День сворачивания в клубочек

Юнги любил писать от руки, но никогда не вел ежедневники. Любил поспать, но никогда не спал дольше трех-четырех часов подряд — и в совершенно случайное время. Проснувшись в студии без окон, он редко когда мог сказать, утро сейчас или вечер, какое сегодня число. Дни, проведенные на съемках, в студии, в самолете, в тренажерном и танцевальном зале, давно слились в один бесконечный поток. Юнги не жаловался: каждый из дней был хорош по-своему. Юнги знакомился с музыкой, людьми, новыми местами и странами. Он ходил на баскетбольные матчи, уже почти сделав свое хобби работой, и вскакивал по ночам, когда ему приснилась мелодия и ее срочно надо было записать, потому что работа — это тоже его хобби. Ему казалось, он вполне уверен в себе и в мире вокруг, но его жизнь все так же была полна неопределенности, и он... — Как будто я плыву по реке. Течение быстрое. Аж дух захватывает, и все мелькает вокруг, — объяснил Юнги. — Вы боитесь разбиться на такой скорости? — осторожно предположил психотерапевт и даже отложил записи, так ему стало интересно. Юнги откровенен нечасто. Он как будто не боялся честности, но куда чаще они обсуждали какие-то совсем технические проблемы: как заставить себя высыпаться, точно ли двухразовое питание подходит его режиму, не огорчен ли Юнги собственным отказом продюсировать младшую группу Хайба, хотя Зико очень звал... Юнги перевел взгляд на потолок. — Нисколько. Раньше боялся. Но сейчас эта история вообще про другое. — Потолок был очень красивого серого оттенка. Даже, кажется, с блестками. Интересно, это краска такая? — Дело в том, что я не вижу, что там, на берегу. Вдруг что-то важное. И я не могу притормозить и посмотреть, что это. Тем более сойти на берег. И никогда не вернусь туда. Есть вещи, которые ты, кажется, теряешь безвозвратно. Юнги тут же продолжил: — Я знаю, что вы спросите. А точно ли мне нужно на берег. Что я там забыл. Быть может, когда какие-то люди и вещи уходят из твоей жизни быстро, так и надо? — Юнги. — Может быть, важно, кто и что с тобой в лодке. Да, важно, конечно, но... — Юнги. — Прозвучало спокойно, но как будто даже укоризненно. Он осекся. — Да? — Когда вы купили дом? — В девятнадцатом году, — удивился Юнги. — Вроде. До пандемии. А, нет, в восемнадцатом оформили документы, в конце лета. А в девятнадцатом я переехал. — Он вам нравится? — Кто, дом? — не понял Юнги. — Ну, да. — А чем? Он развернулся к психотерапевту в поисках подсказки, но благодушное лицо господина Кана ровным счетом ничего не объясняло. — Он большой, — задумался Юнги. В голову как назло ничего красивого и продуманного не приходило, и он ответил совсем честно, сам же этого и стыдясь: — И он мой. Что это в нем говорит? Его нищая юность или их вечная общага, когда нельзя спрятаться даже в собственном углу? Нет, потом была студия, все его студии, но похоже, с неудовольствием понял Юнги, этого никогда не было достаточно. — Ваш, — кивнул господин Кан. — Что это значит для вас? Юнги помедлил, собираясь с мыслями. — Что меня там никто не трогает. Что там все, как я захочу. Что... — Он мог бы развить обе эти мысли, но он повторится. — Этого достаточно? — Вполне. — Господин Кан пометил что-то в бумажной карте Юнги. Эти карты никогда не оцифровывались и хранились в сейфе в здании клиники. Лучшее, что можно сделать для безопасности данных, когда толпы сасэнов готовы отвалить любые деньги за взлом даже самой сложной системы. — Вы въехали не сразу. Делали ремонт после покупки дома? — Да, — ответил Юнги. — Я нанял дизайнера. — И вы принимали участие в проектировании? — Ну... Юнги поморщился от воспоминаний: сначала ему предложили анкету на двести пятьдесят вопросов, а потом дизайнерка попыталась обсудить с ним каждый. В первые пятьдесят он даже честно пытался вникнуть и погуглил что-то про правильную разводку электрики, сценарии освещения, зонирование, модные в этом сезоне плинтуса и какой-то еще совсем неожиданный кошмар. К сотому вопросу он уже пожалел, что вообще затеял эту историю с ремонтом, в доме ведь был базовый дизайн, не то от строительной компании, не то от предыдущих хозяев. «Вы знаете, у меня совершенно нет времени, — сказал тогда Юнги. — Давайте на ваше усмотрение. Мне нравится зеленый». Ему немедленно предъявили каталог красок, раскрытый на разделе с зелеными цветами — но последний раз такое разочарование в чьих-то глазах он видел, когда сказал родителям, что сваливает в Сеул и срать хотел на эту вашу католическую школу. Кажется, девушке искренне нравилась ее работа, и она правда хотела как лучше. — Только для домашней студии. Это они оговорили сразу и особо. Тут Юнги точно знал, сколько розеток и каких, какая суммарная мощность, теплый свет или холодный, по щелчку или с кнопкой, с блестками краска или без, какой марки купить кресло и какой модели кондиционер. Кондиционер, к слову, был для аллергиков и с датчиками движения: на нем стояли фильтры в три слоя, и он никогда не дул прямо на хозяина, чтобы тот не дай бог не простудился. На самом деле решать тут было особо нечего. Он просто привез часть лишних клавиш и колонок из офиса и всю аппаратуру из общаги — остальное оставалось только подстроить. Он и дом-то купил с мыслью, что, будь у него квартира, его и его работу возненавидели бы все соседи. Но очевидно, что разговор сейчас шел не только и не столько о работе. — А позже? Меняли что-то? — Нет. — Он подозрительно быстро привык и перестал обращать внимание, да и... — Мне некогда особо. — Двигали мебель? — Плечо. Юнги не дурак, он прекрасно понял, к чему эти вопросы, и так же очевидно было, что и его график, и его плечо — всего лишь отговорки вместо честного ответа. Не было сил? Не было желания? Или ему просто не приходило в голову что-то менять? — Покупали новую посуду или полотенца? — Я испытываю раздражение, — честно признался Юнги. Господин Кан кивнул и поправил очки, сползшие на кончик носа. — Понимаете, почему? Разумеется. С тем, чтобы покопаться лишний раз в себе, у Юнги вообще никогда проблем не было. — Звучит, будто вы меня упрекаете. Я сказал, что у меня дома все, как я хочу, а не деле я не принимал никаких решений. Но разве важно именно то, какого цвета стены? Модерн у меня кухня или классика? Если мне все нравится, и незачем что-то менять? Или я вообще никогда не обращаю внимания на то, как все обставлено? Часы на запястье завибрировали так неожиданно, что Юнги дернулся. Он поднял руку к лицу — будильник, конец отведенных на сеанс полутора часов. Господин Кан тоже бросил взгляд куда-то на журнальный столик, где стояли его собственные часы, отмерявшие время приемов. — Но я не пытаюсь вас упрекнуть, Юнги, — сказал он мягко и как-то даже успокаивающе. — Я понимаю. — Мы обсуждаем факты вашей жизни, ищем то, что связано с тревогами. И нужно ли что-то изменить. И вы отреагировали... эмоционально. — Я понимаю, — выдохнул Юнги. — Давайте вернемся к этой теме в следующий раз. К ней и к тому, с чего мы начинали наш разговор. Юнги любил принимать гостей куда больше, чем бывать у кого-то самому. Дело было не столько в неизвестной территории или чужих правилах, сколько в этом абсолютно виртуальном барьере, который порой мешает дойти даже до круглосуточного Е-марта в доме напротив, хотя там ровно два шага и не обязательно переодеваться из пижамы во что-то приличное. Собираясь к Тэхену, Юнги убеждал себя, что это визит в исследовательских целях, а значит его невероятные усилия — заказать такси, сесть в него, выйти, а потом еще и подняться на лифте — обязательно окупятся. — Ты созрел для экскурсии, хён? Тэхён, в