⟨ Утро 25 октября, 1989 год.⟩
В кабинете директора было невыносимо душно: из-за вонючего одеколона, дыма от сигары, которую с наслаждением сосал мужчина с морщинистым лицом, как у мопса, в деловом костюме, сидя в кресле в пяти шагах от меня, не собираясь говорить. На циферблате моих наручных часов показывало 11:05 утра. Прошло только пять минут, а такое чувство, что целая вечность. Терпеть вонь становилось все труднее и труднее. Мутило. Горечь царапало корень языка. Окна не открыты. Ситуацию ухудшали недовольные звуки второй личности. Рассудок плыл, как корабль во время шторма. Терпим, блюем в себя. Бывало и хуже. Не разлагающийся труп всё-таки. Раздраженный рык обухом топора ударил по стенкам разума, заставляя немного пошатнуться. Ты хочешь меня добить, Энти? Не здесь. В зловонной коробке помирать низко. Согласен? Затянувшись в последний раз, Мистер Адлер потушил палку зловония о пепельницу, скукожив лицо — хотя казалось, куда больше —, громко чмокнул, выдыхая дым: «Мистер Саммерс, я вас принимаю в Бюро Паранормальной Деятельности на должность охотника, но поскольку вы являетесь дефектным.— последние слово он выделил с явным презрением, мразь.— Я обязан вам предоставить напарника, который придёт с минуты на минуту. Он будет присылать мне отчёты о ваших действиях и держать вас двоих в узде до тех пор, пока вы не докажите, что не являетесь угрозой. И мне плевать на слова вашего психиатра, что вы в полном порядке, и ваш дружок под контролем. Свыше не хотят рисковать, так что свои претензии запихните поглубже в задницу.— а вы засуньте поглубже свои сигары и мерзостный одеколон. У вас предпочтения ужасны. А на счёт мозгоправа — заковыристая ложь о нашем состоянии. Пошел на поправку? Скорее, свыкся с соседом по телу. От семьи и то больше толка. Директор кинул мне значок Бюро с изображением химеры: означает возможность всем расам на равне работать здесь. Смехотворно.— И ещё один момент: оплошаете — вылете мигом. Вот Рэтчет расстроится. На это я с превеликим удовольствием посмотрю.— на морщинистом лице расползлась злорадная улыбка, от которой хотелось врезать ему в челюсть. Глубокий вдох и выдох. Не смей трогать нашего отца, паскуда. Сомнений нет в его угрозах: такова его отвратная натура, даже не скрывает, что мне на руку: буду знать, чего ожидать. За отцом глаз да глаз. Сдержано кивнул головой, скрывая возмущение. Думаешь: раз ты классический, то имеешь право обращаться с нами как с рабом, выблядок породистый? Что ж, будем действовать по старинке: где-то используем другого, где-то обнажим зубы, а где-то придется прогнуться, вопреки своему нежеланию. Энтити разъяренно рявкнув, дёрнул фантомной рукой основание хвоста, от чего я невольно выгнулся назад бедрами. Пришлось солгать мопсу, смотрящему вопросительно на меня: сказал какую то ересь, забыв о ней через секунду. Не нужно усложнять выходками шаткие отношения, так что прекрати свои недовольства показывать в такие моменты, пожалуйста. Зря что-ли распинался? Я тоже не доволен, но не имеет смысла противиться: бракованным, решившим доказать, что они не хуже классических оборотней, всегда дают напарника, и мы не исключение. Такова судьба обезображенных оборотней. Таковы правила высокоуважаемой организации Бюро Паранормальной Деятельности. Только где…? В коридоре прозвучали, тяжёлые не созвучные шаги, направляющиеся в нашу сторону: правая нога полностью не разгибалась — колено повреждено. Возле мощно бьющегося сердца незнакомца, звенели металлические штучки. Военный с травмой? В помещение ворвался запах пороха, масла и пота, и кофе. Человек. Явился, не запылился? — О! Как раз вовремя, Мистер Бертнал! — радостно визгнул Мистер Адлер. В дверях стоял выше меня на две головы тридцатилетний мужчина с недельной щетиной в военной форме, с коротко подстриженными черными волосами. Он сократил расстояние между нами, возвышаясь и смотря с нескрываемой неприязнью. Вау, какой знакомый взгляд. Мистер Мопс успел дать моё досье мужчине. Зелёная футболка обтягивала отлично накаченный торс, как и все тело в остальном. По сравнению с ним я — палка, несмотря на то, что вкалываю на тренировках как черт. Энтити ехидно хихикнул. А чё ты злорадствуешь? У нас одно телосложение. На жетонах красовалось «Фрэнсис Бертнал». Угадал. Классный у нас первый напарник. Тёмно-карие глаза изучали в ответ, пожирая каждое малейшее движение: ищет слабые места, чтобы ударить сильно и точно. Умно… Зараза, он готов на месте нас грохнуть. И здесь приходится постоять за себя. Даром не прошли страдания на уроках Брэма и паралельно спасение своего зада в уличных драках. Из которых всё равно уходил побитым, зато живым. — Об этом дефективном вы говорили? Как-то мелковат.