Ёлки-палки, лес густой

Утром тридцать первого декабря покой позднего утра на даче супругов Францевых – отставного капитана-полярника и его жены – был безбожно нарушен страшным грохотом. Евгения Ивановна, потихоньку возившаяся в кухне, аж подпрыгнула. Она тут же понеслась в зал, к источнику звука, и там обнаружила своего мужа, Ивана Иваныча, лежащим на полу посреди комнаты. Однако горестно ахать, хвататься за голову и звонить в скорую она не стала. Вместо этого Евгения Ивановна скрестила руки на груди и тихо, но грозно проговорила: - Так-так-так... Иван Иваныч осторожно приподнял голову, устремил на жену ясный взгляд невинных глаз и проворковал: - Женик, я всё объясню... - Да уж потрудись объяснить, какого рожна ты полез на ёлку?! Экспозиция представала до ужаса живописная. Иван Иваныч валялся в обнимку с изрядно помятым деревом – рядом в раскуроченном виде скорбно застыла старенькая стремянка. Кадка была опрокинута, земля широким веером рассыпалась по плиточному полу, в том числе марая белый ковёр а-ля шкура белого медведя. Игрушки – дорогие сердцу советские стеклянные игрушки, которых теперь не найти – в большинстве своём превратились в цветную россыпь обломков и трухи. И вишенкой на торте среди этого бардака был несчастный Иваныч, который с явной опаской смел пошевелиться. - Ты хоть ничего не сломал? – деловито осведомилась жена. - Ну... сейчас проверим. Результат оказался неутешительным. Иван Иваныч был цел, а вот ёлка – настоящая, стройная, как из песенки – отнюдь. Её так тщательно выбирали, так любовно наряжали, а теперь... Ствол был переломан аккурат посредине. Принято считать, что ёлки роняют коты, и тут тоже был претендент на звание главного диверсанта – полосатик Феликс. Но как могут сравниться четыре кило котьего веса с весом капитана раз этак в двадцать пять больше? Короче, ёлка восстановлению не подлежала. - А я ведь собирался всего лишь верхушку подправить и выровнять. Я же хотел как лучше! - А получилось, как всегда! – припечатала супруга и не удержалась от контрольного выстрела: - Это, Ванечка, девиз всей твоей жизни. Францев шумно, тяжело вздохнул. Он любил свою милую драгоценную Женю, но и знал, что укусить она может будь здоров. Припомнит ведь всё: и мелкие нелепые ситуации в быту, и то, как он донкихотствовал на посту ректора академии имени Кузнецова, когда вздумал стоять горой за всё хорошее и против всего плохого, зарубился и с блатными, и со спецслужбами, спасибо, что не окончил дни в расчленённом виде в Мойке или Фонтанке... Ну, а теперь вот уронил ёлку. Вместе с собой. - Что за тарарам? – вбежала в гостиную Соня. Племянница капитана Францева, Софья Расколова, всегда немножко запоздало реагировала на происшествия, потому что была очень занята работой – у крутого дизайнера по интерьерам и так полно хлопот, а тут ещё и халтуры в виде всякого украшательства к праздникам, чем Соня никогда не брезговала. - Да вот, Софья Андреевна, - проронила тётушка, - ваш дядя только что испортил всем праздник. Иваныч, уже вставши на ноги, сокрушённо отряхивался. Его фланелевая клетчатая рубашка была сплошь уделана смолой и торчащими туда-сюда осыпавшимися иголками. И он понимал, что, пожалуй, действительно испортил всё и всем. Потому что в этом году было решено праздновать всей «морской семейкой»: собирались и сослуживцы, и аспиранты, кто с парой, кто без – просторный дом Францевых готов был всех приютить, обогреть и обласкать. А общество намечалось в полном смысле блестящее. Любимый «сыночка-корзиночка» Дима Фицко со своей избранницей Катей; его тёзка, антарктический герой Дмитрий Ростов со своей хохотушкой Анечкой и детишками; лоцман Фома Блинков и его обаятельная супруга Нинель Владленовна, в просторечии всё равно Нинка; отважный стиляга Герман Левицкий; записной христианский бард Ваня Ивин; образцовый офицер, спортсмен и просто красавец Григорий Горский; безупречный джигит Тимур Джапаридзе, а в пару к нему немножко закомплексованный, но подающий надежды и в общем-то милый Эдик Малышев; искренний и весёлый Георгий Ходжаев; скромный штурман Осокин с его обаятельным волжским выговором... Ну, и, естественно, Фёдор Родионыч Крозенко. У которого тоже всё не заладилось в новогодний день. Пришлось сорваться в город с самого утра, потому что в его съёмной квартире прорвало трубу в туалете, и соседи снизу подняли тревогу. - Но я же не в городе! – возопила хозяйка, которой уже тоже били в набат. - Да и я! – сдерживая ругательства, взвыл Родионыч. - Но надо же что-то делать! - Сделаем, - сквозь зубы пообещал Крозенко и рванул с дачи в Питер. Праздник или нет, но надо было спасать ситуацию и избавить соседей от атаки Ктулху из сортира. А потом ещё и разобраться, кто кому сколько должен за эти беды. Обо всех этих околичностях Иваныч знал скупо, из краткого телефонного разговора, что состоялся как раз перед тем, как он полез на стремянку в надежде успокоить себя поправлением ёлочной верхушки. Ведь ему хотелось приложить все усилия для того, чтобы торжество всё-таки состоялось, притом он болел всей душой за Родионыча. Но решил воздержаться от звонков, потому что в таких ситуациях любой мог бы получить разве что порцию матов, что не достались сантехнику. Да и у Иваныча намечалась своя задача. - Я, Ванечка, всё понимаю, но мероприятие никто пока не отменял, и ёлка у нас обязана быть, - выразительно произнесла Евгения Ивановна. - Может, и так нормально, без неё? – несмело вступила Софья. В конце концов, она отвечала за все декорации, разукрасила весь дом и считала, что обстановка хороша даже без традиционного атрибута. - Нормально будет без этого бардака, это главное. За это мы примемся сейчас же. А дядя Ваня... – Она метнула взгляд в сторону мужа. – Он же у нас добытчик, капитан и всё такое, почему бы и не достать новую ёлку? Может быть и искусственная. Только чтоб не совсем уж пластиковое позорище, приличное что-то. «Усёк?» «Усёк». Им даже не обязательно было произносить слова, хватало взглядов. - Я тебе буду фотки скидывать. - Хорошо. Иван Иваныч завёл свой внедорожник и выехал со двора с не совсем чётким, но красноречивым «адмиралтейским протоколом» в духе «поди туда, не знаю, куда, найти то, не знаю, что – но чтоб оно было эпичным, решило все наши проблемы и чтоб пред всем честным миром повыделываться можно было». Короче, классика жанра.