коротком домашнем халате, меховых тапочках, с Танни на руках и виниловым саундтреком из глубины комнат был бы похож на открыточную домохозяйку американских пятидесятых — если бы не двухдневная щетина, неаккуратными пятнами покрывшая подбородок и щеки. Юнги не успел еще вымыть руки, поэтому просто ткнулся носом в мокрый черный нос Танни — и был приветственно облизан. — Эй, я же завидовать буду! — возмутился Тэхён. Юнги только хмыкнул. Это с детьми и животными нужно действовать прямо, а Тэхён уже большой мальчик и сам должен догадаться, любят ли его. Конечно, любят. — Тысяча девятьсот восемьдесят пятый, — рассказывал Тэхён. — Ее мне привезли в подарок из храма в Бангладеше. Для храма она была слишком молодая, для остальных — слишком старая, для местных слишком дорогая. Короче, вот. На Юнги, поджав губы и сложив вместе все четыре руки, смотрел кто-то из индийского пантеона, барельефом выбитый на черном гладком куске дерева фаллической формы. — И ее вот просто так перевезли через границу? — удивился Юнги. — А она не имеет культурной ценности. На родине ее поставили бы на задний двор и забыли на тысячу лет. Так. — Они перешли к статуе с огромными острыми руками и узкой головой. — Эту ты помнишь, наверное, это Пойнтмэн Футуры. У меня ещё висят несколько его планет в спальне. — Оно уродливое, — вздохнул Юнги. Если бы ему непременно была нужна статуя, он бы выбрал мраморную реплику чего-то классического. Как у Чимина в фотофолио, например. — Так в этом и смысл, — возразил Тэхён. — Это же не голый греческий мужик, на которого и подрочить, и полюбоваться. Он символизирует как бы. — Я уж не буду спрашивать, что именно. — И не надо, — отчего-то заулыбался Тэхён. — Не обязательно что-то конкретное. Это, знаешь, как вся ретро-фантастика сразу. Он вроде такой старомодный, но при этом вылизан до блеска. Юнги еще раз с сомнением посмотрел на Пойнтмэна. Ну конечно, оно новое, но вроде бы как старое. Или наоборот. Примерно все, что нужно знать о вкусе Тэхена. Про склад маппетов Юнги попросил ему не рассказывать. Стулья с жопой он тоже хорошо помнил. С прошлого его визита у Тэхена появилось с полдюжины новых арт-объектов и пара картин. — А ремонт ты здесь делал? — с некоторой надеждой спросил Юнги. — Нет, зачем. — Тэхён пожал плечами. — Ну, шторы другие повесил. Мебель поменял почти всю. Я вообще хотел сделать дырку в стене между двумя дальними спальнями, но мне не разрешили, что-то там с конструкцией здания. А, плитку еще меняли в розовой ванной. — У тебя же нет розовой ванной, — озвучил Юнги, уже зная ответ. — Потому и нету, — согласился Тэхён. Позже вечером, когда сидр уже почти закончился, Тэхён поставил безымянную пластинку — разрозненные, бессвязные, но мелодичные звуки, переходящие в неуловимо рождественский уличный шум. Юнги даже удалось отключиться от этой его вечной привычки анализировать музыку. Он грел в ладони пустой бокал и думал, хотя спроси его кто, о чем были эти мысли — вряд ли он смог бы ответить. — Зачем ты пришел на самом деле? — спросил Тэхён. — Ты не рад? — Я очень рад. — Он поболтал остатками на донышке. — Но мне интересно. Юнги вздохнул. — Я тут задумался. Точнее, у меня был разговор, и я задумался... — У тебя снова терапия, да? — понимающе спросил Тэхён. — Да, — ответил Юнги с заминкой. Ничего стыдного в этом, разумеется, не было, но он ощутил мимолетную неловкость за то, что все остальным хватило куда меньшего курса, а он все еще просиживал штаны и пролёживал свитшоты в кабинете господина Кана с завидной регулярностью. — У меня есть дом, но в нем я занимался на самом деле только студией. И мне стало интересно, как это у других. Я много где был в гостях, особенно в прошлом году, когда ездил в Америку. У всех такие разные дома. У Стива вообще батут с собственным лицом, все белое и пульты, как на Энтерпрайзе, только еще и работают по-настоящему. Тэхён с недоумением отставил свой бокал. — И ты решил запариться из-за того, что твой дом недостаточно хорош? Типа, нужно, чтобы не просто большой и дорогой, но и креативный? Хён, ты серьезно что ли? Юнги зажмурился, мучительно сведя брови. — Не-ет. Смотри. Вот я взрослый дядя, купил себе этот самый большой дорогой дом, но вместо того, чтобы обставить его, как душа желает, я сделал в нем маленькую студию. Знаешь, как гнездышко свил — и сижу там. — О, — понял Тэхён. — Ты в детстве строил себе крепость из штор и подушек? Вот. То есть я купил себе дом, чтобы построить в нем мини-домик или что?.. — Я понял, понял тебя, хён. Тэхёну пришлось переползти к нему по огромному дивану, чтобы дотянуться и успокаивающе похлопать по плечу. А потом — взять за руку. — Я тебе покажу кое-что. Тэхён отвел его в самую дальнюю и маленькую спальню. Юнги там и не был, наверное, никогда. И, когда свет включился, он увидел: в узком пространстве между шкафом и кроватью притулился игрушечный вигвам. Юнги подумал сначала, что внутри будет лежанка для Ёнтана, но нет: подушки, плед, банка из-под газировки. Корешком вверх лежала недочитанная книга. — Я тут сижу, когда совсем плохое настроение или устал, — со смущенной улыбкой объяснил Тэхён. — Коты же прячутся в коробках. Мы, наверное, тоже. Так что, наверное, это нормально? Наверное, да. Наверное, это нормально, подумал Юнги, — а потом Тэхён завел разговор про Белый вигвам и Черный вигвам, и они больше не возвращались к этой теме. Юнги любил посидеть в одиночестве, но иногда это одиночество становилось слишком мучительным. Он знал, что Чимин с Чонгуком до последнего не хотели выезжать из общаги; Джин купил квартиру в том же доме, чтобы не выбирать, а еще — чтобы не быть вдалеке от остальных; Тэхён звал друзей на ночевки в одной кровати. Юнги и сам как-то обнаруживал себя в три ночи на чужом крыльце: как насчет выпить вместе? Поэтому он обрадовался, когда Чимин поймал его в коридоре по дороге от автомата с газировкой уже у самой студии. Точнее, сначала это был не Чимин, а ладони, закрывшие ему глаза: угадай, кто? Вариантов тут было от силы три с половиной, но Юнги прекрасно знал эти руки на ощупь. — Чимини, — произнес он с притворной укоризной. А потом констатировал: — Ты скрипишь. В ответ раздался тихий смешок. Был десятый час вечера. У Чимина только закончилась съемка очередного раздела их фотобуков, и он, накинув кимоно поверх костюма, так и пришел к Юнги — в цепях, боди и виниле, теплый, гладкий. Юнги закрыл за ними дверь студии, прижал к ней Чимина — и тот прогнулся в ответ и навстречу. — Устал? Чимин молча кивнул. Юнги продолжал водить руками по его телу. Сначала просто так, потом — в поисках застежек. — Глубже. Тебе придется залезть ко мне в штаны. Юнги хмыкнул: в первый раз что ли. Застежки, скорее всего, где-то в паху, значит, брюки действительно сначала. А вот колье он бы оставил. Чимин перехватил его запястье у ширинки и мотнул головой, обведя взглядом студию: — Только не здесь. Юнги аккуратно отнял руку и уложил ладонь обратно, на изгиб талии. Он прикинул свои возможности и с сожалением понял: он не сможет сейчас уехать с Чимином. Ни сегодня, ни завтра, ни всю эту неделю. — У нас завтра чек-ап по фиту с Андерсоном. Я... не могу позволить себе прийти неподготовленным. Их работа, понял Юнги когда-то давно, похожа на мытье речного песка. Он может неделями бесполезно переливать грязь из лотка в лоток, иногда одну и те же, а может в одно прекрасное утро найти целый самородок, не проведя и получаса в воде. Результат его работы почти никак не связан с тем временем, которое Юнги потратил. Он постоянно видит, как взлетают в чартах такие вот нацарапанные на коленке песни, — и они действительно удачные. Но вот беда, это все не дает ему права работать меньше, надеясь на удачу. Он не знает, когда самородок сам попадет ему в руки, а когда придется довольствоваться песчинками. Даже напротив — чем дольше он пытается, тем больше шансов сделать что-то стоящее. — И тебе еще долго, — произнес Чимин без вопроса. На его лице отразилось разочарование, но удивлен он не был. И это обреченное спокойствие вдруг не на шутку встревожило Юнги. Встревожило куда больше, чем если бы Чимин дулся, злился или даже кричал. — Да. До часу может. — К часу я уже разденусь самостоятельно. Поеду на свою койку к Пидогг-хёну... Никакая там не койка, знал Юнги, целая спальня с кучей его вещей. — ...