По-настоящему свободна

На Никольской улице в преддверии нового две тысячи двадцатого года пахнет горячим шоколадом и цитрусами. Мимо лавочки за полчаса прошло сотни людей. Некоторые быстро идут под гирляндами, куда-то торопясь, другие спокойно наслаждаются ночной красотой, замедляя шаг как можно сильнее. Аделия эту суету очень любит. Такое постоянное движение вокруг успокаивает и вселяет чувство независимости. Вон тот парень с букетом цветов наверняка бежит к своей возлюбленной. Он должен его подарить. А пожилая женщина в десяти метрах от Адели крепко держит за руку маленького мальчика, доставая из сумки петушка на палочке. Бабушка должна заботиться о своём внуке. А Петросян никому ничего не должна. Она в любой момент может встать с лавочки и спокойно пойти на красную площадь, не ища потерявшихся друзей. Может доехать до ближайшего аэропорта и быть в Париже через пару десятков часов, не отзваниваясь родственникам при посадке. Никаких обязательств, никаких забот и должков. Свобода? Абсолютная. Праздник как таковой не чувствуется, хотя через пятнадцать минут начнут бить куранты. Люди потихоньку идут в сторону Спасской Башни, и на Никольской, прямо под светящимся небом, остаётся всё меньше людей. Немногие в новогоднюю ночь гуляют по городу, но даже столь малая часть населения занимает очень много места в центральных районах города. Аделия снова оглядывается по сторонам, и всё же решает устроить себе небольшой праздник. Встаёт с лавочки и неторопливо идёт в сторону ближайшего магазина. Внутри теплее и светлее. Тихо и пусто. Петросян времени не теряет - сразу подходит к кассе и забирает первый попавшийся бенгальский огонь. Прямо за ней в магазин заходит невысокая девушка, и так же направляется в сторону касс. Аделия за ней и не смотрит вовсе, ее интерес к посторонним персонам пропал слишком давно, чтобы обращать внимание на случайных людей. Она расплачивается и выходит из магазина, держа в руках небольшую картонную коробочку с бенгальскими огнями. Девушка идёт точно за ней, и Аделя наконец обращает на нее внимание. Незнакомка стоит с такой же упаковкой огней, в белом пуховике и молочном длинном шарфе. Словно такая же свободная, как и сама Аделия. Она улыбается, темными глазами рассматривая Петросян, когда на их головы начинает падать снег. И девушку впервые за долгое время что-то тянет. Сердце на секунду замирает, и тут же начинает биться с новой силой. К незнакомке невозможно не подойти, тем более когда она так часто мельком поглядывает в ответ. Аделия читает пришедшее на телефон сообщение о списании денег с карты в 23:57, и делает решительный шаг в сторону незнакомки, что подняла голову вверх и со слабой улыбкой рассматривает большие белые хлопья. – А тебе не холодно без шапки? – Первое, что спрашивает Петросян, уже завороженная невозможно родной энергетикой, что чувствуется рядом с незнакомкой. Рядом с ней пахнет ванилью. Девушка в ответ спокойно переводит нисколько не удивлённые глаза с неба на нее. – Нет, что ты? – Нежным и лёгким голосом произносит она. – Совсем не холодно. – Аделия слушает убаюкивающий тембр, и перестает замечать любой шум вокруг: теперь в ушах звучит только тихий голос незнакомки. – Тебя ведь тоже потянуло, правда? – Восторженно спрашивает она спустя небольшое количество времени, внимательнее осмотрев собеседницу. – Немного, – прокашливаясь, отвечает Аделия. У девушки напротив нее мягкие черты лица, аккуратный нос, карие глаза, русые волосы и румяные щеки. Может быть, от холода, а может потому что были такими всегда. – Меня зовут... – Начинает Петросян. – Тс-с-с... – Шепчет незнакомка, доставая две длинных палочки