прочего, сегодня довольно знаменательный день: он планирует во второй раз сесть за обедом возле Чанхи (Джэхён сделал то же самое и вчера, и Чанхи ничего не сказал ему об этом). Под внимательным взором наставника они прогоняют хореографию ещё несколько раз, прежде чем тот выключает стоявшую у зеркала камеру, что записывала их движения. По привычке, несколько из них подходят сразу же, чтобы проверить синхронность, несмотря на то, что хлопнувший в ладоши хореограф объявляет обеденный перерыв. Сону надо забрать телефон из студии, несколько человек уходят в туалет — обычно прежде, чем отправиться обедать, они ещё минут десять возятся, собираясь, поэтому Джэхён, вставший возле камеры, отключается от голосов друзей, превращающихся в фоновый шум, пока он внимательно смотрит на собственные движения, пытаясь понять, показалось ли ему во время хорео или нет, что он немного не попадает в такт с остальными во время нескольких движений. И именно эта сосредоточенность становится причиной ситуации, в которую он попадает далее. — Джэхён, — когда Чанхи обращается к нему по имени, Джэхён слегка рассеянно отрывается от созерцания экрана камеры и оглядывается по сторонам, только чтобы понять, что кроме него и Чанхи в просторном зале никого нет. — О. Все уже ушли? Нам надо поспешить, — говорит он, выключая камеру, чтоб та не разряжалась, и уже нацеливается на входную дверь, когда Чанхи становится перед ним, перекрывая путь. И — он выглядит очень, очень серьёзным. Джэхён настороженно спрашивает: — Всё в порядке? Чанхи смотрит на него молча, сначала. Словно ждёт от него чего-то. Джэхён без понятия, чего. Его самую малость начинает напрягать это молчание, но Чанхи вдруг слегка хмурится, немного приподнимает подбородок, да и весь вытягивается как-то, словно наконец-таки решившись, и произносит: — Это я у тебя спрашивать должен. — Что? — О твоём поведении в последнее время. Джэхён чувствует, как падает его сердце. Паника начинает завладевать его телом: пустеет голова, конечности слабеют, словно в них повтыкали миллионы иголок, и ему удаётся только повторить нервное, слегка сдавленное: — Что? Чанхи хмурится. Молчит. Джэхён думает целое мгновение, прежде чем ляпнуть: — Я правда без понятия, о чём ты говоришь. Стоящий напротив него юноша выдыхает. Опускаются его плечи. Выражение лица становится странным, почти болезненным, и это пугает Джэхёна куда сильнее, чем сказанная сквозь зубы угроза или напрягшееся под его головой плечо. Что он успел сделать не так? Что не так? Почему Чанхи так расстроен? — Да по твоему лицу всё видно, — он возмущается, кажется. Рукой на Джэхёна взмахивает. — Джэхён, — произносит его имя так, словно он — постоянно шкодящий пёс, в очередной раз притащивший домой мёртвую белку, — прекращай это. Меня это напрягает. — Напрягает что? — он и сам понимает, о чём Чанхи говорит, но почему-то решает прикидываться до победного. Чанхи начинает раздражаться — уж это его лицо Джэхёну очень хорошо знакомо. Раздражённый, молодой человек цокает языком, головой качает. — Мне вслух сказать? Настаёт черёд Джэхёна молчать. Он прекрасно знаёт, о чём говорит Чанхи. Он старательно подбирался к нему всё ближе и ближе всё это время, пытался стать комфортной для него частью окружения, надеялся, что Чанхи не обращает внимания, постепенно привыкает к нему — но, естественно, Чанхи куда внимательней и проницательней, чем Джэхён думал. Это его просчёт. Но что ему теперь делать? Извиняться? За что? Как будто бы он единственный, кто так делает: Джуён имеет привычку поправлять чужой внешний вид, Чанмин и Ёнхун на Чанхи сами без конца виснут, младшенькие при любой возможности Чанхи за руку хватают (не считая Сону, с которым они с Чанхи чаще друг друга лупят, чем нежничают), Санён, сам по себе не такой уж и тактильный, тоже иногда с ним как-то заигрывает, на Джейкобе Чанхи чуть ли не постоянно виснет сам, и даже Кевин, их неловкий нервный Кевин когда-нибудь как-то дёргано обнимает его, если случилось что-то хорошее или что-то очень плохое. До Джэхёна вдруг доходит: он — единственный, к кому у Чанхи есть какие-то притензии. Он буквально не хочет, чтобы Джэхён к нему на пушечный выстрел приближался. Осознав это, он вдруг перестаёт бояться — на смену страху приходит непонимание. Почему он? Что именно с ним не так? — А в чём дело-то? — наконец подаёт он голос. — Не видел, чтобы ты ещё кого-нибудь ругал за то, что с тобой пытаются сблизиться. Проблема во мне, что ли? — Да, — Чанхи отвечает мгновенно и так уверенно, что Джэхён даже слегка расстраивается — Чанхи даже секунды не понадобилось, чтобы подумать. — Почему? Наверное, со стороны весь их разговор можно было бы воспринять как что-то комичное — из-за огромных пауз, в которые они друг на друга молча смотрят, словно анализируя, ожидая чего-то ещё. Чанхи снова смотрит на него молча, склоняет на бок голову — «ты серьёзно?» читается на его лице. — А то ты не знаешь. — Чанхи-я. Я без понятия. Я бы не спрашивал, если бы знал, в чём твоя проблема, — Джэхён понимает, что в этот момент звучит, как козёл. Но он не знает, как ещё из Чанхи вытащить правду. Он чувствует, что тот готов просто отмахнуться или сказать что-то вроде «ещё раз подойдёшь — руку выверну», и, пусть угроза по большей мере пустая, Чанхи знает, что Джэхён бы его послушался, и Джэхён не может — не хочет этого допустить. Ему надо, чтобы Чанхи наконец-таки с ним поговорил. — Да потому что ты делаешь это специально! — он слегка повышает голос. — Что я делаю специально? — Джэхён ему вторит. — Ты пытаешься ко мне притереться, чтобы устраивать фансёрвис, и я не хочу этого! И — снова молчание. «Не хочу этого» ещё словно звенит в воздухе. Теперь понятно, почему Чанхи не хотел произносить этого вслух — кажется, он хотел сохранить за Джэхёном хоть каплю достоинства. Джэхён чувствует себя пристыженным. Чанхи его раскрыл. Джэхён столько старался, пытался быть таким скрытным — и Чанхи всё равно его раскрыл. — Ты думал, если будешь делать что-то якобы невзначай, то я не замечу? — Чанхи спрашивает с явной претензией. — Единственное, что это делало — раздражало меня ещё больше, потому что я знаю, что ты делаешь, но я не могу просто при всех сказать, чтобы ты перестал, потому что для остальных ничего не произошло, и, если я возмущусь — это будет только играть тебе на руку. Подумаешь, провёл ладонью по талии. Подумаешь, убрал волосы со лба. Подумаешь, подсел поближе. — Но я, — Джэхён даже не знает, что на это сказать. Он видит, понимает, насколько Чанхи на самом деле успел всё продумать, просчитать, сделать обо всём выводы — ему даже бесполезно оправдываться, потому что он, кажется, видит Джэхёна на сквозь. — А как не, — он даже предложение не может закончить, потому что мысли в его голове спотыкаются одна об одну, пока он отчаянно пытается найти хоть какой-то ответ, который не будет подтверждением тому, что говорит Чанхи. — Другие себя так же ведут! — Остальные имеют это в виду, — Чанхи качает головой. — А ты это… ты. И ты не имеешь этого в виду. Что значит «иметь это в виду»? Джэхён без понятия. Хотеть это сделать? Но Джэхён хочет. Он хочет позаботиться, он хочет проявлять внимание, он хочет, чтобы другие смотрели на них и говорили «надо же, они так близки!». Что в этом такого? Разве это