свернусь в калачик... — Клубочек, — автоматически сказал Юнги, представив себе домашний мягкий свитшот Чимина. — ...да хоть в котлетку, буду спать и видеть сон о завтрашней еде. — Чимин мягко оттолкнул его, и Юнги сделал полшага назад. — Работай, хён. — Я правда не могу сейчас уехать. — Я знаю. — Честно. — Я знаю. Он мог бы предложить Чимину остаться здесь, но слишком хорошо понимал, что это прозвучит как «давай перепихнемся по-быстрому, и можешь валить спать, куда ты там хотел». — Ты обиделся? Чимин покачал головой: — Нет. — Давай спрошу по-другому. — Тревога внутри все росла. — Я обидел тебя? Губы Чимина дернулись в слабой улыбке. — Нет. Не особо. Почти совсем нет. Не думай об этом. И я поеду уже, хорошо? Он поправил сползшее кимоно и схватился уже за ручку двери, когда Юнги спросил: — Что-то произошло? Чимин обернулся к нему. — В смысле? — Что-то еще произошло, что тебя расстроило? — Просто устал. А ты занят. — Чимин дернул плечом. — И я все понимаю, но... — Он смотрел мимо Юнги, куда-то на столик с кладбищем недопитых бутылок с газировкой и пустых кофейных стаканов. — Хотелось бы жить как-то не так, да? Я не часто тебя о чем-то прошу. — Это важно? Чимин, если это важно, давай я... — Нет, — перебил Чимин. — Я же говорю, так, на троечку из десяти. Не бери в голову. Он вышел и очень тихо прикрыл за собой дверь. И конечно же, когда он ушел, Юнги не смог больше работать. Он не находил себе места, и, чтобы хоть как-то унять зуд в пальцах, написал менеджеру: «Сегодня или на днях не было никаких сплетен, хейтеров, угроз?» Ответ пришел быстро: «Я не собираюсь в этом копаться и тебе не советую». Юнги прекрасно понимал, что ему врут. Менеджер уже звонит медийщикам или садится искать сам. Он просто не сообщит о результатах своих поисков Юнги, хотя и сделает все, что нужно. Еще часа полтора Юнги потратил на поиски подозрительных комментариев. Если что-то и могло расстроить Чимина, так это чужая оценка. Это могли быть неосторожные слова на фотосессии, вежливое замечание стаффа, принятое близко к сердцу, история чужих отношений, куда более радостная, чем у них двоих, но Юнги решил начать отсюда. Он не встретил ничего незнакомого ему или особенно ужасного, пока не наткнулся на рассказ очередного якобы-инсайдера. Трижды перечитал его, прежде чем вообще понял, о ком и о чем шла речь, а затем остановился глазами на строчке «унылый трах в студии, который он называет свиданием». Вот же черт. Разговор был относительно свежим и висел там, где Чимин мог на него наткнуться. С другой стороны — и в чем они не правы? Юнги отложил телефон с тяжелым осознанием: он только что потратил кучу времени на то, чтобы убедить себя, что это не он виноват, не он, не какая-то не зависящая от него случайность и его собственное воображение, а именно они, недоброжелатели. И все равно пришел ровно к тому же: тратит на копание в грязи те часы, которые мог бы провести с Чимином, — все равно он не работает. И тут уже не важно, действительно ли Чимин читал тот пост; согласился бы остаться на полчасика, если бы не читал; так ли уныло Юнги трахается — хотя мало кому приятно услышать такое. Важно только то, что идет второй час ночи, а Юнги кругом проебался. — Вам нравится бывать дома? — спросил господин Кан, очевидно продолжая их предыдущий разговор. От недосыпа Юнги тупил особенно сильно. За последние три дня он только урывал по паре часов то тут, то там. Андерсон был очень приятным человеком, и Юнги неожиданно открыл в себе новый источник сил дальше пробовать с аранжировкой; тревога отступила, и за всем этим он так и не поговорил с Чимином, даже сообщения не отправил. — Простите, что? — Нравится находиться дома? Вы с радостью возвращаетесь домой? Хотите туда вернуться? — Я, — пробормотал Юнги и затих. Ему скорее известно другое чувство: когда работаешь в поездке или на площадке между съемками, обычно очень неудобно. И мелкая клавиатура совсем не то, что надо, и микрофон паршивый, и вечные посторонние звуки, еще эти временные папки и постоянный страх что-то потерять, а потом сводить этот десяток версий с разных компов, а последнего варианта нет с собой... и так хочется вернуться в основную, рабочую студию, там, где самый большой архив сэмплов, где процессор тянет всю обработку за секунды, где можно выбрать нужные клавиши из десятка на стойке и прослушать звук на четырех вариантах колонок. Юнги прекрасно понимал: это просто еще одно лицо прокрастинации. Потому что, если отложить работу до студии, потом он все равно будет сидеть и беспощадно унывать, снова пытаясь ничего не делать. Связано ли это с настоящим желанием попасть домой? Он не знает. Вряд ли. Вот Тэхён рассказывал, что возвращается домой с радостью, там ему хорошо. А Юнги? Где ему хорошо? Считает ли он свой дом настоящим домом? Тем, куда возвращаются? И есть ли у него этот дом? — Почему мы в принципе это обсуждаем? — наконец произнес он. — Чтобы ответить на этот вопрос, — произнес господин Кан, — давайте вернемся к нашему предыдущему разговору. Вы плывете на лодке, и берега проносятся мимо с огромной скоростью... Юнги скрестил руки на груди, согнул колени, поджал пальцы на ногах. Кушетка была достаточно удобной, — тем более, Юнги не привыкать. Может, ему тоже хочется свернуться в клубочек. — Можно, я посплю? — сказал он, глядя в потолок. Блесток в краске все-таки нет, решил он, это шероховатости так отражают свет из окна. — Можно, но это будет, видимо, самый дорогой ваш сон. — Подойдет. — Юнги прикрыл глаза. — Вы так усиленно бежите от проблем. Возможно, мне стоит поднять плату за сеанс? — произнес господин Кан откуда-то из ваты ускользающего реального мира. Во сне Юнги честно попытался ответить на этот вопрос, но господин Кан уже вышел из кабинета, и Юнги пришлось писать записку. Я тогда вообще ходить к вам не буду, пытался сообщить он, но каждый раз делал настолько ужасные ошибки, что приходилось мять листы, выбрасывать и писать заново. А еще иногда переставала работать ручка. Другой он не нашел, и надпись, нацарапанная с таким нажимом, что местами бумага порвалась, выглядела еще хуже. Единственное, что Юнги смог сделать — это нарисовать одинокий крестик на новом листке. Он честно пытался изобразить запрет, скрещенные в отказе руки. Но вот угол меняется, и с бумажки на него смотрит плюс: повышайте, добавляйте, поднимайте. Проснулся он снова раздраженным, как часто бывало в те дни, когда разговоры с господином Каном действительно приносили какую-то пользу, а не напоминали Юнги раз в месяц о том, что, кажется, у него все в порядке. Запись, проходившая тем же вечером, снова немыслимо растянулась. Юнги ошибся пятый раз подряд, и тогда Хосок сказал: — Тебе бы отдохнуть что ли. Ты ведь сам это писал, а помнишь хуже меня. Юнги проворчал: — Год назад я писал. Просрался и забыл. Конечно, я не помню. Хосок с Ичжоном оба заржали как