из упаковки. – Подашь зажигалку? – так уверенно спрашивает она, будто зная, что в кармане Аделии лежит пачка сигарет. Зажигалку получает почти сразу, и два бенгальских огня через секунду начинают искриться привычными непослушными вспышками. Незнакомка передает один Аделе, и издалека доносится бой курантов. – Представляешь, а я ведь только с тобой иду в две тысячи двадцатый, – Мечтательно шепчет незнакомка, пока Петросян разглядывает каждую ее черту сквозь искры. – Я тоже, – выдавливает из себя Аделия. И снова тишина. Только куранты бьют по барабанным перепонкам. А перед глазами светлый образ неизвестной как будто никому девушки. Она - как та самая, которую словно знают все и одновременно никто. Прямое олицетворение ясной и тихой свободы души и лёгкости решений. Прямо перед Аделией, как ангел хранитель, стоит эта чудесная девушка, когда часы пробивают двенадцатый раз. – Я Аделия, – тихо заканчивает фразу она через несколько молчаливых секунд, и в ответ снова получает мягкую улыбку. – Соня, – Выдержав паузу, всё же представляется девушка. Бенгальские огни догорают у обеих. Акатьева берет в свою руку чужое запястье, и второй вкладывает в ладонь черную зажигалку. – Спасибо тебе, Аделия. – Почти шепчет. – Как ты узнала что она у меня есть? – Интересуется Петросян, убирая в тот же карман, что и сигареты. Соня поднимает на девушку карие глубокие глаза, и Аделя тут же будто тонет в них. – Такие как ты почти всегда курят, – всё таким же отрешенным голосом и волшебным тембром озвучивает она. – Какие? – Спрашивает Аделия в ответ, не имея возможности отвести глаз от Сони. Та только тянет ее за руку, на середину улицы, крепко сжимая ладонь девушки. Они вдвоем создают проблему в передвижении, и недовольные люди обходят вокруг, но сейчас это не так важно. Акатьева поднимает голову вверх и сквозь гирлянду печально глядит на тёмное небо. – Свободные, – Тяжело, но так же свободно проговаривает она, снова выдыхая. Из ее рта вырывается белый пар из-за разницы температур. Руки у Сони в варежках, пушистых и белых. Она не мёрзнет нисколько, ей хорошо и слишком просто рядом с Аделей. И Аделе с ней тоже. Петросян так же, как и новая знакомая, молча смотрит вверх, и ничего другого не слышит и не видит. Только Акатьева рядом. – Ты ведь веришь в свободу? – Спрашивает Соня. – Верю. Ещё как. – Усмехается Аделия. От обеих свобода исходит ярко и сильно, и обе это чувствуют. – Замечательно. Я тоже верю. – Тише говорит Соня, но Петросян всё слышит. Слышит. И слишком хорошо понимает. Достает из кармана пачку сигарет. В ней лишь одна, одинокая и брошенная, окружённая стенами со всех сторон. Аделия поджигает ее и втягивает успокаивающий дым. – Это же тебя убьёт, – спокойно предупреждает Софа, чувствуя характерный запах. Он отчего-то не мешает ни капли. – Знаю. На них написано. – Показывает пустую пачку с характерной надписью на лицевой стороне. – Это свобода. – Выдыхает дым в противоположенную от Сони сторону. – А ты куришь? – Нет. – Отвечает Акатьева. Аделия прикрывает глаза. Разная свобода. – Сонь, дашь мне свой номер? – Просит она, не переводя взгляд с неба. Сигарета выпадает из рук и остаётся на асфальте серым порошком, который Петросян по привычке приминает ногой. – Ну нет. – Спокойно отказывает она. – Так же неинтересно. – С придыханием объясняет Акатьева. Смотрит на Аделю чистым и восхищённые взглядом, берёт ее руки в свои, греет холодные пальцы своими варежками. – Мы же с тобой видимся в такую волшебную ночь... – Замолкает. – Я и телефон свой оставила, Адель. Нам это не нужно. – Такого невероятного голоса, как сейчас у Сони, Петросян не слышала