— грубый, с хрипотцой, голос резанул по ушам. А ты кого-то ещё здесь видишь кроме нас? Не такой уж маленький, особенно для 23-летнего парня. Мужчина с залысиной лишь кивнул. Я из вежливости протянул военному руку, сделав вид, что проигнорил его слова — отверг ударом, выплюнув: «Руки держи при себе, Ушастик.» — У меня позывной «Двуликий».— сдержанно оповестил мужчину. — Да похер.— пожал плечами хам. Знакомство не удалось. Весь из себя серьезный и злой. И правила приличия не знает. Правое ухо дёрнулось. Злоебучий солдат. Не, Злюка. — Да, это он. Теперь перейдем к сути.—начальник, решивший прервать словесную перепалку, вручил мне тоненькую до безобразия папку с маленьким пакетом.— Два дня назад в Нью-Йорке, в Адской кухне, обнаружили в квартире пять выпотрошенных тел: отца, мать, и их трое детей.— пальцы солдата сжались в кулак, зубы заскрипели от стискивания челюстей, дыхание стало тяжёлым. Больная тема? А вот Энти было любопытно: какая тварь смогла такое учинить. И чего скрывать, мне тоже: на сколько она сильна.— На месте убийства были обнаружены клочки чужой кожи, одежды. Наши работники из экспертизы доложили, что это был дефектный оборотень, имя: Джеймс Рэд, ранее судим, сбежал из тюрьмы.— а-а-а, ну, конечно, это дефектный, кто же ещё. Новоиспеченный напарник недобро зыркнул на меня, я вздёрнул бровью в немом вопросе «Ты серьезно? Это не моих рук дело».— Но «тени» в полиции подстроили так, что люди посчитали, что это был очередной псих, уже поймали. В пакете ткань, принадлежащая преступнику. Ваша задача: привести гада, чем раньше — тем лучше, чтобы Андерграундский суд вынес ему приговор. Двуликий, свободен; Фрэнк, останься, поговорить нужно. Адская кухня, значит. Нью-Йорк будто прокляли: то убийства, то наркоторговля, то проституция. Неотъемлемая часть мира. Этот район полностью оправдывает свое название: кровавая история идёт одна за другой. По иронии судьбы там есть церковь. Да только всем богам плевать на молитвы. На кой хрен в них верить? Лучше самому вершить свою судьбу и не дожидаться помощи высших сил. Черт, ведь надо ещё полностью принять облик человека. Малоприятные ощущения, если честно. Завидую обычным оборотням: им нет необходимости менять тело, чтоб издалека было видно, кто перед ними, будто по запаху не поймут. Ненавижу этого Джеймса: столько неудобства принес без своего присутствия. Но есть и плюс: нас взяли на работу, и смогу на равне с отцом платить за его лечение; обзаведусь хорошим положением, если буду работать должным образом, тогда вместе выберемся из ада. Должны успеть. Фрэнк приказал встретиться через 15 минут у выхода. Показал жест «о’кей». Точно не опоздаю, надо какое-то уважение проявить, авось, поладим. Медицинский кабинет был не огромным, но в него поместилось всё нужное с кушетками. Даже рабочий стол, за которым сидит днями напролет отец. За это платят недостаточно. Из-за серых стен и потолка рабочее место, несмотря на теплый цвет древесины, уныло. В другом конце комнаты открылась со стоном дверь с надписью «Склад». Вышел черноволосый немощный мужчина в медицинском халате. Подняв на меня глаза, приветливо улыбнулся: «Уже на работу, да?» — Почему ты так уверен в этом? К гадалке ходил? — поставил сумку возле себя, опёрся бедром о стол, и сложил руки на груди, улыбаясь в ответ. Злоба, раздражение отступили на задний план, на первом — родной человек в хорошем расположении духа. Какой всё же отец замечательный, даже с недостатками: вечное ворчание и другие, менее показывающиеся, таких сложно найти. Я не заслужил его. Я не заслужил его заботу. Я не заслужил его теплую отеческую любовь. Потому что я — богомерзкий монстр, не имеющий право на любовь. Энтити злобно зарычал. В моих словах чистая правда. Хирург хрипло, с теплотой, хохотнул, садясь за стол: « Просто уверен в вас, вот и все. Буду ещё за низкосортное шарлатанство платить! — он достал стопку бумаг. Уверенности тебе не занимать.— Тем более, не зря Брэм обучал вас, если можно зверские занятия так называть, разумеется.— тихо пробубнил.— Садист чванливый. Аптечка в шкафу, возле двери в склад.» Про тренировки точно подмечено. Как вспомним — так вздрогнем. Найти чемодан не составило труда, благодаря зелёной окраске, и, конечно же, красному кресту. — Кто напарник то? Надеюсь: не дилетант. Знаю Томаса, может и инвалида вам подсунуть; вот «счастье» то будет.— отец с долей раздражимости чиркнул в бумажках. — Не волнуйся, он опытный боец, скорее, как Фили. И он нас не возлюбил. Впрочем, ничего нового.— вернувшись в раннюю позу, предварительно положив аптечку в сумку, продолжил.— Дай угадаю: ты скажешь нам, что не стоит бесить его? Постараемся. Отец устало ухмыльнулся: « Всё верно, Алекс. Но вам было бы проще в другом месте, где вас не будут презирать.