mistel.

Первый раз они видятся в Хогсмиде. Плотная пенная шапка уже давным-давно осела – Панси недовольно кривится и отставляет бокал со сливочным пивом подальше от себя, откидываясь на спинку шаткого стула. В «Трех метлах» гам громче, чем обычно: каждый считает своим долгом обтесать язык об имя Мальчика-который-выжил-и-попал-на-турнир-какого-вообще-черта. Жулик, мошенник, аферист и общепринятое «вонючка». Малфой вот, например, того и гляди, взорвется – болтает об этом без умолку с самого их выхода за ворота школы и Паркинсон начинает казаться, что дело тут вовсе не в недовольстве. Впрочем, ей это уже порядком поднадоело. – Увидимся. Нужен воздух. Воздух и, желательно, тишина. Накинув капюшон теплой мантии, Панси выходит за дверь, мельком углядев за крайним к выходу столом местную знаменитость в неизменной компании среднего Уизли и… Кажется, кого-то у них не хватало. Не ее забота. Улица встречает морозным воздухом и перезвоном колокольчиков то тут, то там – колдуны и ведьмы во всю готовятся к Рождеству, пока местные предприниматели завлекают зевак всем, чем только можно. Даже она заглядывается на причудливого северного оленя, чьи рога полностью состоят из искрящихся новогодних леденцов, а копыта, которыми он отбивает причудливую мелодию, кажется, сделаны из имбирных пряников. И шерсть полностью из темперированного шоколада… – Ох, извини… – Смотри, куда идешь. Панси поднимает глаза и Грейнджер поднимает глаза тоже – Панси едва на хохот не срывается, наблюдая, как виноватая мордашка кривится в недовольстве, а губы сжимаются в тонкую линию. Гермиона отводит взгляд и молча обходит замершую Паркинсон, продолжая свой торопливый путь в таверну. «Ей не идет» – мысленно подмечает и забывает об этом инциденте, кажется, через пару мгновений, стоит только упереться взгляд в глупого оленя еще раз. Второй раз Панси замечает ее за столом львиного факультета. Какой-то шум отвлекает ее от завтрака, заставляя поднять взгляд и наткнуться им аккурат на знакомую растрепанную макушку – отсюда не слышно, но Гермиона, судя по жестикуляции, что-то увлеченно вещает Поттеру и Уизелу. Веснушчатое лицо второго мрачнее тучи, будто вот-вот расплачется. Это забавит Паркинсон, но вылетает из головы сразу же, стоит Драко обронить что-то по поводу предстоящего турнира. Вечером она думает, что у Гермионы волосы переливаются на солнце цветом сливочного пива и тихо, обреченно мычит в подушку, пугая этим готовящуюся ко сну Асторию. Глупость какая. Третий раз они нос к носу сталкиваются в библиотеке. Островок света в кромешной тьме выглядит инородно, чуждо, того и гляди, масляная лампа лопнет, оставив Панси наедине с чернотой, но она старается не думать об этом, продолжая листать потрепанные страницы книги. Секция маггловской литературы не была исследована ранее чисто из принципа и черт знает, что занесло ее сюда именно сегодня. Сама Паркинсон предпочитает списывать все странности на старое-доброе человеческое любопытство, даже если «любопытство» учится на Гриффиндоре и даже носит имя. Книга в её руках не более, чем старый жутко сопливый роман, ужасно унылый и глупый, и Панси правда не знает, почему продолжает глотать строку за строкой, поднимая голову только тогда, когда где-то справа слышится громкий треск. Она не одна и это заставляет напрячься. Тусклый свет желтой тенью приближается все стремительнее, пока Панси всем известным Богам молится – лишь бы не наткнуться на Филча. Легче повеситься, чем слушать злобное ворчание мерзкого старика, повернутого на такой же стремной кошке. И слава тем Богам, которым она молилась, что ночным посетителем оказывается всего лишь растрепанная, напуганная не меньше Грейнджер – она выглядит так, будто не спала последнюю неделю и Панси становится ее даже жалко. – Ты. – Я, - Гермиона кивает, видимо, совсем не готовая пререкаться сегодня и устало потирает