никогда. Запредельный, невозможный, заглушает всё вокруг и прорывается глубоко в душу. Остаётся там. – Но... как мы свяжемся? – Искренне не понимает Аделия, крепче сжимая Сонины ладони. Не хочет отпускать. Та в ответ проходится глазами по силуэту Петросян. – Знаешь, – улыбается, выдыхает воздух из лёгких. – Мне кажется мы с тобой и так связаны. И это непременно нужно проверить... – Поджимает губы и задумывается о чем-то. – Представляешь, люди же, когда связывают себя искусственно, идут против судьбы. Если они связаны не были никогда, то человек не твой вовсе, а если связаны и без того были, то судьбе не доверяют. – Соня снова замолкает, но продолжает через несколько секунд. – Я вот судьбе доверяю, а ты? Доверяешь судьбе? А Аделия и не верила в судьбу никогда. Отвела ее от этого мифа безукоризненная свобода и пустота жизни, но именно в этот момент, когда девушка, буквально полчаса назад незнакомка, крепко сжимает ее руки и доверительно вглядывается в глаза, поверить слишком захотелось. – Доверяю. – Шепчет в ответ она. Соня улыбается и мягко кивает. – Вот и хорошо. – Достает из кармана небольшой блокнотик и почти источенный простой карандаш, снимает одну перчатку и быстро пишет что-то на листочке в клеточку. Аделия завороженно наблюдает за движением ее рук. Через десяток секунд Соня складывает бумажку в несколько раз и отдает ее знакомой. – Открой ее когда я уйду. Там написано пять московских мест, в которых можно встретить новый год. – Объясняет она. – В следующем году выбери одно, только одно, и приходи туда. Я сделаю так же. Если мы встретимся с тобой, как сейчас, то точно связаны судьбой. Попытки всего четыре, первая была сегодня. До... нового две тысячи двадцать четвертого. – Надевает варежку и снова улыбается. – Мы с тобой свободны, Аделя, представляешь? – Глаза искрятся и сверкают, точно так же, как бенгальские огни, только не погасающие. У свободных всегда так: глаза не гаснут, потому что независимы и не боятся. – Сонь, – окликает ее Аделя, дёргая за руку. – Ты такая волшебная... – Шепчет Петросян, стоя вместе со случайной девушкой на одной улице, где, казалось бы, не слышно ничего, кроме постоянного гула толпы. Но Соня слышит, и мягко улыбается, поправляя слега растрёпанные волосы. Своими большими блестящими глазами смотрит на новую знакомую. – Ты тоже. – Выдыхает она. – Всё это не просто так, веришь? – И, не дожидаясь ответа, на секунду прикрывая глаза, говорит: – Я вот верю. И верю, что мы с тобой увидимся снова, и будем такими же свободными, как и сейчас. От всех обязательств, хорошо? – Хорошо, – Тоже улыбается Аделя, не отводя глаз от лица девушки. Такой чудесной и невероятной, волшебной Сони. С которой, она верит, встретится снова. Неважно где и как: поймав взгляд родных глаз она словит и незабываемое ощущение. Ощущение, по которому всё станет понятно. Этот настоящий, пленящий запах догоревших бенгальских огней, сигарет с вишней и Сониных ванильных духов - наверняка так и пахнет свобода. Через несколько лучших часов волшебная девушка растворилась в толпе, оставив Петросян совершенно одну среди сотни людей. Тогда она и открыла заветную записку. А в ней, мелким почерком с размашистыми петлями и красивыми заглавными буквами написаны пять мест. ВДНХ Воробьёвы горы Никольская улица Киевский вокзал Столешников переулок И Аделия уже тянется за телефоном, чтобы сфотографировать бумажку, но останавливает саму себя, заметив небольшую приписку внизу листа. По-настоящему свободна, Соня

~•|•~