— пожал плечами, удручённо выдохнул.— Только таковых для вас нет. Но я всё-таки скажу…— серо-голубые, почти бесцветные глаза выражали неподдельную мольбу. Прекрати, пожалуйста. Мы делаем ради тебя, мы добровольно страдаем ради тебя. Это меньшее, чем оплатим за спасение. Клыки впились в губу с внутренней стороны, чтоб отец не видел мою привычку, от которой обещал избавиться. Страдальческий скулеж в мозгу. Хотим закрыть глаза свои. Или обнять и прошептать «всё хорошо». Лишь бы ты был спокоен. Но… Знаешь, что жизнь не может идти по идеальному сценарию, от того и душа твоя не на месте. Неудивительно: мы были твоими подопечными с двенадцати. Как тут не будешь переживать за таких идиотов? — Будьте осторожны, хотя бы на миссии, потому что у вас чертова традиция — получать ранения везде. Например, тот случай с, э-э-э, как там его? — он начал жестикулировать свободной левой рукой, будто это выманит воспоминания из коварного тумана беспамятства.— Генри или Гарри? Ай, хер с ним — не в этом суть! После стычки с наркоманом, ты лежал с загипсованной рукой месяц! — а это не полностью моя вина, но и Эна! Я поддался гневу, Эн отмудохал, потом вместе получили. И в моих словах нет и грамма лжи. — Не хочу, чтоб случилось что-то подобное или хуже, ты ведь не бессмертный. Так что… Алекс и, если ты меня слышишь, Энти, постарайтесь не собачиться с напарником.— отец аккуратно взял в ладонь мое запястье, поглаживая большим пальцем через ткань водолазки шрам, поджимая губы в тонкую полоску: «А главное — берегите себя. Вам рано умирать.» Как и тебе. Я повёл плечом, убирая руку из пленительного оков тепла, вопреки протеста Эна: «Обещаем.» Ложь. Ты только лгать и причинять страдания другим горазд. Ничтожество. В груди заныло, зажгло, словно вбили ржавый гвоздь. Не подавай вида, что тебе плохо. Забрав вещи, направился к двери. Не хочу уходить. Не хотим. В спину прилетело: «Алекс, может, пожелать удачи тебе?» Не нужно видеть, чтоб понять: отец вновь поджал губы, дышит поверхностно, рука теребит колпачок ручки — переживает, боится. — Ни к чему: все будет хорошо. Выследим, поймаем и в суд.— с фальшивой беззаботностью улыбнулся на прощание, уходя из лазарета. — Я надеюсь, я надеюсь.— эхом пронеслось по коридору из кабинета, провожая на пору с тревожным биением чужого сердца. Мы тоже. Ради любопытства посмотрел на наручные часы. В следующий миг сорвался с места, словно гоночная тачка со старта. Я мчался, не нарошно задевая сотрудников, попутно извиняясь, с дорожной сумкой. Опаздываю на десять минут, зараза! Зашёл за аптечкой, называется! На улице ждал Бертнал, держа огромную сумку. Запахи оружейного масла и пороха усилились. Если не будем аккуратны с ним — застрелит, а Мистеру Адлеру сочинит душераздирающий рассказ. С ножом не расстаёмся ни под каким предлогом. Но лучше грубый солдат с отличным телосложением, чем слабая размазня: с первым типажом хоть задание протекать продуктивнее сможет. Обнадеживающие звучит, но чувствую: не получится. Напарник сухо произнёс, несмотря в мою сторону: « Ты опоздал, Двуликий.» Всё-таки запомнил. — Кто бы говорил о опозданиях, Мистер я-такой-серьезный-что-в-зеркало-самому-себе-не улыбаюсь.— язвительно высказал мужчине. Человек смерил взглядом, который можно расценить, как «ещё раз так пошутишь — вырву твой поганый язык и засуну тебе в задницу». Да-да, мы тоже тебя не взлюбили. Весь этаж пропитался самыми отвратными запахами: наркотой, сексом, алкоголем, в остальные даже не стал внюхиваться. «Отличное» местечко, пять звёзд, под стать Адской кухне. Разлагается вместе с обывателями. Почему некоторые люди такие мерзкие? Жаль, что в этой дыре осталась только одна квартира, которую мы будем делить с военным. Не хочется пересекаться лишний раз после того, как на пути сюда мы друг другу сказали так много «лестных» слов. Интеллигентность и осторожность играли в русскую рулетку — лежат в коме. В тот момент казалось: мы сцепимся, растерзаем глотки, подобно безмозглым зверям. А Энтити был не против этого. Всю жизнь «мечтал», чтоб у меня были два ублюдка. И о каком уважение говорил только? К черту это уважение. Станет легче жить. Возможно. В арендованной квартире было еще «лучше»: тут смердило не только людским непотребством, ещё и плесенью. Неудивительно: в верхнем уголке были видны величественных масштабов разводы. Всё: стены, потолки, полы, двери, шкафы — было грязным и потресканым. Про туалет с ванной вообще молчу: раковина и ванная были побиты, бочек унитаза тёк. Руки зверски чесались все тут прибрать, починить. Эх, и в этом свинарнике должны жить — у которого хаос грандиознее, чем в