«Моя дорогая — Три-Четыре» «Встречная — Перемотка»
«Мы не знаем, что будет завтра. Пусть оно просто будет. И пусть в нём будут те, кто нам дорог». Собственное имя режет слух, голова не приобретает ясности ума, а глаза всё не могут открыться — вокруг только непроглядные черный узы тьмы и хаоса. И ещё этот противный мужской голос с ноткой брезгливости, не позволяющий до конца упасть в объятия темноты. После нескольких противных прикосновений к своему плечу и грубых, громких «Акико», «Очнитесь, Акико Йосано» мир начинает медленно приобретать цвета. Девушка едва раскрывает глаза, как в них сразу же ударяет яркий солнечный свет — кажется, ещё вчера была темная и пасмурная осень, обгоревшие листья деревьев и не заканчивающиеся ливни. Йосано не сразу приходит в себя и только после нескольких протяжных минут начинает осознавать, что происходит и где она находится. Белое. Всё вокруг белое — потолок с трещинами, стены и даже лампа под потолком тоже до противного белая. Всё слишком светлое и яркое, она морщится от этого света, который заставляет глаза слезиться и слегка дёргает рукой. Всё сознание заплыло туманом — она пытается что-то вспомнить, но ничего не выходит, будто бы кто-то наложил запрет на прошлое, в которое теперь не заглянешь и не узнаешь, что там было и, что происходило. «— Вы помните, что было позавчера? — Акико слышит вопрос откуда-то сбоку, где вчера стоял пустующий металлический стул. — Вы слышите меня? — Слова раздаются грубо, где-то с правой стороны, обладатель голоса кажется, немного раздражён или зол, но Йосано слишком уставшая и только недавно проснулась и вовсе не желает снова угадывать чужое настроение». «— Нет, не помню. — Девушка игнорирует второй вопрос — скорее он просто теряется где-то на фоне всего происходящего и звенящего белого шума — вопрос исчезает из головы также быстро, как появился, темноволосая не успевает найти ответ среди неразборчивых мыслей. Акико болезненно ухмыляется и чувствует как боль медленно ползёт по телу вверх, застревая в горле. Уголки губ непонятно отчего-то жжёт, тело сковывает неприятное чувство боли и ломоты. Ей абсолютно не хочется говорить. Ни с кем». «— Вы помните, что было вчера? Помните почему оказались здесь? — Йосано молчит и разглядывает потолок, не замечает трещин. Когда она думает над ответом, кажется, что протекает уже вторая вечность». «— Нет. — Сухо отвечает девушка и её немного трясёт от холода в палате. Хотя на самом деле такой эффект дают собственные мысли, морозно гулящие не только в голове, но и по всему телу. — Но я помню, что готовила тонкацу* в какой-то день. — В голове становится немного ясно, словно после дождя расплываются тучи по небу и появляется солнце. Пропадают ненужные мысли в неосязаемом пространстве. Акико кажется, что она начинает вспоминать, что происходила накануне, как она сюда попала и по какой причине». Резко обрушившаяся тишина бьёт молотком по барабанным перепонкам, разрезает кожу головы и пытается пробраться в череп. Пытается пробраться под кожу и оставить свои болезненные ощущения великолепия. Зима. Холод, гуляющий по улицам и подъездам за окном; снежинки ненароком залетающие в форточку на кухне, что пляшут в последнем танце, перед тем как растаять на кухонной тумбе и полу; завывающий ветер, бьющийся об окна и стены, напевая свою единственную мелодию безвременья, несыгранные ноты артиста, отголоски, собранные в звуки, раздающиеся эхом по комнате, имитируя песнь. Йосано стояла у плиты, пока гостья выбирала фильм, переключая каналы. Мирное, безмятежно-счастливое, ничем не омрачаемое существование. Гирлянда мелькает блеклыми оттенками где-то над потолком, мирно и ровно создавая цветные чертежи на стенах. Календарь на стене показывает двадцать шестое декабря, а нежный голос девушки вещает о предстоящем новогоднем празднике. Неподвижное и вялое безмолвие и безмятежное безветрие бродило по квартире вместо привычного одиночества и тоски. Исчезло даже противное чувство скуки и печали, которое как будто прилипали несмываемым слоем к телу хозяйки. В комнате над лампой, почти коснувшись потолка этой маленькой вселенной, что сузилась до размеры кухни совмещённой с гостиной, тихо дохнут мотыльки, умирая, они думают, что коснулись солнца. Акико никогда не хотелось умереть. Стремление к смерти со временем стало неотъемлемой частью жизни, оно будто идёт с тобой рука об руку, обнимая ласково и нежно за плечи, готовое в любой момент вставить между рёбер свой незапятнанный кровью нож, оставляя глубокий шрам на спине и хорошее напоминание о ошибках прошлого. О том, что не стоит больше доверять и верить в лживые обещания спасти и вытащить тебя из творящегося в жизни ужаса. Смерть стала ходить по пятам, преследовать грузной тенью сзади и непонятливо шепча проклятья. Только свыкнувшись с ощущением чего-то несуществующего рядом, всегда находившегося где-то там — между стволов деревьев; бесконечных золотых полей пшеницы и среди массы людей вокруг, невольно начинаешь думать об этом чаще и уже не можешь выбросить это из головы, потому что это словно въелось в черепную коробку, никак не смываясь. Мысль о грядущей смерти стала родной, вроде чего-то, что прилипло к подкорке мозга и всё никак не хотело исчезать. Стала слишком привычной невыполненной идеей, несбывшейся мечтой и невыполненной целью. Но Акико никогда не лезла в голову этот противный и прогнивший со всех сторон и внутри замысел, когда рядом была она. Не было смысла размышлять о том, что рано или поздно случится, потому что между ними существовал только миг — настоящее, которое хотелось превратить в вечность. Растянуть в несколько жизней и наслаждаться этим только вдвоём. Она личное противоядие от всех бед и несчастий. Распускающийся цветок гармонии и близости на её теле. Его не хотелось срезать и ставить в старую вазу с линиями смерти, что хранится в шкафу вместе со старым, ещё бабушкой подаренным, сервизом. Этот цветок хотелось сохранить. Как и всё, что было и будет между ними. Выписать это на полях тетрадки, вырвать все бумаги, где когда-то было хоть малейшее упоминание об этой нежной любви и сохранить себе — носить в карманах пальто, вместо оставленных ненароком купюр, положить оборванные листочки с фразами в кошелёк и под чехол телефона, что бы они всегда были рядом. Это хотелось спрятать от всех людей мира, никому не показывать, никому не говорить. Наслаждаться этим куском счастья и одиночества, которые они выгрызали из рабочих будней, крадя своё собственное время, уходя за час раньше положенного, но никто всё равно не доложит. Выкрадывая минуты перерыва, чтобы на полпути встретится и пообедать вместе в кофейне на краю города — что бы никто их не нашёл и не прервал. Краденное время, которое они всё равно разделят на двоих. Красноволосая девушка обвивает ледяными руками чужую хрупкую и костлявую талию, тяжело дышит в шею и пытается что-то сказать, но чувства лезут через горло и умирают в чужих руках. По воздуху летают искры невысказанных слов, а из радио у соседей играет вальс под который хочется танцевать, пустится в бесконечный пляс и на пару минут забыть о готовке и о мире вокруг. Эти чувства будто что-то несуществующее среди всего этого обозленного на них, мира. Это то, что никогда не существовало здесь, среди наполненных грустью улиц и бесконечно-пустых дорог. Все мысли сейчас — пушистые облака, плавающие в чашке горячего какао. На звездном небе мыслей множество кометных идей и надежд, целей и мечт, но они все исчезают в черной дыре забывчивости, потому что так сильно не нужны сейчас. Лишь бы только лишней додумкой не испортить себе и спутнице настроение, не сбить настрой и желание просто побыть собой. «— Я безумно тебя люблю. — Слышит на ухо Йосано и улыбается нежно, в тёмно-серых глазах поселился покой и отсутствие шума. На сковороде трескается масло и этот звук похож на сверчков, что не заставляет не улыбнуться от мимолетной ассоциацией.— От Луны и обратно. — Договаривает Коё, кладя голову на её плечо». Девушки смеются в пьяном угаре и разливают алкоголь по бокалам, несколько светло-ярких капель падают на светлую обивку дивана, но это играет такую малую роль сейчас и не важно — это уже проблема хозяйки из будущего. Всё, что у них есть сейчас — это настоящее. То, которое не убежит от них и не станет противным «прошлым». Это тот миг, когда хочется жить. Йосано уже сбилась со счёта, но кажется, что это уже вторая или третья бутылка красного полусладкого, но ни одна из девушек не предала этому значения, потому что они счастливы друг с другом. Настолько, что нет смысла считать то, что остаётся послевкусием на языке и пропадает замечанием в голове за пару крохотных секунд. Щёки Коё начинают болеть так сильно от смеха, своего собственного и темноволосой девушки напротив. Это кажется сном. Сидя на полу они ужинают приготовленной свининой отбивной во фритюре, запивая всё это вином, пока за окном понемногу начинает моросить дождь, с отрезвляющим звуком разбиваясь об окна. И когда Акико тянет её на пол, ближе к себе, она не может удержаться на ровном месте и падает в чужие объятия, чуть не развернув тарелки с едой, но Йосано вовремя успевает отодвинуть их другой рукой и позволить своей девушке удобнее улечься на её груди. Озаки тает от тепла и проводит рукой по коротким волосам, зарывается и вдыхает аромат её духов. Да. Это определённо кажется сном. «— Я точно не сплю? Это кажется таким прекрасным, что я боюсь проснуться и не увидеть тебя снова. — Еле шевелит губами она и оппонентка смеётся, ласково проводит по телу рукой и соединяет её пальцы со своими на её талии. И в этом действии собралась вся нежность этого прогнившего насквозь мира. В ней самой собралось столько непонятно откуда взявшихся чувств, которые хочется только дарить ей и теплить в своей душе. — Если в противоположном от мира сне — ты рядом со мной, то мне ничего не стоит открыть глаза и встретится с тобой за его пределами. Надеюсь там у нас всё также хорошо, как тут. — Улыбается Йосано, притягивает за воротник ближе и последние слова шепчет в губы — это так почти не слышно, но оставляет такое приятное чувство-послевкусие». Лампа над потолком слишком ярко светит и Озаки предлагает включить лучше настольную, что бы не сильно резала глаза, но Йосано слишком расслабилась и устала за этот день, чтобы лишний раз двигаться и тем более вылезать из теплых объятий своей некогда напарницы. Вокруг них летают мотыльки и белые одуванчики — на этом поле наконец расцвели первые цветы и оно пестрит яркими оттенками, слепит глаза. Это действительно то, что приходит во сне — не бессонница и не сонный паралич, не кошмары. Эта девушка-ангел, которая принесла подарок откуда-то с космоса — он так непривычен для этой планеты, что его сразу же хочется спрятать, чтобы никто не увидел и не на ругал, словно это что-то запретное. Это подарок, который она принесла с луны — любовь, что создавалась из материи космоса, не имеющая названия, конца и края. «— Ты даже с недостатками мне нравишься вся, моя первая за годы радость. — Шепчет Коё милости в ответ, сцеловывая каждый шрам на теле и истерзанной долгими муками душе. Что бы напомнить, что любовь не обязательно должна причинять боль. У Акико сердце мягкое и чересчур ранимое — на нём глубокие порезы от людей из прошлого, судьбы и жизни, что пьют из одного бокала, делясь между собой идеями, состоящими из выкованный и стальной боли, но эта жизнь ей по силам — Йосано просит бить со всей силы и сама подливает яд своим спутницам — судьба и жизнь смеются и падают в последнем вздохе, больше не в силах ткать чужое полотно прошлого, настоящего и будущего». На секунду Озаки задумывается и пытается вспомнить, чувствовала ли она когда-нибудь, что-нибудь столь же тёплое? Её брови в миг соединяются одной дугой, но Акико нежно сцеловывает это. Шепчет что-то непонятное и Коё позволяет себе на миг отбросить все тревожные мысли и застыть статуэткой в этом моменте. Йосано клянётся самой себе, сознаётся в этой фантазии, что подобную статуэтку хотела бы себе в офис или на полку в спальне, чтобы наслаждаться этим зрелищем чаще. Чтобы вспоминать, что в этой жизни всё может быть не так плохо. Ни одна из девиц не знает, что добавить — чувства вместо слов вертятся на языке, но мир ещё не придумал таких слов, что бы это описать, но есть ещё один способ это выразить — поцеловать, подарить прикосновения и отдать нежное сердце в руки друг другу — этого им так не хватало все эти холодные годы, проходившие в поисках своего счастья, в попытках создать его и получить пощёчину от человека за эту попытку. У Коё когда-то было сердце, такое же нежное и полное любви как сейчас у её девушки, такое же настоящее и ощутимое в груди, как сейчас. Но кто-то давний это сердце растоптал и смешал её чувства с грязью, от которой она ещё долго не могла избавиться. Но она будто бы исчезла, когда возникла эта любовь — неожиданно, как начинается ливень в солнечный жаркий день. Но пока остальные, что ему не рады, будут мокнуть под дождём — они будут им наслаждаться. У них под одеждой не тело с изгибами крови и многочисленными зудящими шрамами, не мышцы, кости и суставы — там оголённые и раскалённые чувства, что заточены в нескольких слоях одежды — но как только она исчезнет с бледного тела эти чувства выйдут наружу и прятать их будет трудно. А прятать их и не нужно. «— Оставайся такой же нежной, как сейчас, тебе очень идёт. — Просит её Йосано, путает чужие локоны волос и прячет среди них свою любовь — они ей пропитаны полностью, как к курильщику прилип намертво запах никотина, так к ним прилипла текущая любовь». Когда в объятиях недавно бывшей тебе незнакомки становится до невыносимого тепло и спокойно, что это начинает заполнять комнату и растворятся в воздухе, дышать становится сложнее — словно они обе дышат раскалённым железом или лавой. Только это не отравляет, не делает больно и не оставляет ожогов. Разве такой до неприличия хорошее действительно было на этой планете? Разве это не было галлюцинацией или случайной ошибкой, что выдал мозг? А может это всё действительно было сном, от которого она уже проснулась, но не может его забыть? Но разве человекиня после сна может так отчётливо помнить черты её лица, красного пламени огня вокруг и вкуса вина на языке? Выходит, что это было в реальности, но очень далёкой и давней. Даже пусть это всё окажется так, Озаки бы никогда не хотелось этого разрушить — хрупкого спокойствия и прочной любви, за которой она гналась всю свою жизнь и без страха дарила это всем, кому это было не нужно. Не зная, что этого можно было и не делать, сохранить всю свою нежность и теплые чувства для неё, но они ведь и так способны появляться из воздуха, стоит только взглянуть в красивые глаза напротив, где нет больше печали, не заканчивающихся погонь и грусти. Под сердцем бешеный ритм, злоба кипит в крови и испаряется, попадая наружу — в этот наполненный тоской и печатью мир. Девушки вместе всплывают со дна, на котором оказались за всю свою жизнь, без возможности оказаться на поверхности, думая, что в этом мире не существует ничего, кроме тьмы и водорослей, состоящих из красных касаний катан. Ещё одна ночь без сна. Только теперь не от бессонницы и кошмаров. Днём всё такое не настоящее и только ночь кажется родной. Коё поворачивает голову в сторону Акико, что с безмятежностью рассматривала повешенные на шторы лампочки, горящие тусклым цветом, создавая ощущение, что центр всего положительного в центре комнаты — в объятиях любимой, светящейся от веселья и сбывшихся мечт. Центр хаоса, скопившийся в одном человеке, тёмная материя, что выливается за пределы этого бокала. Она — мечта воплоти, и Йосано же — центр вселенной. Озаки поворачивает голову, чтобы посмотреть на то, как счастье застывает на чужом лице, но, боже, она не должна была этого делать, не должна была. Сердце стучится в рёбра, ломает их и бесконечно и протяжно скулит от этих относительно новых чувств. Кажется, что вот-вот из грудной клетки выпрыгнет сердце и исчезнет, убежит и его уже нельзя будет никогда догнать. Озаки стирает все воспоминания о травмирующем прошлом одной своей улыбкой, среди её глаз можно потеряться. И Акико пожелала никогда бы больше не находится. Разве девушка, работающая убийцей может дарить любви больше, чем те, кто работает в полиции? Поцелуи Коё на коже Йосано, как весенние ветры и как лепестки сакуры укрывают землю жаркими поцелуями, так и любовь окутывает девушку в нежных объятиях, расцветая в душе, как первоцветы в бескрайнем поле. «— Мы ведь даже не просим счастья, только немного меньше боли. — Шёпот похож на шелест листвы, поющий в летнем поле ветер, а на деле — лишь нежный голос Йосано». Йосано поворачивается к ней и девушке на миг кажется, что от её взгляда она задыхается, а сердце перестаёт бить свой ритм. Ей хочется кричать от непонятного чувства внутри. И целовать её. Целовать, целовать, целовать. Пока губы не начнут медленно неметь. Коё уверена в том, что она читает её