Тридцать первое декабря две тысячи двадцатого года. Аделия стоит на Столешниковом переулке, и уже около получаса ищет глазами ее. В правом кармане зажигалка и пачка сигарет, в левом - еле живая бумажка в клеточку, сложенная в несколько раз. А в голове светлый и ясный образ по-настоящему свободной Сони. Весь год был потрачен на нее. Столько бессоных ночей убито на её образ... да и сонных тоже, если быть до конца откровенной. В каждом втором сне, любом видении, везде находились эти карие глубокие глаза. И Аделия в них тонула, тонула безвылазно. В мае она перестала верить в судьбу. Снова и снова разглядывая листочек с прописанными местами, она выбирала одно. И не верила вовсе, что свяжет их с Соней невидимая нить. Но верила в случайность. Глубоко в свободной душе закрадывалась надежда, что шанс хоть небольшой, но есть. В августе набила татуировку. Идея абсолютной свободы сковала мысли, а вместе с ними в голове оставалась и светлая Соня. И даже не столько ей это было сделано, сколько победе над собственным страхом. «Carpe diem» - лови мгновение с латыни. Аделия ненавидит боль. Но очень любит делать, что хочет. И любит оставлять в своей памяти мгновения. Ловить их в сознании. Много думала она и об образе своей Сони. Ведь она так и не узнала о ней ничего. Совсем... только имя, место встречи, невозможно красивые черты лица и безукоризненная свобода. В точности, как и у самой Петросян, свобода души и выбора. Соня в её глазах только хорошела с каждым днём, и становилась всё более несбыточной мечтой. В ноябре Аделия выбрала место. Спустя пять бессоных ночей подряд, спустя уйму потраченного времени и несколько прогулок по каждой из возможных точек, она разрывалась между вокзалом и переулком. Этот выбор значил слишком много, и значит до сих пор. До нового года чуть больше часа, и, снова замерев в самом начале улицы, Аделия чувствует безумную тягу назад. К Киевскому Вокзалу. Вторая попытка. Если тут нет Сони, значит она будет там. Будет непременно, и добежать Аделя успеет! Последний раз пройдясь глазами по всем видимым лицам и так и не наткнувшись на взгляд знакомых глаз, Петросян срывается с места и быстро ориентируется. Должна успеть. Сотворит судьбу сама.

~•|•~

Да десяток минут до боя курантов оказывается на площади вокзала. Людей тут не меньше, чем на переулке и не меньше, чем в прошлом году на Никольской. Но чувствуется, чувствуется присутствие Сони. Не прогадала. Бегает глазами по всем заметным лицам, и под белой аркой цепляется, находит знакомый образ. Всё такая же, без шапки, в белом пуховике и молочном длинном шарфе. Искрящимися за десятки метров глазами рассматривает улицу с лёгкой улыбкой. Аделия срывается с места и бежит к ней. Ноги едва слушаются, и на гололёде так быстро передвигаться опасно, но ей всё равно. Сколько нервов, сил, волнений и непоняток... всё вложено в эту встречу. Соня видит ее, видит и улыбается самой печальной на свете улыбкой, так, словно нет больше на свете ничего, кроме их двоих. И вот, останавливается Аделя прямо перед ней, и всё вглядывается в ее огромные свободные глаза. И не хочется больше никогда из вида их выпускать. Соня снова берёт ее руки в свои, и в точности, как год назад, греет ее холодные пальцы. – Сонь, Сонечка, ты знаешь, – Петросян, вся запыхавшаяся, пытается вытащить из себя нужные слова. – Ты знаешь, как я тебя искала? Сонь... это просто, я была на Столешниковом, еле успела сюда, это же... чудо какое-то... – Улыбается сквозь безумную усталость. – Ты всё такая же волшебная. – Громкий шепот прорезает насквозь все посторонние шумы. – И... ты тоже, – печально шепчет в ответ Соня. Оглядывает внимательно девушку напротив с ног до головы. Замечает на запястье два вытатуированных слова, и снова грустно выдыхает, выпускает белый пар. – Лови мгновение... – Мечтательно