припадочные. Менеджер Хосока, ждущий их на диване, поднял взгляд — и снова уткнулся в телефон. — Вот и говори вам все как есть, — пожаловался Юнги. Дождался, пока они отсмеются, и продолжил: — Мне позвонили от господина Сакамото с согласием, пришлось все расписание подвинуть. Давайте дальше писаться. Чем раньше закончим, тем раньше закончим. Ичжон просто заулыбался — ему Юнги успел сказать с утра, — а Хосок подскочил на кресле. — Нет, погоди. Господин Сакамото? Рюичи Сакамото? Композитор? — Может, у тебя еще есть вопросы? Больше вопросов? Давай сразу все, — хмыкнул Юнги. — Вот это круто! Поздравляю, бро! И что, типа, у вас будет общий проект или ты просто с ним увидишься? — Съезжу, да. Там посмотрим. — Так, а когда? — с непонятной интонацией спросил Хосок. — Недели через три, а что? — Три недели. — Хосок возмущенно поджал губы. — Что такого-то? Он шлепнул ладонями по столу. — Все, я отказываюсь здесь оставаться. Я думал, может, ты послезавтра улетаешь сразу надолго, и надо срочно закончить. Три недели! Уверен, ты уж как-нибудь успеешь дозаписаться и без ночных бдений. — Завтра у меня Самсунг, — возразил Юнги. — На весь день. — Значит, послезавтра. — Послезавтра Ксилитол у всех. — Через два дня, через три. Юнги, серьезно. Может, текст к тому времени выучишь. Хосок поднялся из-за стола. В поисках поддержки Юнги поглядел на Ичжона, но тот только выразительно посмотрел на часы. — Я как бы согласен, тебе нужно расслабиться. И я тоже маленько заебался тут торчать. Хосок оторвался от тихого быстрого разговора с менеджером: — Собирайся, мы подкинем тебя домой. И часть Юнги рада была сдаться. Большая, девяностопятипроцентная часть. В машине Хосок вместо пассажирского забрался к нему на заднее сиденье, с наслаждением потянулся: — Наконец-то домой! В голове Юнги немедленно появился вопрос, и пока он формулировал, осторожно подбирая слова, Хосок успел сделать какие-то выводы. — Ты чего так смотришь? — Он потянулся положить руку на плечо Юнги, мягко пожал его. — Не хмурься. Мы в курсе, что твой флоу — самый заебатый флоу в этой части света. А что слова забываешь — ну бывает. В старости всегда так. Юнги зашипел и скинул его руку, но должен был признать — настроение поползло вверх. Вот Намджун бы сказал что-то вроде: «Проблемы с краткосрочной памятью — признак серьезного стресса или даже депрессивного состояния», — и только сделал бы хуже своим обеспокоенным и жалостливым видом. — Я хотел спросить. — М? — Хосок был весь внимание. — А что дома? — Видя непонимание на чужом лице, Юнги попробовал объяснить: — Почему ты хочешь туда попасть? Что тебе там нравится? Брови Хосока смешно выгнулись над оправой очков. — Я как бы спать хочу. Ну ты спросил. — Нет. — Юнги пошевелил пальцами в воздухе. — Не только сейчас. В целом. Что тебя тянет домой. Почему хочешь туда вернуться. Тебе нравится дома вообще? — Ну ты спросил, — повторил Хосок уже другим, задумчивым тоном. — Там мои вещи. Знаешь, сколько вещей? Я две спальни переделал под гардеробные. Как мне быть, если я не переоденусь? Теперь он снова дразнил. — Я же серьезно, — вздохнул Юнги. — Я понимаю. Даже слишком серьезно. Я, конечно, пошутил, но... это же правда. Есть всякие личные штуки, к которым ты привык, тебе удобно, ты к ним возвращаешься. Твой любимый шампунь, постельное белье, запах, свет... Вот эта твоя меховая панама, ты же ее не в кармане таскаешь? Когда захочешь ее надеть, поедешь за ней домой. Панама и правда лежала на видном месте в гардеробной у входа и ждала, пока похолодает. — Я и в чемодан ее запихнуть могу, и в Японию с ней поехать, — возразил Юнги, — но отель же не станет домом от этого. — Маленько, — Хосок показал пальцами, — станет. Но в том-то и дело. Ты не сможешь в поездку взять все на свете вещи, которые тебе нравятся. Есть же такие, которые ты раз в год достаешь, но они все равно нужны. Украшения там всякие. Костюмы на хэллоуин. — Гирлянды? — Гирлянды, — подтвердил Хосок. — И вот дом — это множество таких вещей. Когда машина затормозила у ворот, Хосок притянул Юнги к себе для прощального селфи. — На память. — Что-то я плохо выгляжу, — заметил Юнги, глядя на экран. Синяки под глазами были довольно выразительные. — Ну ты еще скажи: «Ах, я не накрасился». Не будь как Чимин. Отдохни просто уже. — Хосок выпустил его из объятий. — Кстати о нем. Вы не ссорились? Альбом альбомом, но он какой-то совсем угрюмый ходит. Я понял бы, если бы он сидел на диете, но ведь нет. Отлично. Причины недовольства Пак Чимина: диета и Мин Юнги. — Я поговорю с ним, — пообещал Юнги, прежде чем выйти из машины. Чимин, тоже по уши занятый, забывал отвечать на сообщения, очень быстро сбегал со съемок и, возможно, действительно обижался, просто тщательно это скрывал. Или все-таки Юнги надумал это себе. Выловить его удалось в день рождения Намджуна. Маленькая домашняя вечеринка на двадцать персон уже была в самом разгаре, когда Юнги потянул Чимина за собой в боковой коридор. — Хён? — Привет, — глупо сказал Юнги. — Виделись же? — Привет, — повторил Юнги и, приблизившись, поцеловал его в уголок губ. Чимин метнул взгляд в сторону, откуда раздавались дрожащие тяжелые басы, взял Юнги за локоть и потянул за собой в дальнюю комнату. Чимин знал эту квартиру не хуже собственной — у них с Намджуном планировки были совсем одинаковые. Они оказались в библиотеке, и, когда дверь захлопнулась, отрезая их от музыки и света, Чимин тихо сказал: — Ты, конечно, извращенец, хён. Я начинаю думать, что ты сам хочешь, чтобы нас застукали или услышали. То студия, то чужая квартира. Но в голосе его чувствовалась улыбка. Книги вокруг громоздились не только на полках, но и стопками между стеллажей, на столе и у стола, просто посреди комнаты. Юнги придерживал Чимина, чтобы тот, отходя назад, не упал, споткнувшись о какой-нибудь том тысяча девятисотого года издания. Чимин, конечно, выжил бы... а вот том — вряд ли. — Нет, я не это хотел, — покачал головой Юнги. — Наоборот, хотел спросить: как ты? — Да нормально, — вздохнул Чимин. Показное веселье для вечеринки слезло с него, как облупившаяся краска. — Много всякого обдумал еще для песен. Про жизнь там, про отношения с людьми. — Ты обижен на меня? — спросил Юнги то, что волновало его больше всего. Стоило расспросить Чимина о том, что он пишет, но не сейчас, чуть позже. Чимин нахмурился и взял его за запястье. — Ты все еще о том... я огорчился тогда, конечно. Но нет, я не обижался на самом деле. Я ведь тоже не... Ну вот если ты завтра приедешь к Пидогг-хёну посередине дня и скажешь: «А поехали на аттракционах кататься», — я ведь тоже не соглашусь. Я все понимаю, хён. Чимин потянул его на себя и обнял. Сцепив руки на спине с такой отчаянной силой, что Юнги показалось: он лукавит, он недоговаривает. — Я тут подумал, — произнес Юнги, в глубине души все еще чувствуя себя виноватым: может, он действительно был занят меньше, чем хотел показать? — Нам и правда куда-то выбраться. Не на аттракционы, а на свидание, например. Только вдвоем, но чтобы было интересно. И без людей. Я слышал, можно договориться и сходить в какой-нибудь ресторан до открытия. Руки на его талии сжались крепче. — Ты молодец, хён, — вдруг сказал Чимин, и это было совсем не то, что Юнги ожидал услышать. — Почему это? Чимин тихо засмеялся ему на ухо. — Что, опять не веришь, когда тебя хвалят? Кое в чем Юнги определенно был хорош — но даже с этим ему долго приходилось отучать себя от привычки иронизировать, преувеличивать, действовать на опережение. Кто гений? Конечно же он гений, сам Мин Юнги. Пророк и будущий получатель всяких там