мысли, потому что через несколько секунд она прикасается губами к её губам и дарит самый хрупкий и сахарный поцелуй в её жизни. Она помнит этот вечер таким спокойным. Они лежат на прохладном полу, когда на фоне играет какой-то безвкусный фильм, который они так долго выбирали, в шутку споря, рассматривая обложки и пробегаясь глазами по аннотации, предугадывая возможный сюжет и его повороты, но они так и не узнают, чем он закончится и попала ли главная героиня в то место, куда отчаянно рвалась. Девушки его так и не смотрели, потому что были слишком увлечены реальностью и не хотели её покидать. В первый и далеко не последний раз. Полнометражный фильм фоном застрял где-то в квартире никто так и не обратил на него внимания. У них царила своя атмосфера — медленные поцелуи, красящие тела друг друга и долгие слова о любви, строчки из стихов и помнившиеся цитаты, которые все до единой описывают эти отношения. Хотелось сказать так много, но в тот же момент — продолжительно молчать и отвечать на все действия своей девушки согласием. Одна крайность переходила в другую, стирая все не начерченные рамки. Йосано уверена, что это — начало чего-то прекрасного: летнего дождя в апреле, начавшегося из ниоткуда и исчезнувшего в никуда; недолгого разговора в метро с кондукторшей и пассажиркой вблизи — светский диалог о погоде, закончившись слишком быстро, так и не успев толком начаться; травяного чая на веранде любого кафе, где над головой кружат не ураганы, а белые облака из сахарной ваты со вкусом цветов; звёздного неба, застывшего на рассвете, которое всё никак не желает уйти. По полу бежит холодок, девушки ерзают и замечают, что не закрыли балкон в спальне — заходя туда, создавалось ощущение, что они открыли портал в совершенно иной мир — холодный и не привычный, где пахнет морозом, где пол усыпан не красными маками и азалиями, а мерзким белым снегом, в который если наступишь — то провалишься, исчезнув навсегда. Озаки закрывает дверцу, но теплее от этого не становится — по голым пяткам все ещё отдаётся чем-то морозным. Йосано, присев на край кровати, застыв, наблюдает за чужими оголенными и хрупкими плечами — они бледные, на них родинки, словно черные точки планет на её личной звездной карте. В параллельной вселенной её девушка бы стала магнолией, что расцвела бы на огромных камнях среди бесконечного океана, красным пятном осталась бы вместо буйков или маков в холодной воде. Коё была бы лозой винограда, медленно ползущей по стенам святых садов, распускалась бы тысячью алых ромашек в честь дождя. Её плечи слегка подрагивают, а потом по комнате раздаётся приглушенный смех — Коё смеётся и уголки губ Акико сами ползут вверх, хотя она даже не знает причины её смеха. Называть Озаки своей девушкой даже в мыслях — непривычно и странно, ещё не так давно она была просто её напарницей, с которой они нередко виделись на совместных миссиях и в офисе. Йосано немного выпадает из мира, засматриваясь на чужую красоту изгибов. Разве человекиня может быть настолько прекрасной? Озаки снова оказывается рядом, обнимает за плечи, притягивает голову ближе — Акико вдыхает аромат чужих духов, думая, что хотела бы приобрести такие же. «Так хорошо. Так спокойно. Это точно то, что должно быть. Это правильно. Так надо.» — Думает темноволосая девушка, поглаживая чужую спину, прислоняясь ближе, не оставляя лишних и пустых сантиметров между ними. Двенадцать часов ночи начинаются с долгих и мокрых поцелуев, оголенных плеч и почти снятой рубашки. От Коё пахнет лимонными дольками и совсем чуть-чуть — декабрьской мглой и холодом за окном. А от Йосано всё такой же неизменный и никуда не пропадающий с годами запах вишни и жаркого лета. С молочных плеч сползают белые рубашки, летят прямиком на пыльный пол под горячий шёпот. Коё прорисовывает губами несколько дорог по разным маршрутам — вдоль живота, плеч и ключиц, не сильно покусывая губами кожу на боках под громкие вздохи сверху. Йосано легко придерживает чужую макушку, совсем немного контролируя происходящее. Ей щекотно, самую малость, но щекотно. Второй рукой она держится и слегка сжимает простынь, зная, что к середине ночи или почти утру она всё равно будет смятой. Только думать об этом слишком не хочется и в основном — не хочется думать вообще. Чтобы ни одна противная мысль не лезла в голову, чтобы не мешала сконцентрироваться. Чтобы просто не мешала. Мир сошёл с ума. Нет, это Акико начинает медленно сходить с ума, потому что её ноги подрагивают и по телу вместе с тысячью поцелуев пробегают мурашки, хочется спрятаться от всего, это страшно, это непонятно, но так приятно, что это невозможно забыть и выкинуть из головы. Нежные прикосновения Озаки к её коже, словно тропа, вьющаяся через лес — она теряется в извилистых краях нанесенных когда-то шрамов, в деликатных неровностях каждой морщинки. Трещины, как и шрамы — рассказывают историю. Длинную, болезненную, но к сожалению, настоящую. Не существует хорошей истории без доли неудач. В этом городе, стране и целом мире они больше никому не нужны. Они навсегда заточили своё прошлое под сотней печатей, которые никому не удастся снять, даже самому хорошо обученному магу — это то, что должно навсегда остаться там, а шрамы от этого будут воспоминанием. И они обе создадут сотню новых, затмевая старые. Они здесь никому не нужны и им здесь никто не нужен. «— Люби меня, как любит пистолет изысканным и кровавым поцелуем оставить метку в чьей-нибудь груди». Йосано очень сильно хочется получить это наслаждение именно сейчас, потому что она ненавидит ждать — прожить всю жизнь в ожидании чего-то лучшего и всё ещё обожать это чувство было бы слишком несвойственно для неё, поэтому она хочет быстрее и сильнее или знать, что она никогда этого не получит, чтобы просто перестать думать об этом каждую ночь, когда она засыпает в одиночестве. Раньше это казалось совсем далеким — не дотянуться рукой, не коснуться словами этого чего-то, а сейчас — абсолютно реально. Сейчас все прикосновения ощутимы и каждое касание рукой словно свинец по коже, словно лава в лёгких — услышать звук биения её сердца и напрочь не слышать своего больше. Озаки наклоняется к своей спутнице, целуя и нежно сминая её губы. Акико поддаётся и выгибается в спине навстречу новым ощущениям, где противоположности притягиваются и перетекают из одной в другую, медленно выливаясь через края бокала. Акико видит Коё в непонятном для себя искусстве — она точно не картина, в картинной галереи или в старом музее; не старая музыка, записанная ещё на пластинки — она это то, что ей не понять, но она старается — отчаянно не отпускает чужие губы и разрешает рукам спускаться ниже, а сама ерзает от того, насколько это непривычно, но до искр перед глазами приятно. А за окном в это время уже успокоилась вьюга и метель, перестали сыпать снега и метить пустые улицы метели, исчезли тучи и показался яркий молодой полумесяц, что в сказках указывает затерявшимся путникам в лесу путь. На краю ночи — в этой квартире уже тепло, не играет у соседей больше радио, а кухонные настенные часы бьют полночь, когда Йосано просыпается от хлопка входной двери. Она смотрит несколько мгновений по сторонам, стараясь сморгнуть с век сонливость и желание снова провалиться в сон. За долгое время работы, которая часто приносит стресс её сон стал слишком чутким и хлипким, из-за чего она просыпается от каждого громкого звука извне. Коё заботливо укрыла её своим одеялом сверху перед тем, как выйти, потому что по коже всё ещё ходил легкий мороз, а на улице он всё ещё кусался, несмотря на прекратившуюся пургу. Раскинув руки в стороны на своей кровати Акико громко зевнула, нехотя поднимаясь с кровати, мысленно борясь с желанием снова коснуться головой подушки. Почему-то по спине пробежался холодок и мурашки, увидев за балконной рамой курящую Озаки в своём светлом пальто. Смотреть на свою девушку с высоты семи этажей — точнее на её маленькую фигурку, которую с трудом разглядишь с высоты птичьего полёта — это похоже на прикосновение её нежных рук, когда она заправляет прядь её волос за ухо; это как голос любимого человека на записи старого диктофона, который рассказывает сказки на ночь; это как мягкая и спокойная мелодия колыбели, что всегда пела маменька перед сном. Залезая обратно под одеяло, Йосано снова погружается в раздумья — снова падает в объятия полусна, едва засыпая, размышляя о внезапно пришедших в голову вещах. На крайнем севере, где все привыкли к неустойчивой погоде, где только заснеженные долины и не заканчивающийся снег, под музыку холодных ветров играют дети, на каменных уступах, горах и холмах могли бы журчать ручьи, если бы там было бы лето или более теплый климат, но на него никто не жалуется, потому что все по-своему там согреваются — пьют горячий чай и сидят у камина, а укрытые белой скатертью леса тоже греются под одеялом, а не под лучами жаркого солнца — подо мхом. Акико было бы до жути странно и непривычно падать в объятия такого кружевного и мягкого одеяла, что плавно огибает каждый изгиб и пестрой поступью спадает вниз, к ногам человеческим — к подножью горы, где за много лет образовалась деревня, чью дети поют с ветрами и ловят вместо бабочек и сверчков — вьющийся снег. Это были бы объятия, с которыми она никогда бы не свыклась, потому что ей уступчива жаркая погода или дождливая весна с продолжением учебного года после жаркого лета и быстро пролетевших каникул, где школьницы и школьники улыбаются и спешат на занятия — ей было бы странно и неуютно по ощущениям падать в такие резкие объятия посреди поля, где почти не ходят привычные ей люди, а только смеющиеся дети и крикливые не улетевшие на юг птицы. Так странно было бы стоять у тропинки, которая никуда бы тебя не привела, осознавать, что мягкая пелена перед тобой не расступиться и не уступит места, не пустит в своё заснеженное королевство. В Йокогаме, под теплым одеялом, в своей квартире на окраине, откуда ей завтра придётся очень долго ехать на метро до места, которое стоит бы после стольких лет назвать работой, да всё никак язык не повернётся этого сказать, очень хорошо — нет сердитых матерей, осуждающий своих детей за не ношение шапки в такое холодное время, нет и никогда не будет вечного холода, потому что в её квартире есть отопление. В прихожей снова хлопается дверь и в спальню возвращается Озаки, вся продрогшая и трясясь от декабрьского мороза. Замечая в темноте знакомый силуэт, Йосано снова находит спокойствие и умиротворение. Маленькое одеяло — тоже снежное королевство со своей историей, хоть и без диких белых цветов и бесконечных морозов, без веселых детей и всяких деревень, как в самом настоящем заснеженном саду планеты, с которым всё равно не сравнится, да и пробовать не стоит. «— Зачем выходила? Там ведь холодно, не сильно замёрзла? — Шёпотом интересуется Акико, немного морщась от запаха снега зашедшего вместе с красноволослой в квартиру». «— Хотела словить северное сияние и запечатлеть пару снимков, но потом вспомнила, что мы не на северном полюсе и вместо этого несколько минут стояла и наблюдала за уснувшем городом — как же он прекрасен, когда на улицах нет людей и не кричат дети в колясках со злыми мамочками. И в такой тишине и полном одиночестве стояла у заснеженных лавочек и курила одну за другой. — С необъяснимой тоской тихо ответила Озаки, зачесывая назад сползшую чёлку. — По неосторожности взяла твои сигареты и делила отвращением со своей любовью и уважением к тебе. Но я должна сказать, что это полный абсурд, они крепкие и их невозможно курить.— Коё на пару минут прерывается, присаживаясь на край кровати в халате и накинутом на верх пальто и Йосано слушает то, что люди называют тишиной, но в ней куда больше звуков, чем в шуме — она слышит, как тикают часы на кухне, как бушуют ветра за окном, как дышит Озаки, нервно перебирая пуговицы, собираясь сказать что-то важное или предложить что-то абсурдное, совершенно не вяжущее с её образом исполнительницы комитета Портовой Мафии и девушки, что наводит ужас одной своей способностью на поле боя. Йосано слышит и слушает все эти звуки, в том числе — свои мысли, которые спокойно льются одна за другой и формируют внутренний монолог. На весь этот случайный набор звуков при свете дня не обратишь не малейшего внимания, но в ночи они кажутся чем-то, что окутывает пространство-время и создаёт небольшую галактику. — Весной нам надо будет выбраться в одно место, сейчас там только сугробы, а весной будет куда лучше и красивее. Хочу, чтобы ты, точнее мы, были там вместе. И желательно ночью, чтобы случайно не наткнуться на выживших с ума подростков со своей новомодной и безвкусной музыкой в колонках. — Красноволосая стягивает с себя пальто, вынимая из карманов пачку сигарет и еле работающую зажигалку с золотым узором дамы средних лет с высокой прической и трубкой в руках, что держится на добром слове и тихом бормотании «работай пожалуйста». Озаки достала её с какого-то магазина антиквариата, откуда притащила ещё множество привлекательных глазу штуковин. Без этого всего эта квартира бы не выглядела такой уютной и обжитой. Присаживаясь на корточки у изголовья кровати, почти у лица Йосано, говорить она продолжает уже шёпотом. — Эти исполнители портят культуру нашей страны, я прихожу в бешенство, когда кто-то в офисе или в холле включает этот ужас, как фоновую музыку, не понимаю, как это может кому-то нравиться». «— Но кто-то ведь это слушает, а ещё и создаёт. — Тихо смеётся Акико, глядя в глаза напротив, что полны негодованием по поводу современной музыки. — Ты ещё не слышала то, что они сейчас называют рэпом или роком, полное разочарование этим поколением. — Подражая тону своей девушки, за что в итоге получает щелчок по носу, она заканчивает предложение и тем самым, старается закончить саму тему, что у неё не очень получается». «— Слышала, милая. Хигучи как-то включала после мероприятия, я там чуть со стыда не сгорела, благо в зале была только я, она и Гин. Я моментально велела ей это выключить, пока не услышал кто-то ещё. Я не в восторге от нынешней музыки». «— Это и понятно, потому что единственная музыка, которую ты предпочитаешь — мои стоны и больше тебе ничего не нравится. — Акико усмехается, на что Озаки стыдливо прячет глаза за взъерошенной чёлкой, потому что это отчасти правда». «— Хватит этой пошлости, дорогая, лучше отправляйся отдыхать, у тебя уже начинают медленно плавиться мозг. — Коё целует девушку в лоб и обходя кровать ложится на другую сторону. — Спокойной ночи, милейшая». Пускай время было позднее и совершенно недавно на языке цеплялась сонливость и хроническая усталость — сна нет ни в одном глазу. Почему-то после такого недолгого разговора на совершенно глупую и банальную тему хочется говорить ещё больше и слышать странные теории в ответ. «— Вспоминая, что завтра снова придётся разбираться с бумажной волокитой, а не загадочно пить зелёный чай у окна, то хочу, чтобы всё исчезло. — Йосано сначала тихо смеётся — её обнаженная грудь вздымается, а голос немного охрип от молчания. Ночью время бежит куда быстрей, чем днём». «— Я тоже иногда хочу, чтобы всё исчезло. — Несмело отвечает ей в ответ Акико и поворачивает голову на подушке к рассматривающей потолок Озаки. Она, кажется задумалась о чём-то действительно важном, потому что её брови были слегка нахмурены». «— Ты почти всегда выглядишь так, словно хочешь этого. — Беззлобно мычит ей в ответ красноволосая и её вишневые глаза в темноте мелькают сиреневым». «— Не обманывай себя. Я бы не желала, чтобы наступила вечная темнота и, тем более — без тебя. Это тогда будет просто бессмысленно, моя маленькая смерть. — Коё, весьма смущенная ответом на пару минут замолкает, о чём-то думая. Почему-то мозг решил в самый неподходящий момент отключиться и отказываться от представленной задачи — сложить слова в предложения, которые будут понять им двоим. Сейчас это сделать сложнее всего — будто по черепной коробке ударили молотком». «— В моей голове столько всего. — Неожиданно и слишком громко подмечает Озаки, закинув руку под голову, она всё также старательно разглядывала потолок над ней, словно искала там ответы на все её вопросы, появившиеся когда-то и известные только ей самой. — Мы так не уверенны в завтрашнем или уже сегодняшнем рассвете и о том, что это утро действительно настанет и произойдёт, но строим столько планов. — Она резко замолкает, пытаясь подобрать подходящие слова. — Что станет с нами, если весь мир опуститься в бесконечную тьму?». «— Нам всем не придётся идти на работу и заниматься рутиной. Нас просто не будет. Да тише ты, молчи, я договорю только и продолжишь. Если ты насчёт именно нас, то я слишком сильно люблю звезды, чтобы бояться ночи и тьмы, потому что у меня уже есть одна светящаяся звезда, которую не погасить даже в самом мраке без света и вселенных и это — ты, Озаки». «— Да подожди ты со своей работой, ещё успеешь. — Коё кажется разочарованной, сильно смущенной и сбитой с мысли и это ещё сильнее чарует