***

В принципе, он мог бы срубить ёлку и в ближайшем лесу, но заниматься браконьерством Иванычу претило, да ещё ведь вдруг некий чиновник из лесхоза нагрянет? И тут уже не отмажет Блинков, чей отец в здешних краях когда-то был егерем. Иванычу пришлось мотаться по ёлочным базарам в Мурино и на Уделке, но ни одна ель не нравилась Евгении Ивановне, все тощие да чахлые, не в пример погибшей. Те же, что казались красивыми и пушистыми, стоили баснословных денег или не подходили по размеру – то слишком маленькая, то слишком большая. Пришлось прорабатывать план Б и прочесать торговые центры в поисках искусственного варианта. Среди какофонии новогодних мелодий, толп разношёрстного народу, кучи всяких блёсток, финтифлюшек, отсветов витрин, кричащих рекламных слоганов Иваныч бродил совершенно обалдевший. У него начинался явный сенсорный перегруз и ступор. С ним такое обычно бывало, когда он с некой целью приезжал в Москву – поэтому Соня обычно норовила вместе с ним выпихнуть Фёдора Родионыча, чтобы тот решительно помогал Ивану Иванычу тупить поменьше, двигаться поживее, а заодно избежать какого-нибудь ЧП. Но сейчас тот вовсю сражался с коварной канализацией, и конца-краю этому видно пока что не было. По обрывочному рычанию в трубке Францев понял, что дело плохо, и его дражайший зам прав в своём негодовании, что «мироздание решило обосрать мне весь праздник». Пожелав удачи и терпения в расчистке стихийно образовавшихся авгиевых конюшен, Иван Иваныч поплёлся дальше. «Эх, а так здорово обои вместе выбрали», - мысленно досадовал он. А припоминалось происшествие летом, когда женщины рванули на курорт, а благоверных оставили на хозяйстве. Тогда Францев тоже отличился. Он надумал устроить для Крозенко кулинарный мастер-класс с целью укрепления его отношений с Сонечкой, которая ставила Родионычу в вину «бытовой примитивизм». То есть, среди прочего, её не радовала и перспектива вечно питаться одной картошкой и пельменями, и перспектива корячиться у плиты и вечно выдумывать то и это. Что ж, дядя был готов показать один из путей к сердцу племянницы и расстарался на славу, затеяв день грузинской кухни. Вот только чёрт его дёрнул так неосторожно открыть здоровенную банку с – оказывается, перебродившим – домашним соусом ткемали... В оранжевых алычовых брызгах оказалась вся кухня. Самое худшее, что в том числе и стены. Пришлось затевать стихийный ремонт – а потом выдать это за сюрприз к приезду прекрасных дам. Как ни странно, Евгения Ивановна тогда ни о чём не догадалась, только подивилась и похвалила супруга за инициативность. Но теперь-то уж он был пойман с поличным!.. Да ещё и не имел нескольких дней форы – а всего лишь несколько часов. Самая что ни на есть дискомфортная ситуация для бедного Ивана Иваныча, который просто терпеть не мог, когда его подгоняли и торопили – тогда у него всё валилось из рук. Но деваться было некуда. Поэтому Иваныч машинально продолжал путь и столь же машинально щёлкал камерой и отсылал домой очередной снимок для отчётности и для того, чтоб выслушать новую порцию недовольства типа: «на вид дешёвка, растреплется ещё до того, как привезёшь», «целиком серебристая?! С ума сошёл, в наш интерьер никак», «фу, какая пошлая позолота на концах иголок, хоть бы аккуратно сделали, а тут как будто засохшим лаком для ногтей измазали», «на вид хлипкая, её не только ты, её Феликс снесёт в два счёта», «ну, это дорого, у нас ресурсы есть, но побойся Бога!» - и тому подобные вердикты. Также его стесняло то, что попутно можно было бы купить игрушки взамен разбитых – но кто его знает, какие брать, если непонятно, какой будет ёлка? Иван Иваныч невольно припомнил советский мультик с сюжетом тютелька в тютельку – и с выразительным резюме: «Уж послала, так послала!». Нет, ну реально целая экспедиция... Однако в некий момент терпение у Францева кончилось. Он озабоченно посмотрел за окно торгового центра – уже давно сгустились сумерки. Затем глянул на часы, прикинув, какие будут пробки на выезде из города. И решил действовать без всяких консультаций. Время поджимало всё сильнее. И он представил, что находится где-нибудь в Чукотском море, совершенно без связи – а для большей реалистичности ещё и поставил телефон на беззвучный режим. Лишних нервов ему не хотелось, и так досталось выше крыши. Правда, перед этим он набрал Крозенко – узнать, какая обстановка у него. Голос Родионыча звучал вымотанно и ворчливо – как, впрочем, очень часто – но оказалось, что он кое-как справился со своей неприглядной проблемой и может оставить городское жилище без боязни получить новую порцию неприятностей. - Так, может, вместе и поедем? На заправке за Чёрной речкой встретимся! - Ладно. А тебе долго ещё? Я уже выезжаю. - Да минут десять, не больше. Проследовал тяжкий вздох на том конце провода. Крозенко понимал, что для Францева «десять минут» могут растянуться и на час. Тот не обиделся на своего зама, потому что как раз беглым взглядом оценивал размеры очередей на кассах, и отозвался симметричным вздохом. - Хорошо, по-любому я становлюсь, где сказано, и жду, - проворчал Родионыч. На том и порешили. Нажав кнопку отбоя, Иван Иваныч бросился брать на абордаж отдел новогодних украшений – и случилось всё так, что он и сам обалдел. Считанные минуты – и вот он уже стоял на кассе с объёмистой коробкой, в которой покоилась роскошнейшая искусственная ель. «А ведь её ещё собрать надо», - мелькнула непрошенная мысль, но Иваныч пресёк сомнения: «Ничего, на месте всё уладим!». Другой пакет разбухал от игрушек взамен разбитых – тут он тоже полагался на интуицию и собственный вкус. Главное, что празднику – быть! Теперь оставалось выбраться из города. Иван Иваныч, переваливаясь под грузом пакетов, как пингвин, заковылял к машине, стараясь не поскользнуться и обойтись без дальнейших приключений, а попутно набрасывал в голове наилучший маршрут.