переносицу пальцами. Лампа в ее руке самую малость подрагивает, отбрасывая на полки причудливые тени. – Я не знаю, что ты тут делаешь и зачем, но это к лучшему. Я бы не отказалась от помощи. – Ты? – Паркинсон ощущает, как ее брови медленно, но верно ползут вверх, выказывая неподдельное удивление. – От помощи? Моей? – Слушай, я правда не в том положении… Это Джейн Эйр? Взгляд Грейнджер падает на обложку торопливо прикрытой книги и Панси тут же прячет ее за спиной, тихо кашлянув. Ну и глупость. Она чувствует себя так, будто ей снова одиннадцать и папа запрещает читать какие-то дурацкие древние свитки, в которых маленькая Панси и слова не понимает. Ей стыдно, неловко и какого-то черта хочется спрятаться под обложкой этой нелепой книги, провалиться туда, где все драматично, возвышенно, но так просто, что зубы сводит. – Невероятно, – Гермиона с улыбкой подходит ближе и Панси едва сдерживается от того, чтобы не вскочить с места, зашипеть, сбежать с позором. Вместо этого только обложку меж пальцев крепче сжимает. – Знаешь, это моя любимая книга из маминой библиотеки. Когда мне было семь, я очень часто заглядывалась на её полку, а в один из вечеров мама отдала одно из изданий мне, представляешь? Для легкого чтения. – Рочестер мудак, – только и может выдавить Панси, готовая сквозь землю провалиться, когда в ответ гробовое молчание. – Ну, то есть… Тишину библиотеки разрезает звонкий смех и она не может сдержать ответной улыбки. В четвертый раз они видятся в школьном коридоре. На разговоры ушло около, прежде чем оказалось, что Гермионе нужна была помощь с выбором платья на бал. Панси, славившаяся на своем факультете как местная икона моды, у которой гардероб размером с еë эго, прекрасно подходит на роль советчицы и заодно не упускает момент спросить, кто же ее, всезнайку такую, пригласил. А сразу после выхода из библиотеки и даже во время отхода ко сну думает только о том, что Крам – неотесанный и абсолютно тупой говнюк, который и пальцем касаться Гермионы не достоин. Только к утру понимает, что это, в общем-то, абсолютно не ее дело. И пусть Грейнджер чертовски приятный собеседник, и пусть волосы у нее удивительно мягкие – удалось ненароком задеть пару прядей, когда тянулась к очередной маггловской книге, которую они обсуждали одну за одной – и пусть в свете масляной лампы у нее очень красивые пальцы, и пусть... – Думаешь, розовое? Мне казалось, что голубой пойдет больше. – Цветотип не тот, – мгновенно отрезает Панси, заставляя Гермиону забавно нахмуриться. Надо же, не такая уж и всезнайка. – Не думай об этом, просто поверь мне, ладно? Нужен теплый цвет. И твои волосы… – Что не так с моими волосами? – огрызается Гермиона, получая в ответ лишь усталый взгляд. – Если я начну перечислять, что с ними не так, тебе понадобится новый стилист. Хоть какой-нибудь. Их просто… Надо собрать. Я присмотрю тебе что-то. Гермиона благодарно улыбается ей в ответ и Паркинсон ощущает, как неприятно подкатывает к горлу. Все это для какого-то неотесанного амбала на пару лет старше, у которого на уме неизвестно что и если вдруг он скользнет своими отвратительными ручонками куда то ниже талии, то… У Панси остается несколько секунд для того, чтобы спешно попрощаться и почти убежать в сторону слизеринской гостиной, игнорируя недоумевающий взгляд Грейнджер аккурат между строго сведенных лопаток. Ей надо подумать над этим хотя бы сегодняшним вечером. И избавиться от фантома чужого переливчатого смеха, что со вчерашней ночи время от времени всплывает в голове, разбивая барабанные перепонки вдребезги. Они не видятся до самого Святочного бала. Бокал с тыквенным соком ощутимо подрагивает в руке и Панси, ругнувшись, отставляет его на стол. Ее партнер на сегодняшний вечер – Драко Малфой и, наверное, она должна радоваться тому, как завистливо вздыхает каждая проходящая мимо девчонка. Только