темноволосую, что улеглась на бок, подставив руку пол щёку, наблюдая за тем, как одна эмоция сменяется другой». «— Мне конечно очень нравятся твои размышления, но это просто невозможно. Конечно, солнце в конечном счёте погаснет, но ещё не скоро. Так что тебе не стоит переживать за этим. То, как мир будет погружаться в темноту не увидят нынешнее поколение и их правнуки». «— Йосано Акико — ты просто невыносима! — Красноволосая падает лицом в подушку и с головой укрывшись одеялом, протяжно стонет и шепчет только ей понятные ругательства. — Я тут хотела философией заняться и подумать, а ты мне не даёшь!». «— С чего бы это не даю? — В недоумении спрашивает девушка, поддавшись игре. — Я тебе не запрещаю, говори». «— Весь настрой на размышления испортила, чертовка. — Вернув свой взгляд к потолку, она снова умолкла, обдумывая, что сказать. — Как думаешь, в какую сторону повернётся цветок подсолнуха, если на небе будет тысячи солнц?». «— Несомненно в твою, потому что ты — главное солнце». В заигрывающую Йосано сперва летит подушка и следом — вторая. Та лишь громко смеётся, когда её застаёт пытка щекоткой, из-за которой они обе не сваливаются с постели. Акико хочется сказать что-то ещё, что смутит её девушку, но она молчит. Слушает чужое чуть сбившееся, но всё ещё ровное дыхание и молчит, опять вслушиваясь в звуки полуночи. Коё понимает, почему именно она из всех тех восьми миллиардов людей на планете подходит ей больше всего — она такая же испорченная и сломанная, как она, пусть у них был абсолютно разный путь и опыт, но они всё ещё до жути похожи. Как там говорилось? Тот, кто утонул на глубине двух метров, также мёртв, как и утонувший на глубине шести? Озаки точно не помнит, откуда это странная и вязкая мысль взялась в её голове, но почему-то не старается её прогнать — какое-то время смотрит в потолок со сложным лицом, «пробуя» это мысль на вкус. Разные. Насколько они разные? Или корректнее будет задать вопрос, чем они отличаются друг от друга? Честно, Коё запуталась — слишком много сложных мыслей на один квадратный метр. Она слишком устала, чтобы пытаться формулировать мысли в своей голове и поддерживать диалог, но это не значит его окончание — когда-нибудь люди поймут, что молчанием надо уметь наслаждаться, а не пытаться заполнить его словами. «— Если честно, то я думаю, что нет реальности и вселенной, кроме той, которую мы носим в себе или под сердцем. — Спустя какое-то время шепотом говорит Йосано, подмечая это скорее для себя, нежели желая, что бы красноволосая это услышала. Её мысли бегут быстрее, подобно скорости крови в жилах — теперь она не стынет, не кажется чем-то противно-плывущим под слоем кожи, а чем-то, что позволяет ей жить спокойно. Она будто бы читает мысли на чужом лице и эмоции, плещущие в вишнёво-красных глазах и выдержав паузу в несколько секунд, провернув ответ в голове несколько раз неторопливо начала: — Ты слишком громко думаешь, милая. — Коё удивленно вскидывает брови и слегка поворачивает голову, ведя правой рукой по чужому оголенному плечу. Она не перечит, не шутит, только спокойно ждёт её следующих слов, а они последуют точно, потому что это невыносимое желание вечно что-то говорить и рассказывать обо всём, что твориться в голове — никогда не утихнет. — У тебя на лице написано, о чём ты думаешь. Или я просто думаю о том же. — Йосано как-то слишком горько усмехается, снова подперев рукой щёку. — Вся прелесть в том, моя родная сестрица, что мы оба — избитые, измученные дикие звери, чья кожа покрыта ожогами, а слёзы уже давно высохли. — На одном дыхании шепчет Акико и её девушка слишком долго думает над ответом, вертит в разные стороны слова, но всё не может сложить более ясную мысль. — Мы знаем, как больно быть отвергнутыми жизнью и людьми вокруг. Мы почти одной крови, одной боли, с одной и той же тоски. И вот так вот просто — знаем наизусть незажившие и открытые раны друг друга, понимаем, как сильно можем друг друга ужалить и этого не делаем — вот ведь, совпадение. — Снова усмехается Йосано, пока Озаки пытается переварить всё вышесказанное, которое сейчас кажется чем-то нереальным, отдалённо напоминающим слова. Насколько хорошо знает её Коё, душа Акико никогда не лежала к поэзии или художественной литературе, но сейчас её слова звучат так красиво, что Озаки сложно устоять перед желанием их записать. — Мы знаем, как убить друг друга, но не убиваем. — Заканчивает Акико, но это вовсе не значит конец — скорее начало чего-то нового — новой мысли. — Мы низвергнуты в этот мир, до нас было ничто — и после нас будет ничто. — Резко и громко утверждает темноволосая, на что Озаки лишь подтверждающее кивает, потому что это.. правда? Думать и разбираться в своей голове сложно, пытаться что-то ответить — до неприятного тоже, поэтому всё, что делает Коё — это слушает и кивает, когда Йосано продолжает говорить-говорить-говорить, всё не затыкаясь — именно сейчас её понесло на бесконечный монолог, который наконец-то происходит вот так просто — без лишних слов, спокойно и размеренно». В какой-то момент Коё теряет нить того, что говорит её девушка — позволяет немного утонуть, ощущая чужое тепло рядом. Эта зима должна быть не такой холодной, как все предыдущие, потому что теперь её греет одна только мысль о Йосано её таких неожиданных, родных и душевных философственных монологах, которые случаются обычно в одно и то же время, которое она всё никак не может запомнить, что бы подготовиться — взять ручку с блокнотом и бесконечно, выводя каждый иероглиф на листе бумаги, записывать каждое понравившееся слово или предложение. Озаки никогда не пыталась заглянуть в чужие души, вывернуть наизнанку, чтобы лучше понять — не хотелось ворошить чужое кладбище воспоминаний, некоторые их которых, многие предпочли бы забыть и не вспоминать более, потому что они — осели неприятным и тяжелым грузом на плечах, не давая подняться с колен. Ей и не надо было — люди как-то сами находили в ней что-то себе подобное или, до дрожи в пальцах — знакомое и этого было достаточно, что бы раскрыться по собственному желанию Но с Йосано было иначе — поначалу она наотмашь отказывалась от погружения в её омут, в котором, как она потом убедилась черти вовсе не прекрасны — они кусаются также больно, как когда катана Золотого Демона разрезает тело соперника пополам. Она даже нашла сравнение этой самой боли, когда ненароком пытаешься немного узнать о прошлом, а тебя быстро осаждают и будто бы руки отрубают за эту попытку подтянуться ближе — но Озаки не из робкого десятка и не сдастся даже после двадцатой попытки, если это ей важно. Изначально Коё казалось, что там, внутри под ребрами у докторини Детективного Агенства ничего нет — только пустота, равно пугающая и завораживающая, чем, наверное и зацепила саму Озаки. В том месте, где у всех нормальны людей было сердце, у неё была — бездонная, голая ненависть ничем не прикрытая, переполненная самоуничтожением настолько, что кажется бессмертной, неуничтожимой, вечно возрождающейся в ней, при любой попытке от неё избавиться. Узнав её чуть ближе, она поняла, что это всё есть — не выдумка и действительно существуем под слоем кожи, но это служит щитом, — что бы ещё раз ударили не так сильно. Чтобы инстинкт самосохранения сработал и она смогла пережить это, не зацикливаясь. И она понимает, откуда взялись эти чувства, этот защитный механизм, который кусает всех, кто пытается залезть дальше, чем она сама показывает и позволяет. Потому что ранняя тьма была слишком непроглядной, не было обещанного света в конце туннеля и всё, с чем оставалось мириться — это с самой собой и своей головой, утверждающей, что эта тьма выдавит стёкла, вольётся в комнату и поглотит всё, а Акико в ней захлебнётся, потому что не будет сил противостоять. Захлебнётся в ней, как в чернилах, которыми никогда больше не сможет написать ни единого письма. Коё помнит с каким страхом и отчаянием в глазах рассказывала об этом её девушка — с её щёк бы упало пару кристальных слёз, скатившись вниз по шее и растворившись после на рубашке, если бы она не была сильно пьяна и ей бы не было так сильно плевать на это. «Была бы тёмная осень, я думаю, шёл бы даже дождь и c болью и громким скрежетом бился бы об окна. Закат бы умер, обняв на последок горизонт своими кровавыми слезами. Вдалеке бы беспокойно громыхали тучи, предвещая о нескончаемом дожде — и это осознание выжгло бы мне все внутренности. И тогда бы, аккуратно подкрадываясь со спины пришла бы смерть — сперва поприветствовала, а после забрала бы в своё далёкое «никуда».». А теперь, Коё больше, чем уверена, что Йосано — незримое человеческим оком, непостижимое предчувствие божественного, священного, над-человеческого в мире ничтожества и растления. И после, она любила сравнивать её с кошкой — черной и злой, не дающейся в руки к незнакомкам. Если ты не подверглась царапинам, значит, ты делаешь всё правильно. Акико затихает слишком внезапно — подобно буре. В тишине и полумраке комнаты больше нет разрезающих пространство слов и тихого шелеста чужого шёпота, это самую малость режет слух по непривычности, но перетерпеть это возможно и так же реально, как и происходящее. Йосано склоняется над чужим лицом, немного уставши улыбается, перехватывая чужие запястья, понимая, что спутница не будет пытаться вырваться или убежать — если бы действительно хотела сделала бы это ещё давно — могла бы вообще не приходить, что бы не подвергать себя «опасности». Но вся опасность заключается в совершенно другом — в непойманных за плечи чувствах и жара, скользящего змеей по телу, словно уголь в декабрьском костре, в котором они обе сгорят за свои неправильные чувства и отношения. Понимают ли они на какой риск подвергают друг друга, чтобы просто быть рядом, когда никто другой не нужен? Наверное, да. Но, ни Акико, ни самой Озаки до этого нет дела, потому что между ними существуют планы на будущее, которым суждено сбыться. Которым место быть в их голове и разговорах. Они обе из вражеских организаций, их занятия противоречат друг другу и личности граничат между «добром» и «злом». Они определённо когда-то поплатятся за своё нынешнее счастье, но Йосано думает, что это будет вовсе не скоро, если вообще будет. Но страх за завтрашний день всё ещё присутствует — шатается неровной фигурой, что имеет размытое очертание в её голове, где-то на фоне всего происходящего. Шепчет какие-то гадости, обещая, что завтра никогда не наступит. «— Прикрой глаза, я хочу тебя поцеловать. — Беззвучно просит её Йосано, но Коё её не слушается, всё ещё пристально наблюдает за ней, пытаясь не раствориться и не потеряться в глубине её глаз. Не дождавшись выполнения своей просьбы она сама накрывает ладонью глаза, а после прикасается своими к её губам своими, оставляя невесомый, но полный любви поцелуй. — С каждым днём ты становишься ещё прекрасней и я не могу устоять перед тобой. — Разорвав пятисекундный поцелуй шепчет девушка и кладёт голову на свою подушку, отнимая свои руки ближе к себе». Йосано прикрывает глаза, но ещё не сразу засыпает. Только долго думает и вертит мысли во все стороны, сон почему-то не идёт и заставляет голову только сильнее гибнуть в море размышлений. Остаток ночи девушки делят между собой сон, недолгие разговоры, внезапно пришедшие в голову мысли и два одеяла, ёрзая, когда какая-та часть тела оказывается не под его поверхностью. Иногда людям просто достаточно другого человека рядом и двуспальной кровати, чтобы наконец-то чувствовать себя живым и спокойным, а также в безопасности. И все желания меркнут на фоне этого — не хочется больше вернуться в детство, проснуться в теплой и нагретой солнечными лучами из окна, кровати, под звуки старого бабушкиного радио, в своей родной деревни, где всё ещё было хорошо, где было только лето, компот из лесных ягод и речка. Где вечером через плотные шторы пробивались последние лучи заходящего солнца, а на письменном столе было несколько старых книжек с детскими сказками, на полке чуть выше в бок от стола — «Маленький принц». И тогда, прожив целый день, набегавшись во дворе с курами было хорошо и спокойно. Тогда, когда всё было просто и понятно, без колебаний пропустить завтрак или автобус, не жертвовать время на что-то ненужное и не выбирать между походом в душ или домашней работой, не откладывая это всё на потом, словно в запасе ещё несколько жизней — ведь я могу и потом поесть, всегда успею, а автобус потом будто бы не приедет; я ведь домашнюю работу и в школе могу сделать, а в душ там не схожу. В детстве всё было проще — мир был ещё огромным и неизведанным, словно новая поляна в лесу, где все нынешние проблемы ещё не были познаны и всё, что ждало впереди — только новый день бесконечного июля, блины на завтрак и светлое будущее, а как разве могло бы быть иначе? Но гроза неизбежна и от неё уже не спрячешься в шкаф и не залезешь под одеяло, не поплачешь проснувшейся бабушке об всего лишь каплях воды за окном. Тогда громкие раскаты грозы — вот, что было весомой и страшной проблемой. И когда лето постепенно потухает, словно на глазах — уже не такой теплый и жаркий день, а вода в реке с каждым днём всё холоднее. Вот уже из соседних домов уезжают лучшие друзья в город — большой такой, со сложным названием — учиться, каникулы кончились и снова приходится возвращаться к скучной учебе. В тот момент, когда любимая деревушка постепенно пустеет и даже бабушка собирает вещи в чемоданы, всё чаще напоминая, что совсем скоро придётся тоже уезжать и готовиться к новой четверти или семестру — тогда даже эти слова были неузнанными, мир безвозвратно потерян. Тот самый, в котором так хорошо и спокойно, в котором нет ни тревог, ни грусти, ни печали и разочарования. Мир начинает сходить с ума, люди в нём — к сожалению тоже. Обезумели и потеряли рассудок, превращая всё вокруг в руины, на которых потом строятся воспоминания, за которыми все будут скучать и по которым придётся плакать по ночам. Но это ведь совсем не то, за чем стоит грустить! Это не закончившееся лето и подошедшие к концу каникулы. Это ведь не должно быть так страшно, а в итоге всё равно будет. Нет больше веры в то самое «светлое будущее», мечты о котором строил ещё в самом детстве, которое сам же себе и обещал, когда был ребёнком. Теперь каждый вынужден жить на обломках старого мира, которым раньше жил и за которым теперь скучает, к которому ещё много раз будет возвращаться, сравнивая и вспоминая, такого ли вкуса молоко, как было много лет назад или что-то изменилось? Даже если кому-то из нас удастся вернуться хотя бы на пару недолгих мгновений в старый мир, он уже будет выглядеть совсем иначе, чем казался раньше. Деревья уже не будут такими ярко-зелёными, а воды в реке не будет такой прозрачной и не будет так громко журчать и всё, что останется от дома родной бабушки — это обвалившаяся и протекающая крыша, крысы в подвале и неработающая техника, что будучи ребенком казалась диковинной и абсолютно непонятной. И тогда мечта, которой ты жил ранее больше перестанет быть ей, а просто выполненной целью, которая блекло потухнет на фоне других событий года, которые можно будет в итоги года в конце, если вспомнится об этом, даже не записывать. И в тот момент придёт осознание, что нет больше того, ради чего ты жил. Того самого «смысла жизни», о котором все так любят говорить. Нет больше именно той горячо любимой затеи «вернуться в прошлое», чтобы снова ощутить себя любимым и желанным, чтобы снова ощутить лучи греющего солнца на своих щеках. И эта самая старая мечта оказалось вполне выполнимой — вернуться в некоторые места, пройти по тропинкам старой деревни, в которой проживал каждое своё лучшее лето, которые раньше знал наизусть, а теперь выбираешься сквозь лес с помощью мышечной памяти, в которой ещё что-то осталось от этого нагло забытого мозгом места. И теперь этот хаос уже никогда не кончится и впереди лишь непроглядная темнота без этой светлой надежды, дающей свет. Этот мрак жизни без «мечты», который не развеет даже самая усердная молитва о спасении, даже если ты всю жизнь горячо верил и был любим Богом, темнота которую уже не прорежет самый мощный фонарь — она поглотит всех нас в конечном счете, ничего не оставив — не мир, не планету, не галактику, словно никогда этого и не существовало — зеленых и золотых полей, сосновых лесов и цветущих деревьев сакуры. Уже мало, кто поможет, да и вряд ли сможет и захочет. Это страшный, взрослый и пугающий мир, в котором оказываются не только неоплаченные счеты за квартиру и бесконечная работа и тот период «белки в колесе» про который в детстве нас пугали, о котором мама по телефону подругам жаловалась, уже настиг и повергнул в ужас. Жить оказалось куда труднее и сложнее. И ведь утекло с того времени уже даже не пять и не десять лет, кажется, что уже две сотни и что это всё вообще приснилось, потому что за всё время уже разучился верить в хорошее. Теперь ты — воплощенный изгнанник — везде чужой и не принадлежишь больше ни к какому-либо дому на