Грэмми, владелец колец, машин и домов. Вроде и похвалился, а вроде всерьез воспринимать трудно. С тем, в чем он хорош не был, оказывалось куда сложнее. — То, что ты сказал. Я сам об этом сейчас думаю. Немного по-другому, но... почему бы не сделать что-то для себя. Побыть собой. Знаешь... — Чимин отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза. — На самом деле мне и дома нормально. Вообще без разницы, где, если честно. Если только мы будем вдвоем и будет время. Можно заниматься всякими глупыми вещами: сыграть в Уно, или в какой-нибудь старый Стрит Файтер. Посмотреть мультики. Собрать паззл. Ванну принять. Чимин тяжело вздохнул и отвел взгляд. — Только чтобы ты не косил глазом на пульт, едва успев отдышаться. Выходит, дело было не в месте? А в том, как Юнги ведет себя в студии? Вот ведь черт. Юнги осторожно притянул Чимина снова к себе. — Прости меня. — Я же говорю, ты молодец, хён, — пробормотал Чимин. — Раз так, — произнес Юнги, решив на этот раз принять похвалу: извиняться всегда непросто, а в этот раз он говорил искренне, — когда? Когда ты хочешь принять ванну и собрать паззл? Некоторое время Чимин сосредоточенно сопел ему в ухо. — Вот проще сказать, чем сделать. Я не знаю. А что с твоим расписанием, хён? Ты сможешь? — Смогу, — подтвердил Юнги. — Скажи, когда. Чимин все думал, и Юнги, подстегиваемый нетерпением, предложил: — Хочешь, прямо сейчас? — Что? — Сбежим прямо сейчас? Мне показалось, тебе тут не очень-то весело. — Правда? — Чимин звучал до смешного удивленно. — Да. Да, давай. Уже на улице Юнги спросил: — Куда ты хочешь? До квартиры Чимина было минуты три, до дома Юнги — аж целых пятнадцать. — К тебе, — без заминки ответил Чимин. — Тогда ты знаешь, что делать. Оба они синхронно нацепили шапки, Юнги натянул маску, Чимин закутался в тонкий шарф до самых глаз и до конца застегнул молнию на воротнике рубашки. На улице было темно, идти недолго. Вероятность, что их узнают, была мала — и все-таки не равна нулю. Но Чимин все же осмелился взять Юнги за руку. Сентябрьская ночь была теплой и нежной, как дыхание сонного котенка. — Почему не к тебе? — спросил Юнги, раскачав руку Чимина. Тот легко откликнулся: — Не хочу домой. Я как-то все еще иногда вспоминаю самоизоляцию, и мне становится так одиноко. Я, телек, одеяло на полу. Плохие воспоминания. — Он покачал их сцепленные руки в ответ. — Может, стоит переехать, когда тот дом достроится. Правда, там дальше ехать. Точно. Чимин же инвестировал в какое-то строительство. — Мне иногда родители говорят: ты бы хоть картину повесил. Но мне и некогда, и думать неохота над этим, и, если честно, не хочу даже начинать. — Он фыркнул. — Там Арми строят теории, почему я не показываю свою квартиру, какая у меня там личная жизнь, приватность... Она просто некрасивая, эта квартира, вот и все. Зачем такое показывать. — Некрасивая или... — подтолкнул Юнги. Выпивший Чимин был чуть более откровенным, чуть более словоохотливым. — Да мне даже студия в новом здании — и то роднее! — возмутился Чимин куда-то в пустоту. — Мы там «ON» со всеми танцорам репетировали. И с младшими танцевали. И столько крутых практик было. И гостей. Хорошие воспоминания, перевел для себя Юнги. Ассоциативная нагрузка, — перевел он уже на язык Намджуна. — И тот самый шкаф. С розетками внутри. Ну конечно. Юнги крепче сжал руку Чимина. — Я помню. Тот самый шкаф, где он прятались от их — тогда еще общего — менеджера и где впервые поцеловались. Чимин все никак не мог перестать смеяться, и Юнги зажимал ему рот, а Чимин в ответ кусался. Поцеловать его было самым простым, очевидным и самым естественным решением в мире. — Черт, — сказал Чимин. — Я еще тогда должен был понять, какой ты извращенец. Менеджер их тогда не нашел, но они были опасно близки к тому, чтобы вывалиться на него из шкафа прямо посреди поцелуя, потому что сдерживаться никто из них не хотел и не мог. За разговором они пропустили нужный поворот и оказались теперь ближе к реке, просто шли вдоль эстакады под гул изредка проезжающих машин. В витринах круглосуточных магазинчиков стало больше людей, повеяло прохладой. — Смотри, — произнес Чимин таинственным шепотом. Юнги завертел головой: их кто-то узнал? Но поблизости никого не было, если не считать одинокого продавца корн-догов, почти заснувшего в своем траке. — Хочу, — пробормотал Чимин. Юнги пришлось отпустить его руку, чтобы порыться в карманах, и, к счастью, он нашел пару мелких купюр. Подойдя, он побарабанил по стойке, привлекая внимание, молча показал растопыренные два пальца, чтобы не выдать себя голосом, и так же молча протянул деньги, махнув напоследок: без сдачи. Продавец, казалось, и сам был рад тому, что говорить не пришлось. Совершенно автоматическим движением, почти не открывая глаз, он опустил заготовку в кипящее масло, подержал, вытащил — и таким же автоматическим движением щедро налил сверху горчицы и кетчупа. Пришлось найти темное местечко, где можно было стянуть маски. Почти бегом, пока ничего не остыло, они свернули в какой-то переулок, под навес неработающего кафе, проверили, не глядит ли на них камера, — и только потом корн-доги показались из своих шуршащих бумажных оберток. Юнги как будто вернулся во времена трейни, когда им приходилось прятаться, чтобы поесть, — и, судя по озорному виду Чимина, думал он о том же самом. Губы покалывало от горчицы и от томительного, жгучего желания целоваться. — Шалость удалась? Теперь домой? Ванна, игры? Чимин ухмыльнулся так, что стало понятно: думает он не про Уно. — Ты красивый, хён, — заявил он, склонив голову к плечу. — Я? — Ты. — Чимин протянул руку, поправил ему волосы и осторожно, мягко сжал мочку уха, перебрал пальцами колечки. — Вечно улыбаешься на фотографиях так, будто тебя запытали. Знаешь, не обязательно улыбаться. Сделай какие-нибудь фотки не на публику, а так, для себя. — И когда ты стал таким умным? — тихо проворчал Юнги, но Чимин, кажется, не заметил. — Я бы посмотрел, — задумчиво, мечтательно сказал он. — Так только для себя или посмотрел бы? — поддел Юнги, хотя в животе от похвалы уже осела приятная тяжесть: он нравился Чимину. Не то чтобы Юнги не знал этого, но, сказанное прямо, оно становилось осязаемым. — Для себя и немножко для меня, — не стал спорить Чимин. — Покажешь только те, что понравятся. Срочно, нужно было срочно уходить. О ванне, играх, паззлах теперь никто и не вспоминал. Чудом оба они продолжали держать себя в руках, пока Чимин ощупью не нашел дверной замок. Дверь, опознав его пальцы, распахнулась, и Юнги с Чимином ввалились внутрь, тут же прилипнув друг к другу. В жизни Юнги было много поцелуев: со вкусом кимчи и со вкусом жвачки, множество со вкусом газировки и со вкусом кофе, со вкусом утреннего дыхания и даже со вкусом рвоты; поцелуев с корн-догами отчего-то в его жизни до сих пор не бывало. Надо сказать, это был не самый лучший вкус — но ему было плевать, потому что это был Чимин, и Чимин был нетерпеливым, жадным и очень отзывчивым. Их не хватило на то, чтобы дойти до любой из спален — только до дивана в гостиной. Проснувшись ночью, по своему обыкновению, часа через три, Юнги шепотом спросил у Чимина: — Пойдем в кровать? Тот промычал в ответ нечленораздельно, но явно отрицательно, поэтому Юнги укрыл его и отправился бродить по дому, помочил ноги в бассейне, постоял у закрытой двери студии, а потом, вспомнив недавний разговор, сделал шаг назад — и вернулся обратно к Чимину. Тот спал, замотавшись в цветной плед, и правда похожий на большой мягкий клубочек. Юнги устроился рядом и на этот раз уснул до утра. Расслабленное, умиротворенное