вот на Малфоя ей все равно. Ему на неё, судя по всему, тоже плевать с астрономической башни. Паркинсон косится в его сторону и понимающе хмычет, просто потому что Драко, блять, пялится на Поттера абсолютно наглым образом и даже не собирается этого скрывать. – Какая она красивая... – Ага. Чего? Панси непонимающе косится в сторону заглядывающего ей за спину Блейза и, когда оборачивается, благодарит всех богов за то, что успела оставить бокал. Грейнджер застенчиво улыбается ей, пока спускается с лестницы, а Паркинсон готова поклясться, что Гермиона светится. Так только в её глазах? – Розовое, – констатирует, как факт, не смея оторвать глаз от изящных плеч, когда Гермиона подходит ближе. – Представляешь, в ателье оставался только один рулон! Мне предложили тот небесно-голубой, который я хотела, но... Улыбка с лица Паркинсон не сползает и после того, как Грейнджер спешно убегает за двери перед выходом чемпионов. Она продолжает улыбаться, даже несмотря на то, что руку Гермионы держит этот противный здоровяк – правда во время танца все-таки отворачивается, не желая видеть руки Крама на тонкой, скрытой под розовой тканью талии. Одно, всего лишь одно его неверное движение и Панси пустит Аваду, наплевав на все и вся, но пока она может позволить себе допить тыквеннный сок и, кивнув Малфою, присоединиться к вальсирующей толпе. Грейнджер находит еë тогда, когда «Ведуньи» заканчивают играть первый трек – запыхавшаяся, счастливая, щебечет что-то о том, что Виктор – Панси кривится от того, как противным песком оседает его имя на языке, стоит только попробовать одними губами повторить – оказывается, прекрасно танцует, и не успевает она договорить, как Паркинсон выпаливает: – Не хочешь сменить партнера? А потом – тишина. Гермиона смотрит с полным недоумением, хлопает ресницами и выглядит точь-в-точь, как потерявшийся щенок. Тонкие пальцы теребят розовый край ткани, когда она произносит: – Ты про Рона? Я не думаю, что... – Я про себя. Еще минута и у нее сердце выпрыгнет из груди. Она не хочет смотреть на Гермиону, но смотрит, смотрит, впитывает малейшую эмоцию на чужом лице и едва не смеется в голос, когда считывает там молчаливое согласие. Ладонь Грейнджер, оказывается, идеально помещается в её собственной. Панси не может отказать себе в удовольствии переплести пальцы на то мгновение, что они идут до толпы. Ближе к концу на танцполе почти никого не остается – разве что Невилл, да Филч, неизменно вальсирующий со своей глупой кошкой. А вот лестница совершенно пуста. Была бы пуста, если бы Панси не сидела на одной из ступенек, едва дыша – Грейнджер уместила свою глупую голову на еë плечо и рассказывает что-то так увлеченно, что она пропускает все мимо ушей, все, кроме голоса. Тихий, уставший. Довольный. В голову приходит мысль настолько глупая, что Паркинсон едва сдерживается, чтобы не засмеяться, и все равно тянется за волшебной палочкой. – И курс прорицаний – вещь абсолютно глупая. Это же просто антинаучный... – Омела. – Прости? – Гермиона затихает, поднимая глаза. Прямо над их головами, леветируя, покачивается веточка омелы, заставляя её смущенно отвести взгляд. – Это чья-то глупая шутка, да? – Моя, – признается Паркинсон, на мгновение прикрывая веки. Сердце, того и гляди, выпрыгнет, унесется прочь и больше никогда не вернется обратно, если вдруг Гермиона захочет просто уйти. – И не шутка. Секунда. Две. Три. Панси всë это уже не кажется хорошей затеей. На четвертую она шумно вздыхает и отстраняет курчавую голову от себя, намереваясь встать. Не может. Руку держат цепко, того и гляди, оторвут – она устремляет свой взгляд на Гермиону и в полумраке подмечает трогательно порозовевшие щеки. «Гармонирует с платьем», – думает, когда с улыбкой садится обратно, тянется ближе, наконец едва касаясь мягких губ. Тыква и сливки. Омела, за ненадобностью, падает куда-то за их спины.