***

Однако Петербург не желал отпускать незадачливого капитана – что и следовало ожидать. Еле-еле Францев вырулил на Выборгское шоссе, продираясь через заторы, как через паковые льды. Фёдор Родионыч куковал на заправке уже минут сорок и встретил старшего коллегу неизменным бухтением – которое Иван Иваныч с подлинно христианским смирением проигнорировал, отвечал самой лучезарной и оптимистичной улыбкой и пафосным возгласом: - Поехали! - Гагарин долетался, а ты... Ай! – махнул рукой Родионыч и покорно завёл мотор. Вскоре они оба, стараясь не терять друг друга из виду, ехали домой: Францев впереди, Крозенко в кильватере. Стоило бы сказать, что мчались – но это они могли делать только мысленно: против скорости потока не попрёшь, а она была невелика. Тем временем, Иваныч всё-таки отважился ответить на звонок супруги. - Ваня! Я тебя не за смертью, а за ёлкой, вообще-то, послала! И что там у Родионыча? - Всё путём. All well, как говорится, - ввернул Иваныч историческую фразочку. – Уже едем, будем к столу. - Смотрите там, а то уж и Дима приехал... - Который из? - Фицко, знамо дело, и Катерина с ним. А, подожди! Вон Ростов в ворота заходит. - Без паники, всё идёт по плану! - Егора Летова, что ли, в дороге слушаешь? – поддела Евгения Ивановна. – Ах да, я ж забыла! Всегда, когда у тебя что-то идёт сикось-накось, ты говоришь насчёт «по плану»!.. - Не у одного меня идёт, - парировал Иваныч, - это раз. А два – давай-ка заканчивать, мне надо в другой ряд перестроиться. - Хорошо, отбой. Однако оптимизм Иваныча не оправдался. Медленный, но верный путь продолжался какое-то время, вот уже относительно близко был дачный посёлок со звучным названием «Фрегат» - и неурядицы возобновились, как водится, на самом интересном месте. Впереди виднелось настоящее вавилонское столпотворение. Авария, что ли? Иваныч и Родионыч простояли в этой пробке добрых минут пятнадцать, когда телефон у Францева снова засветился, разливая по салону битловскую мелодию – песню «Girl». - Ребят, а правда с вами всё хорошо? – прозвучал голос Евгении Ивановны уже взволнованно и настороженно. – Срочно передают, что авария на шоссе страшнейшая. Четыре машины побилось, есть пострадавшие... - Ну, раз я с тобой говорю, так значит, жив! - Слава Богу! Так это не вы, короче, - задумчиво констатировала жена. – Допустим... Но постоять придётся, - кисло отметила она. - А то. - М-да, дела... хоть бы вы к курантам успели, - упавшим голосом проговорила Евгения Ивановна. Она уже явно жалела, что отправила мужа за ёлкой – либо ей не стоило быть такой придирчивой. Так бы уже был на месте, всё чинно-благородно, может, и на стол бы помог накрыть, а тут... Евгения Ивановна, прикинув ситуацию, раскаялась и, как бывало уж не раз, чувствовала себя пушкинской старухой из сказки про золотую рыбку. Вслух она этого не сказала, но по тону всё чувствовалось, поэтому Иваныч на неё не злился и ругаться не стал – да он этого и не умел. Однако следовало решить, как поступать. Варианта было два, и кроме самого очевидного, Францев предложил свой: - Так, мы тут будем стоять до морковкиного заговения. Я предлагаю через бор, по прямой. Если выдраться из общего потока, можно было по обочине доехать до поворота, где к посёлку вела лесная дорога среди сосен. Летом и тот, и другой капитан частенько ею пользовались, но теперь-то была зима – и в таком контексте образцовая новогодняя погода совсем не радовала и не вселяла надежды... - Ты что, Иваныч, с ума сошёл?! - А как иначе-то? Ты хочешь вообще домой попасть? - Да в том-то и дело, что хочу! – огрызнулся Крозенко. - К утру или в течение часа? - Ты сдурел, командир, мы там на брюхо сядем. - Не боись! У меня не какая-то городская колымага, внедорожник всё-таки, и не абы-какой! – бодро отозвался Иван Иваныч. Он втайне гордился тем, что единственный за всё время раз в результате непонятных перипетий воспользовался служебным положением и теперь ездил на самом что ни на есть настоящем гелендвагене. Только вот о возрасте породистого железного коня Иваныч предпочитал умалчивать, а Софья Андреевна обзывала дядину машину «гробом». Невольно это вспоминалось теперь и Фёдору Родионычу, заставляя закатить глаза и не раз фыркнуть. Вот только завкафедрой морской академии был полон воодушевления: - Я буду путь прокладывать, а ты за мной! Как за флагманом. «Ой, петушара...» - подумала Крозенко, но ничего не сказал. Вернее, проронил только одно: - Может, не надо? - Надо, Федя, надо! Они препирались ещё несколько минут. В итоге Родионычу не оставалось ничего иного, как двинуться за Иванычем, который дерзко вырулил на обочину и двинулся к повороту в лес. Так обычно и получалось по жизни: Францев вставал в позу «деятельного придурка», как нелестно характеризовал это Крозенко, и тут приходилось лишь кидаться за ним вслед, стремясь, чтоб тот не наломал дров. Вскоре пресловутые «дрова» обступали две крадущиеся по заснеженной дороге машины тесной колоннадой. Таинственно проступали заветные метры пути в свете фар, а с деревьев то и дело срывались жирные комья снега. «Кажется, я видел ужастик, который начинался примерно так же», - меланхолично подумал Крозенко, крутя баранку и стараясь попадать в колеи, оставленные «геликом Вани» - над Францевым не раз подтрунивали, припоминая эту попсовую песню. Ну, а тому было как с гуся вода – он даже находил такие ассоциации прикольными. И теперь жизнерадостно пёр по снегу, и в какой-то момент Фёдор Родионыч даже смягчился и уверовал, что смелый манёвр старшего товарища был обоснован. Ровно до того момента, как тот забуксовал.