состояние не покидало Юнги еще несколько недель: в хорошем настроении он провел трансляцию, успел съездить в Японию, поработать там, сходить на баскетбол, закончить еще одну версию уже вышедшей заставки для Самсунга, сделать обещанные Чимину фотографии. Это была самая странная и самая приятная часть — глядеть в камеру, не пытаясь что-то особенное изобразить. Или вовсе не глядеть. Черно-белые, в старинном костюме, и цветные — в облаке из бумажных нитей, лепестках и хвое. На фотографиях был виден шрам от операции — но он не портил картины. Наверное, Чимин был прав; Юнги нравился себе на этих фото. Потом он одобрял финальные цифровые версии треков альбома — уже почти всех, — и начал готовить акустику, договорившись с музыкантами. Стартовали репетиции для пусанского концерта в октябре... А потом он снова очутился на знакомой кушетке в кабинете господина Кана все с тем же никак не покидающим его вопросом. — Летом я был у родителей, — рассказывал Юнги. — Когда мы собирали продюсер-хаус, еще тогда, в июне, мне вдруг очень захотелось увидеть маму. И я поехал. Сходил в старую школу, погулял с Холли. Холли тогда вытеснил его с кровати. Мелкий капризный паршивец — боится каждой кошки в округе, зато о Юнги вытирает лапы. Юнги же добрый. — Но знаете, что. Стоило мне переступить порог дома, как я тут же захотел обратно в Сеул. Не куда-то, а просто чтобы меня не дергали со всеми этими: а почему ты такой худой? когда уже женишься? может, лучше жена тебя кормить будет? Юнги выдохнул сквозь зубы. — В общем, к чему я. Там тоже не дом. Более того, Юнги, сколько себя помнил, мечтал побыстрее свалить от родителей, чтобы заниматься тем, чем хочет. Даже в школе-пансионате, даже в подвале на отсыревшем матрасе он чувствовал себя как-то свободнее и спокойнее. Глупо было предполагать, что воспоминание о доме родителей даст ему хоть какие-то ответы. — Давайте поставим вопрос вот как, — произнес господин Кан. — С какими мыслями вы возвращались от родителей? Куда вы хотели вернуться? Юнги не произнес тут же пришедшего на ум: «домой, к себе домой», потому что все еще не знал, каким смыслом наполнить эти слова. — Что это за место? Что в нем должно быть? Как вы себя в нем ощутите? Представьте, что вы очень сильно захотели остановить лодку и причалили. Что там, на берегу? Юнги закусил щеку изнутри. Сейчас, когда мысль была озвучена, она казалась ужасно очевидной, как будто он сразу все понимал. И в то же время — запрещал себе об этом думать. Если ему страшно терять мелькающий пейзаж берегов — он должен остановиться. Хотя бы ненадолго. Что станет его якорем? Где он окажется? Что захочет видеть из раза в раз? И он даже понимал, почему его спрашивали именно о доме. — Я не тороплю вас, — сказал господин Кан. — Подумайте над ответом. Может, что-то придет не сразу, а только со временем. Юнги спустился к машине, прокручивая колечко брелка на пальце. Он не вернулся в компанию, как планировал сначала, и отправился сразу домой. Намеренно ехал более долгим и тихим маршрутом, чтобы прислушаться к себе. Понятно, что есть множество способов дать себе паузу, но у Юнги всегда было плоховато со сложными аллегориями, он говорил напрямую. Привычки есть, отдыхать, медитировать приходили и уходили — на такое сложно опереться. Привязывать себя к человеку настолько сильно — Юнги не повторит эту ошибку. Сейчас даже в мыслях он старался не называть того человека по имени, да и его лицо виделось каким-то размытым пятном, но Юнги все еще помнил, насколько болезненной была эта потеря. Он не жалел ни о сотнях часов, потраченных на дорогу до тюрьмы в Аняне и обратно, ни о сотнях часов телефонных разговоров, ни даже о том, что было после. Но он еще годы ни на кого даже смотреть не мог. И это была одна из причин, почему так долго не складывалось у них с Чимином. Юнги почти профессионально пропускал мимо ушей и его искреннее восхищение, и его неловкий флирт, пока они не повзрослели, пока Юнги не отключил наконец голову, устав бояться, и пока оба они не оказались в том шкафу, зажатые в тесной и темной коробке, как двое бестолковых котят. Чимин был очень дорог ему, как и время, проведенное с ним — но и у Чимина была своя жизнь, свои проблемы и горести. Свое расписание на двадцать пять часов в сутки. Если на то пошло, Чимин сидел с ним в одной лодке и уж точно никак не мог ждать его на берегу. Мысль о доме нравилась Юнги куда больше. Не обязательно именно об этом — двухэтажном особняке в Юэн Виллэдж, — сама идея дома казалась чем-то основательным, успокаивающим, надежным. В конце концов господин Кан знал Юнги не первый год. Юнги помнил, что к покупке отнесся со всем вниманием и тщательностью, как и до того — к покупке машины. Дом не должен был находиться далеко от других и от бывшего общежития. Юнги намеренно выбрал спокойный квартал, даже семейный. И да — звукоизоляция была важна не в последнюю очередь. По местным меркам он считался недорогим, дешевым даже, вдвое дешевле квартиры Чимина, например. Но он был единственным в квартале, выставленным на продажу, — и на самом деле устраивал Юнги целиком и полностью. Это потом у них что-то не заладилось. Оказавшись на пороге, Юнги вспомнил еще одну вещь. Той ночью, когда они сбежали с дня рождения Намджуна, — точнее, на следующее утро, — сонный Чимин принялся жаловаться ему отчасти в шутку, отчасти всерьез: — Я даже не смотрел, куда там руку кладу, а дверь уже открылась. Ты такой неосторожный! Думаешь, если живешь в хорошем районе, никто никогда не заберется к тебе в дом? Вот у Намджун-хёна три разных замка и еще какая-то специальная сигнализация. Если бы у Юнги вместо дома тоже была антикварная лавка, он бы поставил себе специальную сигнализацию вместо обычной. А сейчас-то зачем? Он честно сообщил об этом Чимину. — А оборудование? — не сдавался Чимин. — На двери студии у меня еще один, отдельный замок. Там уже ничья лапка не подходит. — А чья еще подходит на входной? — неожиданно заинтересовался Чимин. — Твоя, Куки, менеджера, — призадумавшись, вспомнил Юнги. — И все? Даже не Джин-хёна? — Да как-то не довелось. — Джин бывал у него редко, его самого было не вытащить из дома, так что и замок настраивать смысла не было. — В конце концов, что ему тут делать без меня. Бегать по лестнице? Бить грушу в подвале? Так у него своя есть. — Ну, Куки же это не мешает, — заметил Чимин. У Чонгука и лестниц, и груш было в достатке, но он все равно периодически заглядывал на тумблер-другой виски. — Это ж Куки, — зевнул Юнги. — Ему нужно куда-то девать энергию. — Да-а, — протянул Чимин, а потом неожиданно поделился: — Знаешь, у Намджун-хёна это не из-за картин. Ну, не только. Мы как-то разговорились с ним... Ну, я тусуюсь у него иногда, когда бывает совсем одиноко и никуда не пойдешь. «Когда ты занят», — невысказанное осталось висеть в воздухе. — И он сказал мне что-то вроде «мой дом — моя крепость». Юнги закатил глаза. — Понахватались в своих европах. — Кошмар какой. — Чимин надулся и выпятил нижнюю губу. — Пойдем хянга что ли почитаем, — очень серьезно предложил Юнги. Чимин не выдержал и расхохотался. Ударился локтем об столешницу, ойкнул и нашел себе новую тему поворчать. — У тебя неудобный диван, — заявил он. — У меня теперь все болит. Теперь еще и стол нападает. — А я звал тебя в кровать, — напомнил Юнги. — Ничего не помню, я спал! Вот так, шутливо препираясь, они собрались на работу и вместе уехали, а сейчас, почти месяц спустя, стоя в пустой, гулкой, полутемной гостиной, Юнги вспоминал об этом разговоре: о замке, о неудобном диване, о том, как солнце плескалось в остатках кофе