свете, потому что должен строить свой, а не пытаться вернуться в разрушенный домик в заброшенной деревне. И всего, что было раньше, будто бы не существовало. Никогда, будто это кто-то придумал, приснилось, но никак никому никогда так не жилось. Вышла ошибка, не было такой деревни и домика того — тоже. Снесли там всё уже давно, а на месте новую построили — только там уже не так хорошо, как было когда-то и люди это место иначе любят — совсем не той теплой любовью, которую дарили ей былые жители. Йосано требуется ещё пару минут, чтобы наконец погрузиться в сон, после того как слышит тихий сонный храп рядом. Она засыпает в своей собственной квартире, в одном из районов любимого города и не чувствует себя больше плохо. Всё действительно хорошо, тихо и спокойно. И даже когда она закрывает свои глаза, ни одна неприятная и тревожная мысль не решается забраться в её голову, которая касается мягкой подушки. Ночь проходит медленно, исчезают тучи и неугодная погода успокаивается, позволяя молодому полумесяцу поцеловать щёки спящих девушек, коснуться своими белыми лучами их волос и переплести пальцы. Впервые проснувшись Акико не ощущает себя уставшей, а вполне выспавшейся, несмотря на то, что будильник прозвенел ещё полчаса назад. Она знает, что в квартире уже одна и это не огорчает, она скорее привыкла к этому, хотя поначалу это раздражало. Наверное, ей было слишком сложно смириться с тем, что Коё приходиться делить с её работой, на которую ей ни в коем случае нельзя опаздывать. Девушка потягивается в кровати и проверяет телефон на наличие сообщений. Главный экран показывает восемь утра и двадцать четыре минуты — её будильник звонил полчаса назад, но она за крепким снов его не услышала. Это и не сильно важно, хотя Куникида всё равно будет какое-то время зол на неё за частые опоздания, без причины, которую называть нельзя. В центре уведомлений не оказывается ничего интересного, кроме парочки сообщений от неспящего Дазая в районе пяти утра — он отправил несколько интересных фотографий, на которые попросил взглянуть сразу же, как она проснётся, потому что это «нечто важное, заслуживающее твоего внимания». Йосано не была удивлена, когда её взгляд встретился с полными тьмы глазами уличного кота и мусорного бака позади него — такой была первая фотография, отправленная Дазаем. Не то, чтобы они часто переписывались, но подобного рода сообщения она получала часто — сначала была в недоумении, которое в итоге сменилось счастьем за то, что Дазай наконец-то не закрыт в себе и делиться даже такими маленькими вещами из его личной жизни. Пока загружались остальные фотографии Акико поднялась с кровати и поставила электрический чайник, украшенный несколькими разными наклейками людей из Агентства. Кёка оставила милого котика с тофу в руках возле ручки; Ацуши приклеил на черную крышку тигра, больше похожего на белого крысёныша; Рампо не задумываясь приклеил этикетку от банана с информацией, где был выращен фрукт. Она открыла второе фото, когда была в ванной и чистила зубы перед зеркалом, разглядывая свои волосы, лезущие во все стороны. На ней уже всё ещё была спальная футболка и совершенно немного чужой помады у виска. И она догадывалась, откуда она взялась. Мягко улыбаясь своему отражению в зеркале она открыла следующее фото, на котором увидела несколько башен-высоток, горящих яркими огнями гирлянд. Под фотографией она нашла подпись: я бы подумал, что это красиво, если бы мне не было столь холодно. Улыбаясь со щёткой в зубах она смахивает сообщение влево, строча короткий ответ: 8:29 «Так или иначе ты это сфотографировал, а значит этот пейзаж тебе чем-то понравился. в следующий раз не думай, у тебя всё равно плохо получается. Она не ждёт ответа, потому что не горит желанием продолжать разговор и потому что просто знает, что Дазай ничего толкогого на это не ответит. Иногда ей нравиться так просто переписываться с шатеном, не обсуждая какие-то дела или задания. Легко комментируя его фотографии и отвечая на его шутки сарказмом было весело. Просто с утра не хотелось тратить на это время, которого было и так мало, а надо было ещё много чего сделать. Она чувствует как в кармане домашних штанов вибрирует телефон, оповещающий о входящей сообщении, но вынимает она его не сразу, точно зная, что Дазай получил её сообщение, а значит точно не спит, но всё равно придёт часов позже, чем она сама. Эта мысль заставила её улыбнуться и натянуть на себя бежевый свитер и темные брюки. Зима была слишком холодной, чтобы являться в офис в привычной рубашке и темной юбке. Перед выходом на лестничную клетку она выпила стакан своего кофе, о котором между делом думала всё утро. Всё-таки есть вещи, которые не меняются годами и эта привычка не исключение. Заперев дверь она, почти что сбегает по лестнице, хотя могла поехать на лифте, тем самым сохранив в запасе несколько пригодившихся минут, но почему-то именно сегодня ей захотелось спуститься по лестнице. Перед тем, как запрыгнуть на такси Йосано успевает забежать в любимую пекарню у дома, где всегда покупала себе перекусить — на перерывах между работой в выходные или с утра, потому что готовить себе что-то с утра на завтра совершенно не хотелось, особенно — мыть после этого посуду. А с её графиком сна времени на это и не хватало, поэтому она часто делала выбор в сторону трёхминутного обдумывания того, что будет брать, а не в сторону получаса готовки и десяти минут уборки за собой. Она и так за это утро много на что потратила непозволительно много времени. Она делает уверенные шаги в своей высокой обуви, что придает ей пару сантиметров, благодаря чему она может всего на немного ощутить себя выше, пока снова не окажется в окружении крикливого Куникиды и ленящегося чем-либо заниматься, кроме очень ранних прогулок, Дазая. В пекарне пахнет приятно, она не морщиться, когда в нос попадает запах сладких пончиков и прочих пряностей, которые никогда прежде не любила, да и сейчас не питает особой любви к подобным изделиям, хотя всегда отдаёт дань уважения местному пекарю, которого в глаза не видела, за просто прекрасный запах помещении. Голова работает, но ещё не до конца, всё-таки она проснулась только около часа назад и всё ещё хочет немного отдохнуть и немного посидеть здесь, хотя знает, что не может. Йосано кивает светловолосой и приветливой девушке за кассой, она работает тут уже полмесяца, а Акико всё ещё не может запомнить имя на её бейджике. Йосано пару минут рассматривает витрину с аппетитной выпечкой, но её выбор останавливается на цитрусовом напитке с какой-то новой добавкой и двух круассанах с ветчиной — она всё такие же вкусные и сытные, какими были вчера и останутся на всегда. Когда она получает в руки аккуратно упакованный завтрак, то желает доброго дня, отражая светлую улыбку девушки. Йосано просовывает в её руку чуть больше самой суммы заказа и таинственно подмигивает, скрываясь за дверьми пекарни, за которыми её уже ждёт такси. С лёгкой улыбкой застывшей на губах она садиться в машину на задние сидения и желает доброго утра водителю, в смешной зимней шапке, в которой обычно и привычно для глаза увидеть ребёнка, но никак не взрослого человека. Йосано указывает адрес на картах и вынимает свой телефон из небольшой светлой сумочки, выпутывает руки из шарфа и избавляет их от темных перчаток. Она печатает короткое сообщение на неподписанный номер с пожеланием хорошего дня и через пару секунд получает в ответ сообщение с взаимным пожеланием удачного и спокойного дня, а также небольшой намёк на то, что бы забрать ей с работы и провести такой же чудесный вечер, как и прошлый. Не сложно догадаться, что это Коё, которая даже в сообщениях использует древнюю письменность и иероглифы, которыми нынешнее поколение мало пользуется. После недолгого разговора Акико остаётся в приятном предвкушении сегодняшнего вечера. Темноволосая просматривает новостную ленту, натыкается на пару сомнительного содержания постов и выходит из сети, отправив Дазаю простую точку, что в их переписке означало «прочитано» или «отвечу позже». Удобно. В ответ шатен отправляет ей грустный смайлик и также выходит из сети. Перед дверьми главного офиса она оказывается в девять часов утра и четыре минуты, держа в руках бумажный пакетик и из такого же материала стаканчик с напитком — пустяковое опоздание, по сравнению с Дазаем, которое ей спустят с рук, потому что она хотя бы ежедневно появляется на работе и принимает участие в заполнении документов и отчётов, которыми так обеспокоен Куникида. Сделав несколько шагов она встречает Доппо, пишущего что-то на своём ноутбуке, весьма собранным и занятым своим текстом, лишь изредка поглядывая на листок рядом — видимо начирканный на скорую руку отчёт его самого или кого-то другого. Он единственный во всём Агентстве, кто так бережно и с трепетом относиться к своим обязанностям, что иногда думается, что у него нет жизни за пределами офиса. Но Акико старалась не лезть в личную жизнь ни одного из работающих, пока он или она сам или сама не начнёт о ней говорить. Куникида окидывает её спокойным взглядом, через оправу своих очков и через секунду его взгляд снова возвращается к экрану ноутбука. Он не подметил ей её опоздания, но и не поздоровался. Йосано не обращает на это никакого внимания и просто проскальзывает в свой кабинет. Она оставляет всё на столе, вешая пальто на вешалку, а свою сумочку на спинку стула. Она приоткрывает окно, потому что откуда-то взялась духота и лёгкое напряжение в воздухе, из-за чего становиться сложнее дышать — это будто сужает горло и перекрывает доступ к лёгким. Признаться честно, она не сразу садиться за работу, а только после того, как наконец позавтракает. Когда она выбрасывает уже пустой пакетик, то замечает, как пахнет ветчиной и цитрусами. Странное сочетание запахов, которое уже не особо нравится девушке — она бы оставила свой кабинет пахнуть так, как присуще любому медицинскому кабинету. Через пару минут в офисе оказываются Кёка с Ацуши. Йосано не выходит к ним, но слышит, как Накаджима весьма запыхавшимся голосом о чём-то отчитывается Куникиде, а Кёка его переодически поправляет и её детского голоса почти не слышно за всей создавшейся суматохой. Она старается не слушать, но вылавливает особо громкие слова, которые сложно игнорировать: «Порт», «Дазай» и «Ранен». Слишком много Дазая за одно утро, она даже на пару секунд ловит себя за беспокойством об этом высоком надоедливом шатене. Через пару минут в его кабинете оказывается Рампо с термосом и упаковками иностранных конфет, Акико не стала интересоваться откуда они у него и незаметно для маленького гения стащила пару штук для пробы. На вопрос, почему он не хочет сидеть в главном кабинете с остальными ребятами, он уклончиво и нехотя отвечает тем, что там громко и душно. Акико немного теряется во времени, слушая рассказы Эдогавы о всём подряд. Он с интригой и ярко жестикулируя, рассказывает о сюжете новой книги того самого застенчивого и асоциального пареньна из побеждённоё Гильдии. Кажется, что у них неплохо складываются отношения, потому, как часто тот бывает в офисе и, как мило они порой болтают вместе. Она даже пару раз видела как По встречал Рампо с работы с пакетом сладостей. Если бы она могла уместить динамику их отношений в одно слово, то этим словом был бы «комфорт». Через какое-то время после приглушенных улыбок и тихих смешков в кабинете оказывается Куникида, немного раздражённый и обеспокоенный чем-то, что им предстоит сейчас узнать. Он с громким выдохом бросает на стол коричневую папку и с измученным стоном плюхается во второе кресло у стола девушки. «— Это невыносимо. — Первое, что произносит светловолосый и закрывает голову руками. — Я не могу это терпеть. Это невозможно. Это всё чушь. — Судорожно повторяет Доппо, пока Эдогава рассматривает этикетку и совсем мельком бросает взгляд на Акико, просматривающую несколько дел и отчётов в папке. Когда заканчивается бессмысленный и несвязный шёпот она глядит немного ошарашено на замолчавшего Куникиду. — Мы закончили работу над этим делом ещё полгода назад. Когда Харуко только принесла его из полиции. Мы за руку схватили жулика и отправили киснуть в участок, где ему уже вершилась судьба. И только сейчас мы получаем убийство идентичное методам этого непонятного чего-то. — Объясняет парень и нервно теребит свои волосы, всё ещё не убирая рук с лица. Его взгляд устремлён куда-то в окно, видимо, он пытается найти там хоть как-то ответ на застрявшие в голове вопросы. — Сейчас он гниёт в тюрьме на пожизненном сроке. Какого чёрта? — Риторически интересуется Доппо и уже переводит взгляд на всё ещё читающую дело, Йосано». «— Я думаю, — она прочищает горло и откладывает папку на стол, не удосужившись ей закрыть. — Что мы посадили того, кого стоит, все улики указывают на это. Возможно, просто появился тот, кто восхитился его методами и хорошенько изучив чужие методы, решил повторить. — Акико высказывает первое, что приходит в её голову и по ходу диалога далее формулирует непонятную мысль, которая больше похожа на чушь. Она лишь пытается успокоить Куникиду, который, кажется, опять вот-вот впадёт в нервный приступ. — Мы можем отправить разбираться с этим всем Дазая или Кёку, мне кажется, они неплохо разбираются во всём этом. — Заключает она, скрестив пальцы и уместив на них подбородок, копируя позу очень давнего и неоднозначного человека из её прошлого. — Ну чего ты так, Куникида? Разберемся мы с этим, — утешает Акико, поглаживая его по волосам. — Мы всё-таки Детективное Агентство». «— Этого придурка нашли сегодня около Порта, пьяного и похоже, пытающегося покончить с собой. Кто-то из Мафии вытащил его из мусорного бака, подумав, что это бездомный или кто-то, пытающийся что-то разведать. — Слова Доппо звучат так, словно он уже вовсе потерял надежду на любую каплю адекватности у шатена. На несколько минут на помещение напала тишина и мысли Акико разделились на два сомнительных лагеря, пытающихся анализировать странные поступки Осаму, что, впрочем, было бессмысленно — «придурок» был действительно не читаем и слишком непредсказуем. Высказывать то, что сегодня они как обычно общались, если эти ничего не значащие сообщение можно назвать полноценным общением, сегодня с утра перед работой она не стала. Не то, чтобы она думала, что сама разберётся с демонами Дазая или что-то в этом роде, она не претендовала на правду, но в её голову однозначно появился пунктик «узнать об этом у самого Дазая». — Я отправил за ним Кёку с Ацуши, когда они только узнали об этом. Чтобы они забрали его и отправили в общежитие. Я не знаю, что у него в голове, но Йосано, пожалуйста, поговори с ним. Может хоть ты окажешь на него малейшее влияние. Ещё чуть-чуть и я свихнусь рядом с ним. — Акико мягко улыбается, кивая на просьбу поговорить с ним. Что ж, теперь у неё есть официальный повод и не придётся придумывать причины выманить Осаму на разговор. Но уже точно не сегодня. У неё были немного иные планы после работы. А бинтованный фонарь может немного подождать и может быть, сам разобраться в своей голове, без особой помощи девушки». «— Я обязательно с ним поговорю, Куникида. Понимаю, это приносит тебе головную боль, но стоит вернуться к делу. Когда был найден труп погибшей, кем она обходилась нашему убийце? — Акико потянулась за делом, но не нашла его на месте, где оставила. Она глянула на Рампо, о котором забыла, слушая жалобный монолог светловолосого. Он незамысловато листал дело, особо не всматриваясь в текст, на нём уже были его очки и он выглядел довольным, чиркая что-то на листах дела». «— Очевидно, что мы изначально посадили не того. — С наигранной досадой говорил тот. — Отвечая на твой вопрос, Йосано, то первоначальному не-тому-убийце она была одной из давних бывших девушек. Тут было написано, что они встречались несколько месяцев около двух лет назад, но после незначительной ссоры по поводу дальнейшего переезда, разбежались. — Спокойно отвечал Рампо, пока остальные его слушали. Это всегда было интересно — то, как спокойно и быстро Рампо раскрывал дела, а после «разжёвывал» их остальным. Этот странный юноша, любитель сладкого был просто гением с рождения». «— Тогда зачем другому убийце было убивать его бывшую девушку, с которой у них не было никакого взаимодействия последние года? Я не ездил допрашивать её родственников, так что без понятия, как у них там было последнее время. Но она была на мимолётном допросе в участке, после чего исчезла. Думаешь, это как-то связано с новым убийцей?». «— О, Куникида, тут история гораздо интереснее и горячее. — Йосано на секунду прочитала в глазах юноши блеск и восторг, что быстро сменились заинтересованность. Она и сама не заметила, как погрузилась в его рассказ, словно ощущая себя в центре происходящего. Будто в центре книги того самого Алана По, как когда-то. — Она работала вместе с нашим новеньким убийцей. Было глупо, изначально предполагать, что убийца один. Их оказалось двое, что ж, это куда интереснее. Видимо, они