***

- Приплыли, - мрачно прозвучал в трубке голос Крозенко. - Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, - отозвался Францев. – Сейчас откопаемся и двинем дальше. В ответ последовали отборные ругательства на двух языках, а потом Родионыч проронил: - Ваня, я ж беларус, ты меня с поляками не путай... - В смысле? – опешил Иваныч – ассоциативная цепочка представлялась ему слишком длинной. - Да в таком, что «куда ты завёл нас, Сусанин-герой»?! – взорвался Родионыч. Иван Иваныч выдохнул, прочёл про себя «Отче наш», параллельно слушая возмущённое сопение зама в телефоне, и ровно изрёк: - Федя, у тебя лопата в багажнике лежит? Ну, и у меня лежит. Видимо, не зря. Настало её время. Следующие полчаса прошли в физкультурном режиме. Под тарахтение машин доблестные капитаны «Росатомфлота» вовсю орудовали лопатами, комья мокроватого снега летели во все стороны, и вот уже Францев провозглашал: - Так, ну, сейчас тронусь! - Ты уже, - буркнул Родионыч, с пыхтением втыкая лопату в ближайший сугроб. - Чего? – оборачиваясь, переспросил глуховатый Иваныч. - Умом тронулся, когда решил сюда ехать. - А ты бы оставался там на трассе, чего за мной рванул? – подколол завкафедрой. - А куда мне было деваться?! Францев торжествующе пожал плечами и сел за руль. Как ни крути, а всё было по классике. Как-то недавно они снова поцапались по учебной части, и Иваныч вспылил на Родионыча, и огрызнулся: - Да иди ты в Северо-Задний проход! - Только после вас, уважаемый! - А, так ты, Федечка, всё-таки со мной? Крозенко показательно плюнул и вышел с кафедры, хлопнув дверью, но через несколько минут они снова сидели и дорабатывали учебный план для курсантов на следующий год, то и дело друг на друга ворча, как два сварливых тюленя, но назавтра вредному декану Ивану Ростову было и носу не подточить. Вот бы и тут сработаться так же! Увы, «гелик Вани» взревел мотором и сначала победно рванул из снежного затора, однако почти тут же сполз в накатанную ямку на дороге и огорчённо замер. - Давай толканём! - Твою телегу только и толкать, её и бык не сдвинет. - Ну, знаешь ли... я и сам своего рода, это самое... Евгения Ивановна заботилась о том, чтобы её ненаглядный Ванечка хорошо кушал, чтобы не витали над ним призраки голодного детства, но порой и критиковала его за то, что китель очень уж тесно облегает его солидную фигуру. Но в какие-то моменты Иваныч даже гордился своей дородной статью – например, во время товарищеского хоккейного матча на Севкабеле. Там он пару раз разогнался и очень зрелищно впечатал в борт кого-то из противников, а те потом только сидели и очумевали, пока Иван Иваныч ехидно ухмылялся, плавно удаляясь и поигрывая клюшкой. Разумеется, не выпуская из виду Фёдора Родионыча – капитана второй команды. «На работе ему вечно плохо становится, то лапы ломит, то хвост отваливается – а вот по льду носиться нормально, в самый раз!» – ворчала тогда Евгения Ивановна. Та ещё наставница, конечно, что в свои шестьдесят с лишним лазила по скалам Карелии и снимала видосы про эти похождения... Но сейчас Крозенко был с ней солидарен и, снова раскидывая снег из-под колёс машины, бухтел – разумеется, про себя, чтобы не сбивать дыхание: «И по лесу ему шастать в новогоднюю ночь нормально. Да вообще, как мёдом ему в самой чащобе намазано...» - это он вспомнил эпический поход за грибами. «Лес славы, блин!» - фыркнул он. Конечно, вспоминая амбициозные планы Иваныча самоутвердиться за счёт «мильёна грибов» - и возвращаясь мыслями к зиме и тому самому матчу. Команды тогда вот уже битых два часа метались по катку и махали клюшками, а на табло всё равно замерла ничья «один – один». Крозенко тогда подъехал к старшему товарищу и решительно заявил: - Всё, Иваныч! Давай сворачиваться. Они уже еле ползают по этому льду... Разгорячённый, раскрасневшийся, Францев громогласно возразил: - Ты не понимаешь! Это лёд славы! Мы продолжаем! Родионыч еле сдержался. Особенно учитывая то, что Димочка Фицко ещё и подгавкнул из-за плеча любимого научрука: - У вас, Фёдор