Идиллия

Наблюдая за тем, как Москва — столица России, уважаемый деятель страны, с многовековой историей и глубокими нравами так покорно слушает все наказы Саши, становится понятно, что это не просто отношения, а союз двух сердец, при чем не на пару лет, а на столетия. Размышлять на тему их совместной жизни можно действительно долго, но ничуть не более четверти часа. В отличие от их любви. Этой теме они готовы посвящать целые часы своей жизни. Их любовь и забота друг о друге проявляется во всём, что бы они ни делали и в какие моменты их совместной жизни это не происходило – они заботились и любили. Воистину дольше всего они могли говорить друг о друге: затронули бы все темы, что даже косвенно касаются любимого, и с искрой в глазах рассказывали, как проходили через все невзгоды, но не расставались, а только сильнее крепли чувства, на зло неприятностям. Под тщательным руководством Саши, вскоре квартира засияла пёстрым блеском мишуры, ярким свечением гирлянд и заводным танцем ёлочных игрушек. Казалось улицы Петербурга озаряли не фонари вовсе, а мерцание, льющееся из окон Сашиной квартиры. К стеклу невольно прилипали хлопья летящего снежного пуха, а после своего легкого приземления вмиг становились россыпью мелких капелек. Москва с ног валится, усталость била по конечностям, отчего становилась походка вялой и неуверенной. Присесть на мягкий диван гостиной и выпрямить ноги, сейчас – это самое чудесное чувство. Хотя бы на минуточку.. — Миш, салаты нужно резать, скоро дети придут,— обратился к нему Романов сразу после того, как Миша позволил себе откинуться на невысокую спинку. Ответом на это последовал только тяжёлый выдох. И не поспоришь ведь: — Ребята действительно могли прийти в любое время, а стол не готов..,— аргументировал Московский — Не по-христиански получается,— Таково было его последнее оправдание, после чего наконец встал с пригретого места и тяжко поковылял к Саше. Шумела вытяжка; квартира стала живой и шумной; в помещении тяжело стоял запах еды; Запечённая утка с яблоками у Саши получалась просто великолепно. У Саши вообще всё получалось великолепно: его фирменные пышки, густые супы, тающие во рту синабоны; Всё, к чему он только притрагивается становится великолепным. Московский, вспоминая сладость утренних блинов, облизывается и улыбается, будто от этого изменится Сашино решение — «Ты уже и так съел за утро порцию, побереги желудок». На Мишу его великолепные умения действуют точно также. Московскому для спокойствия и морального здоровья на неделю вперёд хватает лишь объятий крепких и нежных до мурашек губ. Пока Московский неспешно добирался до кухни, задумался. А когда пришел в себя слегка расстроился. Романов тем временем уже выделил для него “уголок“: подготовил дощечку, нож и целую кучу мытых овощей. — Картофель и красный лук – кубиком, белый лук и перец – перьями, и побыстрей, у меня тут салат мокнет., — после этих слов Саша вновь засуетился, будто заводной, даже показалось забавным.