на дне стакана Чимина. Чимин вообще часто говорил вещи, которые позже заставляли Юнги глубоко задуматься, хотя и делал это каждый раз ненамеренно, без всякой задней мысли. Юнги устроился на диване, включил приставку. Что там было? Стрит файтер? И через два часа, когда затекла задница, понял — и правда неудобный. С этого, наверное, и стоило начать. Джин согласился сходить с ним, чтобы сделать передышку от своих предармейских приготовлений. — Я сегодня записал восемь обращений. Восемь! — рассказывал он, пока их везли к магазину, десятиэтажному зданию на окраине, битком набитому одной только мебелью. Диванам в нем отводилось как минимум четыре этажа. — По одному на каждый месяц. Еще и переодевался каждый раз. Так утомился, как будто все восемь месяцев прожил. Аж состарился. — Еще сильнее? — хмыкнул Юнги. — Даже поседел. Смотри, смотри! — Джин потыкал себе в макушку, показывая невидимую седину. — Может, ну ее, эту армию. Сразу на пенсию? — Верно мыслишь! Я уже излагал свой план Шихёк-хёну, но он почему-то не согласился. Телохранитель, сидевший за ними, фыркнул в кулак. Менеджеры не отпустили их одних без охраны. Долго уговаривали выбрать диван онлайн, или хотя бы где-нибудь в маленькой частной студии, но Юнги был непреклонен — он хотел сравнить: пощупать, потыкать, посидеть. Понюхать, чем черт не шутит. И если после первого этажа все еще было нормально, после второго он утомился, то на третьем почувствовал себя, как будто ему заново выдали анкету на двести пятьдесят вопросов. Или сколько их было. Именно для этого и нужен был Джин. — Выбирай сердцем! — заявил он. Сердце у Юнги билось как обычно, но... — Даже если он вообще не впишется в дизайн. Даже если это будет такой дурацкий диван, как стул с жопой у Тэхёна, — Джин скривился, — зато он будет твой. Я щедро готов простить тебе эту безвкусицу. И подмигнул: — Не мне же на нем сидеть. Юнги представил Чимина, Чимина в пледе, свернувшегося в клубочек. Нет, мысль не то что неудачная... неправильная. Юнги представил, как сам он укутывается в плед и сворачивается в клубочек, прижавшись носом к золотистой шершавой обивке, еще пахнущей чистой окрашенной тканью. Развернулся и направился на первый этаж, туда, где стоял песочно-золотой полукруглый диван. Юнги отдал плащ телохранителю, снял обувь, сел на диван с ногами и прикрыл глаза. — А не так уж плохо, — заметил Джин, плюхнувшись рядом. Он заворочался, зашелестели страницы, а потом Джин сказал: — Какой бессовестный маркетинг. Теперь даже мне захотелось купить этот диван. — А? Юнги приоткрыл один глаз, и перед носом у него оказался каталог магазина. На обложке, уютно устроившись среди диванных подушек, спал кот. Юнги не сразу заметил, что рядом еще были какие-то шкафы, столики, вазы с цветами, надписи, название магазина. — Так они в каждой второй рекламе, — заметил он исключительно из вредности. — Главное, что это работает, — возразил Джин. — Неконтролируемое умиление? — Нет. Не только. — Он положил себе на живот подушку и обнял ее. — Вот это чувство, когда ты возвращаешься, а тебя там ждут. — А это... — Юнги задумался, — не тревожит тебя? Пока ты где-то ходишь, кто-то сидит дома и беспокоится о тебе. Выходит, ты причиняешь ему дискомфот. — Во-первых, поэтому ты и торопишься домой, глупыш. Так это и работает. — Юнги мученически вздохнул. Когда Джин переходил в поучительный модус, он становился особенно забавным — и особенно надоедливым. Оставалось только надеяться, что в армии ему вручат роту солдат-малышей, чтобы ему было куда девать свои родительские чувства. — А во-вторых, ты что, думаешь, твой кот не найдет, чем заняться без тебя полдня? — Ну... — Он самостоятельная личность. Захочет — поиграет с мухой, захочет — поспит, захочет пожрать — он сообщит тебе об этом, я уверяю. Это с рыбками надо угадывать, что там взбрело им в голову. Плюсы кота как питомца абсолютно очевидны. Спрашивать, почему Джин сам себе никого не заведет, было, конечно, глупо. Зато у Юнги, в отличие от него, служба будет альтернативной. Он будет возвращаться домой каждый вечер, куда раньше, чем возвращается со своей обычной работы. Двадцать один месяц спокойной жизни. — К тому же, — продолжал Джин какую-то недовысказанную мысль, — только представь. Возвращаюсь я из армии, а вы меня ждете. И я дома. — Не хочу огорчать тебя, хён, — сказал Юнги, — но когда ты вернешься из армии, все мы уже тоже будем в армии. — Вот никакого сочувствия просто. Хорошо, я вернусь из армии, а меня будут ждать Арми. И я дома. — Так ты всегда дома, — напомнил Юнги. — Выложил фотку в инсте — и вот ты дома. — Ну так классно же, правда? Юнги оглянулся на Джина, чтобы понять, серьезно тот или шутит. Джин тоже повернул к нему голову, моргнул и произнес: — Я к брату, наверное, поеду. — После армии? — уточнил Юнги. — И после, и до, и даже, — Джин посмотрел на часы, — прямо сейчас. Черт, я уже опаздываю. И Юнги остался один на один — не считая телохранителя — с очень вежливой консультанткой, желающей узнать, точно ли такого цвета обивку желает господин, не нужны ли дополнительные подушки, когда можно будет доставить и хочет ли господин собирать диван двумя рабочими — или четырьмя, но в полтора раза быстрее. Юнги не стал спрашивать, почему быстрее не в два раза — в университете у него был базовый курс экономики, и что такое убывающая предельная полезность рабочих, он знал. Когда Юнги похвастался своими успехами господину Кану, тот, склонив голову, произнес: — Я хотел бы уточнить. Вы купили новый диван, потому что старый не нравился Чимину. — Да. — То есть вы купили диван для Чимина. — Нет. Чимин пошутил, конечно, что это поздний подарок на его день рожденья, и тестирование дивана на прочность тоже состоялось, но за этим стояла только часть правды. Юнги выбрал его для себя. А еще диван действительно ни к чему в его доме не подходил. Поэтому сначала, вспомнив слова Тэхёна, Юнги решил поменять шторы. Кресла и пуфики были куплены в комплект. Следующим оказался ковер. Потом — кухонные стулья за барной стойкой. — Вы можете не торопиться, — напомнил ему господин Кан — Меняйте по вещи за раз, и тогда это не отнимет много времени. Очередь как раз дошла до центрального столика в гостиной, когда Юнги всерьез задумался, не нужна ли ему, скажем, пальма. Будет ли пальма ждать его дома, громогласно требовать пожрать, вытирать об него лапы? У Юнги и мысли не было выбирать кого-то породистого. Приютский котенок со смешными огромными ушами смотрел на него с опаской, забившись в дальний угол своего домика. Юнги лежал на полу перед ним и ждал, пока тот осмелеет достаточно, чтобы хотя бы обнюхать его руки. «Я странно себя чувствую», — написал Юнги Чимину. «Знаешь, когда ребенка заводят, “чтобы спасти брак”, а в итоге все становится только хуже». «Проблемы тут вроде у меня, при чем тут кот?» На некоторое время в диалоге установилось молчание. — Возможно, вы хотите посмотреть на других питомцев? — осторожно поинтересовалась сотрудница. Юнги покачал головой. Ему нравился именно этот — худой, мрачный, с чуть подранным ухом. Недоверчивый. Юнги не видел в этом ничего удивительного: когда ты живешь в приюте, даже в лучшем приюте для животных во всей Южной Корее, это все равно значит, что в жизни ты успел повидать некоторое дерьмо. Телефон завибрировал, и Юнги поднял трубку. Чимин любил звонить ему куда больше, чем писать, и Юнги не мог отказать ему в такой малости. — Ты снова у кота? — шепотом спросил Чимин. — Ага. Юнги приходил сюда раньше — ненадолго, просто посмотреть. В этот раз он задался целью хотя бы немного подружиться. — Зная