Родионыч, никакого олимпийского духа!.. Оставалось только риторически себя спрашивать, какого такого духа надо преисполняться сейчас, в тёмном лесу? Особенно при выполнении действий, которые Крозенко считал бессмысленными – вроде того самого толкания Иванычевой машины. Оно вполне ожидаемо результата не принесло, хотя Францев натужно пыхтел: - Во-во-во... Пошла, уже пошла!.. Ещё немного... ещё чуть-чуть... - Последний бой – он трудный самый! – передразнил Родионыч. – Всё уже ясно. Самим – никак. Вызываем эвакуатор. И тут Иваныч аж взъерепенился внезапно: - Да в смысле?! Я всего пять раз тронуться пробовал! - А надо сколько? Сто, пока весь бензин не спалишь? – буркнул Крозенко. Он стоял рядом и сосредоточенно, хмуро тыкал в телефон – иногда раздражённо поводя им в воздухе, будто это могло обеспечить лучший сигнал. - И мы ещё даже не начинали копать, как положено. - Ага, а выкопать ты хочешь могилу себе, что ли? Ну-ну!.. - Тьфу ты, Федя! Типун тебе на язык, - отдуваясь и вытирая со лба пот, пробормотал Иваныч. - Бояться надо не плохих слов, а плохих действий. И надень, блин, шапку – плешь застудишь! - Во-первых, бояться поздно, во-вторых, ты мне не Ивановна, «шапку надень», - проворчал Францев, но всё-таки послушался. - Кстати, про Ивановну... – вдруг сказал Фёдор Родионыч, и Иван Иваныч насторожился. – У тебя где-нибудь номер эвакуатора записан? - Нет, конечно, я никогда нигде не застревал. - Удивительное дело... Но факт остаётся фактом. Я тоже не застревал, и у меня тоже ни хрена не записано! – развёл руками Крозенко и красноречиво хлопнул себя по бокам. – А интернет тут просто аховый – умудрился ж ты опять меня в заколдованное место затянуть! Короче, звоним нашим девчонкам и просим, чтоб эвакуатор вызвали они. Францев мрачно посмотрел на него так, будто Родионыч оправдал его самые худшие опасения и попытался кисло, вяло отшутиться: - А вот этого, Федя, не надо... - Ну, а что ты предлагаешь?! – взорвался зам. – Хорошо, до посёлка недалеко – тогда попёрли пешком! - Со всеми пожитками на горбу?! - А как иначе? - Ага, восемьсот миль до реки Бака!.. – поддел Иваныч. – Нетушки, вероятность того, что мы сами, без транспорта, где-нибудь в сугробах и останемся, никто не отменял! - А тут близко, говорил он! Я дорогу знаю, говорил он!.. – передразнил Родионыч. – Как ты капитанил, до сих пор поражаюсь, если тут в трёх островах, тьфу, то бишь, соснах застрял! - Ну, и машина моя – не атомоход, на минуточку! До этого Францев утверждал чуть не противоположное, и Крозенко фыркнул. - Ладно, отклонились от курса. Что в сухом остатке? Я предлагаю чесать пешкодралом через снег и буреломы, ты предлагаешь сидеть, молчать в тряпочку типа «я в домике» и ни хрена не делать. Оба варианта – швах. Иван Иваныч был вынужден со вздохом согласиться. А так у них обычно и получалось. Совсем недавно, когда снег только-только обрушился на Питер, они оказались волей случая в глухом районе города, куда легкомысленно отправились на общественном транспорте. А потом оказалось, что очень зря. И вот они стояли на заброшенной остановке, пританцовывая от холода, и полчаса ругались, не в силах решить: то ли ждать мифического автобуса дальше – ну должен же он хоть когда-либо приехать?! – или на всё плюнуть и идти пешком. В итоге выбрали второе, и... на полпути к далёкому метро автобус пронёсся мимо них со свистом. Как тогда Крозенко чертыхался!.. И весь остальной путь они азартно выясняли, кто виноват в ситуации – хотя по факту-то оба были хороши. Сейчас всё повторялось за одним исключением: автобусу здесь было взяться решительно неоткуда. Поэтому Фёдор Родионыч подытожил: - Куда ни кинь, везде клин! Я, конечно, понимаю, что тебе зашкварно констатировать собственную гениальность и удачливость, но ничего не остаётся – надо звонить нашим дамам!.. С новым тяжелейшим вздохом Иван Иваныч полез в машину за телефоном и обнаружил, что тот уже вибрирует и светится – и можно было не смотреть на номер, чтобы догадаться, кто добивается выхода на связь.