неправильно? Чем это отличается от того, как ведут себя остальные? — Я тебя не понимаю. Мы же друзья, это абсолютно нормально, что я пытаюсь- — Просто прекрати, — Чанхи морщится, звучит почему-то устало. — Прекрати. Джэхён пытается сказать что-нибудь ещё, но у него закончились аргументы. Чанхи ещё раз качает разочарованно головой, повторяет: — Прекрати, — теперь уже явно подразумевая дружеские порывы Джэхёна как таковые, и разворачивается к двери. Джэхён, естественно, идёт за ним следом. На первом этаже уже почти все — оказывается, они ещё и не последние пришли, хотя Джэхёну казалось, что они выясняли отношения целую вечность. Джуён спрашивает: — Всё нормально у тебя? А то лицо какое-то сложное. — Да-да, — рассеянно отвечает Джэхён, старательно отгоняя мысли о только что произошедшем — лучше подумать об этом позже и наедине с собой. Он садится между Санёном и Джейкобом, на приличном расстоянии от Чанхи, и старается участвовать в диалоге, вовремя шутить и так же вовремя смеяться. По мере заполнения его желудка едой, по мере протекания разговора он всё меньше думает о том, что произошло в студии. Вместе с маленькими легко шутить, отскакивая от острых или глупых фразочек друг друга, их легко вовлечь, им легко подыгрывать — их стол то и дело взрывается хохотом, и у Джэхёна от этого приятно на душе. И, всё же, он иногда поглядывает на Чанхи. В отличие от него Чанхи не скрывает, что что-то не так, пусть и списывает на усталость — Джэхён слышит, как Чанхи отвечает на тихий вопрос Чанмина. Джэхён знает, что разумнее всего будет не подавать виду. Именно это он и делает.***
Чанхи не стал отрицать, что они друзья — Джэхён думает об этом, прибираясь в студии вместе с Санёном (они проиграли в камень-ножницы). За окном уже непроглядная темень, на часах за полночь. Джэхёну на телефон пришло уведомление о том, что Эрик проводит трансляцию. Помимо них с Санёном, он единственный из мемберов до сих пор в здании. Чанхи рот раздирала зевота, когда он уходил. Джэхён даже подумал о том, что, возможно, за обедом он вовсе не врал, когда сказал Чанмину, что просто устал. Они все устают, конечно, но у них разная выносливость. Плюс ко всему, возможно, он плохо спал ночью. Или вообще не спал. — Хёнджэ, очнись, — его зовёт Санён, и он вздрагивает, смотрит на старшего. — Сколько ты ещё по одному месту тряпкой возить будешь? Быстрей закончим — быстрей пойдём домой. — Да, хён. Прости, — Джэхён принимается усердней тереть огромные зеркала. Он решает оставить свои размышления до лучшего времени, вместо этого принимаясь мысленно прогонять все их хореографии по очереди. Закончив, они заглядывают к Эрику, здороваются, немного дурачатся, прежде чем заказать такси и поехать обратно в общежитие. Санён очень уставший. Он вот-вот заснёт, кажется, и поэтому Джэхён просматривает сам доставку, размышляя, что заказать к их приезду. Ханён в ванной, когда они возвращаются. Джэхён слышит его неугомонное пение, Санён потягивается и зевает, и просит постучать к нему, когда приедет их ужин. Джэхён обязуется это сделать, прежде чем закрыться в своей комнате. Он наконец-таки один. Комната выглядит, как и прежде: его кровать-полторашка наспех заправлена, на столе лёгкий бардак, в самой комнате холодно, потому что он попросил Ханёна открыть окно. Джэхён хочет завесить шторку на небольшом окне, но перед этим стоит возле него какое-то время и смотрит вдаль, на открывающийся из окна вид. Он не может ничего поделать с тем, что думает о Чанхи теперь снова. Об их разговоре, о его лице. Его интонациях. Мысли, воспоминания заполняют его голову, стремительным потоком затопляя его сознание, заставляя его думать теперь лишь о том, что именно произошло, что именно это значит. Значит ли это что-то? Он не стал отрицать, что они друзья — Джэхён снова напоминает себе об этом. Это должно вселять надежду, но почему-то то, с каким видом Чанхи прервал его, заставил замолчать — это не даёт ему покоя. Надо быть больше, чем друзьями, чтобы иметь право прикасаться к нему? Мысль пронзает его сознание. Заставляет вздрогнуть всем телом. Как будто бы какой-то заржавевший винтик смазали, и весь механизм заработал снова, — Джэхён пытается отмахнуться от того, что происходит в его голове, но, кажется, слишком поздно. Чанмин, Ёнхун — они что, не просто его друзья? Они прикасаются к нему с каким-то другим мотивом? Другим желанием? Рациональные и резонные «но как же остальные» больше не работают, захлёбываются в воспоминаниях всех тех случаев, когда рука, кажется, лежала чуть ниже вежливого, или сказанная ремарка звучала как-то неоднозначно. Они проводят вместе много времени, да. Но они не находятся в одном и том же помещении каждую секунду каждого дня, Чанхи часто выходит гулять с Ёнхуном, Чанхи всегда требует номер на двоих с Чанмином в поездках. Он хочет прожить с Чанмином всю свою жизнь, чтоб его. Если это не показатель чего-то романтического, то Джэхён не знает, что. Он даже может себе представить это: как его целуют чужие губы, касаются чужие руки. Он отчётливо представляет Чанмина, Ёнхуна, делающими это, и именно в этот момент ощущает, как через его тело проходит такая сильная волна дрожи, что ему приходится отшатнуться от окна. Джэхён чувствует, что его мутит. Он ещё ничего не ел, но его, кажется, сейчас вырвет от одной только мысли о том, что Чанмин и Чанхи во всех поездках живут вместе, чтобы заниматься сексом. Он начинает невольно трясти руками, морщится, бормочет себе под нос «нет-нет» и «фу-фу-фу», но дурацкое воображение подсовывает споры доби, отдельные их посты в интернете, то, как Чанхи не раз целовал Ёнхуна в щёки, и Ёнхун принимал это с полнейшим комфортом. Как будто бы это что-то, чем они и без того занимаются на постоянной основе. Джэхён находит себя стоящим посреди холодной комнаты, повторяющим вслух: — Какая гадость. Гадость. Отвратительно, — когда слышит перезвон домофона. Это доставка. Их ужин. Джэхён понимает, что больше не хочет есть. Он забирает заказ, оставляет его на столе, стучится к Санёну. — Хён, еда приехала. Ханён как раз выходит из душа, так что Джэхён закрывается в ванной комнате, понимая, что это лучший способ избежать столкновений с проницательным старшим товарищем. Он усердно моется, избавляясь от запаха тренировок и усталости прошедшего дня, невольно стискивает зубы, потому что картинка с целующимися КьюНью теперь вроде паразита в его голове. На моменте, когда его сознание услужливо подсовывает ему изображение того, как Чанмин проталкивает свой язык Чанхи в рот, и как Чанхи податливо его впускает, Джэхён ударяет ладонью плитку, хочет заорать. Это ужасно. Это противоестественно. Это не нормально. Так не должно быть. Нет, нет и нет. Это какой-то кошмар. Всё его естество словно бунтует против этого. Из ванной комнаты он выходит ещё более подавленным, чем заходил в неё. Он слышит, как Санён и Ханён болтают на кухне; Ханён кричит: — Хёнджэ хён, приходи кушать! — Ага, — вяло отвечает он. Он не должен заставлять их переживать. Поэтому Джэхён берёт железные палочки и садится за стол, где Ханён уже за обе щеки уплетает заказанные им токпокки. К его счастью, младший товарищ сидит в наушниках и смотрит в свой телефон, а Санён в принципе выглядит слишком сонным, вряд ли даже о чём-то конкретном думающий — кажется, его бодрствование в принципе держится на одном только добром слове. Джэхён запихивает в себя через силу немного риса, одну крошечную сосиску-осьминожка и несколько токпокки, после чего говорит, что слишком устал, пойдёт спать. — Доедайте сами, — говорит, давая понять, что ему ничего оставлять не надо. Друзья желают ему доброй ночи, и Джэхён закрывается в своей комнате, предварительно пожелав им доброй ночи в ответ. Он уже в пижаме. Он думает о том, что нужно выйти и почистить зубы. Садится на кровать. Ему кажется, что он не сможет сомкнуть глаз на самом деле. Он боится, что, оставшись в темноте, его воображение начнёт рисовать ещё более пошлые, мерзкие картинки, на которых Чанхи лапают за задницу, трахают его рот своими языками — его конвульсивно передёргивает, и он резко поднимается. Всё-таки идёт чистить зубы. Делает это так агрессивно, что, он уверен, мама бы сказала, что он так сдерёт себе всю эмаль. Когда он наконец-таки оказывается в постели, тревога и усталость прошедшего дня вместо того, чтобы заставить его сильнее ёрзать и кусать губы, вдруг размаривают. Джэхён засыпает крепким, глубоким сном.***
— Эй, Хёнджэ-я, можно я подсяду? Джэхён вскидывает голову. У Джуёна в руке две жестяных баночки газировки. Они в студии сейчас. У них перерыв. Джэхён вышел вместе с Сону, Джейкобом и Ханёном на балкон. Солнце уже садится, так что площадка с искусственной травой купается в тёплых, оранжевых лучах заходящего солнца. — Да, конечно, — медленно отвечает он, и Джуён тут же усаживается рядом, протягивает ему одну баночку. Джэхён бормочет «спасибо», забирая её. Он не спешит её открывать — просто держит в руках, пока Джуён рядом с удовольствием пьёт. Сону смеётся, складываясь пополам — они дурачатся, вроде, снимают тиктоки. Джэхён подтягивает ноги ближе к груди. — Ты как? — спрашивает Джуён внезапно. — В смысле? — Ну, в прямом. Ты как? — Да нормально, вроде, — Джэхён не понимает, чего Джуён от него хочет. Он хорошо справляется с репетициями и тренировками, он замечательно получается на фотографиях, чаще постит селки, доби так от него вообще в восторге, а позавчера вышла статья о том, какой он замечательный и хороший (что-то о его харизме и присутствии на сцене, Джэхён был слишком уставшим, чтоб читать, но пробежался по хвалебным комментариям и уснул со спокойной душой). Так что он не знает, почему Джуён ведёт себя так, словно что-то произошло. Друг смотрит на него спокойно, внимательно. Делает ещё один глоток содовой. Переводит взгляд на Сону, в этот момент обнимающего Джейкоба, и смеющегося рядом с ними Ханёна. — Весело им, — говорит. — Ага. Молчание. Джэхён находит его комфортным. В конце концов, они проводят довольно много времени вместе. Не столько по собственному желанию, если честно, сколько из-за того, что их постоянно отправляют на фотосессии и тв-шоу вдвоём. Джэхён не против, естественно. Он считает Джуёна добрым, хорошим парнем, и они довольно близки. Они друзья. У них есть общие темы, а с течением времени появились и какие-то понятные только им двоим шутки. Кто-то бы даже сказал, что они лучшие друзья. Но, откровенно говоря, Джэхён не считает так. Да и Джуён, скорее всего, тоже. Они просто очень хорошо ладят. Если на то пошло, то Джэхёну кажется, что лучший друг Джуёна — Эрик. Вот уж кто не разлей вода. Они вместе ходят на концерты, ездят к родителям Джуёна, иногда даже вместе спят. Эрик не раз говорил, что Джуён — почти что как реальный старший брат, и это, как Джэхёну кажется, гораздо лучший показатель, чем вынужденное совместное времяпрепровождение. — Так как ты себя чувствуешь? — снова спрашивает Джуён, но в этот раз добавляет, словно пытаясь прояснить причину своей настойчивости: — Ты стал очень тихим в последнее время. — Разве? Джуён кивает. — Кевин спросил меня сегодня, не знаю ли я, в чём дело. Да и Ёнхун просил меня с тобой поговорить. Я сначала обратился к Санён-хёну, но он сказал, что я должен спросить тебя напрямую. Джэхён хмурится. Невольно чуть выпрямляется, принесённую воду ставит в сторону. Он прогоняет в голове последних несколько дней, пытается вспомнить, произошло ли что-то, что могло каким-то образом повлиять на его поведение, но — нет, всё было как обычно. Тренировки, выступления, встречи с доби. Каждую свободную минуту он или спал, или ел. — Я без понятия, о чём речь, — честно признаётся он. — По-моему, у меня всё нормально. Джуён выдыхает тихое «хм». Он обегает Джэхёна взглядом, словно размышляет, стоит ли задавать вопрос, прежде чем аккуратно его озвучить: — И ты… никого не избегаешь? До Джэхёна наконец-таки доходит. С момента, когда он понял, что Чанхи, по всей вероятности, спит или с Чанмином, или с Ёнхуном, или с двумя сразу, прошло несколько недель. Он не стал никому ничего говорить, естественно, потому что это не его дело. Но он также понял, что не способен смотреть теперь Чанхи в глаза. Джэхён не знает, почему у него не возникло никаких проблем в общении с Чанмином или Ёнхуном. Может, дело в том, что они никак ни разу этого не касались в принципе. В отличие от Чанхи, с которым они фактически чуть не поссорились. Или, может, не чуть. Может, они и правда поссорились. Джэхён и правда теперь старался не оставаться с ним наедине. Избегал его взгляда, когда им приходилось переброситься парой слов. Садился от него за столом подальше. Но их много — целых одиннадцать человек. Джэхён не думал, что это будет заметно. Тем более, к ним стремительно приближается их тур, так что ему ведь вполне могло бы просто не хватать времени взаимодействовать со всеми. — Я не знаю, о чём ты, — Джэхён отвечает спокойно. Он думает о том, что в последнее время слишком часто использует эту фразу, притворяется глупым. Но у него нет выбора как такового. Не станет же он говорить Джуёну, что ему противно от одной мысли о том, что Чанхи берёт в рот член одного из их согруппников. Джуён, кажется, понимает, что большего от него не добьётся. Медленно кивает головой. — Ладно. Они молча наблюдают за валяющимися в траве Ханёном и Сону, возле которых Джейкоб теперь стоит, почёсывая голову, словно прикидывая, стоит ли ему их поднимать. Джуён забрасывает эту тему. Он спокоен, расслаблен. Джэхён старается выглядеть так же: спокойно и расслабленно. Тем не менее, он себя таковым больше не чувствует. Он анализирует Джуёном сказанное. Ну, допустим, Кевин начал что-то подозревать. Обратился к Джуёну, потому что они довольно часто разговаривают по душам, как Джэхён успел заметить, и потому что знает, что Джуён хорошо общается с Джэхёном в принципе. Не сказать, чтоб сам Кевин общался с Джэхёном как-то плохо — Кевин просто не умеет начинать душевные разговоры сам. Поэтому естественно, что он проявит свою заботу каким-то другим образом. Но что насчёт Ёнхуна? Что значит он «просил»? У Джэхёна нет ни одной хорошей мысли касательно этого. Напротив: он чувствует, что это заставляет его нервничать сильнее. Чанхи на него что, пожаловался? Что именно он сказал? Тем не менее, вернувшись обратно в студию, Джэхён уделяет всё своё внимание Эрику, Сону и Ханёну. Ему кажется, что он ведёт себя, в целом, как обычно. Он всё такой же шумный, он всё так же громко смеётся и дурачится с младшими, и Санён всё так же качает головой, выговаривает ему за подобное поведение. Всё