моей голове — из-за близкого местоположения убийства. И чего скрывать, денег меньше отдали той сварливой даме. Сеньора Алонсо и то гостеприимнее. Ну, хуже не будет. Как говорит отец, <"надежда умирает последней">. Стояли с напарником, перед полуразвалившейся двухспальной кроватью, испепеляя злобными, уставшими взглядами. Оказалось, хуже может быть, а надежда бьётся в предсмертных конвульсиях. Проклятье. Стоило ожидать. Какая ты наивная дрянь, Алекс, аж зубы сводит. Бекки удивилась бы твоей наивности. А Брэм покачал бы разочарованно головой, пречитая, и зарядил промеж глаз своей тростью. А Фили просто заржал. Но мне ни капли не смешно: в этой помойке только одна кровать. Диван не внушает доверия, он выглядит жертвой множеств оргий, так что никто не хотел спать на нём. Замечательная обстановка ситуации, зараза. Эн, прекрати хихикать: итак тошно. — Мы можем на краях спать.— предложил Фрэнку. Лучше возле него, на кровати, к удивлению, не воняющей проституцией. Ради этого можно потерпеть его. Тот грубо отказался, аргументировав это неприязнью к моему расовому типу. Спокойствие, только спокойствие, как сказал бы наш бывший психиатр. Блядь, правый глаз задёргался.— Ладно, дрыхни тут, а я на диване, злюка ты эдакая.— быстро ретировался из комнаты, во избежания удара по шее, но все же показал ему язык, звякнув об зубы штангой. Его разгневанное лицо — бальзам на душу. Лечь или не лечь на эту дрянь — вот в чем вопрос. Вот же ж. Всё таки Бек заразила меня Шекспиром. Можно и на пол, но он грязнее и вонючее. Да и через него очень хорошо слышно жизнь обывателей помойки. Предплечья горят адским пламенем от длительного расчёсывания ногтями. Та к черту. Потерплю. Достойно смирюсь под ударом судьбы. Как смирился с тем, что не избавлюсь от тебя. Резкий удар между лопаток заставил упасть с удивлённым не то вскриком, не то писком на диван. Раздался довольное урчание паразита. Ненавижу тебя. Поругался бы с тобой, да только вымотался из-за дороги до сюда: переговоры с сторожами ворот, люди, неприличное количество машин — мало приятного, хоть и сделал уши человеческими, шум был относительно сильным все равно. — Что в досье говорится о гаде? — раздалось из комнаты. Там написано, товарищ, что вы — злой мудила. Достав из сумки, брошенной возле дивана, бумажки, изучил содержимое. Только личные данные: сидел в тюрьме за хранение и продажу наркотиков; лишён из-за хирургического вмешательства способности перевоплощаться — огромный плюс, так как физические данные незначительно выше уровня человека. Внешность Рэда была, мягко говоря, отторгающая: сломанный нос; хрящ проколот; маленькие прищуренные глаза; неаккуратные резкие черты лица, немного закрытые сальными волосами. Фото его жертв и место убийства, утонувшее в оттенках красного. У каждого человека перерезана глотка, живот вспорот, внутри подчистую убрано. Но у детей… Давно не видел такой жестокости, даже самые кровожадные звери не сравнимы. У бедняг лиц не было, глазные яблоки вырваны, отрезаны пальцы рук. За что он с ними так? Джеймс не был знаком с этой семьёй — исключаем обиду и месть. А на счёт органов могу предложить, что Рэд всё продаст на черном рынке или сам съест. Больной мудак. Каким образом его выпустили из тюрьмы и из города? Связи или взятки? Возможно: обычным гражданам итак сложно попасть в мир людей, а что говорить про преступников, особенно таких. — Выдвигаемся через пять часов. Обследуем все там. — Под покровом ночи будем, как Бэтмен и Робин? — Не сравнивай меня с этими долбоебами в пидорских костюмах! И ещё раз так пошутишь– в ебало получишь! — рявкнул Фрэнк. Ого, в рифму сказал, поэт хренов. На счёт костюмов согласен. Кто в здравом уме в обществе будет ходить в трусах поверх трико? — Как прикажешь, Злюка.— ехидно ухмыльнулся я, сдувая выпавшую прядь из гульки. — Господи, если ты все-таки, сука, есть дай мне сил вытерпеть эту занозу в заднице. — Богам плевать на нас. И в твоей заднице я не был.— с отвращением отметил. Напарник выругался. Будет сложно, но весело. Эн плотоядно заурчал. Не нравится мне это.⟨Полночь 26 октября, 1989 год.⟩