***

В ближайший час царил настоящий тарарам, притом и у одиноких путников в лесу, и на даче Францевых. Иван Иваныч достойно пережил свои пять минут позора и теперь слушал, как супруга среди отзвуков других встревоженных голосов где-то на заднем плане и среди помех кричит в трубку: - Ваня, алё! Алё! Ваня, скинь геолокацию! - Да я как будто знаю, как это делается! - Тебе Родионыч объяснит! - Я тоже без понятия! – встрял Крозенко. - Блин, мужики! Какие вы беспомощные, ещё и тёмные! - Жень, ты не ругайся, алло! Ты лучше слушай, я сейчас опишу, где мы находимся!.. Последовали очень обстоятельные – и вследствие этого очень путаные – описания местоположения. В конце концов, Евгения Ивановна воскликнула: - Тьфу ты, Господи! Это ж та дорога, что за указателем? Где развилка? И дуб старый разбитый? - Ну, она! - Так чего ж ты сразу не сказал?! - Я пытался! Только мимо дуба мы не проезжали, так-то... - Нормально ваще. Голос у Евгении Ивановны прозвучал так подавленно, что Иван Иваныч её спешил успокоить: - Да, может, я проглядел и проскочил его! Темно же! - Нет-нет, давай-ка разбираться... В выяснениях прошло ещё несколько минут. Между тем, телефон у Францева садился – он так и не удосужился поменять батарею или купить новый аппарат, «потому что зачем?». Ну, вот и выяснялось в очередной раз, что «затем» может наступить когда угодно. Худо-бедно установив примерное местоположение потерпевших бедствие капитанов, Евгения Ивановна и Софья Андреевна принялись названивать в разные конторы, что оказывали услуги по эвакуации. Но добиться помощи в новогоднюю ночь было не так просто: кто-то не выезжал за город, у кого-то был занят весь парк техники – гололёд сделал своё дело и подпортил праздник не одному водителю, съехавшему в кювет – так что Иваныч и Родионыч ещё относительно легко отделались. Но всё равно пока что их ожидание нельзя было назвать весёлым. Для экономии топлива и пущей теплоты – у него самого печка в машине грела слабовато – Крозенко по поступившему приглашению перебрался в авто своего шефа. Правда, хмурость его физиономии салон не украшала, так что Иваныч не выдержал и начал тихонько мурлыкать себе под нос: - Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля... - Бля, да хватит! – вспыхнул Родионыч. Иваныч самодовольно усмехнулся: вывел-таки на реакцию – что ж, это лучше, чем если бы дражайший зам просто уныло пялился в одну точку и загонялся – так хоть пусть себя не накручивает, а злится и препирается. А тут пришёл на помощь ещё один звонок, на сей раз от Кати Тереховой, любимой курсантки Родионыча и невесты Димы Фицко. Она включила видео, так что теперь в экране маячила и породистая лошадиная физиономия Фицко. И Катя предложила: - Фёдор Родионыч! А может, проще, чтоб мы все к вам там приехали? И в лесу бы и отметили! У вас даже ёлка ведь есть. - Да их тут настоящих сколько хочешь, - проворчал Крозенко и с тоской обернулся назад. И проронил: - Ёлки-палки, лес густой, ходит Ванька холостой... - Да в том-то и дело, что женатый, - вздохнул Францев и покосился на коробки с вроде бы ненужными теперь украшениями, лежащие на заднем сиденье. - А реально, - весело усердствовала Катерина, - может, мы бы Туунбака в санки впрягли и доставили бы вас в лучшем виде? - Смотри, чтоб эта зверина опять Иваныча не загрызла! О да, однажды имелся неудачный опыт. Дима и Катя завели белого алабая, назвали его донельзя фандомным именем, и эта животина реально норовила не загрызть, а зализать до смерти. Однажды псина, милостиво взятая на корпоратив, бросилась на Ивана Иваныча, которого почему-то сочла чрезвычайно симпатичным, и сбила его с ног, скинув в бассейн турбазы, где проходило мероприятие. Бултых оказался просто эпичным, брызги обдали всех присутствующих, а сам Францев потом хорохорился: «Не зря я водоупорные часы купил!». Впрочем, костюм был испорчен, а Крозенко не упускал случая напоминать Фицко, что «порода вашего пса – не алабай, а ебалай!». И «что вы там его водите на аджилити-шмилити, ему все тренировки не впрок, не в коня корм! Приручили бы белого мишку – такой же результат бы был!». Короче, шутку Кати про собака-Туунбака Фёдор Родионыч воспринял без энтузиазма – вместо этого поинтересовался, что вообще там дома творится и чего им ждать. Но голос собеседницы начал обрываться, и связь пропала. Родионыч плюнул и сунул мобильник в карман куртки.

***

- Ну и чё нам теперь делать? – риторически проронил он. - Ничего, ждать, - с кристальным спокойствием отозвался Иваныч и попытался пошутить: – Ну, хочешь, выйди сорви иголок с сосны и пожуй, очень полезно, от цинги помогает. - Ты б ещё предложил лишайников со стволов наковырять! - Ну а что, всё к твоим услугам, могу из них вкусный салатик сделать, только без соли! - Ботинки свои пожуй, - рискованно шутканул Родионыч. - Ну, нет, это голимый кожзам, тут никаких полезных веществ нету, - театрально развёл руками Иваныч. Сколько б Родионыч ни плевался от творения Дэна Симмонса, но и он оказался в итоге втянутым в общий фандом. А началось-то всё с того, что Фома Блинков оставил толстенную книгу в дачном шкафу для буккроссинга, который в тёплое время года стоял перед правлением дачного кооператива. Вот так и расползались специфические шутки, связанные и с романом, и с сериалом, и вообще с историей злополучной экспедиции Франклина. А сейчас ситуация вырисовывалась похожая, утешало только то, что кругом какая-никакая, а цивилизация: и до посёлка можно допереть пешком за пару часиков – это вам не восемьсот миль, да и ёлка легче лодок с поклажей, и вера в настойчивость прекрасных леди всё-таки сохранялась. Жаль только, что все яства ждали дома, а с собой ничего и не было – а обед, перехваченный на бегу да на лету, уже давно испарился из желудков. О горячем чае можно было и не мечтать. И о кофе по-ирландски тоже, потому что термос свой Родионыч на нервах уже опустошил за день, да ещё и не почувствовал ровно никакого эффекта, и это несмотря