вместе вершили ужас на улицах Йокогамы, оставляя за собой дорожку из трупов и крови. Она не была в курсе того, что на них нашли след и уже намного позже узнала о том, что её сообщник пытается подставить её бывшего парня. Конечно, она его уже забыла и не держала никакой обиды, потому что в итоге сама их своей деревушки перебралась к нам, но в итоге пошла таким неправильным путём. И план по убийству этой самой милашки уже был в его голове. Весьма банален и глуп, но он решил подставить её бывшего парня, перед этим убив девушку, но что-то.. пошло не так, из-за чего он этого не сделал. Тут уже думайте сами, не хочу погружаться в их личные отношения. Но он не убил её и план пошёл не так, как должен был. Убийца собирался сперва убить девушку, якобы, последнее убийство того, кого собирался подставить и подстроить самоубийство того, кого мы посадили. Подозреваю, что мы вовремя вышли на него, из-за чего он не успел её убить. Но в итоге всё равно не спасли. Ужасно. — Рампо замолчал, опустив взгляд в пол. Акико не сильно поняла поток мыслей юноши, но доверяла ему и как бы странно и порой, безумно не звучали его догадки, то они в итоге всё равно оказывались правдивыми. — Я думаю, что кто-нибудь бы мог съездить со мной на место преступления и тогда я смогу закрыть все черные дыры в этой истории. А за дополнительную плату в виде того печенья, что приносила Кёка, может и написать самостоятельно отчёт. — Эдогава таинственно улыбается, пока Куникида, потирая виски пытается переварить и расставить по полочкам полученную информацию в голове». «— Эх, чёрт с тобой, Рампо. Поехали, — вскочив с кресла говорит Доппо и протягивает открытую ладонь темноволосому. Тот лишь по-детски улыбается и щурит глаза от дневного света в окне медицинского кабинета. Акико весело наблюдать за этим, она встаёт из своего стола, чтобы проводить ребят и помочь Рампо одеть шапку, а прямо перед самой дверью подаёт папку с делом, которую они чуть не забыли. — Сходи за этим печеньем и когда вернётся Ацуши с Кёкой, то сходи и проведай Дазая. Пообещай, что когда он вернётся, то я сверну ему шею. — Рампо зашагал куда-то вперед по коридору и явно не слышал последней фразы, перед тем, как выйти из главного офиса он весело мурлыкал мелодию какой-то песни, которая запала в его голову. Куникида стоял в дверях в смешной зеленой шапке с медвежьими ушками. Наверное, подарок от Кёки на скорейшее католическое рождество, которое она собиралась провести вместе с Ацуши дома». «— Думаю, после того, как он узнает, то у него пропадёт какая-либо мотивация возвращаться. Не будь таким категоричным и жестоким, у меня тоже иногда кровь сворачивается от одного его вида. — Легко усмехается Йосано и закрывает за ними дверь, теперь в главном офисе пусто и безумно тихо — ей показалось, как по коже пробежался мороз». «— Тогда постарайся сделать так, что бы этот отлынивающий от работы молодой человек понял намёк, но появился в офисе хотя бы завтра. — Его просьба больше похожа на скулёж, на который Йосано просто чисто и искренне усмехается. Почему-то резко стало так спокойно. Доппо скрывается за дверьми прежде, чем она успевает что-то возразить». Акико не сразу собирается в пекарню за печеньем для Рампо — она ещё полчаса сидит в своём кабинете со сложным лицом разглядывая не меняющийся годами пейзаж за окном. Кружка заваренного чёрного чая медленно стынет в её ладонях, пока в голове вертится много мыслей. На этот раз она способна ухватиться за одну из них и потихоньку разворачивать, словно избавляя конфету от фантика. Почему-то она думала об убитой девушке, которая была, почти пушечным мясом. Потом мысли почему-то несут её в странном направлении и несутся слишком быстро — она опять вылавливает слова из мысленной реки и это ей ни черта не даёт понять и сложить предложения в что-то логичное. На улице не идёт дождь, на удивление нет снега и вполне солнечно. Она решила не дожидаться ребят и просто послала им сообщение, с просьбой, сообщить, когда те отвезут Дазая домой. Ацуши ответил почти в ту же секунду подтверждением и это было сигналом для Йосано, что она может неспеша начать собираться на улицу, куда ей вновь не хотелось возвращаться — она снова слишком пригрелась в своём кабинете и ей опять не хочется выходить на холод. Сперва её встречает пустой подъезд здания Агентства, а после весьма морозное, но всё ещё утро. Солнце слепит прямо в глаза и если бы холод не был так ощутим, то могло бы подуматься, что сейчас жаркое лето и возможно даже ощутить тепло этого далекого огненного шара в небе. Она вышагивает под такт мыслей, играющих мелодию в её голову в абсолютно неизвестном направлении — Йосано не имеет и малейшего понятия о том, где Кёка покупала то печенье и внезапно, но это проблема становиться такой существенной и серьёзной на фоне всех остальных. В скором порядке было принято позвонить сперва Ацуши, что почти сразу же взял трубку и немного взволнованным голосом спросил, всё ли у неё в порядке, раз она звонит. Акико театрально вздыхает и начинает неспеша рассказывать зачем ей знать, где Изуми взяла то славное печенье, что запало в душу Эдогаве. Ацуши неоднозначно кивает и после передаёт трубку Кёке, что в своей манере рассказывает как попасть до места назначения — удивительно, что она всё ещё помнит, где его покупала. После небольшой инструкции девочка обещает отправить адрес, если Йосано вдруг заблудиться. Она слишком быстро заканчивает разговор, толком не услышав прощание Акико, но та не злиться — если она что-то делает, значит, что так надо. Она не соврала и адрес действительно отображается на экране её телефона. Всматриваясь в иероглифы названия улицы она прикидывает сколько времени займёт пешая прогулка до места назначения и в меньшей мере выходит около получаса, что в принципе, мало, учитывая, что ребята ещё даже не забрали Осаму и не видели в каком он состоянии. Она даже не скрывала своего сочувствия, потому что иметь дело с пьяным Дазаем сложно. Никаким более искренним он не становиться и даже самый крепкий алкоголь в мире не развяжет его язык. Он слишком стоек к алкоголю, но иногда может очень хорошо притворяться, чтобы поддерживать образ. Акико опять не понимала, какого чёрта в её голове забыли мысли о Дазае и почему она вообще о нём думает и беспокоиться. Но Осаму, пожалуй, был единственным человеком, что вызывал у неё тревожные чувства только при одном взгляде на него — он выглядел, как человек, остро нуждающийся в нескольких тысячах сеансах с психотерапевтом. Как бы обнадёживающее спокойно он не выглядел, как бы не старался внушить мысль, что ему не нужна помощь она всё равно читала что-то между строк, в глазах или невербальном разговоре. Йосано никогда пристально и насильно, специально не пыталась заметить какое-то изменение в интонации или не правильном жесте, но это, почему-то бросалось в глаза — слегка дрогнувший голос или немного трясущиеся кончики пальцев были почему-то чересчур заметны для девушки. И излишняя худоба, к сожалению, тоже. У Акико включалось сумасшедшее желание его накормить, особенно когда они вместе выбираются в торговый центр, где почти на каждом шагу кафе или небольшой ресторан с вкусными запахами, сразу же привлекающими её внимание. Но Дазай почти всегда отказывается, отшучиваясь. Дазай определённо, без каких-либо споров, пререканий и дискуссий был сложен. Иногда, порой невыносим своими непонятными механизмами и мыслями, но это всё ещё был Дазай. Их, немного придурковатый и со своими заскоками, Дазай. Который заслуживает такого же внимания, как и все остальные, такой же человеческой заботы и приятный слов, в которые тот разучился верить. Она соврёт, если скажет, что у неё не было желания ударить его, что бы мозги встали на место и заработали правильно — без всяких лишних мыслей, которые мешают полностью вдохнуть воздух исцарапанной грудью. Йосано думала, что иногда Дазаю надо был хорошенький пинок под зад и немного самой обычной заботы, к которой он не привык и воспринимает как издёвку или что-то враждебное, попытку причинить боль — насильно забраться под кожу, потрогать изнанку его черепной коробки и испортить его голову. Но ни у кого даже и близко не было мысли, чтобы причинить ему боль, кроме какой-нибудь пощёчины, очевидно, что за дело и наплевательское отношение ко многим вещам, иногда включая его самого. Акико никогда не погружалась в его прошлое и не лезла с лишними расспросами, но имела небольшое представление о том, что он мог пережить, просто из-за работы в Мафии, которая таким ужасным и бесчеловечным способом заставила его сломаться и где-то прогнуться по систему, позволяя не тем словам влиться в голову. Осаму был просто травмирован и скрывал себя настоящего за всем этим спектаклем и это не было никому секретом, скорее просто какой-то горькой правдой, которую сложно починить. Мороз щипал за щёки и пытался пролезть под пальто и пощекотать немного волосы. Йосано шла слишком медленно даже для самой себя, будучи полностью погруженной в размышления о своём коллеге. Да, персона Дазай действительно вызывала много мыслей и давала много почвы для размышлений. Но его было слишком много, что не всегда заканчивалось чем-то хорошим — стоило маячить его фигуре где-то поблизости и всё было в порядке, но если отпустить его.. то это как отправить Рампо кататься на метро, прекрасно осознавая, что он потеряется. Иногда Дазая было чересчур — в мыслях и в жизни. Она не замечает, как её ноги уносят в заснеженный парк и как она оказывается уже на середине пройденных лавочек — сегодня пятница, около десяти утра и в этом месте нет ни единого прохожего, живой души или человека, что мог бы помешать размышлять девушке. Это было просто чудесно и замечательно, поскольку Акико не сильно любила особо людные места — весь этот ужас смешавшихся звуков не позволял расслабиться и полностью погрузиться в собственные мысли, лишь отвлекал и раздражал. Выход из парка оказался куда ближе, чем она ожидала — небольшая рамка, летом обвитая лозами винограда сейчас была пустой и одинокой, нагоняла тоску и печаль, стоя тут без своей спутницы вишни. Белый бетон немного сыпался и если совсем не сильно пнуть ногой где-то у основания, то вместо снега на голову посыплется белая краска, но проверять это Йосано не стала. За поворотом оказалась та самая пекарня, про которую говорила Изуми. Небольшая вывеска с латинскими буквами с каким-то названием, в которое девушка даже не вчитывалась — перед тем, как зайти позвонила Ацуши, но трубку взяла Кёка, что было славно, ведь не пришлось бы снова разговаривать со смущенным Накаджимой. Девушка быстро уточнила какое печенье брать и сделала несколько неуверенных шагов к дверям пекарни. Внутри оказалось.. обычно. Не было чего-то, что отличало бы это от остальных подобных заведений — свойственный приятный запах хлебобулочных изделий, совсем немного пахнет клубникой, а за стойкой — симпатичный парень в фартуке, цвета горячего шоколада. Так или иначе, она всё равно искренне улыбнулась такой приятной и спокойной атмосфере, царившей в этом месте. Пусть идти до него достаточно долго, но оно точно чем-то запомниться и отложиться чем-то приятным на душе, о котором будет славно вспоминать. Юноша за стойкой мило улыбался, стоило девушке переступить порог пекарни. Как и следует кассирам, тот вежливо поинтересовался требуется его помощь при выборе покупки, на что Акико незаметно и отрицательно махнула головой, разглядывая витрину с самыми разными булками. Разглядывая ассортимент она даже забыла, что пришла за чем-то определённым. «— Выбираете для кого-то? — Негромко спросил парень, пока Акико метнулась взглядом по его бейджику, на котором от руки были написаны слабо разборчивые иероглифы — Исаму. Йосано немного неловко улыбнулась и пару раз неторопливо моргнула перед тем, как что-либо сказать». «— Да, я выбираю для хорошего приятеля с работы. Это печенье выглядит так, словно хочет, чтобы его купили, наверное, возьму именно его. — Акико мягко смеётся и указывает пальцем на овсяное печенье с шоколадкой крошкой, о котором просил её Рампо. Исаму отрезкаливает улыбку девушки и кивает, сканируя код. — Я бы взяла что-то ещё для одного своего неплохого знакомого, но абсолютно не разбираюсь в том, что ему нравится. Что бы вы могли посоветовать такого.. нейтрального?». «— Овсяное печенье это замечательный выбор. Для вашего знакомого могу предложить галеты — они могут длительное время сохранять свои вкусовые свойства и прекрасно сочетаются с сыром. Вам могут приглянутся, а вашему знакомому понравится савоярди, — парень указывает рукой на вытянутое твёрдое печенье, посыпанное сахаром. — По-другому их называют «дамские пальчики». В классическом рецепте савоярди становится очень нежным, потому что при готовке используется тирамису. — Глаза девушки разбегаться по витрине, разглядывая каждое изделие, на которое указывает Исаму. — По собственной рекомендации могу предложить сабле — традиционное французское песочное тесто для выпечки, которое входит в мировую классику рецептов. А в предверии скорейших праздников, могу предложить вам печенье с предстказаниями — думаю, что вашему знакомому будет интересно узнать своё предсказание на следующий год! — Юноша совсем по-тёплому улыбается, готовый ответить на любой вопрос Йосано, который уже формируется в голове. — И, последнее, что могу вам подсказать это наши прекрасные шоколадные маффины с чашечкой горячего латте, американо или любого другого вида кофе — сейчас находятся на акции». «— Спасибо, наверное… Я возьму савоярди, печенье с предсказаниями и то, что у вас сейчас на акции. Было приятно послушать это, не думала, что вы так много знаете о печенье. — Акико подходит к кассе, всё ещё рассматривая витрину — руки чешутся взять что-то ещё и послушать спокойный голос Исаму, говорящий мало, но по делу про продаваемую продукцию. Дазай должен будет поблагодарить её за такую щедрую закуску к чаю. Она надеется, что у бинтованного шатена дома будет хотя бы чай. Но на всякий случай было бы неплохо взять и его, но уже не здесь». «— Что будете брать к маффинам? — Подаёт голос юноша, а Акико опять выныривает из своих мыслей и смотрит в светлые глаза Исаму, что немного ёжится под пристальным взглядом коротковолосой девушки». «— Чёрный кофе. Без сахара. На вынос и можете написать имя на стаканчике?». «— Конечно. Чьё пожелаете написать? — С игривой усмешкой спрашивает владелец тёмного фартука и Йосано незаметно усмехается». «— Осаму. Дазай Осаму. — Акико отвечает слишком резко и громко, чем на секунду разрушает тихую обстановку. Парень за кассовым аппаратом не кажется напряжённым, со старательным лицом выводит чужое, подобное своему имя и заговорчески улыбается, собираясь что-то сказать». «— Значит, ваш знакомый носитель имени со значением твердость закона, логика и править? Весьма интересно, он наверное обладатель сильного характера и стремится к достижению высоких целей? — Глаза Йосано немного расширились и она не ожидала, что просто кассир в пекарне, мало того, что будет хорошо разбираться в простом печенье, так ещё и в значении чужого имени! Она неоднозначно кивнула и слегка задумалась, она между прочим, тоже была начитана и обладала знаниями о значении имени Дазая, но никогда не обращала внимания на то, соответствует он им или нет. А теперь ведь и время есть, чтобы подумать. — Личности с таким именем также преобладают лидерскими качествами и способны вдохновлять других своей силой и авторитетом. Это всё, что я знаю об этом имени. Наверное, с таким другом очень не просто?». «— Временами он бывает просто невыносим и сложен, и, как человек, просто непонятен. — С немного опечаленной улыбкой неслышно шепчет Акико, но Исаму с лёгкостью ловит каждое её слово и с пониманием и сочувствием в глазах, кивает, когда она заканчивает говорить. Он желает ей хорошего дня и милой встречи с этим знакомым, в то время как девушка уже выходит из здания и направляется в общежитие Дазая, мысленно ставя себе задачу как-нибудь ещё раз заглянуть и послушать про печенье. Слишком милым был тот юноша, чьё имя значило смелый». По дороге она встречает пару бездомных кошек, что сразу же отскакивают от неё и стараются как можно скорее исчезнуть — слишком пугливые зверьки — думает Йосано и неторопливо шагает вдаль. Пару минут назад ей поступило сообщение, что Осаму был доставлен к себе домой с минимальным ущербом — парочки ссадин от незадавшейся попытки умереть и пару щелбанов от Кёки, когда тот театрально упал. Чёртов актёр и гад, пугает бедных детей. Девушка вовсе не спешила, разве что чуть-чуть. По дороге она могла бы зайти в комбини* и захватить с собой упаковку какого-нибудь чая, но решила уже больше не тратиться на взрослого ребёнка и с довольной ухмылкой прошла мимо парочки открытых ларьков. Поднимаясь по лестнице на чужой этаж, ей почему-то захотелось развернуться и зашагать прочь от этого места, подавив в себе это странное и не пойми откуда взявшееся желание, она остановилась у нужной