В плохо освещенную кухню проникли через большое окно, открытое Фрэнком. Гадкий трупный запах не выветрился — возникнут сложности при нахождении следов преступника. Печально. Из пакетика вытащил клочок футболки. Поднеся к носу, учуял: семидневный пот, моющее средство с ароматизатором лимона, сигареты и пиво, характерный запах для дефектного. В который раз утверждаюсь: отвратный запах — отвратный человек или оборотень. — Ты что, мать твою, творишь?! — фонарный свет резанул по глазам. — Светило убери. След беру. Как, по-твоему, мы найдем убийцу? — Тогда быстрее выследи его.— скомандовал шепотом солдат, уйдя в глубь помещения, освещая дорогу фонариком. Легко сказать. Я физически ощущал желание, распирающую грудную клетку, Энтити напакостить человеку. Даже. Не. Смей. Сильнее ощущался оборотень в гостиной. Все воняло кровью в перемешку с содержимым кишков, до желания выблевать свои внутренности. Влажный воздух, от прошедшего осеннего дождя, не спасал положение. Свет фонарей просачивался из разбитого окна, освещая комнату, измазанную в тёмно–бордовую, почти чёрную, кровь, словно кто-то случайно уронил банку краски, и брызги замарали все вокруг. В некоторых местах были таблички с номерами улик, на полу — обводки трупов. Сквозь темную жидкость скромно проглядывались счастливые люди на фото, будто боялись кражи их идилии. Но были на самом деле они такими? Может, притворялись, лгали друг другу, грешили в тайне? И все это было слащавой фальшью, в которую они с охотой верили? Мать избивала своих детей, говорила, что их не любит и не желала рожать, когда они просто совершали незначительные ошибки, свойственные детям? А отец страдал алкогольной зависимостью, изменял своей жене? Скептический фырк в голове. Нет-нет. Простые люди — простое счастье. Было. И было, пока на кой чёрт не решил перерезать, как обычную скотину, Джеймс Рэд. И наша задача — доставить его в город, пока он не натворил ещё больше бесчинств, и не только в мире людей, но и в мире иных. Живым. А жаль: ему снова повесят срок, и сбежит, лучше сразу — казнь. От лающего, удивлённого с нотками одобрения смешка непроизвольно покрылась кожа мурашками. Ещё мне говорят: я смеюсь ужасно. Ага, как же. Услышали бы Эна — сразу взяли свои слова обратно, перекрестившись. С улицы повеял ветер, неся знакомую вонь. Это он. Возможно, Рэд находится поблизости, нужно удостовериться. В первую очередь необходимо оповестить Фрэнка. Окна комнатушки закрыты шторами, свет с улицы не пробивался, от чего лицо напарника, стоящего с включенным фонариком напротив стены с рисунками и чистыми семейными фото, не было видно. Детская. — Чего припёрся? — мне показалось, или его голос звучал подавленно? Показалось. Чутка помешкав, рассказал свои наблюдения и решение преследовать нашу цель.— Тогда веди.— подойдя ко мне и внезапно схватив за грудки кофту, подтянул к себе так, что едва не касались носами, свет устремился в стену позади; Фрэнк беспристрастно, до стыдливых ёкания сердца и холодка по спине, сказал: « Но если ты обманул — я выебу тебя.» Зверь оскалился, выгибая спину. Никогда не нравились такие обещания. Сильнее впился в руки, игнорируя лёгкое онемение в конечностях. Эн, сиди на месте. Помни наш уговор. Прошипел, обнажая выступившие клыки: « Только попробуй — хер откушу!» След привёл к дешёвому, обваленному мусором и пьяными бессознательным тушами, бару, источающий точно такой же запашок как и гнилое здание, где мы осели. И почему не удивлен? Как же всё омерзительно. Дайте огнемет — пусть всё сгорит до тла. И мы тоже? Быстро скрылись в тени переулка; мысленно похвалил себя, что решил не переодевать темные вещи; наблюдали за приходящими и уходящими посетителями бара, ища нужного человека. Как на зло, его не было. Что ж, будем ждать столько, сколько потребуется. Эн недовольно рыкнул. Поверь: мне тоже не по душе это, но что поделать? Работа. Через стены заведения сквозь музыку были едва слышны разговоры людей, вот и пожаловал главный минус человеческого облика. Но и этого хватало, чтоб понять: все дискуссии одинаково мерзки. Какая «досада», что не описать словами. Да если поразмышлять, то большая часть людей, и не только людей, гнилая. Внутри меня гниль тоже есть, и от неё не избавиться, к сожалению. Прошло, по ощущениям, полчаса: свои часы оставил в квартире. К двери подошёл сгорбленный мужчина метра восемьдесят, оглядываясь воровато по сторонам, размахивая грязными космами в стороны. Капюшон толстовки закрывал большую часть лица, но по проколотому золотым кольцом хрящу разбитого носа несложно узнать Джеймса Рэда. Вот мне интересно, Эн: зачем люди делают септум? Они же так походят на быков, которыми легко командовать. Потянул за кольцо к себе — он подойдёт смиренно. Может, Джеймс идиот или мазохист? Сказал тот, у кого проколот язык. Но мой пирсинг более безопасный. Возможно. Убийца нырнул в обитель смрада, за ним последовал Фрэнк, поправив в поясе джинс пистолет и бросив: « Жди здесь. В случае чего — преследуем в разнобой.» Отслеживать их действия было трудно. «Видел» только отрывки. Просьба убийцы о пиве, чуть поодаль прозвучал аналогичный запрос левака, звон бутылок от чокания и дружеский хохот. Соучастник? В досье его не было. Простой знакомый? Возле компашки, в углу, когда музыка на секунду утихла, зазвучали