на то, что Иваныч и Дима Фицко его постоянно поддевали: мол, а присутствует ли в твоём кофе по-ирландски сугубо кофейная составляющая?.. На дорожно-патрульную службу Крозенко тоже начхал, вышел сухим из воды, но сейчас зато был мокрым от снега, который приходилось выковыривать из штанин и обуви. Иван Иваныч неуклюже перегнулся через Фёдора Родионыча, открыл бардачок и достал оттуда шоколадку: - Давай хоть это пока погрызём? Крозенко поморщился: - Ну, за неимением лучшего. Сладкий пластилин, - припечатал он. - Вот у нас в Беларуси... - Да, давай, - перебил Францев, - воспой хвалу пищевой промышленности своей родины и посылкам оттуда! И вообще, как тебя так не отпускает? Ты уже много лет гражданин Russian Federation! Крозенко крякнул. Хотел бы он ввязаться в патриотическую дискуссию, но вместо этого тактично отломил квадратик шоколадки и молча положил в рот. Ну, раз не отпускает, должен же он хоть чем-то оправдывать добрую славу соотечественников? Мягкость, там, терпение. А то Иваныч его и так вечно подкалывал. «Вот у них в гимне поётся, что «мы, белорусы, мирные люди», а этот какой-то агрессивный!» Родионыч парировал: «Я не агрессивный, я пассионарный!». А ведь ещё и Соня поддерживала дядю в своих шуточках, вот уже зараза! То про картошку, то про трактора, то про партизан, то про ещё что стереотипное ввернёт. Ай, да и Бог с ней. Было б это наибольшим огорчением. Хуже, что Дима Фицко это подхватывал. А сам-то кто? Помесь украинца и татарки! Ничего плохого в этом Крозенко, разумеется, не видел. Он был воспитан в традициях советского интернационализма, как и Иван Иваныч. Но не считал, что дерзкий молодой препод имеет право прохаживаться на его счёт больше, чем тот на его. И тоже вечно всовывал какие-то шпильки то про сало и вышиванки, то про эчпочмаки и тюбетейки. Эх, только о еде сейчас и думалось уже... Вот Эпсли Черри-Гаррард в своих антарктических мемуарах тоже вспоминал о консервированных персиках. Не помешали б они, Родионыч бы их жрал прямо из банки и соком бы запил. Это Иваныч бы мялся, что приборы отсутствуют. Но сам бы через минуту присоединился, это точно. Антарктика... станция... другой Дима, Ростов... какая же тяжёлая, но всё-таки классная была зимовка. И они были героями, когда вернулись в Питер и принялись строчить отчёты. Их так и называли: «Вот наши Лазарев и Беллинсгаузен!». Они ещё с Димоном за кружкой пива пытались разобраться, кто есть кто в этом, прости Господи, пейринге. Ну ладно, какой там «пейринг». Вон, у Димы есть чудесная Анечка, детишки, всё круто, а что Иван Николаич вредный – в какой семье не без вредного деда? Разве что Иван Иваныч был бы не вредным дедом, а хоть к ране прикладывай. Вот только этому его статусу противилась Сонечка – ох уж, блин, эта Сонечка!.. Несчастье блондинистое. Которое, как ни странно, из картины мира Фёдора Родионыча было вычеркнуть решительно невозможно. А сейчас, небось, тоже на телефоне сидит, старается, спасает. Крозенко вздохнул и принялся придумывать, что такого проникновенного он мог бы сказать любимой в новогоднюю ночь, да так, чтобы и вправду пробрало – и она бы не смотрела недоверчиво и насмешливо. Да, он был по типажу своему грубый армейский прапорщик, с другой стороны, задрот наподобие чернобыльского академика Легасова, это странно в нём сочеталось – но тепла ведь хотят и старые солдаты, не знающие слов любви! Родионыч опять вздохнул. И вслед за ним точно то же самое сделал Иваныч. - О чём думаешь, товарищ? - Да о Женечке. Она же переживает. Крозенко предпочёл удержаться, чтоб не озвучить своего потока сознания о Сонечке. - Ругаться будет, это явно, но переживает. А ещё я ребят подвёл. Буквально всех, - сокрушался Францев. - Съехались, нарядились, снеди с собой привезли, а я в лесу застрял с тобой, как последний придурок. Фёдор Родионыч удивлённо приподнял пшеничные брови. Редко Иваныч признавал свои ошибки, огрызался до последнего, но зато такие редкие случаи были искренни. - Ну, знаешь, Вань, если б мы застряли на трассе, результат был бы примерно тот же. - Ага... И тут им в глаза ударил свет. Да ещё и не от одного источника, три как минимум! - Это что такое? - Спасение наше, Федечка! – заливисто расхохотался Иваныч, как обычно, с тюленьей хрипотцой. – Давай, выходи из машины, встречай гостей! Крозенко выскочил из гелика, бесцеремонно хлопнув дверцей, заслонил глаза рукой козырьком, и только и проронил красноречиво: - Ёшкин кот, вот это да...

***

Сумрачный сосновый лес озарился огнями, пока не праздничной ёлочки, но фар весьма мощной техники. Крозенко и Францев наблюдали, как к ним яростно прогрызают дорогу эвакуатор и трактор. Самое смешное, что воочию явились все образы, что Фёдору Родионычу пришли на ум совсем недавно. - Ну, с новым годом! – закричал Фома Блинков, выбираясь из-за руля трактора. – Крепите трос! - И ты тоже, - вторила ему Евгения Ивановна, выскакивая из кабины и обращаясь к Иванычу. А между тем на руку водителя эвакуатора, коренастого небритого мужика лет пятидесяти, опиралась Софья, спрыгивая в снег в модных, но добротных белых ботинках: - Мы вас вытащим! Празднику быть! - А мандарины взяли? – весело откликнулся воодушевлённый Иваныч. - Целый пакет! - Жить можно! А ёлку и правда тут нарядим? - Нет уж, пожалуйте домой! Только стоит слегка потрудиться! Крозенко и Францев вовсю принялись хлопотать. Но на какой-то миг они замерли и подивились: оказалось, Фицко и Левицкий примчались сюда на снегоходе. - Ну, вы пижоны! - Честно копил, потом хотел порисоваться, вот и случай представился, - с кокетливой покорностью склонил голову Герман Левицкий. - Шапку, Гера, наденьте, - ворчливо проронил Иваныч, зеркально отражая реплику Родионыча. – Что вы свои кудри морозите, вредно же? Не говоря о волосах, ведь мозги застудите. Рядом Фицко сдавленно захохотал и сделал вид, что прямо-таки сдыхает от смеха. Да, Герман заслуживал звание «отмороженного» ещё когда они в горячих точках служили. А