озвучивает она. – Мгновения ловить не нужно, – почти сразу оспаривает надпись. Встречается с Аделией глазами и мягко пожимает плечами. – А что нужно с ним делать? – Так же шепотом, завороженно спрашивает Петросян. – Я... тебе попозже расскажу. – Ещё тише отзывается Соня. Сжимает чужие холодные руки. – Ты была на Столешниковом переулке, да? – Да, была, я его уже выбрала, представляешь, и меня, – Переводит дух. – Меня так что-то сюда потянуло... Это судьба, Сонь, та самая судьба о который ты мне говорила, смотри! – Вырывает одну руку и достаёт из кармана бумажку. Разворачивает ее. – По-настоящему свободна... мы с тобой по-настоящему свободны, Сонь... – Акатьева на это лишь проходится глазами по родному силуэту. – Эх... Нет, Аделия... – Опускает глаза она. Снова берёт ее руку и поворачивает надписью на себя. – Знаешь, в чем разница между искусственно и по-настоящему свободными? – Начинает разъяснять Соня, не желая терять из вида черную красивую надпись, безумно похожую на её почерк. Петросян в ответ мотает головой. Совсем несмело. – Ты вот... искусственно свободна. – Спокойно говорит она. – Искусственно свободные на самом деле одинокие... Свобода - не есть одиночество, так ведь? – Но... – Аделия останавливается. – Я ведь не одинока, у меня есть ты, это же судьба, ты же такая же... – Шепчет, сдерживая слезы. – Нет, Адель, – Соня лишь глаза наверх поднимает и дрожащими ресницами смахивает слезы, быстро моргая. – Я свободна, потому что не боюсь. – Выдыхает. – Не боюсь терять, понимаешь? – В ответ Петросян честно мотает головой. – Ну подожди, судьба же... – Всё так же убеждает ее Аделя. – Ты нарушила наши правила. – Грустно замечает она. – Первая попытка из четырех провалена... Аделя, ты хочешь связать нас искусственно. А я... такое не люблю. Я хочу с тобой по-настоящему, словно по волшебству... – Снова опускает глаза на руки. – Ловить мгновения - это не то. Это и есть твоё одиночество. Твоя искусственная свобода, наша искусственная связь. – Замолкает. Слеза стекает по, как и в прошлом году, розовой щеке, но мягко улыбается. – Мгновения нужно не ловить, а отпускать. Вот на самом деле важное умение. – Шепчет она всё таким же волшебных голосом, который звучал у Адели в голове весь год. – Только не говори, что ты уходишь, – уже больше просит Петросян, и по щекам ее стекают соленые слезы. – Не лови это мгновение, – В ответ просит Соня. – Ты, я знаю, обязательно меня простишь. – Начинает она. – Но идти мне действительно нужно. Не теряй только нашу бумажку. – Грустно улыбается, поглаживая большим пальцем ладони Адели. – У нас с тобою ещё три шанса, и если действительно судьба, то мы с тобой увидимся. – Осматривает Аделию, видит мокрые дорожки на щеках и протягивает руку, чтобы стереть предательские слезы. – Увидимся, когда ты станешь по-настоящему свободна, хорошо? – Сонь, пожалуйста, не уходи, нет... – Так же отчаянно шепчет Аделия, крепко сжимая руку Акатьевой. Та грустно в ответ выдыхает, и темными, глубокими глазами заглядывает прямо в душу. – Отпусти мгновение, прошу. И ты перестанешь быть одинокой. – Всё не решается отпустить уже теплую руку Адели. – Но мне правда нужно... поезд через десять минут. – Убирает свою руку наконец, и по щекам текут новые слезы. У Сони сквозь улыбку. Аделия не выдерживает, зажмуривает глаза и опускает руки. Открыв спустя пятнадцать секунд, когда оглядывается по сторонам, Сони будто и не было. Исчезла. Растворилась в новом году и утонула в памяти. Слезы начинают литься с новой силой, когда на голову начинают сыпаться белые снежинки. В пачке осталась одна сигарета. Такая же, как и Аделия. Perdere diem.