шаги Бертнала, потом прекратились в паре метров от компашки. Завязался разговор по инициативе левака. Имя неизвестного — Бен, которого Рэд спросил, в завязке ли первый, на что ответил положительно, потом интересовался делами на личном фронте, Джеймс нагло лгал о безобидной тривиальности жизни. Дальше ничего стоящего. Лясы точили они долго, даже слишком. У них ещё мозоли не появились? К счастью, Рэд покинул бар, а через несколько секунд и Фрэнк. Быстро поднявшись по лестнице на крышу дома, следовал тенью за двумя мужчинами. Фрэнк шел в пяти метрах от оборотня, в целях быть не замеченным. Последний оглянулся через плечо, и в тот же миг пустился рысью, а за ним и мы. Чёрт вас дери! И погладить по башке лопатой! Бегать по крышам было не так тяжело: не в первой маюсь этим. Стоит отдать должное слепому засранцу Брэму за пробежки с препятствиями, и с грузом на ногах, от бешеных псов. Желание жить делает свое дело превосходно. Под его действием пойдешь на все: избит до полусмерти , и лежишь в яме в глухом лесу, а до ближайшей деревни несколько километров? Ползи, преодолевая адскую боль; изрезай об камни свои ладони, живот, грудь — ради продолжения своей жизни. Сдашься — религиозные фанатики сожрут с потрохами. А на что ты способен, Джеймс Рэд? Дорога ли тебе твоя никчёмная жизнь? Или понадеешься на пресловутых Старших богов? Преступник забежал в мало освещенный переулок, где оказался тупик. Удача не на твоей стороне. Ха. Он вжался в стену спиной, шурша одежду в поисках чего-то. Его сердце колотилось часто и громко. Адреналин смешивался с грязным, сырым воздухом и зловонием мусора. — Что, урод, некуда бежать, а? —выкрикнул Фрэнк; по хмыкающему звуку можно догадаться: он ухмылялся, наслаждаясь этим, словно хищник, загнавший добычу в западню. Эн радостно–отвратительно гавкал от предстоящей драки. Два сапога — пара.— Сдашься без выебонов — обещаю: твое лицо не станет фаршем. Нет, должен быть подвох. Не зря же что-то звякнуло у Рэда. Эн цыкнул. Как ни крути, дорога же этому отродью жизнь? — Хер соси, шавка! — Джеймс ринулся на Фрэнка, в руках первого что-то сверкнуло. Нож. Нужно быть придурком или профи, чтоб напасть с холодным оружием на вооружённого пистолетом человека. Что ж, покажи нам, как сильно ты хочешь жить. Зверь от предвкушения извивался, сжимая и отпуская сердце, урчал; я кусал губу не до крови. Избавиться бы от привычки. Жаль, что психиатр не помог нам. Ему плевать на таких, как мы. Фрэнк, отдав предпочтение рукопашному бою, выбил у противника нож. И пошла жара. Рэд отбивался как мог; Фрэнк больше бил, чем получал от оппонента, который уже пошатывался знатно и выплёвывал зубы. Бертнал силён в бою, не спорю, но не изворотливый, а я — да: компенсирую недостаток сил гибкостью. Но всё же, отличный солдат. Через какофонию боя не на жизнь, а на смерть отголосками шли звуки сирен полицейской машины. Нужно предупредить. Позже. Время есть. Вмешиваться не стал, итак видно: победа за солдатом. Настал победоносный финал. Бертнал отбросил оборотня к стене, тот сполз в пакеты мусора. Слабак. Эн яростно от досады выл, оглушая на мгновение. Да успокойся ты! Подумаешь, не оправдал ожиданий. Не подохнешь. Но почему-то не оставляла в покое мысль: случиться неладное. Джеймс очухался, и все по новой. Этот гад так просто не сдается. Внезапно раздался выстрел, разрыв плоти, сдавленный крик человека, и оборотень убежал. А вот тут уж точно нужно вмешательство. Потом получу нагоняй заслуженный. Чёрт с ним. Энтити протестованно буркнул. Что значит «нет»? Фрэнк, конечно, мне тоже не по душе, но если мы его потеряем, то нас выпрут из Бюро! А за этим следует разочарование отца. Мы же этого не хотим, верно? Молчанье — знак согласия. Слетев с крыши, подбежал к Фрэнку, с трудом перебиравший ноги, прижимая рукой левое плечо. Получил прилично — упадет, клянусь не знаю чем. Звуки полицейских машин стали ближе. Вот этого не хватало. — Стой! Там копы! — И что ты предлагаешь, паршивый напарник? Остаться здесь и быть пойманными? — гаркнул вояка.— И где тебя черти носили?! — Сначало остановим кровь, а потом чистая импровизация! — оторвав рукав кофты, перевязал на скорую руку раненную конечность, проигнорировав щепетильный вопрос. Скажу, что наслаждался представлением — получу по лицу. Копы практически дышали в затылок. Проклятье! На крышу не успею затащить Фрэнка. В кучи мусора? Их мало, вот же ж закон ебанной Подлости! Озарение звякнуло колоколом. Мусорный бак. Дотащив человека, издающего кряхтение, кинул в бак, случайно стукнув его голову об металл, а следом прыгнул сам. Хоть бы сотрясения не получил. — Заебись импровизация! Не убил преступник, так убьёт патлатый карлик! — выдавил человек. — Не нравится — пиздуй к копам. Моей вины нет в том, что в детстве меня морили голодом, и метр семьдесят пять — рост средне статического человека.