Фейерверки на Новый год

Они стояли посреди никогда не умолкающего города, по мимолетному решению позволив себе рвануть в самый центр. Туда-сюда сновали такие радостные, отчего-то до безумия счастливые люди, многие из них сжимали в руках яркие бенгальские огни, поднося их слишком близко к своим сияющим лицам и идя вразрез всем правилам безопасности, кто-то раз за разом запускал в иссиня-черное небо разноцветные петарды, стараясь убежать от них на отдаленное расстояние, чтобы ненароком не задело. Слышался громкий смех, протяжный плач, со всех сторон прямо в ноздри бил ядреный запах от изобилия различных вкусностей, среди которых большая часть представляла собой традиционные блюда, о которых предпочиталось забывать в не праздничное время. Сам воздух вокруг был пропитан приятной атмосферой ожидания чего-то невероятного, какого-то нового подарка от близкого человека и осознания того, что в такой значимый для мира день в чьем-то сердце осталось место даже для воспоминаний, связанных с самим тобой. Руи с детским любопытством озирался вокруг, порой тихо чихая от холода в свой натянутый по самый покрасневший нос шарф и цепко держась за рукав теплого пуховика своего путеводителя. Тсукаса смотрел на него с мягкой улыбкой и, казалось, не особо возражал остаться с немного растянутой одеждой впоследствии, он с воодушевлением разъяснял парню, почему именно в этот день все словно сошли с ума и гурьбой повалили на улицу в такой темный час. Поначалу Руи все время лишь глупо хмурился, когда неугомонные снежинки опускались ему прямо на длинные ресницы, принуждая постоянно моргать и мотать головой из стороны в сторону, но в итоге ему все же пришлось смириться со своей участью, да и не так уж долго он горевал со своей способностью переключать внимание столь быстро. Теперь его приходилось буквально оттаскивать от холодных, украшенных узорами мороза и самодельными безделушками, витрин, к которым он прислонял свои ладони в шерстяных варежках, купленных на последнюю зарплату Тсукасы. Порой он замечал на себе удивленные взгляды прохожих, подмечавших столь ребяческое поведение его друга, однако ни одного из них подобное явление никак не волновало. Каждый слишком наслаждался минутами, проведенными вместе. После многочисленных попыток впечатлить Руи еще больше, чем он мог сделать это самостоятельно, Тсукаса пришел к довольно простому выводу — он без ума от фейерверков. Сам Тенма тоже всегда восторгался подобной красотой, которая стоила не так уж и дешево, но тем не менее редко вызывала у кого-нибудь сильное недовольство. Скорее, он уже просто устал от этих взрывных звуков, приветствующих его практически за каждым поворотом, собственная эмоциональность не раз подводила, оставляя с бешено стучащим от страха сердцем и расширенными глазами. Однако для Руи все это было было в новинку, и все же спустя некоторое время он стал медленно, но верно привыкать к неизведанным ощущениям, осторожно вынимая беруши из ушей по одному и пряча их в кармане своего пальто. «Я хочу насладиться фейерверком полностью, а не наполовину.» — так он сказал? Наверное, он снова оказался прав, это было даже забавным в какой-то степени, то, как его неопытная наивность порой принуждала его говорить такие простые на первый взгляд вещи и в то же время не различимые для основной массы. Теперь Руи задирал голову ввысь еще шире, чем раньше, впоследствии не раз жалуясь на ноющую шею, но через пару мгновений уже забывая о всяком дискомфорте, когда небесное полотно прорезала новая сияющая вспышка. Вот и сейчас он с неприкрытым нетерпением доставал из-за пазухи приобретенный заранее коробок спичек значительных размеров, пару раз едва ли не роняя его прямо в снег из-за собственного волнения и непутевости. Он со вздохом сорвал варежки с рук, отбрасывая их куда-то в сторону и тут же удивленно охая от покалывающего холода на кончиках пальцев. Тсукаса возложил на промерзшую землю небольшую коробку с фейерверками и обреченно вздохнул, краем глаза заметив замыслы Руи.       — Сколько раз можно тебе повторять — спички слишком опасны! — парень приблизился к фиолетововолосому, силясь вырвать предмет своего недовольства из чужих рук, но так и не преуспел в этом деле, поскольку Камиширо тут же вытянулся во весь рост, даже вставая на цыпочки, чтобы уберечь коробок от страшной участи, что не оставляло второму ни единого шанса на успех.       — И что? Тсукаса, я не ребенок, — Руи отступил на шаг назад, пряча спички у себя за спиной с донельзя невинным и в какой-то степени грозным выражением на замерзшем лице, которое выглядывало из-за ткани его шерстяного шарфа красного цвета.       — Точно… — Тенма моргнул пару раз, словно заново осмысливая эту и так известную информацию. — Прости, иногда я… — он несильно качнул головой и мягко улыбнулся. — Ты уже можешь поджигать, я все установил!       — Сейчас! — Руи заметно приободрился и ринулся к фейерверкам, на ходу поджигая сразу несколько спичек, все же роняя большинство из них в отметины от следов под своими ботинками. Тсукаса лишь коротко усмехнулся, медленно следуя за ним, но тем не менее внимательно следя за его действиями с расстояния. Ребенок он или нет, не имеет значения, его все равно никак нельзя оставлять без присмотра. Буквально светившийся от счастья Камиширо через пару минут побежал обратно, резко хватая друга за ладонь и отдаляясь на безопасное расстояние вместе с ним. Тут же, один за другим, стали вылетать на свободу самые разные фейерверки, оглушая окрестности своим шумом и спугивая стаю уличных собак, бродивших неподалеку.       — Смотри! Смотри быстрей! — Руи еще крепче сжал его руку, вероятно, не слишком обращая внимание на это действие. Взор его желтых глаз был направлен вверх, отслеживая каждую появлявшуюся полосу до того, как она растворялась в воздухе и сменялась новой. Он начал едва заметно раскачиваться туда и обратно, все также стоя на одном месте, но явно удерживая себя от того, чтобы не сорваться с него. Именно в тот момент Тсукаса наконец осознал, почему волей великодушной природы ему было дано целых два глаза. Он довольно тяжело справлялся с этой задачей, но все же старался одним смотреть на фейерверки, а другим за свое правое плечо, где происходила не менее интересная ситуация. Парень хотел был бы запечатлеть все эти воспоминания о прожитых днях навсегда, и он правда надеялся, что Руи позволит им расшириться еще больше.       — Тсукаса, — внезапно, он ощутил толчок в бок, тут же выпадая из транса и замечая, что выступление на небе уже закончилось. Он повернул голову на источник звука и встретился с любопытным взглядом внутри яркой радужки. — А зачем люди празднуют Новый год и почему именно сегодня? Это же просто обычный день.       — Этот день не будет обычным, если ты в это поверишь! — Тсукаса зачем-то приобнял его за плечи, вдруг ощутив резкий прилив нежности к этому невинному созданию. — А вообще все начинается с традиций. Они передаются по семьям, и каждая гордится своей собственной.        — То есть… — голос Руи слабо вздрогнул. — Я никогда не смогу праздновать Новый год, потому что у меня нет ни семьи, ни традиций?       — Нет, не совсем так! — Тсукаса испуганно выдохнул, снова напомнив себе, что очень многое зависит от его слов и того, как он их преподносит. — Это не всегда обязательно! Например, ты можешь создать свои традиции даже в одиночку! Да ты можешь даже не ждать определенного дня, по правде говоря. Я люблю Новый год, потому что с ним у меня связано много счастливых воспоминаний. Но если говорить именно об изменениях, которые человек не в силах внести в свою жизнь просто потому, что не настал этот праздник, то я считаю это полнейшей глупостью! Новое можно познать в абсолютно любой момент. И все-таки, Новый год — это общая радость. Ты видишь? Тенма указал на толпы наряженных людей, которые даже в это время и не думали о том, чтобы наконец пойти домой, казалось, что с протяжным звуком открытия очередной бутылки с алкоголем, их веселье только разгоралось пуще прежнего, и Тсукаса подумал, что не хотел бы рассказывать, что обычно происходит со многими в тот момент, когда они просыпаются на следующее утро. В конце концов, каждый праздновал по-своему, но атмосфера абсолютно везде была одной и той же, жаль только, что далеко не всем удавалось за нее зацепиться, и не заметив, как она рассеялась по ветру.       — Тогда хорошо… — Руи вновь широко улыбнулся и прижался лбом к плечу Тсукасы, чуть вздрогнув от пробирающего мороза. — А мы можем быть семьей, Тсукаса? У нас могут быть свои традиции? Парень едва заметно напрягся, однако ни одна черта на его лице не изменила своего положения. Семьей? Разве это было возможно в том случае, что рано или поздно им придется расстаться при любом исходе? Они слишком мало знают друг друга и вряд ли успеют сблизиться достаточно… Хотя кто мог знать? Тсукаса вздохнул, когда пришел к мысли, что Руи мало чего понимает в таком обширном понятии как «семья», и объяснить на словах было бы слишком сложно. Для него семьей являлся их всегда теплый дом, объятия родителей и посиделки с Саки поздними ночами. Все это словно складывалось в одну общую картину, но ведь семья у каждого своя, так что…       — Точно, я вспомнил. У тебя же уже есть семья, — его поток размышлений прервала улыбка на чужом лице, которая так быстро приняла болезненно-виноватый вид. Руи отпустил его руку и с поникшим взглядом уставился себе под ноги, разочарованно пиная какой-то подвернувшийся под подошву камешек. Опять обижается сам на себя и стыдится своих дурацких вопросов.       — Эй, ну ты чего!.. — Тсукаса обхватил его за плечи и внимательно всмотрелся в чужие глаза, стараясь найти там остатки былой радости. — У нас… У нас может быть своя семья! Только ты и я, нам даже не нужно никакое официальное подтверждение, поскольку нашего согласия более, чем достаточно, ты так не считаешь?       — Да… — Руи медленно кивнул, будучи в неведении о том, что его холодные щеки теперь были покрыты тонкими солеными струйками. — Я буду рад, если ты примешь меня.

***

Руи уныло смотрел на свое отражение в прозрачной водной глади, бездумно вырывая листы из какой-то очередной книги и пуская их в свободное плавание. Все равно он уже выучил написанный текст наизусть. Наверное, скоро он вызубрит содержание абсолютно всех книг, которые, к сожалению или к счастью, в количестве совсем не прибавлялись. Тсукаса как-то сказал, что там могут писать одну ложь. Так какой тогда от них вообще смысл? Все это — иллюзия и бесконечный кошмар в пучине непробудного света. Он не проснется, потому что это не сон, и реальность больше никогда не изменится, вырвав его отсюда. Да разве Руи желал покидать Глизе — свой родной дом? Просто было сложно поверить в то, что такое безопасное поначалу место принуждало его страдать по чужим краям так сильно.       «Я не хочу возвращаться. Я просто хочу увидеть тебя» — одна и та же мысль просто в разных формулировках. По его расчетам в потрепанном календаре у Тсукасы как раз сегодня наступал Новый год. Он, вероятно, отмечал его в большом семейном кругу, наверняка ни разу и не вспомнив чудака с другой планеты, который в то же время не переставал думать ни на минуту о своей самой яркой, увиденной вживую, звезде. Никакой злости и обиды больше не было, была лишь легкая надежда на то, что чужое счастье не рушится так же, как и его. Они так сильно старались сохранить его вместе, но так и не смогли. Порой расстояния все-таки оказываются слишком далекими, чтобы можно было дотянуться друг для друга. Этот Новый год Руи снова не отпразднует, как и все последующие, поскольку о каких изменениях вообще может идти речь в целом, если он не мог ощутить хоть какой-то рост даже в такой значимый для человечества день? Хотя, возможно, он к нему никогда и не принадлежал, его просто заставили поверить в обратное, чтобы не было так тоскливо. Его старый телескоп уже давно пылился где-то в углу лаборатории, поскольку больше Руи не испытывал даже малейшего желания подглядывать за чужими жизнями, к которым он не имел ровным счетом никакого отношения. Где-то в глубине своей еще живой души он был готов поверить в то, что Тсукаса сейчас запускает фейерверки с кем-то еще, с тем, кто не испарится из его жизни навсегда, оставив после себя лишь мятый лепесток цветка, больше не поддающегося к опознанию.