~•|•~

Аделия не забыла. После этой встречи прошло два новых года, каждый из которых Петросян проводила на ВДНХ. Дважды подряд. В другие места не ездила: наоборот, выбрала самое отдаленное от остальных. Лучше не видеть ее вообще, чем увидеть, и снова потерять, как на том вокзале. Чёртово мгновение. В воздухе ещё месяц летало невозможное ощущение одиночества, и чувство свободы тогда пропало совсем. Соня оказалась права. Аделия не свободна, а одинока. Свобода - это независимость в первую очередь, а у Аделии зависимость была. Ничего так девушку не грело, как ощущение сбоку родного человека, и в руках тепло тлеющей сигареты. Одиночество - это искусственная свобода, свобода, которая не отражается в глазах, вера в которую помогает держаться. Через полгода и стало полностью понятно, что Соня ещё при первой их встрече всю суть поняла, и готова была глаза Аделии в следующий раз открыть. А в воспоминаниях девушка всё так же оставалась чересчур волшебной, просто нереальный. Постоянный спокойный и нежный голос, добрые искрящиеся глаза и настоящая, истинная свобода. Соня не боялась терять, не боялась говорить и видела слишком много. Через восемь месяцев после из последней встречи на запястье Адели появилось ещё два слова. Чуть ниже, сразу под «Carpe diem», красовалась новая надпись. Стадия принятия собственной слабости и одиночества. «Perdere diem» - теряй мгновение. После второго непопадания, имея три попытки, Аделия начала отпускать. На улицах ВДНХ не было никого похожего на ту самую, и ощущения этого не было. Вокруг сотни, тысячи людей, но не она. Принимая и осознавая свое одиночество, Петросян становилась свободнее. Перестав воспринимать его как что-то ужасное, Аделия стала спокойна. За две недели до последней попытки появилась и третья надпись: «Dimitte diem» - отпускай мгновение. Тогда Аделия боли не боялась. Ей было не страшно. Набивая два слова, она уже спокойно относилась и к судьбе, и к одиночеству. Только приняв и осознав одиночество и слабость человек становится свободен в своей голове. Принимая свою слабость, человек перестаёт быть слабым. Свобода - это отсутствие перед собой же секретов, полная открытость собственной души перед разумом. Свобода для многих - всего лишь красивое слово, которое каждый трактует по-своему. Но ощущение истинной свободы не спутаешь ни с чем. И Аделия не путала, стоя посередине людной Никольской улицы, за четыре минуты до нового, две тысячи двадцать четвертого года. Всё те же гирлянды, та же уличная суета, те же шумные прохожие и бенгальский огонь в руках. Телефон она с собою не брала, как и в последние три раза, но бумажка, та самая, всё такая же значимая, но уже не вспоминающаяся с трепетом, лежала в кармане куртки. Из того же кармана Аделя достала зажигалку за двадцать секунд до курантов и подожгла последний в этом году бенгальский огонь. Соню она глазами уже не искала, и поймать ощущение ее присутствия не пыталась. Со свободой, настоящей, не искусственной, пришло и признание радости жизни в таких мелочах. С теплой и светлой печалью, прямо сквозь яркие искорки, наблюдала за падающим снегом и слушала куранты, из-за которых затихли все люди вокруг, когда между мыслями и чувствами вдруг ловит родное ощущение и отводит глаза от неба. На другой стороне улицы с бенгальскими огнем в руках стояла Соня. С румяными щеками, без шапки, в белых варежках и со счастливыми, искрящимися, точно как самая яркая в мире гирлянда, глазами. По-настоящему свободна.