— как же тут тесно, что, грубо говоря, лежали в обнимку. И зачем поделился с неприятным фрагментом из своего прошлого? И я не знаю, Эн. Через несколько секунд возле переулка остановилась машина. Из нее вылезло два человека: худой–молодой и старый–толстый. — Тут никого, даже трупа. Только чьи-то зубы с кровью, наверняка, была обычная потасовка. Лучше бы и дальше преследовали того вора, но нет, Крису захотелось побыть героем! Поехали от сюда! — с одышкой возмущался первый коп. — Но, мистер Бин, может стоит объехать этот участок? Вдруг нарушитель неподалеку или где-то ранен человек.— выдал второй. Ох, парень, как ты прав. Охренеть как прав. Он подошёл к железному ящику, постучал по крышке, и начал потихоньку открывать. Мое сердце пропустило удар, затем с удвоенной силой забилось, а Фрэнк непроизвольно задержал дыхание. Одежда впитывала кровь, льющеюся от ускоренного сердцебиения. Такими темпами Фрэнк коньки отбросит прямо здесь. Уйди отсюда нахер, парень! В худшем случае придется их убить, а я не хочу: они просто выполняют свою работу. — Крис, запомни: нет тела — нет дела. Садись в машину. Твоей дочурке ещё отец нужен.— железные аргументы. Спасибо, толстый коп! От всей нашей несуществующей души! Звон падающей крышки бака, уходящие шаги, хлопанье дверцами, гудение мотора, визг шин, и настала тишина. Если преклонялся Богам, то поблагодарил бы их, а так скажу: «Пронесло». Взвалил на себя Злюку, потащил как ишак. Тяжёлый просто ужас. В другой форме было бы легче, но не безопаснее: двухметрового лысого монстра в обычной жизни никто не видел. — Чёртовы догонялки. Это точно в рапорт не пойдёт.— скорее, неудачная «охота». — Да твою ж мать! Не дергайся, и так пуля плохо вытаскивается! — рыкнул на злого, как бешанная собака, Фрэнка, сидящего на полу, ковыряя пинцетом плоть в попытках заново зацепить кусок металла. И плевать, что люди в поблизости спят. Переживут. У нас тут солдат с пулей в плече, матерящий меня будь здоров. Видите ли больно изымаю! Без боли нет и жизни. Также припоминал о том, что не поймал Джеймса. Каюсь — мой косяк: мог ведь нож кинуть. Ещё и Эн блаженно мурлыкал от страданий человека. Как здесь сосредоточиться? — Сказал же тебе, давай обезболивающее вколю, но нет! Мы же такие бесчувственные, зачем нам, да, Злюка? — Прекрати меня так называть, Двуликий! А то…! — сверкнул глазами недобро человек. Меж густых черных бровей легла глубокая складка; морщины исказили суровое лицо, разукрашенное синяками и обработанными ссадинами. — «А то» что? Изобъешь до смерти, пристрелишь меня, конечности переломаешь или на моих кишках повесишь, а может, что-то более экзотическое придумаешь? Валяй.— бесстрастно дал добро, словно не моя судьба стоит на кону, поведя неопределенно плечом. Это должно его успокоить.— Но после того, как закончу. Вы же не хотите, чтоб ваша рука сгнила нахер или такая затея вам по душе, Мистер Бертнал? Тогда могу прекратить, только скажите. И как хочу, так и буду вас называть; как говорится <"как вы, так и мы">.— с издёвкой улыбнулся, скрывая кипящий негатив в венах, и потихоньку начал вытаскивать окровавленные пальцы и пинцет из плоти человека под сопровождение приятного, для Эна, судорожного вздоха человека, глумлённо глядя в глаза напротив. Пожар гнева утих в них, но не потух. Когда ты сорвёшься? И что будет тогда? От предвкушения в животе затянулся тугой узел, причиняя тупую боль. А что сделаем мы? Чокнутый. Солдат то открывал рот, в попытке высказать всё накипевшое, то закрывал, после отвернулся, со свистом выдохнув, процедил: «Ладно, делай уже, черт тебя дери.» Теперь он нас люто ненавидит. Хах, будто до этого души не чаял. Деформированная пуля противно звякнула при падении в раковину, разбрызгивая алые капли. Фрэнк не скрыл облегченный вздох. Осталось вытащить куски одежды, которые попали внутрь. Затем заштопать. Он — чёртов везунчик: железка не задела кости и сухожилия, но все равно не стоит заниматься физическими нагрузками, пока не заживёт — около месяца. К сожалению, у нас нет столько времени. Джеймс понял, что по его душонку пришли, и залёг где-нибудь или вообще собрался смыться из Нью-Йорка, если не уже. И получим по шее мы. Почему так думаю? Все до безобразия просто: я — дефектный. А как относятся к ним? Недовольный рык. Правильно. Ненавидят, везде и во всём считают виновными. От части заслуженно: если сильно не углубляться в историю нашего мира, тесно связанный веками назад с людским, то из-за дефектных началась война по причине быть на равных с классическими, что не пришлось по душе