тебя, хён, — тихо сказал Чимин. — Ты слишком много думаешь. Я отсюда чувствую, как ты загрузился. Юнги прекрасно понимал это: впечатления о мире зависят от тебя самого не в последнюю очередь. Музыка звучит для тебя по-разному, когда ты в разном настроении. Мотивы людей выглядят иначе. Твои собственные ожидания. — Ты серьезно думаешь, что твой кот будет хоть в чем-нибудь нуждаться? — Мое внимание... — Я видел тебя с Холли, — перебил Чимин. — В твоем внимании в первую очередь. Юнги сунул руку в карман, где у него лежала горсточка кошачьего корма. Положил кусочек прямо перед входом в домик и осторожно, одним пальцем подвинул внутрь. А Чимину — Чимину разве достаточно его внимания? — Я скучаю, — сказал Юнги. Чимин взрослый человек, напомнил он себе, и не хуже кота умеет заявить, когда ему что-то надо. — Приходи к нам на запись. — В голосе Чимина была слышна улыбка. — Послушаешь материал. Скажешь, как тебе. Неловко показывать полуготовое, но я уверен, ты посоветуешь что-нибудь. — Чимин, у тебя там целый Пидогг, что я тебе посоветую. — Да ладно тебе, — сказал Чимин с укоризной. Похвала, это была она. Точно. — Хорошо, — согласился Юнги. — Но вообще я не об... — Я знаю, — быстро ответил Чимин. — Я знаю, хён, я тоже. Из укрытия показалась черная лапка. Одним когтем подцепила кусочек корма и снова стремительно скрылась. Кот очень долго привыкал к новому дому. Он облюбовал себе шкаф в маленькой запасной гардеробной — той самой, где Юнги хранил гирлянды, шерстяные шубы, старые кофты и уродливые свитера, которые полагается надевать раз в год и прятать потом обратно. Свитеров с оленями и елками, конечно, было столько, что Юнги хватило бы на две жизни вперед, даже если не покупать ничего нового — и вот теперь они наконец хоть кому-то пригодились. Кот забился в дальний угол шкафа и выходил оттуда, только когда Юнги не было дома или он спал. Тайные перемещения можно было угадать по не столь тайным следствиям: еды в мисках становилось меньше, а содержимого лотка — больше. Ко второй неделе кот освоился: посидел на диване, выбрал любимые комнаты, начал подавать голос, приходил смотреть, как Юнги ест и смотрит телевизор и иногда — но очень-очень редко и недолго — даже давал себя погладить. Гостей Юнги стал приглашать только к декабрю. — Да это ж кот, — с порога заявил Джин. Наблюдение было бесспорно верным. Джин глядел на кота, склонив голову. Кот глядел на Джина, высунув нос, глаз и одно ухо из своей гардеробной. Стоило Джину пошевелиться, кот исчез, раздался стук когтей по паркету, что-то со страшным грохотом обрушилось. Джин вздрогнул. Юнги подавил в себе порыв пойти проверить, в порядке ли кот и не ушиб ли себе чего, потому что всю тысячу раз, когда кот что-то ронял, весь ущерб доставался вещам Юнги — а кот отделывался легким испугом. — Эй, кот! — позвал Джин. — Я тебя боюсь больше, чем ты меня. Чтоб ты знал! — Пойдем наверх, — вздохнул Юнги. — На второй этаж он не ходит. Но, если что, я готов защитить тебя от этого опасного хищника. — Котик! — заорал Хосок, стоило ему попасть в квартиру, и после этого крика в пределах досягаемости не осталось ни одного признака кота. Хоби сидел у Юнги до глубокой ночи, и только после того, как он уехал, кот, очень голодный и несчастный, осмелился пробраться к своим мискам. С Намджуном вышло попроще — с котом он вежливо поздоровался и после первой, не самой удачной попытки больше к нему не приближался. Тэхён проявил деликатность и коварство. Во-первых, он ни на чем не настаивал целые полчаса, а во-вторых, у него были с собой подношения: вонючая заводная игрушка, кулон на ошейник от Картье и, что более важно, мясные кусочки со вкусом мыши. На пачке так и было написано: «со вкусом мыши», а еще была нарисована сама мышь — милый меховой комочек с большими испуганными глазами. Юнги немедленно стало ее жалко. Кот, разумеется, был другого мнения. Занятый едой, он настолько потерял бдительность, что пропустил покушение и был поглажен. Чонгук добрые минут сорок караулил кота, пока тот сверкал глазами из-под дивана и шипел. — Хён, почему я о существовании твоего кота узнаю из Диспатча? Юнги немедленно принял оборонительную позицию. — Ты читаешь Диспатч? С этим и правда вышло глупо. Юнги очень хотел запечатлеть тот первый раз, когда кот самостоятельно пришел к нему, устроился на груди и замурлыкал. И сам же слил в инстаграм скрин с превью. Тем же вечером Юнги заметил еще одну важную вещь. Ему написали с работы. На офисном компьютере затерся один из гайдов — упущение не смертельное, но крайне обидное. В любой другой день Юнги отправился бы искать копии в домашней студии, но в этот раз на нем лежал кот, а упущение все еще не было смертельным. «Завтра приеду и разберемся», — ответил он и откинул телефон подальше. Кажется, он наконец-то начал понимать. — Ну хён. — Возможно, потому что ты за последний месяц в Корее был дня три от силы, — нашел Юнги правдоподобное объяснение. — Пойдем, ты его пугаешь. Чонгук был очень настойчивым; кот не желал, чтобы его трогали, и был очень подозрительным, — а у Юнги было пиво. Пиво в этой игре выступило на стороне кота и, конечно же, победило. Спустя несколько часов Чонгук отправлялся домой немного пьяненький, так и не прикоснувшись ни к мягкому пузу, ни к шерстяной жопе, ни к острым ушам, ни к теплым подушечкам. Парадоксальным образом кот полюбил Чимина куда больше, чем всех остальных гостей Юнги вместе взятых. Чимин просто игнорировал существование кота. Ходил по дому, копался в холодильнике, пах то улицей, то едой, отвлекал Юнги и не обращал на кота никакого, совершенно никакого внимания. Оставалась неделя до Рождества, когда Чимин наконец вырвался из своих бесконечных записей и практик, приехал уже под самое утро, немного сонный, счастливый. Они с Юнги сидели на полу в маленькой гардеробной в предрассветной темноте и глядели на огромную коробку с гирляндами. Включить их удалось, а вот... — Будем распутывать эти или покупать новые? — спросил Чимин. — Ты же хотел собирать паззлы, — напомнил Юнги. — Это как паззл, только наоборот. Чимин вздохнул, но послушно полез вынимать клубки проводов. Юнги не удержался, подвинулся ближе и чмокнул его в щеку. И в этот момент, несмотря даже на пустую коробку поблизости — такие теперь были раскиданы по всему дому: новейший диван, ковер от лучшего дизайнера ковров в Сеуле, тон-в-тон шторы и множество картонных коробок, — между ними протиснулся кот, извернулся, пролез — и устроился на коленях у Чимина. — Он тоже хочет поучаствовать. — Тебе тоже нужен поцелуй, да? — спросил Чимин у кота, потрогав его нос кончиком пальца. Кот фыркнул, но уходить не спешил. — Ему нужны шуршащие огонечки, — проворчал Юнги. — И поцелуй. — Чимин погладил кота между ушами. — Смотри, это наш новый клубочковый компаньон. В доме было ужасно тихо. Где-то звонил телефон. Метались за окном огни проезжающей машины. Юнги смотрел на Чимина с котом на коленях, и время будто остановилось. — Я... — начал Юнги, но Чимин дотронулся кончиком пальца до его носа, заставив замолчать; провел ладонью по макушке, окончательно испортив прическу; прижался губами к приоткрытому рту. — И тебе поцелуй. Давай... — прошептал Чимин, — не будем никому отвечать. Так надоело. Выключим телефоны, запремся и устроим день сворачивания в клубочек. Юнги просто нужен был повод, вот этот вопрос, тихое мурлыканье. — Конечно, — ответил он. — Давай. Где-то на холодильнике у него висел кривоватый рисунок: река, лодка, человечки в ней. На берегу, в окне домика, спрятанного среди деревьев, светились круглые глаза и торчали два острых уха.