в порядке вещей. Джэхён старательно не смотрит на Чанхи, и ему очень сильно помогает тот факт, что помимо них двоих в помещении постоянно как минимум десять человек. Уборка в этот день достаётся Чанхи и Чанмину. Джэхён чувствует, как его лицо слегка кривится от одной только мысли о том, что им будет предоставлена целая огромная студия. Он чувствует на себе взгляд, мельком смотрит в сторону смотрящего — быстро, почти испуганно отворачивается, когда понимает, что смотрит на него Чанхи. Почти зло, страшно как-то. Недовольно, что ли. Раздражённо. Джэхён может подобрать много неприятных слов, которые вынуждают его собраться быстрее всех и быстрее всех покинуть помещение. Он бросает Ханёну, что его не надо ждать, чтоб они с Санёном ехали домой без него. Джэхён хочет немного побыть наедине с собой. Он думает немного пройтись, купить что-нибудь вкусненькое в круглосуточном магазине, и потом уже заказать такси и тоже поехать отсыпаться. На часах половина двенадцатого. Он уже выходит из здания и вдыхает холодный ночной воздух, когда слышит позади себя чьи-то быстрые шаги, а потом чувствует, как на его плечо падает чужая ладонь. — Подожди меня, — Ёнхун закидывает ему на плечо руку, улыбается. — Да, конечно, — Джэхён отвечает быстро. Улыбается ему в ответ. Если бы не разговор с Джуёном ранее, Джэхён бы придумал какую-то отмазку, сказал что-то, намекающее на то, что ему хочется побыть одному. Но он чувствует, что не может сделать этого; подозревает, что Ёнхун попытается с ним поговорить сам. Они медленно идут вниз по улице. Ёнхун не задаёт вопросов, вместо этого рассказывает о том, как дела дома. Джэхён рассеянно кивает, его слушая. Они наконец-таки заворачивают в круглосуточный. Полки пестрят сотнями видов лапши быстрого приготовления, сладостями, корндогами и прочими маленькими радостями жизни. Джэхён берёт себе сок в пакетике, кимпаб и какие-то новые токпокки. Ёнхун берёт с полки какой-то случайный сэндвич, и примерно в этот момент Джэхён убеждается, что тот пошёл с ним только для того, чтобы что-то обсудить. — Джуён сегодня ко мне подошёл. Сказал, что ты просил его со мной поговорить, — в лоб сообщает он, рассматривая сладости. Он не видит смысла таить что-то. — Да, было такое, — просто сознаётся Ёнхун. Он не глядя берёт какую-то тянучку, а потом — стаканчик со льдом. — Тебя Чанхи чем-то обидел? Джэхён самую малость не ожидал, что и Ёнхун будет его прямо в лоб упоминать. Защищает своего парня, что ли? Как-то так это и выглядит. Джэхён пожимает плечами: — Я не знаю, почему ты так решил. Ёнхун берёт какой-то кофе в пакете, опять-таки даже не глядя на то, что берёт. Джэхён практически уверен, что ему не нравится ничего из того, что он хватает с полок. Кто это есть вообще будет? — Ну, знаешь. Это же Чанхи, — его голос приобретает нотки нежности. Он говорит со знанием дела. — Он умеет когда-нибудь такое что-то сказануть, что будет звучать очень грубо или обидно. Но ты же знаешь, он всегда очень за всех нас переживает. Он никогда не скажет чего-нибудь болезненного специально. — Он тебе что-то говорил? — осторожно спрашивает Джэхён, притворяясь, что всё ещё больше увлечён выбором сладости, чем разговором. Ёнхун мотает головой. — Я просто заметил, что ты его сторонишься. И он, вроде, нервничает. Так что я слегка переживаю. Ёнхун заботливый. Джэхён знает это. Но теперь, понимая контекст, он не хочет никак ввязываться, никак соприкасаться с этим. Тем более он не верит, что Чанхи будет переживать. О чём? Его ведь из себя выводило то, что Джэхён пытался просто сесть рядом или проявить какие-то знаки внимания. Джэхён говорит: — У нас всё нормально. Если честно, я просто устаю больше обычного в последнее время. Отчасти, это правда. Большое количество его ментальных сил уходит на то, чтобы не представлять себе мерзкие непотребности, в которые вовлечён стоящий перед ним Ёнхун и оставшийся со вторым своим любовником в студии Чанхи. — Но почему ты избегаешь именно Чанхи тогда? Ёнхун настойчивый. Джэхён чувствует нарастающее раздражение. Оно не вызвано конкретно Ёнхуном или его словами. Не вызвано тем, что с ним пытался поговорить Джуён сегодня. Или тем, как всем внезапно стало надо знать, что у него в жизни происходит. Его раздражает вся ситуация в целом, то, что это начало превращаться в какую-то проблему. Он направляется к кассе, отвечая настолько спокойно, насколько может: — Я веду себя так же, как и всегда. Не понимаю, почему теперь ему это не нравится. Он знает, что всё равно звучит недовольно. Так, словно ещё один вопрос, и разговор перерастёт в ссору. Ёнхун молчит, пока он пробивает и оплачивает свои покупки, и Джэхён успешно переводит тему на предстоящее им ближайшее мероприятие, когда Ёнхун платит за свой разномастный выбор. Когда они выходят, Ёнхун протягивает свой пакетик Джэхёну, себе оставив только кофе и лёд. — Отдай Ханёну, когда приедешь. — Хорошо. Джэхён планирует заказать такси теперь. Он уже собирается спросить, поедет ли Ёнхун с ним, когда тот большим пальцем указывает за своё плечо, в сторону виднеющегося отсюда здания их агентства. — Я к ребятам пойду. Может, уговорю их провести трансляцию. Перед глазами Джэхёна мелькают картинки. Он смотрит в сторону, старается контролировать своё выражение лица. Плохой ли он друг, если первым делом думает о том, что они собираются уединиться втроём теперь? Возможно. — Удачи тогда, — коротко отвечает он, доставая свой телефон и открывая приложение для вызова такси. По дороге домой он слушает музыку и смотрит в окно. У него на повторе играет саундтрек к дораме, которую Санён и Ханён сейчас частенько смотрят, сидя в зале. Он не следит за сюжетом, знает только, что одну из главных ролей исполняет Джи Чанук, но игравшая как-то в одном из эпизодов песня заела у него в голове, так что Джэхён находит себя снова и снова к ней возвращающимся. Кевин как-то сказал, что это очень помогает ему, когда он грустит: в дороге слушать музыку и представлять, что всё это — кадр из фильма, в котором он снимается. Джэхёну не грустно, но он глядит в окно, на проплывающие мимо горящие вывески, оживлённые улицы, и думает о том, как здорово было бы быть просто персонажем какого-нибудь фильма сейчас. Он примерно понимает слова, и он на всякий случай спрашивал перевод у Джейкоба, очень гордился тем, что и сам понял всю песню. Она о красивом, приятном дне. Об усталости и о тоске. Словно она одновременно ужасно печальная, как человек, который перенёс много тягот в своей жизни. И умиротворённая, спокойная даже, как кто-то, кто удовлетворён своей жизнью и наслаждается ею прямо здесь и прямо сейчас. Джэхён чувствует, как она успокаивает его душу. В общежитии Ханён и Санён как раз-таки смотрят новый эпизод, и Джэхён в этот раз решает к ним присоединиться, протягивает Ханёну ёнхунову передачку, поясняя, что это такое. Ханён смеётся. — Я сказал сегодня, что давно не ел всякой гадости из круглосуточника просто. Не думал, что меня кто-то слушает, — Ханён довольно кусает сэндвич, выуживает из кармана телефон, явно намереваясь поблагодарить заботливого старшего. Джэхён переливает сок в стеклянный стакан и готовит свои покупные токпокки, после чего усаживается на диван рядом с друзьями, вытянув ноги. Ему ещё нужно помыться, переодеться, но он