тут – вон, решил проветриться – дурак дураком! Конечно, при этом дурак любимейший, уступавший по степени испытываемой симпатии только Ивану Иванычу и Катюхе. А та уже рвалась помочь Крозенко, своему названному бате, привязывать трос, хотя тот её отгонял и бурчал, чтоб не мешалась под ногами, «мелочь тощая» - но Терехова – да, пока ещё Терехова – на такие эпитеты не обижалась. Тем временем, геликом занималось семейство Францевых. - Ты как тут оказалась? – спросил Родионыч Сонечку. - А что, мне как будто всё равно?! - Ну, лучше ведь сидеть дома в тепле, пока тут со всякими проблемами разбираются. - Лучше не лучше, а я... Софья Андреевна почти сердито замялась, она была раздосадована и смущена. Но в конце концов бросила взгляд на своего капитана и сказала: - Знаешь, Федя, я за тебя волнуюсь и хочу быть вместе с тобой хоть в лесу, хоть во льдах в Карском море, где скажешь! А что я, хуже Евгении Ивановны?! - Нет, не хуже! У тебя была отличная школа. - «Школа», блин. Федя! Как это пошло. Ладно. Просто ты смиришься с тем, что я хочу тебя поцеловать прям щас? Крозенко не мог сопротивляться и ощутил, как холодные губы Софьи впились в его собственные – тоже холодные, но такие вкусные. - Что это такое ты ела? - Пломбир. - Зимой мороженое? Ну ты героиня, конечно! - Ага. И с малиновым вареньем. А чем я уступаю и вам, полярникам? Помнишь, был у Драгунского рассказ – «Не хуже вас, цирковых»? - Помню. Да и ничем ты не хуже! Хотя вы с Евгенией Ивановной те ещё интересные дамы, когда на улицу в минус выходите тренироваться. - Ну и что? - Ничего, восхищаюсь! - Так ты меня поцелуешь ещё разочек или нет? – капризно протянула Сонечка. Она вся разрумянилась от волнения, и две длинные косы свисали из-под пышной меховой шапки – чисто Снегурочка. И Фёдору Родионычу очень трудно было сопротивляться, хотя на них смотрели люди. И, какой кошмар, но они вроде бы запустили флешмоб: тут уже миловались Катька с Димой Фицко, тут Иванычи обнимались и нежились, как студенты – только водитель эвакуатора смущённо покашливал в сторонке, да Фома Блинков усмехался в бороду. Он ожидал встречи со своей ненаглядной Нинель Владленовной, которая недоумевала, где он вообще собирается взять трактор и как рассчитается с бравыми фермерами. Но рассчитался он эксклюзивным самогоном, разумеется. Который изготавливался у них в подвале и который сама Нинель иногда всё-таки рекомендовала близким – «только чтоб не в прошлый раз, как у них с Крозенко». Вообще же, на месте спорили горячо, как поступить и как помочь незадачливым капитанам: Евгения Ивановна была на стороне Блинкова и говорила, что трактор всё-таки надёжнее, а Софья Андреевна стойко выступала за то, чтоб дождаться эвакуатора, так что тётушка не выдержала и воскликнула: - А если поспорить? - Да на что? - На пакет мандаринов! - Ох уж эти мне пари в экстремальных условиях, - томно вздохнула Соня, но тотчас бросилась одеваться, попутно прокручивая в голове диалог сэра Джона и Фицджеймса из сериала – касательно того, какой разведывательный отряд прибудет первым. Притом радовалась, что местный Гор – Григорий Горский – цел-невредим и сидит с Ваней Ивиным в гостиной, обсуждая негативную энергетику матерных слов, вполне себе увлечённо и непосредственно. Однако, стоило громадного труда уговорить собравшихся гостей оставаться на своих местах – действительно нависала перспектива того, что празднование перенесётся из дома в лес. А мандарины Софья Андреевна и правда притащила прямо сюда, но им с Евгенией Ивановной теперь приходилось их располовинить: спор не выиграл никто – точнее, выиграли обе. Но участников спонтанной предпраздничной сцены было гораздо больше, так что к фруктам приложились все – набираясь сил для того, чтобы сделать решительный рывок. - Раз-два, взяли! Машина Ивана Иваныча взревела движком и стронулась с места, взрывая снег – и вот уже потянулась по выбитым колеям. - Погодь, Федя, ща и тебя из сугроба вынем! – крикнул Блинков. И он таки успешно выполнил задачу – Крозенко мог ехать свободно. Только об одном жалели – Катька вдруг посетовала: - А ведь к курантам не успеем! - Какая разница, - отозвался Дима, - главное, что все вместе и всё благополучно! А гулять можно хоть до утра! Сложно было поспорить, хотя предвиделось, что утомлённые своими приключениями Иваныч и Родионыч захотят выйти из-за стола и отправиться спать раньше остальных. Но ведь вся ночь была впереди. Чтобы описать состояние всех действующих лиц не находилось ничего, кроме банального «усталые, но довольные». На даче Францевых всех ждала целая толпа. Отмечание нового года пошло не по плану, но задалось на славу. Ёлку – злополучную виновницу происшествия – наряжали всем миром под музыку и воодушевлённые комментарии. На фиксированное время – двенадцать часов – решили наплевать и просто веселиться от души, есть, пить, желать друг другу счастья – и никто не остался без подарка. С Сахалина позвонили Игорь Хорошаев и Саамай Ойунская – вставшие в семь утра, чтобы поздравить с новым годом всю «морскую семейку». А потом в камеру всунулся ещё и Ваня Терехов, Катькин брат – оказывается, они праздновали у отца Саамай, Харысхана – у которого вместо дачи была яранга, но и там по стенам красовались гирлянды. Из Финляндии вышла на связь дочка Ивана Иваныча, Элеонора, или просто Эля, которая праздновала в Рованиеми и прислала видео, как она катается на санях, запряжённых северными оленями. Да заодно ещё угрожала отправиться в Кируну, чтобы там переночевать в «Ледяной гостинице», где всё здание, все номера, даже кровати сделаны изо льда! - А почему бы и нам туда не съездить? – заговорщицки подмигнула Евгения Ивановна племяннице. – Я потом такой шикарный обзор сделаю! - Мы сделаем! – поправила Соня. - Да, мы. - А почему бы и да! Но, конечно, это уже в следующем году. - Естественно. Но год будет прекрасный, я почему-то уверена, - мечтательно вздохнула Соня. И у всех присутствующих настроение было таким же...