***

— Саш, пять салатов..куда нам столько?— впервые за час Миша вдруг осмелился что-то возразить. — “Куда нам столько“? Чем мне по твоему кормить три здоровых рта? Лучше, будь добр, принеси из серванта салатницы и серебряные ложки,— после этих слов Московский без возражений отправился за посудой в другую комнату. Сперва почудилось Романову, что уж слишком тихо стало, а уже сразу после послышался глухой удар чего-то тяжёлого; вероятнее об пол. Мигом проносясь по коридору, паралельно, он спорил сам с собой — за что ему стоит переживать больше: “за Московского или за любимый сервиз?“ На его глазах предстала картина: Перед застеклёнными полками стоит Московский, в очень странной позе да ещё и крепко обнимая пару чашек, салатницу и поднос, а на полу бесхозно валяется жухлый сборник пожелтевших от старости страниц. — Миша, наш фотоальбом!— Романов залепетал, щеки его заалели а в глазах-омутах сверкнули блики тусклого освещения. Пока тот находился в восторге, у Московского нашлось несколько лишних секунд чтобы сложить аккуратно посуду, чтоб не билась и замести осколки битые под шкаф. Прямо на полу расселся, совсем позабыв что растягивает коленки на брюках. Саша так по-детски заулыбался, разглядывая все записи и фотоснимки, что прерывать его порыв ярких эмоций, совсем не хотелось Первое касание было рукой. Так нежно и трепетно по спине, чтобы не напугать; согнувшись в коленях слегка обогнув лопатки, тихо присел рядом, а чтобы уже точно обратить на себя внимание — невесомо чмокнул в висок. И это сработало; Саша, с головой погружённый в воспоминания, наконец заметил присутствие любимого и так по-родному, улёгся на его плечо. Только вглядевшись в год этого альбома, Миша понял и совершенно одинаково отреагировал на него. Только уже немного по-своему. Начало девятнадцатого века у обоих навсегда отпечаталось в памяти. То время, когда они уже прекрасно осознавали все свои чувства, но для отношений было пока ещё слишком рано. Сначала в альбоме были записи, любовные письма и обеспокоенные мысли Александра, на счёт пожара в Москве. — Помню как ты обрабатывал мои ожоги тогда..,— смущённо промурчал Москва, уткнувшись носом в тёмные кудри. Пролистав ещё пару страниц, откуда-то из-под пальцев посыпались сухие крошки, ещё через несколько – цветы один за другим вложенные в каждую страничку. — До сих пор иногда вспоминаю, как ты бегал в сад и дарил мне розы,— фраза прозвучала искренне, с улыбкой на лице и теплотой в сердце. — Припоминаю.., доктора тогда спрашивали “откуда у меня столько царапин на руках?“, я обвинял в этом кошку,— Взгляд в пол, и небольшая пауза— когда на деле в этом был виноват один ворчащий кот, чьими пушистыми лапами я озабочен и по сей день,— Сразу после этих слов, мягко коснулся губами холодных его рук. Следующие же страницы заполняли себя множеством старой плёнки. Фотоаппарат тех временем тесно вплетался в свободное время двух столиц. В 1840 году фотоснимки плотно вошли в жизнь дворян и князей. Знать запечатляла пережитые эмоции и истории тех лет в маленьких карточках на память. На таких снимках присутствовали и влюблённые Миша с Сашей, они бесстыдно демонстрировали свои чувства и не заметив щелчка аппарата навеки застыли в моменте: задорно хихикающий от щекотки Александр, нежится под Михаилом Юрьевичем, что так коварно лезет с поцелуями куда-то в шею. На следующих страницах были вложены мемуары и записки на французском. Вскользь прочитав, Романов вдруг смутился, залилась румянцем его кожа, и забегали глаза. Быстро захлопнул разворот и уже раздумывал как от этой темы увести Московского, как заметил сдержанный смех пред собой. Александр совсем забыл что французскому обучен не только он. Растерянный и изумлённый попытался было объясниться, но тёплые руки схватили и обвили грудную клетку, а Московский в это время склонился поближе к лицу, не переставая целовать и хохотать на ушко. — Это останется между нами. Разве можно иначе? Московский неоднозначно закивал и кутаясь в длинную шею невнятно и смущённо пробормотал: — Вот уж не думал что уже тогда..ты...— и затих в немом смешке. — J'aimerais pouvoir me délecter de son tendre amour lors des nuits froides.. Услышав отрывок из своего же письма, Александр смутился и стыдливо закрыл рот Московского ладонью. Навалился слишком сильно, от чего оба улеглись на пол, Миша однако никак не отреагировал, не смотря на то что стукнулся головой о кафель, вместо этого он накрыл любимое покрасневшее лицо волной поцелуев. — Дурак, — Обижаться у Романова выходит не очень правдоподобно, ведь через некоторое время он сам лезет за новой порцией ласки и любви. Пара продолжала нежиться и мурчать у камина не долго. Вскоре послышался звонок в дверь, “взрослые“ уже позабыли о своих обязанностях и планах, позволив себе немножко расслабиться в объятиях любимых людей. Саша поспешил открывать дверь, даже не смотря на свой внешний вид. Взъерошенные кудри слегка спадали на лоб, а мрамор белоснежной кожи показался лёгким румянцем на щеках. С виду можно было подумать о чём-то непристойном, что на самом деле таковым не является. Что плохого в любви? За столом атмосфера праздника и приближающегося чуда повисла в комнате ароматом свежего имбирного печенья и яблок горячих с корицей. Денис был вежлив и скромен, не говорил лишнего, лишь по делу и комплиментами сыпал. Данила оживлённо участвовал в диалоге, между делом отвечая на вопросы отца. Семейная идиллия царила в петербургской квартире, веяло любовью и теплотой. Для Александра незаметно пронеслись несколько тостов, время это он проводил в раздумьях. Не замечая окружение и обстановку вокруг. — Это и есть то самое “счастье“? Московский заметил затуманенное состояние Саши не сразу. При самокопании часто уходил в себя, а это значит что всё тепло и уют без него вскоре померкнут. — Любимый, открой свой подарок первым,— мягко произнёс Москва, протягивая красиво завёрнутую коробку с бантиком. Наблюдая за реакцией, волновался сильно. Любимые люди способны будить те чувства, что уже казалось давно были забыты за несколько сотен лет. Только ради этих томных глаз, что могут топить в своём очаровании; ради музыкальных рук, всегда холодные, но такие нежные; ради слёз, что льются от любви и милости. Москва весь мир бы сложил у его ног, только чтобы он никогда ни в чем не нуждался. Кроме него самого. Отдал бы ему самое лучшее, самое красивое, самое вкусное, всё бы отдал только ему. Нельзя описать словами то, насколько Миша любит этого человека. Казалось время застыло в тот миг, когда в Сашиних руках открылась заветная коробочка. — Что это? — Неловко спросил Питер, после чего увидел красную упаковку с надписью «Cartier»