надеется, что они потерпят его слегка вонючее присутствие. Учитывая, что и Ханён всё в той же одежде, что был в компании весь день. Только у Санёна волосы влажные и откинуты со лба назад. Он же у Джэхёна спрашивает, когда тот в рот отправляет очередной кусок кимпаба: — Ты как? Нормально? — и когда Джэхён медленно поворачивает к нему голову, добавляет: — Не смотри на меня так. Джуён подходил ко мне, поэтому я спрашиваю. Я не собираюсь лезть в твои дела, ты знаешь. Но раз другие начинают беспокоиться, я просто обязан тебя спросить. Так что я спрашиваю: ты нормально? — Они с Чанхи поссорились, — подаёт голос Ханён, не отрывающийся от своего мобильного, пока на фоне вовсю разворачивается какая-то романтическая сцена под дождём. — Ёнхун не смог вытянуть ничего из Чанхи, так что попросил Джуёна вызнать сплетню у хёна. — Какую ещё сплетню, — Джэхён морщится, и Ханён начинает снова смеяться, морщится, щурится — он задирается, до Джэхёна доходит. Ну, по крайней мере Ханён не воспринимает это как что-то серьёзное, за что Джэхён ему благодарен. Санён думает. Склоняет на бок голову, а потом говорит вдруг: — Это же не из-за того, о чём ты меня спрашивал? — Нет, — Джэхён отвечает мгновенно, холодея внутри. Прошло уже столько месяцев, и он всё ещё помнит — ну за что Санён такой умный? Он не должен узнать. У этого две причины. Во-первых, Джэхён не хочет, чтобы знал Ханён. Потому что тогда Ханён решит, что его это всё зацепило, а ему не нужно, чтобы Ханён так думал. Во-вторых, потому что Санён тогда спросит, что именно он Чанхи сказал, и тогда Джэхёну придётся или врать какую-то несуразицу, или сказать правду. И какую правду он скажет? Что Чанхи спит с Чанмином и, вероятно, Ёнхуном? Или наоборот, неважно. Важно то, что Джэхён, как бы противно ему ни было, понимает, что он не имеет права говорить кому бы то ни было о чужой личной жизни. Он и сам узнал случайно, так зачем впутывать в это ещё кого-то? — О чём он тебя спрашивал? — интересуется Ханён, наконец-таки откладывающий свой телефон в сторону. — О том, шипперю ли я Чанхи с кем-нибудь, — отвечает Санён. Если бы Джэхён мог просто взять и засунуть их в отдельные комнаты. И не позволить им об этом говорить. Вместо этого он пытается уменьшить наносимый урон: — Это никак не относится к делу, и вообще мы не ссорились! — Ты что, сказал что-то про войну пейрингов Чанхи, и он на тебя наорал? — Ханён смотрит на него огромными глазами. — Что ещё за война пейрингов? — непонимающе оборачивается на младшего из них Санён. Настаёт время Ханёна холодеть внутри — это Джэхён по его лицу видит. И он мог бы воспользоваться случаем и ретироваться в комнату, забив на сериал и оставив Санёна разбираться с тем, что сказал Ханён. Пусть он выпытает из Ханёна, что тот завёл аккаунт в твиттере, пусть отчитает его, а Джэхён просто тихо ляжет спать, надеясь, что вся эта драма сама себя закопает как-нибудь. Это идеальная возможность. Прекрасный вариант. Джэхён открывает свой рот: — Да. Да, я спросил его, какой у него любимый пейринг. Он и кто, в смысле. Ханён смотрит на Джэхёна со смесью непонимания и облегчения. Джэхён старается подавить тяжёлый вздох, сильнее сжимая челюсть. Он нагло врёт Санёну, из всех людей. Его совесть уже начинает его подгрызать. — Господи, Хёнджэ, — Санён рукой по лицу проводит. — Дались тебе эти пейринги. — Мне просто было интересно! — он начинает защищаться, оправдывать несуществующий конфликт. — Я не знал, что это такая… болезненная тема для него. Ханён становится тише воды, ниже травы. Даже сэндвич свой жуёт так медленно, словно боится, что Санён вспомнит о нём, если услышит, как у того клацнет челюсть. Санён откидывается на диван. — Просто извинись перед ним при возможности, — его совет звучит небрежным — теперь и он понимает, что никакой экстренной ситуации внутри группы не происходит. В эту ночь спать Джэхён уходит, думая, что потери, всё-таки, ему удалось уменьшить, а Ханён ему шлёт сообщение с благодарностью. И добавляет ещё, что теперь у Джэхёна в долгу.***
В самолётах еда довольно часто вкусная. Они летают бизнес-классом теперь, хотя Джэхён очень хорошо помнит времена, когда рядом с ним сидели мамочки с маленькими детками или спящие с раскрытым ртом старики. Он вспоминает о тех временах с ностальгией, хотя и с содроганием тоже. Отчасти, он скучает по той наивности, которая была присуща ему лет пять назад. По тому, как они все ещё только узнавали друг друга, ещё только учились друг другу доверять. Получали первые подарки и первые письма любви, а сердце колотилось, когда приходилось ехать на какую-нибудь фотосессию в одиночку. Но, с другой стороны, у них никогда не было уверенности в завтрашнем дне. Крекер был маленькой компанией, и они делали всё, что могли, все вместе. Сидеть в бизнес-классе приятно. Рядом с ним Кевин, смотрит какой-то фильм и вовсю уплетает их самолётный ланч. Когда они прилетают, на улице уже темно. Джэхён даже спустя все эти годы не привык к перелётам — они каждый раз такие же тяжёлые, как и самый первый. Он чувствует себя ужасно уставшим. Когда они идут к машине, он видит, что Чанхи о чём-то шепчется с Санёном. Он не может назвать это никак иначе, потому что Санён несколько раз смотрит на него, пока Чанхи что-то тихо ему говорит, прикрыв рот ладошкой. Это самую малость нервирует. Джэхён, всё же, решает сильно не задумываться. Вместо этого он включает трек, который теперь постоянно слушает в дороге, и с интересом смотрит в окно, ища изменения в улицах, которые ему уже знакомы, потому что они в Индонезии далеко не впервые. Их заселяют в номера по два, и когда они решают, кто с кем будет жить, Джэхён на автомате называет Джуёна, потому что делить с ним пространство будет проще всего. Ему кажется, что Чанхи хочет что-то возразить, потому что он хмурится, но менеджер уже утверждает их с Джуёном дуэт, так что он молчит. От Джэхёна не ускользает, что самого Чанхи, как обычно, заселяют вместе с Чанмином. В номере он едва ли распаковывается — достаёт только одежду для сна, умывается и заваливается в кровать. С утра они были на радио, а потом сорви голову неслись в общежития, а потом — в аэропорт, где их рейс несколько раз откладывали из-за погодных условий, и они мотались, смертельно скучающие, по залу ожидания, пока наконец-таки не объявили их рейс и они не полетели в пункт назначения. У них завтра репетиция, прогон треков — Джэхён зарывается лицом в подушку, сообщает Джуёну: — Я спать. Тот бормочет тихое «ага», валяясь на кровати и сидя в телефоне. Помещение освещает настольная лампа, что возле Джуёна. Джэхён почти спит, когда в дверь стучат, и уже сквозь сон слышит голос чей-то, спрашивающий, можно ли с ним поговорить. Джуён в ответ тихо произносит, что Джэхён уже спит. Это последнее, что он улавливает перед тем, как действительно провалиться в сон. Мировой тур — это всегда буря прекрасных эмоций и физической усталости. Они летят из страны в страну, Джэхён живёт поочерёдно ещё раз с Джуёном, с Кевином, с Санёном, с Эриком, с Эриком снова, потом с Ханёном и Ёнхуном. И, наконец, в Германии, карты раскладываются чьей-то рукой так, что его соседом становится Чанхи. Джэхён непонимающе смотрит на озвучивающего списки менеджера. Когда они в последний раз решали, кто с кем будет жить, ещё до приезда в отель? — Есть вопросы? — спрашивает мужчина, и все хором отвечают «нет». Он усаживается обратно на своё место в их мини-автобусе. Вопросы, вообще-то, есть. У Джэхёна. Дело в том, что они с Чанхи так и не оставались наедине всё это время. Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз с ним разговаривал. Нет, он иногда взаимодействовал с Чанхи на сцене, когда он дурачился с остальными и подначивал его, заряженный энергией фанатов и эйфорией мемберов, перебрасывался с ними парой слов при надобности в гримёрке, и Чанхи вёл себя нормально. Джэхён уже даже начал думать, что разговаривать им уже ни о чём не придётся — всё это просто останется в прошлом, как дурной сон. Естественно, он прошёл через несколько стадий грусти, прежде чем принять то, что, вероятно, их с Чанхи взаимоотношения навсегда испорчены, он никогда не захочет приближаться к Джэхёну, ходить с ним гулять, общаться. В то же самое время, Джэхён и так не видел в этом надобности. Вряд ли Чанхи хотел бы уделять своё свободное время кому-то, кто не его партнёры. Все остановки до этого Чанхи жил вместе с Чанмином. Они заселяются в один номер, сколько Джэхён себя помнит. И то, что теперь их расселяют, как будто бы это первый год с дебюта, по парам, которым, по мнению менеджера, стоит провести время вместе, чтоб сблизиться — нечто довольно напрягающее. Джэхён вдруг задаётся вопросом: как глубоко это уходит на самом деле? Вспоминает, как Чанхи говорил о чём-то ещё в Индонезии с Санёном. Может, это что-то запланированное. Может, это что-то, что планировалось уже давно. В лифте, пока они поднимаются на свой этаж, говорят в основном Сону и Чанмин. Потом ребята уходят в свой номер дальше по коридору, и Джэхён остаётся стоять вместе с Чанхи вдвоём. Он открывает номер, пропускает Чанхи вперёд. — Какую кровать ты хочешь? — спрашивает Чанхи. Джэхён, затаскивающий свой чемодан следом, бормочет: — Без разницы. Чанхи занимает кровать у окна. Они останутся в Германии на чуть более долгий срок — целых четыре дня. Поэтому Джэхён совершает хотя бы какую-то попытку разложить немного вещи. Он в наушниках. У него набрался уже целый плейлист из случайных песен, которые он в разные моменты слышал в дорамах, которые смотрели ребята — Ханён и Эрик, в основном. Эрик вообще за привычку взял у них ночевать почему-то. Джэхён не спрашивал и не жаловался, потому что тот, во-первых, за разрешение остаться всю квартиру им вылизывал, и, во-вторых, спал не в его малюсенькой комнатке, а у Ханёна. Джэхён не осознаёт, что мурлычет себе под нос слова, пока распихивает трусы и футболки по полкам. То, что он напевает, Джэхён понимает, только когда инстинктивно как-то оборачивается, чтоб проверить, как там Чанхи, и видит, что тот сидит на постели и просто его разглядывает. Смотрит как-то колюче. Недовольно. Слегка опустив голову. Джэхён невольно сглатывает. Достав один наушник из уха: — Что такое? Ты не будешь раскладывать вещи? Чанхи молчит. Очень быстро становится очевидно, что он не намерен делать вид, что всё нормально. — Ты не хочешь мне что-нибудь сказать? — спрашивает. Джэхён аккуратно кладёт последнюю футболку на полку. Выпрямляется. Оборачивается всем телом. Словом, тянет. Но, если так подумать, Чанхи не за что предъявлять ему претензии. Он же просил Джэхёна прекратить — Джэхён прекратил. Он не делает ничего такого, за что ему стоило бы извиняться, краснеть или чувствовать себя виноватым в принципе. — А что я должен хотеть тебе сказать? Он тоже не будет притворяться. Чанхи цокает языком. И, впервые с момента знакомства, Джэхёну хочется сказать ему что-то вроде «как ты ведёшь себя в присутствии старших». Он не позволяет себе этого сделать — это будет низко. Даже если ему и не нравится, как Чанхи себя ведёт. Но он и не понимает, почему Чанхи ведёт себя так. Для этого нет никаких причин. — Почему ты кидаешься в крайности? — Что? — То, — Чанхи встаёт. Обводит рукой комнату. — Я тебе сказал не трогать меня, и ты что начал делать? — Ничего? — Джэхён не понимает, в чём проблема. — Я буквально послушался тебя. Я тебя не трогаю. — Ты меня избегаешь, — Чанхи слегка повышает голос. Смотрит на него так, словно пытается понять, осознаёт ли Джэхён его слова. — И все переживают о тебе. И считают меня виноватым, хотя это ты начал весь этот цирк. — Кто считает тебя виноватым? — Все. Потому что, раз причины, по-твоему, нет, и ты меня избегаешь, а я очевидно недоволен, значит и виноват я. И я не могу сказать, что ты начал меня домогаться, потому что это дерьмово отразится на твоей репутации. Джэхён, смотревший в пол, вдруг в шоке поднимает голову. Он пропускает через себя то, что Чанхи сказал. Это настолько абсурдная идея, что он даже заикается сначала: — Чт-что я, ещё раз? Что ты сказал? — Что слышал, — Чанхи чуть задирает подбородок. Он стоит в напряжённой позе, хмурится. Джэхён даже не думает о том, что вот теперь они действительно ссорятся. Он не понимает, и злится, и ему обидно — как Чанхи мог о нём такое подумать? — Ты надо мной издеваешься, что ли? Что я тебе такого сделал? — и, прежде, чем он успевает заткнуться, из его рта вырывается: — Ёнхун с Чанмином тебя лапать могут, а я один раз руку на талию положил, и я — хуже всех? Так, получается? Настаёт черёд Чанхи удивляться. — А они тут при чём? Он может просто промолчать. Сказать «забей» и уйти из комнаты. Но Джэхён и так слишком часто и много врал, и у него нет сил делать это снова, поэтому он выдаёт, как на духу: — При том, что я знаю, чем вы там занимаетесь, — его лицо кривится от одной только мысли. — Почему ты всегда с Чанмином номер выбираешь, зачем с Ёнхуном допоздна в студии сидишь. Или я тупой, по-твоему? Непонимание на лице Чанхи сменяется явным раздражением. Почти злостью. — А это тебя как касается? Я общаюсь с теми, с кем я хочу общаться. — Ха, — Джэхён не может себя остановить. «Общение». Знает он это общение. — Ну, если теперь это так называется — на здоровье. Только вот считать меня каким-то извращенцем, пока ты сам занимаешься этим своим… общением — не надо. Он знает, что звучит так, будто бы считает это чем-то унизительным. Он не считает. Но он не может принять то, что они делают. По лицу Чанхи здесь пробегает тень. Он отшатывается как-то, и теперь уже он выглядит так, словно увидел что-то мерзкое. Произносит: — Так ты гомофоб, — с таким осуждением, такой брезгливостью — Джэхён чувствует, как к лицу приливает жар. — Нет, — твёрдо отвечает он. Чанхи упирает ладони в свои бока, и теперь его тонкая талия чётко очерчена сквозь черную футболку. — Нет, ну я знал, что ты гетеро, но чтоб ещё и гомофоб — это уже, — он выдыхает. И даже уже не злится. — Я не гомофоб, — повторяет Джэхён. Он не гомофоб. Он знает точно, что не гомофоб. Это просто невозможно. У него в средней школе была подружка, которой нравились девушки, и он всегда считал её нормальной. Любовь есть любовь, она неизменна и прекрасна во всех своих проявлениях. Он не гомофоб. — Да? Тогда что ты почувствовал, когда только что говорил обо мне и Чанмине? Обо мне и Ёнхуне? Ты представляешь, как я занимаюсь с кем-то из них сексом, и, — Джэхён не может сдержать того, что его лицо автоматически начинает кривиться, словно он откусил кусок лимона, и Чанхи взмахивает рукой. — Блять! Пиздец! Ты гомофоб! — Нет! — протестует Джэхён, но Чанхи уже не хочет его слушать. Он хватает свою лежащую на постели кофту и быстро направляется к выходу. — Посплю где-нибудь ещё. Не хочу находиться в одном помещении с гомофобом, — он звучит так, словно ему противно дышать с Джэхёном одним воздухом. Словно он очень, очень разочарован. Джэхён пялится в хлопнувшую за Чанхи дверь. Взмахивает руками. Но он же не гомофоб. Не гомофоб же?***