двери, раздумывая, как правильнее поступить, что бы Осаму точно услышал её прибытие, о котором, может быть даже не догадывался ещё — позвонить в звонок, который возможно уже не работал, постучать в дверь или взломать замочную скважину невидимкой в её волосах. Их всех возможных способов она выбрала постучать тремя громкими и сильными ударами по дереву. За дверью послышалось шуршание домашних тапочек и грязные ругательства шатена, а что если бы его услышали дети, решившие подшутить? Дверь перед ней открывается через пару томительных секунд ожидания, а перед её взором устремляется лохматый Дазай в своей рабочей рубашке, без жилета и с чуть ослабленным боло-галстуком с бирюзовым кулоном и бежевыми брюками, а на ногах — темного цвета домашние тапочки. Удивительно, что они у Осаму есть. «— О, привет, Йосано. Не ожидал тебя сейчас увидеть. Проходи, чувствуй себя, как дома. — С детской ухмылкой Дазай уходит на кухню, оставляя девушку наедине с собой на пару секунд под звуки копошения. — Вообще, Ацуши предупредил, что ты придёшь, но я не думал, что действительно. Там что-то интересное произошло, пока меня не было, да? — Акико его почти не слушает, пока опирается рукой о стену прихожей и стаскивает с ног свою обувь. Пальто она оставляет висеть на крючке, рядом с утепленным бежевым пальто Осаму, что кажется, о чём-то шутит и разливает кипяток по кружкам. — Земля вызывает Йосано, отза-а-вись! — Певуче продолжает поддразнивать её Дазай и присаживается на высокий стул, подогнув под себя одну ногу». Акико уже была здесь несколько раз в особо экстренных случаях и ей никогда не удавалось рассмотреть небольшое жилище шатена, потому что, когда она оказывалась в этой небольшой квартире, то часто была ночь и надо было быстро ориентироваться в темноте и, без переносных и прочих смыслов, вытаскивать Дазая с того света всеми силами. Над столом, как и у неё самой висели часы — небольшие, похоже, ещё работающие и несколько каких-то картин, которые он непонятно откуда взял — на некоторых изображены горы в традиционном стиле рисовки и пару японских леди, прикрывающих лицо веером. «— Перекусишь, а то наверное с утра ничего не ел. — Отзывается Йосано и оставляет на столе раскрытый пакет с специально купленными для Дазая сладостями. Он кажется, немного теряется от такой небольшой заботы и щурится, недоверчиво глядя на девушку, на что та разводит руками с мягкой улыбкой. Всё-таки ей нравится делать подобные вещи по отношению к шатену, чтобы просто видеть меняющуюся гамму чувств и чистого непонимания на его лице. — Ешь, это тебе. — Кивает она и вместо того, что бы сесть на стул, облокачивается на кухонную тумбу, принимая со стола кружку горячего чая. По запаху, похоже зеленый. Хоть чай у Дазая есть, что радует. Она начинает говорить не спеша, немного сдувая пар, исходящий от содержимого кружки. — В той пекарне был такой милый продавец. Он даже рассказал мне немного про печенье. Вот, которое ты держишь сейчас в руках — это савоярди, оно ещё «дамскими пальчиками» называется. — Дазай заметно поднимает брови и удивляется, медленно переводя взгляд с Акико на печенье, что собирался поднести ко рту. — Оно нежное, потому что тирамису используется. Я ещё тебе печеньки с предсказаниями взяла, потом расскажешь, что там тебе попалось, твердость закона. — Шутливо поддразнивает его Йосано и не может перестать улыбаться, видя, как чужие глаза, цвета коньяка продалжают удивляться». «— Этот милый продавец тебе ещё что-то интересное рассказал? — Легко парирует тот, вернув себе прежнее выражение лица, что не сильно нравилось Йосано — эту всю наигранность хотелось сорвать и срезать под корень с чужого лица, навсегда избавить от неправильности и неискренности, оставить только оголённую правду и ничем не скрываемые эмоции на лице. Акико не станет скрывать, что любит в людях искренность, которую Осаму показывает крайне редко и все эти разы можно сосчитать по пальцам одной руки и останутся ведь ещё свободные». «— Ага. Когда я попросила чиркнуть твоё имя на стаканчике с чёрным кофе, он тоже там. Он к маффинам, если что, подумала, что будет неплохо сочетаться, плюсом не знала какой кофе пьёшь, опиралась на интуицию. — Йосано немного дёргает рукой в сторону упаковки с выпечкой и выдержав небольшую молчаливую паузу, пока Дазай доставал бумажный стаканчик с его именем, продолжила: — Он сказал, что люди с твоим именем имеют лидерские качества и сильный характер». Дазай почти неслышно усмехается и отпивает свой чай, ещё не притронувшись к остальным сладостям. Он выглядит спокойным и на секунду с его лица пропадает вся наигранность и остаётся, вроде бы искренняя ухмылка, которая не подозревает в себе ничего неестественного или негативного. Дазай просто улыбается и так спокойно пьёт чай. Это зрелище захватывало сильнее, чем когда он в поле боя с пистолетом в руках. Такой тихий и может быть, даже настоящий Дазай ей нравился куда больше, чем тот кутёжный зануда, отлынивающий от всех дел, растянувшись на диване в Агентстве. «— Все мысли прочь, расслабься. — Слишком неожиданно подмечает Осаму и стреляет глазами прямо в самую душу, чем чертовски пугает. Словно по команде, Йосано расслабляет напрягшиеся плечи, что наверняка заметил шатен из-за чего и сделал такое резкое замечание. Да, действительно, ей стоит расслабиться, она ведь с Дазаем. Да в этом и вся проблема — это Дазай, рядом с ним трудно расслабиться — ещё недавно он пытался покончить с собой, а ещё ранее слал ей красивые фотки Йокогамы с уличными котами, что его, почему-то не боялись, раз не убегали от камера, наставленной на них. Дазай, чёрт бы его побрал, да не вернул бы обратно, Осаму, был до ужаса непредсказуем и это было одной из причин, почему рядом с ним было трудно расслабиться — никогда не понятно, что вертится в его голове. Его невозможно и нереально прочитать, поэтому настороженность рядом с ним — это меньшее, что можно сделать, ради собственной безопасности. Тем более, находясь в его доме, понятия не имеешь, где находится оружие. — Не собираюсь я с тобой ничего делать, я же не зверь какой-то. — С этим Акико охотно бы поспорила, но не было сил и какого-то желания. Если Дазая читать словно, то Дазаю было не трудно читать других людей — он будто выучил наизусть все существующие эмоции, знает их проявление и поэтому ему самому не трудно их изобразить. Чёртов гений. — У тебя весь ужас на лице написан. — Оправдывается Осаму и неловко разводит руками, неуклюже откусывая печенье — его крошки сыпятся ему на брюки, но парень быстрым движением руки избавляется от них. — Улыбнись. Жизнь карает тех, кто не улыбается. Но, к сведению, она любит карать в любом случае. — Дазай пальцем на столе выводит незамысловатые узоры, беззвучно смеётся и отпивает чай. И это выглядит так обычно, что вызывает детское чувство восторга, отчего она и улыбается, немного заглядевшись на такую открытую искренность». « — Дазай, — Йосано подаёт голос совершенно неожиданно, наблюдая за тем, как лёгкая улыбка пропадает с его лица, как тот начинается ёрзать на стуле под проницаемым взглядом девушки. Не было похоже, что тот боится или испытывает страх, скорее небольшую тревожность перед разговором. — Что ты делал утром у Порта? — Негромко спрашивает Акико и старается не отводить взгляда от шатена, что бы любая смена эмоции не исчезла перед её взором — сейчас Дазая хочется схватить с поличным за каким-то страшным делом, с которым он пытается разобраться в одиночку. Осаму принимает такую игру и тоже не отводит взгляда, только ему это даётся куда легче, чем темноволосой». « — Хотел проверить одну свою догадку. — Невозмутимо отвечает Осаму и всё ещё глядя девушке в глаза выпивает оставшийся и наверное, немного остывший чай». « — Хорошо, а обязательно было это делать именно впритык к территории Мафии? У нас с ней договор, что мы не лезем на её территорию, а они на нашу без особой важности. А сейчас ты подставляешь нас всех, не понятно зачем, под угрозу. Подумают, что послали ещё тебя что-то разведать». « — Никогда не думал, что ты будешь меня отчитывать. — Дазай мягко смеётся и на секунду вся его маска невозмутимости сыпется в пустую кружку, куда тот опускает взгляд, что бы перевести дыхание и выдохнуть. — Вообще-то, да. Я пытался кое-что узнать, но мне помешали. Еле как удрал от туда. — Усмехается Дазай, замечая на лице Акико замешательство, сомнение и совершенно немного беспокойства, но парень никогда не признается себе в том, что видел в серых глазах, плещущий страх за него. — Прежде, чем ты накричишь или ещё раз отчитаешь, ощущаю себя маленьким ребенком, выслушай- — Осаму не успевает договорить, как Йосано, желая, что бы на неё обратили внимания, с громким стуком ударяет пустую кружку о твердую поверхность, Дазаю даже показалось, что та разбилась, но нет». « — Я и кричать на тебя? Не смеши меня. Я надеюсь, что у тебя есть действительно серьёзная причина, потому что, если нет, то я закопаю тебя заживо прямо в домашних цветах. — Девушка не сильно кивает в сторону маленького кактуса на подоконнике и поворачиваясь к шатену спиной, закидывает в кружку ещё один пакетик чая, ставя на газовую плиту остывший чайник». « — Так себе попытка мне угрожать, Йосано. Я же говорю: выслушай и поймёшь. Думаю, тебе будет интересно о таком услышать. — Дазай театрально вздыхает. — Но умереть в земле не в моих интересах. Ты бы знала, сколько всего куда хуже мне желали ранее! — Восклицает тот и он вполне бы мог начать пересказывать самые интересные и запомнившиеся угрозы, но почему-то этого не делает. — Мне кажется, Мафия заглядывается на наших сотрудников. А именно — на одну очень обаятельную сотрудницу, которая уже работала с боссом Портовой Мафии. Как тебе такое, Акико Йосано? — На лице девушки застряла гримаса ужаса, а кончики пальцев стали слегка подрагивать от внезапно накатившегося холода, будто она вновь вышла на улицу, только уже без своего пальто. — Успокойся, это всего лишь гипотеза. У тебя был какой -нибудь контакт в последнее время с кем-нибудь из Мафии? — Акико мялась перед выбором: рассказывать Дазаю о её отношениях с Озаки, которая ей ничего об этом не сказала и даже никак не намекнула, или всё-таки не стоит? Осаму почему-то молчал, чем создавал ещё более пугающую атмосферу. Она просто надеялась, что это было шуткой». « — Ну, допустим, что был. — Глаза Дазая немного округлились и он открыл рот в желании что-то сказать, но не найдя подходящих слов, снова закрыл. Йосано не собиралась погружать его в подробности своей личной жизни, но и молчать об этом тоже не стоило. Это, всё-таки Дазай, сумасшедший гений, раньше работавший в Мафии, он наверняка знает, что делает и, как правильно будет поступить в будущем, что бы ничего испортить. Дазай знает, как устроена эта организация, знает всю её историю и подноготную, но станет ли он помогать ей? Его, как Рампо, печеньем не подкупишь». « — Не ожидал от тебя подобного, Йосано. Но, это не важно. И с кем же, если не секрет? В каких целях? Обсуждали что-нибудь, а может, кого-нибудь? В дружеских целях виделись или может, там что-то поинтереснее? — Осаму подмигнул, а Акико почувствовала, как кончики её ушей стали гореть. Бросившись в расспросы он выглядел куда спокойнее, будто действительно знал, что делать дальше. Девушка отвела взгляд, теперь уже ей стало неуютно под ним. Она неловко провела рукой по собственной шеи и сглотнула ком в горле». « — Я ведь могу не отвечать на эти вопросы, так, Дазай? — Пожелая, как можно скорее уйти от темы, спросила Йосано, на что шатен поджал губы и надул щёки, изображая обиду. Но такой теа тр длился всего пару секунд и на его лицо вновь вернулась серьёзность». « — Да, конечно. Можешь не отвечать, но в твоих интересах хотя бы немного разрисовать или коротко объяснить, что бы я лучше понимал, как поступить далее. Не то, что бы у меня не было уже заранее заготовленного плана, но было бы лучше учитывать все палки, которые потом смогут вставить в колёса. — Гад. Ебаный гад. Просто ублюдок. Девушка не понимала, почему её резко захлестнула такая злость и ненависть к пытающемуся помочь ей, Дазаю, который вообще мог не начинать этого разговора, неся всякую чушь и заговаривая ей зубы, отвлекая от работы и прочих мыслей, как он обычно и делал . Блядский Б боже, как же с ним сложно. Йосано ощутила, как стала понемногу терять здравый рассудок рядом с шатеном. Шатен путал мысли и они превращались в бесформенную кашу в её голове. Акико уже тысячу раз успела усомниться в том, что зря пришла, зря сказала и вообще зря пыталась познакомиться ближе и помочь разобраться в его голове . Она также не понимала зачем он пытается помочь, какими мыслями он пользуется в этот странный момент. — Я не стану тебя судить, Йосано. Если тебе станет от этого легче, то я думаю, что раньше мне нравился Чуя». « — Дазай, Господи, ты можешь просто закрыть свой рот? Я просто в замешательстве, обязательно говорить такие шокирующие вещи каждые пару секунд? У меня скоро повылезают глаза из глазных яблок и на лоб полезут от всего, что ты несёшь. Просто скажи, что ты шутишь или помолчи и дай собраться с мыслями. Извини, но я не каждый день исповедуюсь в своих грехах бывшему мафиози, что был, блядство, влюблен, в прости, Господи, другого мафиози. — Акико ни разу не шутит, прячет лицо в ладонях, пока Осаму смеётся. Он почему-то вообще не выглядит напряжённым и Йосано уже устала от такой частой смены эмоции у шатена, но ничего не говорит, а лишь делает несколько шагов к столу и присаживается на стул, всё ещё боясь заглянуть в конячьи глаза, что пристально наблюдают за каждым её действием с лёгкой и простой улыбкой. Девушка опирается о стену, мнёт края свитера и прочистив горло, быстрым шёпотом начинает: — У нас было не так много встреч с Озаки в течении этого года, но я не думаю.. — Она осекается. А уверена ли она в том, что планировала сказать? Нет. Озаки бы ни за что в жизни так не поступила, это же её лучик надежды и счастья, её май среди январей и бесконечное море искренности. Она ведь так безумно её любит, что не стала бы.. просто не стала бы специально следить за ней, проводить вечера, которых было действительно много за этот год. Озаки.. разве она бы могла потратить так много времени, только ради того, чтобы Йосано в конечном итоге перешла в Мафию? Конечно, она много думала об этом, но она бы не смогла забирать чужие жизни. Она не хотела бы делать этого и заниматься подобным. Мафия её никогда не пугала, но одна мысль, что она могла, пусть даже разбираться бумажки и работать в бухгалтерии под крылом Мафии наводила ужас. — Я не уверена. Думаешь, что она так легко меня обвела вокруг пальца? — В растерянности вопрошает она и это больше похоже на риторический вопрос. Её любимый силуэт в голове вдруг резко оброс шипами и кровью. Как она не додумалась до этого ранее, когда это всё только начиналось? Почему не заметила и не пресекла и не избавилась от этого, как можно скорее? Господи, она такая.. дура. В надежде вновь получить хоть капельку той любви и заботы, о которой она за столько лет соскучилась она вообще потеряла бдительность и вот теперь наказание. Жестокое, но она заслужила. — Я не верю в это. Моя Коё бы ни за что так не поступила. — Йосано заходится в сумасшедшем шёпоте, несколько минут пытаясь сконцентрировать взгляд на какой-то одной точке перед глазами — цепляется за полупустые полки, опустошённые бутылки от сакэ в углу кухни, за плитку и её узоры, но выходит плохо. Перед глазами всё плывёт, а ещё перед глазами её ровная осанка и уходящая прочь спина. Снова она открывается человеку, а он бьёт по самому больному, что только есть. И вот правда ли теперь, что были те бесконечные разговоры на балконе в её квартире и одна пачка дешёвых сигарет или это всё было её выдумкой? Перед глазами цвета смешивается в один какой-то грязный, а ещё она видит обеспокоенные карие глаза Дазая, предлагающие ей выпить и какие-то таблетки и тогда она выныривает, словно из кошмара, из своих мыслей». « — Я думаю, нам стоит выпить. Разговор предстоит трудный. Возьми, — Осаму говорит чётко, она бы даже сказала, что громко, но это даже хорошо. Горький привкус виски останется на языке ещё долго, поскольку никогда не сравнится с тем самым вином, что они всегда пили при встрече. Этот вкус больше отрезвляет, чем пьянит сознание. Она снова берёт над собой обладание и немного раскачивается из стороны в сторону, тряся головой, словно это поможет избавиться от оставшихся плохих мыслей. — Я не знаю, что ты хочешь услышать сейчас больше — правду или сладкую ложь, поэтому скажу сразу две. Я могу быть не уверен, потому что на прошлой неделе мне выписали новые антидепрессанты и я всё ещё пытаюсь к ним привыкнуть, поэтому всё, что я сказал, может быть.. моей хорошей галлюцинацией. Ну а если это всё действительно правда, — Акико не сразу замечает руку на своём плече и сочувствующий взгля д , но ей приятно. Может быть, она может позволить себе немного расслабиться и позволить пару слезам скатиться с её щёк в этот ещё не начавшийся вечер. — То я чертовски тебе сочувствую, милая. Люди, к нашему сожалению, те ещё твари и искусно разбивают сердца, а тебе, как очень очаровательной и красивой девушке об этом, ли не знать. — Как такой человек, как Дазай может рассуждать о подобном? Ему же ни разу наверняка не разбивали сердце. Он же, сраный дамский угодник и стоит ему просто посмотреть на какую-нибудь симпатичную девушку, немного пофлиртовать и она уже просто готова запрыгнуть в его постель! — Ты можешь думать, что мне не разбивали сердце или что-то в этом роде и имеешь на это право, — Дазай немного горько улыбается, вспоминая что-то и махнув рукой, ставит стакан с тем же содержимым, какое и у самой девушки. — Но я тоже знаю, что люди не умеют любить. Иногда они не любят, им просто нравится то, как ты их любишь, с какой преданностью отдаёшь им своё сердце, клянёшься в любви до гроба и так далее. Им нравится твоя любовь, а не ты. И от этого ещё хуже. Хочешь услышать дальше или ты уже сыта моими разговорами? — Дазай спрашивает это слишком резко, удобно устроившись на стуле рядом. Он подливает себе алкоголь и когда снова смотрит на Акико, то та неуверенно кивает, ещё не до конца осознавшая суть слов парня. — Не думаю, что это будет звучать как утешение, но хоть расставания и грустны, но чьи-то корабли не поплывут, пока не разведут мосты. Ты, Йосано, — он для утверждения кивает в её сторону, пару секунд рассматривая содержимое своего стакана и делает небольшой глоток, после чего продолжает: — Словно обожжённое дитя, которое любит огонь. Ты тысячу раз, я в этом не сомневаюсь, получала миллионы ножей в спину от спутников или спутниц, но всё равно продолжаешь искать умершую любовь. Возможно, не обещаю, но в твоей жизни появится новое имя, которое превратит предыдущее в пыль, но перед этим пройдёт охрененно длинный и сложный путь, где ты будешь полностью одна, если не сможешь принять помощи. Ты ничего не подумай, я тебя сильно люблю, но я такой же придурок, как и ты, страдающий немного иначе, но тоже от любви. В этом мы и похожи, — он притягивает девушку к себе и практически укладывает её на свою грудь, осушив стакан. Йосано слышит как спокойно бьётся его сердце и это звучит как колыбель, но только вибрация чужого голоса не даёт ей до конца погрузиться в сон, в который сейчас так сильно хочется упасть. — Сейчас я оборачиваюсь и смотрю на себя в прошлом, который знатно пострадал от одной очень шипастой любви и думаю: если бы не обжёгся от этого так сильно, ничего бы толкового и понимающего хоть что-то в жизни, из меня бы не вышло. Не говорил бы я тебе сейчас всех этих вещей так уверенно, потому что бы не знал, как порой бывает больно от такой банальной вещи — грёбанной любви. Сколько партнёров или партнёрок тебя отвергло, когда ты была готова положить весь разрушенный и погруженный в хаос, мир к их ногам? Колись, — Осаму тычет локтем ей в бок, пока та судорожно пытается проглотить комок, застрявший в горле и не дающий возможности заговорить. — Как бы я больше не пытался лезть в эту сраную любовь, счастливые отношения — это как сказка, которую никогда не прочтёшь, потому что её не существует. Как Бог — его нет, но вы главное, верьте. Как же много надо людям, что бы просто существовать, но в то же время, абсолютно ничего — вера. Дайте верить хоть во что-нибудь и всё. Бог, любовь или приметы разные, легенды. Но никто не додумался верить, блять, в себя. Почему? Это сложнее, наверное. И вот отсюда проблема этого мира, потому что глупцы и фанатики слишком уверены в себе, а умные люди полны сомнений и веры во всякую чушь. — Кажется, Осаму цитирует какого-то писателя, но Йосано уже точно не вспомнит, кого именно. Она лишь мысленно ставит себе пунктик больше не пить с Дазаем, потому что алкоголь явно развязывает ему язык и он не способен вновь закрыть рта. Или хорошей идеей будет взять в следующий раз скотч и верёвку. Пусть голос Осаму успокаивает, не позволяет провалиться в беспросветную тьму собственной тревожности, то всё равно звучит немного раздражающе — говорит такие интересные вещи, о который Йосано не будет помнить. — Знаешь, кто-то, кого я отчаянно и слишком чисто любил, души не чаял в этом человеке, потому что он был моей единственной надеждой и смыслом жизни, однажды подарил мне полную тьму и мне потребовались годы, чтобы понять, что это тоже подарок. Жаль, что только сейчас понял и столько времени на ерунду потратил. — Осаму затыкается, погрузившись в свои мысли, гипнотизируя стену. Его дыхание где-то сверху успокаивает, действует как тихая мелодия волн на пристани. Шея девушки начинает затекать и немного болеть от неудобной позы, но отстраняться не хотелось — в квартире Дазая, что неудивительно, было чертовски холодно и вот подобные странные объятия были хорошим поводом, что бы согреться. Спустя несколько минут глубокого и кажется, долгого молчания, во время которого оба были погружены в собственные мысли, что в компании друг друга не так сильно кусались, Осаму открыл рот и сказал что-то действительно странное, по мнению слегка опьяневшего разума Акико: — И как я ещё жив, до сих пор удивительно. Должен же был сдохнуть где-то в подворотне ещё куча времени назад. Но я всё ещё здесь, в шрамах весь. Надеюсь, что в другой вселенной я счастлив. По крайней мере, один из нас счастлив. Где-то там, среди всех мульти вселенных и параллельных вселенных. Такой же я, действительно счастлив. И ты. Ты тоже должна быть счастлива. Тоже много всякого пиздеца пережила и просто достойна быть счастливой». На таком странном моменте бесконечный диалог Дазая заканчивается. Они молчат очень долго, из-за чего девушке начинает казаться, что этого всего разговора не было вовсе. Она снова вернула себе себя и свои чувства, а также пылающую любовь, которая вместо сердца билась под одеждой и слоем кожи. Её не спрятать и не избавиться слишком быстро. Всё-таки Дазай оказывается прав в том, что пройдёт много времени перед тем, как она снова сможет обжечься. Может быть на следующий раз более удачно, потому что, по словам того же самого Осаму, она тоже должна быть счастлива. И она будет. Только намного позже. Акико не чувствует нужду в том, чтобы что-то говорить, потому что не каждое молчание стоит заполнять словами. Она всё ещё тщетно пытается осмыслить сказанные слова шатена, проворачивает каждую мысль в голове и пытается понять, прочитать что-то иное между строк, но ничего не выходит, потому что мозг выдаёт ошибку и всё сводится к мысли, что в коим-то веке, Дазай действительно искреннее, что-то ей говорит. Тоже исповедуется в своём прошлом, пусть и не погружается в его описание. Йосано доверяет тому, что он её понимает. Не подставляет эти слова под сомнения, потому что устала. Она может расслабиться, потому что это чёртов Дазай и только что он рассказывал ей всё это абсолютно по собственному желанию, спокойно и по-настоящему. « — Я всегда считала твою болтливость чем-то вроде сифилиса: не смертельно, но омерзительно. — Проходит, кажется, целая вечность перед тем, как она это произносит, на что Дазай лишь бархатно смеётся и поглаживает ей по голове, придерживая за плечи. — Честно, никогда бы не подумала, что будешь честен со мной. Все эти маски, театр твой с кучей сыгранный эмоций и твою вот эту вот сраную игру-манипуляцию не любила. А теперь ты такой настоящий, что аж пугает. Это на тебя так всегда алкоголь действует?». « — Это на меня так очаровашки всякие действуют. — Смеётся Осаму и в его смехе нет ничего ненастоящего, чего-то, что хотелось бы сломать или разбить. — И отчасти, да, алкоголь. Если когда-нибудь весь этот мир превратиться в хаос и от Йокогамы останется слова и бесконечная пыль из-за того, что ты любила какую-то девушки из мафии, то я тебя пойму. На твоём месте, я бы сейчас врезал бы себе и пошёл к своей возлюбленной- — Дазай не договаривает, чувствует легкий удар по ребрам и затыкается». « — Я между прочим собиралась к ней сегодня. — Прочистив горло, подаёт голос Йосано. Ей немного неловко признаваться в этом из-за того, что она становится более уязвимее, когда говорит о своей любви, но видимо, Дазай ничуть не хуже. — Но сомневаюсь, что смогу смотреть в её глаза, после всего этого разговора». « — Сможешь. Ты её любишь, а любовь сильнее сомнений. По крайней мере твоя. Убей её первой, если вдруг захочешь. Можешь ещё с Рампо посоветоваться, он тебе точно скажет, чем это всё закончиться. — Осаму снова смеётся, пока Йосано пребывает в ужасе. Убить.. Коё? Нет. Ни за что в жизни она этого не сделает. — Я просто продолжу говорить, мы ещё немного выпьем и я тебя отпущу. — Дазай озвучивает свой план вслух, якобы напоминая, что в какой-то момент девушке придётся уйти, пусть она не сильно этого хочет . Это один из тех немногих моментов, которые хочется продлить и побыть в нём немного дольше, чем положено . Она вспоминает, что на улице ещё холодней, чем здесь, но это будет только на руку, потому что мороз позволит ей немного развеется и прийти в себя полноценно после нескольких стаканов крепкого виски. Она снова почувствует свою горячую любовь к Озаки, от которой не будет пытаться сбежать. И будет надеется, что это всё неправда, потому что её сердце не готова к тому, чтобы снова разбиться. — Я думаю, не так часто, но думаю, что моё сердце словно компьютер. — он начинает резко и немного тише прежнего, позволяя Йосано немного привыкнуть к Осаму, что возобновил свой бесконечно долгий монолог. — Иногда оно перезагружается без всякого предупреждения, а потом вы х одит с сообщением «Не удалось обновить чувства. Попробуйте позже». И это так, чёрт возьми, невесело. Я словно мотылёк лезу на свет в ночи и всё равно обжигаюсь об лампочку, пытаясь что-то почувствовать. — Он снова замолкает, наверное, опять о чём-то думая и вспоминая. Акико не торопит его и сама понемногу утопает в своих мыслях». Комната вновь погружается в тишину и спокойную атмосферу и девушке вновь хочется спать. Она зевает и трёт глаза, стараясь уговорить себя побыть ещё немного в этом мире и не пытаться забыть о нём во сне. Её жизнь обрела яркие краски и обросла желанием жить до этого момента, этот весь разговор словно что-то сломал. Она ерзает на стуле и подбирает под себя ноги, пытаясь удобнее усесться под недовольное кряхтение Дазая, что резко оказался в этой вселенной и снова стал что-то лепетать, только в этот раз не такое серьезное и философское, что-то про гусей и почему он бы предпочёл переродиться в пса. Это уже не так интересно слушать, потому что она списывает это на алкоголь и на то, что это просто Дазай, который мечется из крайности в крайность: из искренности вновь в наигранность и так тысячу раз. Йосано удобнее укладывает голову на плече парня, который разместил свою голову на своих руках, опираясь на стол. Теперь шея не должна так сильно болеть или затекать в таком положении. Мерцающие огоньки гирлянды за окном отвлекают от тревожных мыслей, от событий накануне и от сумасшедших бредней шатена. Она тянется к чужому портсигару и удивляется, что кто-то действительно в нынешнем веке ими пользуется. Её рука останавливается в нескольких сантиметрах из-за того, что Осаму её перехватил, возвращая на место, но при этом продолжая рассказывать про фантасмагории его будущего и фантазии-мечты насчёт приближающегося года. Йосано думает, что она бы не хотела встречать его в хаосе войны и проблем. Ей хотелось чего-то простого. « — ... Кот, играющий на банане, в балете с участием зомби на фоне разрушающей город Годзиллы-». « — Стой, подожди, что ты несёшь? — В шутливой форме спрашивает девушка, пытаясь разложить на предложение на слова, что бы понять и провести логическую цепочку, но через пару секунд неудавшихся попыток оставляет эту затею, пока бархатный смех Дазая относит её немного в другое русло разговора: он снова возвращается к чему-то более фантастическому и лирическому одновременно, что опять заставляет мысли Акико путаться». Проходит не так много времени, когда Осаму наконец-то начинает полноценно двигаться, а его смешной монолог медленно завершаться. Кажется, прошёл час или так медленно протекала только его половина. Дазай неспешно отлипает от Йосано, помогает подняться с высокого стула и провожает до прихожей, где накидывает девушке на плечи её пальто. Он возвращается на кухню за оставленными личными вещами, пока коротковолосая снова остаётся наедине с собой и недолгим потряхиванием головы пытается избавиться от лезущих в голову ненужных мыслей. Она вовсе не пьяна, нет-нет, просто немного опечалена и это действует на разум куда хуже обычного алкоголя, которому не понять тоски выпивающей. Осаму снова появляется под рукой слишком внезапно, немного виновато протягивая ей её сумочку, куда он положил всё, что принадлежало девушке. « — Не болит голова? Могу предложить обезболивающее или стакан воды. — Предлагает шатен и немного скучающе улыбается, стараясь спрятать взгляд, в котором отчётливо видно его беспокойство. — Мне будет тебя не хватать, очаровашка. Ты хорошая собеседница. Я бы предпочёл провести бы с тобою больше времени, но если попрошу тебя остаться, ты не останешься, так ведь?». « — Дазай, я бы с радостью, но хоть кто-то из нас двоих должен появиться в офисе и немного поработать. Я забегу завтра и принесу тебя документы по новому делу, что расследуют Куникида с Рампо. Можно считать, что они уже разобрались, но ты глянешь , просто ознакомишься. — Йосано тепло улыбается и пытается ровно стоять на ногах, возможно, выпитый виски уже стал действовать, потому что перед глазами всё стало немного плыть, смешиваясь в одну большую карусель, но она продолжает стоять, смотря в карие глаза Осаму». Они обнимаются на прощание и обнимать Дазая, зная, что он тебе доверяет, наверное одно из самых лучших неописуемых чувств на планете. Он провожает её взглядом до дверей лифта и пока та ждёт уже более оживленным голосом говорит: « — Философия жизни: если ты не можешь решить проблему, создай новую. Всегда работает. Проверено. — Он лукаво улыбается, когда она немного расплывшись в дурацкой ухмылке оборачивается на него и пр я чет смех в ладонях. Господи, просто не дай забыть, всё что было. — Надеюсь, она не разобьёт твоё сердце. — Уже куда тише добавляет шатен, когда двери лифта закрываются и на несколько мгновений отрывают уставшую девушку от всего происходящего». На улице действительно морозно и неприятно зябко, пусть вокруг и лежит белоснежные хлопья снега, что хрустят под её подошвой. Кусающий лицо мороз действительно отрезвляет, потому что она начинает чувствовать себя куда лучше, когда добирается до Агентства. Она быстро преодолевает несколько лестничных клеток и быстро оказывается в своём кабинете, чтобы поскорее избавиться от легкого шлейфа перегара тянущегося за ней всю дорогу. Одна из большого списка причин, почему она не любит крепкий алкоголь. Она старается перебить его духами и совсем немного — медицинским спиртом, которым пропахла вся её одежда из-за такого часто нахождения в этом помещении. Акико не знает, сколько времени прошло, пока она была у Дазая, специально не смотрит на часы, потому что вместо легкой головной боли приходит тревожность, которую сложно унять — от неё дрожат пальцы, колени и трясёт, как осиновый лист всё тело. Инстинктивно хочется спрятаться от всех, но она в своём кабинете, где нет ни единой живой души, кроме неё самой. Стараясь выкинуть всё ненужное из головы девушка садится просматривать дела и писать отчёты за Осаму, совершенно того не замечая. Она листает толстые папки с долгими делами, которые направлены то в полицию, то в следственный комитет. Некоторые из них действительно берут за душу своими трагичными и сложными историями и держа карандаш в руке она чиркает много-много заметок и своих предположений. За неизвестное время работы она просматривает всё, что долго откладывала и только тогда понимает, что весь страх исчез за поглощением информации и нескончаемыми попытками её анализировать. Голова девушки трещала по швам и была готова расколоться на две половинки, как грецкий орех из-за пульсирующей боли. Её взгляд устремлён куда-то в белоснежно окрашенную стену, где за много лет работы не появилось ни единой картины. Йосано думает о разном: что пора бы уже принести уюта в этот кабинет, что бы не чувствовать себя скованной в четырёх стенах и создать какой-никакой уют; стоило бы уже присматривать себе новый робот-пылесос, потому что старый работает на добром слове; что в преддверии новогодних праздников большинство магазинов будет закрыто, кроме ежедневно работающего комбини возле её дома, поэтому стоит закупиться продуктами заранее, чтобы за время всего торжества не умереть с голода. И о Коё. Пусть она и думала о таких простых и бытовых вещах, которые никак её не касаются она не могла просто взять и выкинуть из головы мягко переплетённые мысли о ней, потому что она тоже была частью этого «простого» и «бытового». Что удивительно — они не были тревожными. Они не вертелись судорожным вихрем в её голове, насылая не страх смерти или работы в Мафии, а страх потери близкого человека, который она не сможет вытерпеть в этот раз. В укромных местах её сознания и была теория. Маленькая, скорее просто мысль без какой-то явной середины, смысла или предрассудка — Озаки будет рядом, даже если Акико насильно перейдёт в Мафию, но она будет чертовски далеко. И речь не про статус, свободное время, рабочие отношения или расположение их кабинетов. Она уловила всю эту историю ещё у Дазая, что между строк намекал на это — это очередное задание Мори и Коё в самом деле может изображать любовь и обожание, просто ради того, что бы достичь свою цель. Точнее цель Огая, а кому ли, если не Дазаю знать об этом? Когда-то нынешний руководитель Портовой Мафии пожертвовал самым дорогим для него человеком, который был действительно ему другом, чтобы получить лицензию на ведение подобного рода деятельности с применением сверхъестественных способностей. Взамен на устранение «Мимик». Взамен на смерть Одасаку. Того самого, на чью могилу ходит Дазай каждым субботним вечером, когда на город опустились сумерки. Она сама похоронила на этом кладбище немало людей, которые были ей разной степени близки, поэтому совершенно случайно заметила его там — на холме — в полном одиночестве наблюдавшего в одном положении за голыми ветвями дерева и садящихся на него воронов, потому что в этом месте всегда была тишина и царил покой. Она понятия не имеет, видел ли её Дазай или нет, но Акико бы отметила, что он был сильно и непривычно для его актёрской личности, погружён в свои мысли. Возможно настолько, что вся жизнь просто протекала мимо него рекой, в которой он был не сопротивляющимся бревном. Более весомый страх наводила мысль и том, что она когда-то будет приходить на могилу своей нынешней возлюбленной, вспоминая, всё, что было между ними в последний год. Может быть даже причину, по которой она теперь лежит под слоем снега в холодной земле, а на надгробной эпитафии бы была какая-нибудь изящная фраза, которой никогда не описать всю жизнь человека. Перед глазами застыло йокогамское кладбище, где в каком-то верном уголке покоиться одна-одинокая могила из чёрного мрамора, а на ней сырая и холодная надпись, наводящая ужас и неверие, а ещё, совсем немного — подёргивание кончиков пальцев: «Коё Озаки. 