До конца тура они не разговаривают. Вынужденные редкие взаимодействия на сцене ни у кого не вызывают подозрений, потому что Джэхён и так никогда не был основным фокусом, когда дело касалось Чанхи. Наутро после произошедшего, Джэхён ожидал чего-нибудь ужасного. Что к нему придёт Санён с менеджером, с ним будут проводить какую-то беседу, но — ничего подобного. Только за ужином к нему подошёл Джейкоб, чтоб сказать, что он меняется с Чанхи местами. По его словам, они не поделили место у стены. Джэхён не знает, поверил ли Джейкоб такому дурацкому объяснению, но, даже если и нет, он не подал виду. Может, за оставшееся время тура, Джэхён и ловил на себе внимательные взгляды Ёнхуна или Санёна, но, в остальном, не происходило ничего такого. Когда они наконец-таки оказываются в Корее, и остаётся только несколько концертов дома, в Сеуле, Джэхён позволяет себе вернуться к мыслям обо всём произошедшем. У них есть неделя, которую нельзя назвать таким уж перерывом, но, по крайней мере, ничего кроме одного выступления, сольных проектов и репетиций у них не запланировано. По сути, это уже почти отдых. Джэхён и Джейкоб даже находят время поиграть вместе, а ещё сходить в новое кафе, которое Джейкоб очень хотел посетить. Джэхён наблюдает за тем, как Джейкоб с аппетитом уплетает своё мороженое, счастливо болтает на высоком стуле ногами, улыбается сам себе. Такой светлый, чистый человек. Джэхёну кажется, что Джейкоб не осудит, если он сейчас скажет какую-нибудь ерунду. Стоит ли ему говорить эту ерунду? По крайней мере, может, если эту ерунду правильно сказать. — Коби, — зовёт его. Джейкоб кивком показывает, что слушает. Джэхён ещё целую секунду прикидывает, слить ему разговор или нет, прежде чем всё-таки спросить: — Что делать, если мне мерзко, когда я представляю, что кто-то, кого я знаю, в… сексуального рода отношениях с кем-то, кого я тоже знаю? Джейкоб поднимает голову. Он постригся, и теперь смотрится довольно мило, на макушке торчит дурацкая прядь, которую он не смог уложить. Именно из-за того, в каком состоянии его собственные волосы, Джэхён сейчас в шапке. — Мерзко в каком плане? — Ну, — Джэхён немного теряется. Есть разные «планы», что ли? — Мерзко и всё тут. Как будто бы вытошнит от одной только мысли, что эти два человека… Не знаю, целуются там. И всякое такое. Джейкоб откладывает маленькую ложечку, и теперь он выглядит серьёзным. Задумчивым. Медленно спрашивает: — А эти два человека, они… Одного пола? — Да. Это имеет значение? — Ну, — и Джейкобу становится заметно некомфортно, он смотрит куда-то в сторону, говорит нехотя, — это может быть- — Нет, — Джэхён уже понял, к чему тот клонит. — Я не гомофоб, я точно знаю. Люди не выбирают, кого им любить, и ненавидеть это нет смысла. Это что-то ещё, я знаю, что это что-то ещё, но я всё никак, — Джэхён сжимает кулак, словно пытаясь сжать ускользающий от него смысл его собственных эмоций. Если бы всё было так просто. Если бы он мог просто взять и схватить саму суть на самом деле. Он вспоминает выражение лица Чанхи, и ему до сих пор обидно. Чанхи не прав, но у Джэхёна не получится его разубедить, пока он сам во всём не разберётся. Он поднимает глаза на Джейкоба, хочет сказать, чтоб тот не думал слишком сильно над его глупостями. Отмахнуться, потому что это кажется ему единственным верным выходом сейчас. Но — Джейкоб почему-то смотрит на него как-то мягко. Почти ласково. — Ну, тогда это может быть, — он сглатывает, и он едва заметно улыбается, и говорит осторожно, тихо, нежно: — Ревность. Кротко сказанное слово обрушивается на него, как гром среди ясного неба. Джэхён аж спину выпрямляет, отшатывается, широко распахивает глаза. Джейкоб смотрит на него так, словно очень сильно ему сочувствует, а потом кладёт руку ладонью вверх на стол, словно приглашая. Джэхён практически на автопилоте вкладывает свою ладонь в его. — Возможно, ты сам бы хотел целовать этого человека. И всё остальное, — продолжает Джейкоб. — Ты считаешь, такое возможно? Джэхён представляет себе Чанхи. Представляет впервые на месте Чанмина, Ёнхуна — себя. Представляет, что это его язык Чанхи податливо впускает в свой рот, и что это он лапает Чанхи за задницу. И — чуть не задыхается. — Я- я, — он не знает, что он хочет сказать. Его мысли превращаются в спутанный клубок из воспоминаний, странных и сложных мыслей, которые наконец-таки обретают смысл. Ему всегда нравился запах Чанхи, он всегда считал его губы его главным достоинством. Он просто хотел его поцеловать всё это время? — Мне нужно идти. Мне немедленно нужно, — Джэхён начинает пытаться встать, но Джейкоб сжимает его руку: — Эй, эй. Погоди. Не делай ничего поспешного. Я же только предположил. Джэхён смотрит на него так, словно Джейкоб — гений, только что назвавший себя дурачком. — Но ты прав, кажется. И я должен немедленно с этим разобраться. Джейкоб и слова не успевает вставить, потому что Джэхён подрывается, просит его заплатить за них двоих, и вылетает из заведения. На улице стоит довольно тёплая погода — март. Джэхён знает, что Чанхи сейчас должен быть в студии, потому что пока они с Джейкобом после тренировки пошли за мороженым, Чанхи и Сону, проигравшие в камень-ножницы, остались убираться. Если он будет быстрым, он успеет застать Чанхи там. Такси будет ехать слишком долго. Вдоль улицы тянется пробка, да и ближайшая машина в пятнадцати минутах езды. У Джэхёна нет столько времени. — Я и правда собираюсь сейчас бежать? — бормочет он себе под нос, прежде чем сорваться с места. Всю дорогу в его голове бьётся только одна мысль: успеть. Он дважды перебегает на красный свет, чего не позволял себе прежде никогда в принципе, и чуть не врезается в какого-то мужчину на повороте, но у него нет времени по нормальному извиниться, поэтому он просто орёт «прошу прощения» и продолжает бежать. Он айдол. Он ходит в спортзал и регулярно занимается кардио, но он весь на нервах, и потому контролировать нормально своё дыхание, бежать с равномерным ускорением не получается. Он вообще не уверен в том, как добегает — вся дорога превращается в смазанное воспоминание, во время которого он мог думать только о том, сколько же ерунды произошло из-за его глупости. Он буквально врезается в дверь, красный от длительной пробежки, распахивает её, несётся к лифту мимо сидящего на посту охранника, который что-то говорит ему. Джэхён не слышит из-за стучащей в висках крови. Он отчаянно жмёт на кнопку и так спускающегося вниз лифта, на месте буквально прыгает, всё пытаясь отдышаться. Он уже забыл и про Джейкоба, и про мороженое, и про то, что обещал заплатить, когда они в то кафе только шли. Он вообще ни о чём не думает, когда двери лифта открываются, и прямо в него выходит Сону, который даже пугается от неожиданности. — Ты что тут делаешь? — он, ещё не отошедший от испуга, звучит удивлённо. Джэхён смотрит сквозь него; обходит