10.01.1997 — ХХ.12.2023 гг.» Встряхнув головой эта картина мигом улетучилась из её головы, оставив за собой только неприятные и странные чувства, которые она ощущала к этому. Почему-то она стала думать о том, какие бы цветы бы купила на её могилу. Она не могла думать, что её Коё — её любимая спутница последний год; её модель для растянутых домашних футболок и накинутых на почти голое тело, пальто; её муза, что оставляет надежду на светлую и настоящую-искреннею любовь; её свежее дыхание и кисть для рисования картины жизни, в котором они обе — главные героини с нежной историей любви, написанной на обратной стороне холста; её желание жить и её теплый дождь в июле, когда палящие солнце жжёт щёки; её бессонной ночью во время первого снега — когда-нибудь умрёт и будет покоиться в грязной земле, среди других безжизненных тел. И эта мысль причиняет ту боль, что никогда не сможет причинить даже самый заострённый нож или всаженная меж глаз пуля. Она почему-то отдаётся в груди трепетом, словно там начинают расти шипы и ненавистные ей красные розы, отчего-то щемит грудную клетку и перехватывает дыхание, словно в ожидании нового удара, которого не следует. В голове резко и непонятно становиться пусто, а в помещении холодно, словно кто-то открыл нараспашку все окна. Наконец-то собравшись с силами и прекратив внутренние переживания, перетекающие в настоящую пытку, она глядит на часы и прячет удивленный взгляд в ладонях, немного щурясь от яркого света лампочки, служившей ей заместительницей солнца, потому что оно как раз-таки село и улица за окном погрузилась во мрак, освещаемый одиноким фонарным столбом. Семь часов вечера, которые приводят девушку в полное замешательство — неужели так быстро прошёл день, который казался таким бесконечным и тянущимся, как прилипшая к подошве жвачка? Она неспеша надевает на себя пальто и проскальзывает в главный офис, что бы оставить то самое печенье на пустом столе Рампо и положить на место Куникиды уже просмотренные дела с небольшими пометками — в деле у мадам Судзуки стоило бы ещё раз допросить её родственников, а особенно — её сестру, перенявшую фамилию покойного мужа, что и стал центром их дела — сначала бесследно исчез, а потом уже был найден мёртвым с каким-то странным обозначением чей-то способности. У Такахаси ещё раз съездить на место преступления и проверить водосточную трубу, потому что там кажется, что-то есть и это «что-то» очень поможет им в поимке таинственного убийцы, что после каждого убийства оставляет свои визитную карточку — дохлых крыс со вспоротым животом и совершенно разным содержимым — в предыдущие два раза были наркотики и какие-то украденные драгоценности. А вот у бабули Ёсида, что непонятно, как оказалась именно в папке с такими жестокими и сумасшедшими убийцами совершенно безобидное дело, скорее больше волонтёрское, чем какое-либо иное, потому что кошка Като опять исчезла и гуляет где-то по округе, беспокоя старенькую даму, что очень волнуется за свою свободолюбивую кошку. Если пролистнуть ещё пару страниц, то можно снова наткнуться на женщину преклонных лет Исикава, вместе со своей сестрой Хасэгава, которым нужна простая помочь с закупками и уборкой в доме. Не Вооружённое Детективное Агентство, а какой-то центр помощи разной степени. Ощущение, что они берутся не только за дела, с которыми не может справиться местная полиция, но и за всё то, где требуется любая посторонняя помощь. Как обычно она бы поцеловала в лоб Кёку за проделанную сегодня работу и потрепала бы после Ацуши по неровно отстриженной чёлке, поблагодарила бы Рампо за предложенные им сладости сегодня утром, потискала бы щёки Кенджи, дразня его за смешную и одновременно милую соломенную шляпу, похвалила бы Джуничиро вместе с его сестрой и наконец — поблагодарила бы Куникиду за его терпение, но сегодня офис пуст. Обычно в это время в его стенах очень громко — все собираются домой или по другим делам, но сегодня тут необычно и тихо. Ацуши с Кёкой уже наверняка дома, наряжают квартиру и готовятся к предстоящему Новому Году, пока Кенджи валяется дома с температурой, а семья Танидзаки отдыхают и радуются своему совместному выходному. Куникида и Рампо ещё не вернулись, ну а Дазай понятно, где и что с ним. Выходя из Агентства она бросает скучающие взгляды на мимо проезжающие машины и глядит на дисплей телефона, показывающие несколько непрочитанных сообщений и без двадцати восемь по йокогамскому времени. Несколько непрочитанных сообщений — от Коё и одно от Осаму, она откладывает его на потом, не желая сейчас с ним разговаривать. Она, к сведению через час заканчивает работу и Йосано хочет поехать к ней и забрать после работы уставшую и вымотанную девушку, что бы вместе провести выходные и приготовить что-нибудь сладкое — к примеру распространённых пряничных человечков. Она заходит в их общий чат и видит несколько оставленных без её ответа сообщений: 15:22 «Вашего Дазая в водосточной трубе рядом с информационной Мафии сегодня утром нашли.» «Он что-то затеял или просто решил умереть и подобрал неудачное место для этого?» «За ним действительно стоит досматривать, может мне нанять ему няньку или сталкера?» «Он как маленький ребёнок в теле взрослого человека.» «Хироцу сказал, что выглядел он.. странно.» 15:34 «Ацуши милашка.» «Так рада снова увидеть Кёку со сверкающими глазами!» «Она обнялась с Хироцу и поздоровалась со мной. Я рада за неё.» 17:02 «Как ты, милая?» «У меня болят глаза от количества текста на моём ноутбуке.» 17:58 «Люблю тебя, моя дорогая измученная душа.» До места работы красноволосой она добирается на переполненном метро, думая, что готовку они могли бы отложить на следующий день и поесть блинчиков из одного очень приятного и атмосферного места, который был недалеко от места работы Озаки. Ей почему-то очень сильно хотелось сегодня именно блинов и именно из этой блинной, куда сейчас направляется. Она написала короткое сообщение: 20:32 «Буду ждать тебя там, куда ты водила меня несколько месяцев назад» «Направляйся туда, когда закончишь» «Люблю тебя» Отправив сообщение она уселась на высокий барный стул, заняв место у окна, чтобы наблюдать за спешащими домой прохожими и незнакомыми людьми. Ей нравилось представлять их жизнь и смотреть за сменой эмоций на их лице, когда они особо чем-то отвлечены. Это было занятием, которое позволяло ей занять немного времени ожидания своей девушки. Некоторые из прохожих тоже бросали на неё свои взгляды, кто-то улыбался, а кто-то печально смотрел. Чьи-то глаза были наполнены радостью и счастьем, кто-то смотрел так, словно это его последний день на этой планете. И она понимала каждого, потому что испытывала все те же эмоции в разные периоды своей жизни. Время тянулось медленно, каждая минута была равна вечности, в которую ей хотелось спрятать свои пальцы и немного вздремнуть — сегодня был слишком насыщенный на эмоции и размышления день, поэтому она с нетерпением ждала, когда наконец вернётся домой и расслабится. Йосано глядит в потемневшее небо, что успело затянуться тучами, но вот дождь всё ещё не начинается, будто бы ждёт какого-то особо сигнала. Мысли в голове никак не идут и она полностью пустая, что даже сильнее играет на руку, потому что это время было бы прекрасным для самокопания в себе, роя себе мысленную могилу, объятую тревогой. Сейчас её взгляду была интересна только одна вещь: что же таится в этом далёком и ночном небе, что там происходит среди мерцающих огоньков звёзд, что там — в этой чистейшей недоступной выси? Она на несколько минут-мгновений прикрывает глаза и после ощущает женскую ладонь на своём плече, окутанную в элегантную тёмную перчатку, под которой не сильно, но ощущались кольца. Тёплая улыбка расплывается на её лице и она никак не может это контролировать. Раскрывает глаза и видит перед собой такую же уставшую Озаки, что всем своим видом говорит уже о том, что всё, чего она желает — это вернуться домой и заснуть крепкий сном на целую вечность. «— Привет. — Немного заторможено начинает Йосано, поднимаясь со своего места. В кафе прибавилось людей из-за чего к горлу начинает подкатывать паника, которая моментально теряется, достаточно ей взглянуть в глаза своей девушки». «— Я хочу домой. — Жалуется та и переплетая её пальцы со своими ведёт к кассе, что бы взять еду на вынос и поскорее сесть в такси или оказаться в наполненном метрополитене, где холодно примерно так же, как и на улице». Далее не происходит ничего необычного: девушки берут с собой еду и негромко обсуждают свой рабочий день. Йосано много чего упускает из виду, что бы лишний раз не опустить себя в пучину переживаний и клубка тревог, поэтому рассказывает Коё про мадам Судзуки, странного убийцу с омерзительными визитными карточками и про печенье для Рампо. Она разбавляет свои недолгие комментарии шутками, пока они добираются до станции метро, где уже остаток дороги проводят в молчании, иногда перешёптываясь. Домой они возвращаются в районе девяти вечера, полностью измученные и желающие прилечь как можно скорее. Переступая порог квартиры, Озаки с облегченным вздохом снимает с себя пальто и оставляет на комоде свои сигареты. Она первая, кто ставит чайник, чтобы заварить себе кофе и поставить в микроволновку разогреваться купленные блинчики, пока Акико принимает душ, снимая с себя весь стресс этого дня. Всё-таки она у себя дома и рядом с ней девушка, которую она обожает всем сердцем. Этим вечером нет и не будет вина, потому что они слишком устали, чтобы делать лишние движения. Озаки оставляет две кружки с горячим кофе на кофейном столике, где у хозяйки обычно лежат книги и пульт от телевизора. Сама девушка в ожидании Акико разлеглась на диване, почти уснув, если бы не чьи-то влажные волосы касающиеся её лица. Йосано улыбается тихо и нежно, ничего не произносит и укладывается рядом, ныряя согревшимися ладонями под её свободную одежду, на что Коё лишь сильнее прижимается к ней и позволяет себя обнять. Она свободной рукой поглаживает волосы Акико, с которых совершенно немного капает вода. Она улыбается и целует Йосано в нос, полностью расслабив свои мышцы. «— Я тебе точно нравлюсь? — Внезапно интересуется коротковолосая негромко, словно боясь, что её могут услышать посторонние. Озаки на это лишь тепло и устало улыбается, пусть голова Йосано и находится на её груди и она не видит этого, зато прекрасно слышит, как она по-доброму усмехается и лохматит её волосы». «— Между морями, галактиками и лунами мне чертовски повезло ступить на ту же землю, пройтись под теми же звёздами, что и ты. — Она переплетает свои пальцы под своим жилетом. — Да, Акико Йосано. Ты мне так нравишься, что стала центром моей вселенной. Надеюсь, что тебе понравится мой ответ. — Усмехается Озаки». «— Он нравится мне также, как нравишься ты. — Также негромко отвечает Акико и ощущает себя влюбленной школьницей, которая признаётся в чувствах первый раз, потому что снова смущается и отчего-то прячет глаза, хотя Коё их даже не видит из-за их положения, в котором они лежат». Через полчаса они наконец находят силы подняться с дивана и выпить свой остывший кофе, про который они обе забыли. Пейзаж за окном не выражает тоски, а вызывает только радость, словно плещущая лагуна сотней мелких бликов, тусклая радужка была бы казнена за стремление запомнить картину, способную обойтись без неё. Озаки отправляется в ванную комнату, чтобы тоже принять душ и немного сильнее расслабиться под горячей водой, пока Йосано размешивает в кружках какао с молоком. Когда Коё возвращается с завязанными в хвост волосами, девушка вручает ей её кружку ещё не остывшего, но потерявшего свою изначальную температуру, какао. Они пьют его медленно, пока Йосано отчего-то резко не подскакивает, словно ей в голову ударил адреналин, а не теплый напиток, на её лице ехидная и немного безумная улыбка. Она просит Озаки отвернуться, а сама стащив с кухонной тумбы картонную упаковку молока, отрывает от него крышечку, оставляя только синюю полоску в форме кольца. Она не сдерживает всё же вырвавшегося смешка, когда встаёт на одно колено и даёт знать красноволосой, чтобы она повернулась. «— Я беру тебя в законные супруги. — Быстрее, чем Коё успевает среагировать и понять ситуацию, говорит Йосано, протягивая ей синее «кольцо». Озаки прыскает со смеха, но всё-таки позволяет надеть это на свой безымянный палец. — Я беру тебя в законные жёны вместе с твоим темпераментом, — она загибает один палец и когда перечисляет всё последующее делает то же самое. — Фантазиями, неврозами и запароленным телефоном.— Она делает небольшую паузу, рвано выдыхая. — Клянусь не пытаться тебя переделать, не лишать тебя личного пространства, не взламывать твои аккаунты в социальных сетях и не бросать, когда наша страсть иссякнет. — Она замолкает на пару секунд, а после, чуть громче продолжает: — Потому что я собираюсь прожить с тобой всю свою жизнь и я верю, что к тому времени, как ветер бытовой жизни унесёт романтический шалашик нашего влечения, мы вместе построим что-то действительно прочное. — Акико кажется, что она задыхается, когда произносит эти слова и часто моргает, смотря сначала на изящные длинные пальцы, а после в глаза свои возлюбленной и делает очень долгую паузу, прежде, чем добавить: — Например, любовь». Когда Йосано заканчивает Озаки приглушённо смеётся, даря своей девушке самый нежный поцелуй, как действие за этот день, всё равно продолжая смеяться в поцелуй. Акико мимолётно думает, точнее читает собственную мысль, которая словно машина на большой скорости проноситься по автомагистрали, что смех — это всего лишь обратный отсчёт до того момента, когда мы начнём плакать. Они разрывают поцелуй, чтобы усесться поудобнее и не иметь никаких преград в виде нескольких подушек и ещё не выпитых кружек какао. Эта тишина не режет слух, не бьёт по ушам, а действует скорее как избавление от всех ужасных мыслей, даже тех, что казалось бы прилипли к подкорке её сознания. Коё скользит ближе, кладя руку на её щёку, в ответ Йосано прижимает её затылок ближе к себе, ведя скользкую дорожку немного неровных поцелуев на линии её челюсти, пока её губы не ловит красноволосая. В этот раз поцелуй выходит более требовательным и страстным и Йосано удивляется, как у неё хватает на это сил, потому что у неё они уже на исходе и всё, что она действует — это послушно отвечает, лениво ворочая языком в чужом рту и совершенно не сильно покусывая чужие губы. Йосано уверена, что в этот декабрьский день, пропитанный морозом и холодом извне, она по уши влюблена в одну ошеломляющую девушку, которая так сильно любит её в ответ.«Soltwine — Пьяные танцы» Целуясь, любовь моя, Мы замышляем убийство друг на друга.