его, хватает Чанхи за грудки и заталкивает обратно в лифт, бросая Сону: — Нам надо поговорить, — не глядя жмёт на какой-то из этажей, надеясь, что попал в нужный. Сону, видимо, не предпринимает ничего от шока: он прежде таких страстей в жизни своей не видел. Чахни отдирает от себя его руки тут же. Смотрит без страха — только зло. — Чего тебе? — бросает грубое. — Нам надо поговорить, — повторяет Джэхён. Его дыхание постепенно выравнивается, но лицо всё ещё красное из-за длительного бега. — Прямо сейчас. И, видимо, что-то в его глазах заставляет Чанхи пойти у него на поводу. Он скрещивает на груди руки, предварительно нажав на их этаж, и прислоняется к стене. Они поднимаются в полном молчании. — Это надолго? — спрашивает Чанхи, когда они оказываются в коридоре, двигаются по направлению к одной из комнат, — Мне говорить Сону меня ждать или нет? Джэхён думает о том, что собирается сказать. А что он скажет-то? Он должен извиниться? Как вообще отреагирует Чанхи? Может, Джейкоб был прав, и он слишком поспешил? Может, надо было пойти домой, хорошенько всё обдумать, дождаться подходящего момента. — Джэхён, — Чанхи на него оборачивается. — Ты мой вопрос слышал? У него в руке телефон вибрирующий — Сону звонит. Джэхён вырывается из своих мыслей, смотрит на него потерянно. Что он там хотел? — Не знаю, — отвечает он потерянно. Чанхи смотрит на него внимательно. Включает свет в помещении, снимает трубку и проходит вглубь, параллельно сбрасывая с себя тёплую кофту и оставаясь в одной футболке. Джэхён, заходя следом, закрывает за ними дверь — ещё не хватало, чтобы их разговор кто-нибудь нечаянно услышал. — Да. Да, нормально всё. Можешь не ждать. Нет, он не сделает мне ничего. Это же Джэхён, — Чанхи на него косится. — Он просто на эмоциях сейчас. Джэхён медленно усаживается на диванчик и опускает голову, хватаясь за неё руками. Он болезненно осознаёт, что он вдвоём с Чанхи в маленькой комнатке сейчас. Присутствие Чанхи рядом ощутимо на его коже, хотя между ними как минимум метр расстояния. Но Джэхёну и это сейчас — слишком близко. Он вдруг очень сильно волнуется. Сможет ли он всё исправить теперь? Между ними — не один месяц недопониманий, обид и озлобленности. Даже если это не было заметно, их взаимоотношения постепенно портились, и они постепенно превратились в незнакомцев с толикой общего прошлого. Что он должен сказать, чтобы Чанхи его простил? — Слушай, — начинает наконец Чанхи. Он стоит, вновь скрестив на груди руки, и выглядит теперь спокойней, чем когда Джэхён только затолкал его обратно в лифт. — Если ты хочешь извиниться за тот случай, то, — он пожимает плечами, — не надо. Я не обижен. Может, разочарован, но ты взрослый человек, и не мне тебя жизни учить. — Нет, нет. Я не гомофоб, я же уже сказал тебе, — Джэхён выпрямляется, смотрит на Чанхи. Он красивый. Джэхён всегда знал, что Чанхи выглядит потрясающе. Худой, изящный, аристократичный молодой мужчина с сильной моралью и удивительным чувством стиля. Джэхён сглатывает. — Мне мерзко, только когда это ты и Ёнхун с Чанмином. Чанхи смотрит на него как-то неверяще. Закрывает глаза, поджимает губы. Выдыхает. Он опирался бёдрами на стол, но теперь встаёт ровно, упирает руку в бок. — Это и есть гомофобия, Джэхён, — старается спокойно возразить он. — Нет, — Джэхён протестует. Он не может смотреть ему в глаза, когда говорит: — Мне мерзко, потому что это они. — Да как тебя это вообще касается? Почему тебя волнует, что и с кем я делаю? В любой другой ситуации Джэхён бы был согласен. Его никак не должно касаться то, чем и с кем занимается Чанхи. Более того: начни ему рассказывать Джуён о том, что кто-то пытается лезть в его***
Когда дело касалось комнаты Джэхёна в новом общежитии, можно было бы с твёрдой уверенностью сказать, что он прошёл в своём отношении к ней полноценный круг: выбранная им самим изначально, в последствии нелюбимая и служившая поводом для сожалений долгое время, теперь она Джэхёну снова чем-то всё-таки нравится. Небольшое пространство проще убирать, за небольшим пространством проще следить, и на небольшое пространство проще свалить всю вину, когда уматывает ночевать в другом общежитии. В общем, сплошные плюсы. И Ханён может сколько угодно над ним подтрунивать, мол, ну ты и врун — Джэхён действительно находит свою небольшую комнатку уютной и полезной. Сейчас, проснувшись в обед, он с удовольствием потягивается, кряхтит, усаживаясь следом на своей небольшой кровати, и глядит в сторону своего небольшого окна. У него от Чанхи сообщение — спрашивает, нормально ли Джэхён себя чувствует после вчерашнего. Вчера, впервые за почти четыре месяца их отношений, звёзды сошлись так, что что они наконец-таки смогли заняться пенетративным сексом. Конечно, им пришлось пробираться замаскированным в лав-отель, да ещё и по отдельности — но, всё же, лучше, чем пытаться снова что-то сделать, испытывая страх быть застуканными. Джэхён отвечает, что чувствует себя хорошо, и спрашивает, в силе ли их планы — у них сегодня выходной. Поднимаясь и потягиваясь ещё раз, он думает о том, что, скорее всего, он ещё достаточно растянутый, чтобы они с Чанхи сегодня смогли повторить. В его маленькой комнате в их общежитии. Санён и Ханён, вроде, собираются куда-то вместе с Чанмином и Эриком. — Доброе утро, засоня, — Ханён болтает ногами в воздухе, лёжа на животе на диване в гостиной. Смотрит в свой телефон и хихикает. — Ага, — Джэхён сипит, следом двигаясь в сторону кухни, на которой вовсю орудует Санён. — Как сходили вчера? — спрашивает старший, для которого Джэхён и Чанхи вчера просто ходили в кино на свидание — их общим решением было не ввязывать никого в подробности их личной жизни. Джэхён пьёт воду из кружки огромными глотками, показывая Санёну поднятый вверх большой палец. — Что на завтрак? — спрашивает, громко ставя кружку на стол и зевая. — На обед, — поправляет его Санён. — Курица, рис, овощной кимпаб с кимчи твоей мамы. Джэхён одобрительно кивает. Обещает помыть посуду и решает отправиться в ванную, чтобы принять душ и проверить, подготовить себя сзади. Он уже было проходит мимо Ханёна, когда вдруг слышит, что тот взрывается приступом хохота, и, потому, возвращается назад. — Что там такое смешное? — он кивает на телефон, потому что не в силах сдержать своё любопытство. — Пф, — Ханён быстро показывает Джэхёну экран, и тот успевает заметить, что друг сидит в твиттере, — пытаюсь понять, кто, по мнению доби, наиболее вероятно парень Чанхи: Джуён или Сону. — Эй, — Джэхён, чувствуя какое-то лёгкое дежавю, также чувствует и лёгкое возмущение. — Я, вообще-то. Ханён изгибает одну бровь, смотрит на него заговорчески — прыскает со смеху. — Ну, я-то знаю, — весело соглашается он. — А они откуда будут? Или, — Ханён аж привстаёт, смотрит на Джэхёна хитро, почти по-дурному. Понижает голос: — Мне со своего фанатского аккаунта начать вашу с Чанхи пару в массы продвигать? Джэхён вспоминает вдруг тот разговор. Как давно он был? Кажется, уже год назад. Или больше? Тот возмутившийся Джэхён годовой давности — он, Джэхён нынешний, самую малость ему сочувствует. Но, с другой стороны, если бы не он — нынешний не смог бы оказаться там, где он сейчас, и не смог бы произнести с улыбкой качнув головой: — Ну, не знаю. Надо будет спросить Чанхи об этом.