последним. Но, поскольку конфликт имел огромный риск перейти на мир людей, то Старшие Боги выдвинули условия: все мифические твари, включая людей, связавшие свои судьбы с ними, уходят в специальный уголок и живут беззаботно, а дефектным дают нормальную жизнь. Только Боги не уточнили, что под собой она подразумевает. И тут уже высший сорт обошёл систему, сделав так, что низшие получили ужасные условия проживания. И у нас только три пути: преступность, работа в Бюро и могила. Вот тебе и справедливость. Вот тебя милость всемогущих Богов, которым нет дела до грязи. А может, ошибаюсь? Какая галиматья. Где для них выгода? Вымытый пинцет, полупустая бутыль пероксида и бинты вернулись в аптечку. Оценил количество материалов — хватит на семь–восемь раз, в лучшем случае. Подштопанный военный покинул ванную, не поблагодарив, но остался запах: я замаран им. Изорванный верхний элемент одежды полетел на пол, за ним пропитанная в районе плеча человеческой кровью футболка. Ею ещё можно воспользоваться, потом постараюсь привести в норму. Смывая подсохщую тёмно-бордовую корку влажной тканью, старался не смотреть в зеркало: сил и желания нет видеть «себя». С горем пополам позже удалось отстирать одежду. По стеклу противно скребнули, намекая, что всё-таки необходимо уделить внимание своему отражению. Главное: не разбить стекло. Не горю желанием платить за ущерб. Серое существо, наклонившись, подобно старому безлиственному дереву, смотрело на меня в грязном зеркале. Возле сплошной черноты, поглотившей голубую радужку и склеру глаз, тени в виде треугольника растекались по без веснушчатым скулам, от чего казалось, что у Энтити своеобразно огромные глазницы. «Красавец». Особенно с рубцом на левом, с внешней стороны, бедре, и тёмно-серыми отметинами на руках, груди. О-о-о, на неё не скупались ржавыми лезвиями. Там, где должны находиться соски, ямы. Благо, на спине менее-более лучше: просто шрамы от кнута. Будто через мясорубку пропустили. Зато никто приставать не решится. Мало кого интересует скрытый мир, если прекрасна твоя оболочка. Но я по всем фронтам пролетел мимо. Какая удача. И останусь без пары на веки — не против: оставил надежду быть хорошим и простым. Длинные остроконечные уши опущены и прижаты к голове, свидетельствуя о плохом настроении, что неудивительно: обычное состояние, если не брать в внимание другие, к примеру, раздражение. Что опять тебе не угодило? К слову, давно не видел тебя за пределами отражений. Настораживает. Когтистая черная рука, как беззвездная ночь, вырезала кривыми буквами лаконичное: «Не причинил боли Фрэнку.» Нельзя. «Но он заслужил.» Всё равно нельзя: в рапорт напишет, и нам несдобровать. Подумай об отце, каково ему будет, если узнает что мы взялись за старое. Точнее, ты: из-за тебя пришлось носить чертов гипс месяц. Да, я был в гневе. Да, я хотел ему вмазать. Но понимал последствия, если так сделал бы. Но ты решил по другому. Ещё и уговор нарушил. А потом от Брэма ещё получил. Все шишки — мне. Предложение испарилось, вместо него: « Велик соблазн. Тебе было приятно. Не отрицай. Мы — едины.» И самое прискорбное в этом — отсутствие возможности лгать тебе. «Неужели? Прискорбно: ты погряз. Погряз и ломаешься.» Не сломаюсь, из болота выберусь. Должен. Шрам Глазго исказился в издевательской улыбке, придавая безобразный вид из-за разорванных краев шрама до ушей, демонстрируя знание всех уголков моего разума. Ты знаешь, когда я лживый, когда искренен. Потому что он и твой тоже. Капилляры с внутренней губы пульсировали под натиском клыков. Проклятье. И от тебя не избавиться никаким образом: ни «экзорцизмом», ни лекарствами, даже вырвав свой мозг, ты внутри меня: в сердце, в крови, в каждой клетке, в межклеточной жидкости. Мах тоненького кончика голого хвоста, напор руки жёстче: « И я единственный, кто будет с тобой. Всегда. К несчастью.» То ли родная трагедия, то ли нежданная злосчастная комедия — не ясно. То ли безумие, то ли такова жизнь — желаю понять. А что есть «безумие», а что — «здравомыслие»? И где грань между ними, если она существует? Считается ли первой ступенью выколоть глаза палкой человеку, наплевав на кровное родство, который тебя с унижением медленно и болезненно убивал, делая постепенно и безвозвратно дефектным? А ты получаешь от этого извращённое удовольствие и не сожалеешь. Всё же я — чудовище. Немая звериная ипостась широко открыл пасть на столько, что шрамы расходились, и хищно провёл немыслимо длинным языком — не проколотым — по передним острым зубам, после, нырнув свёрнутым кончиком назад, звонко-влажно цокнул, и щёлкнул пастью, смакуя каждую букву, каждый знак, как самый сочный кусок мяса, на стекле: « Верно. Но есть хуже нас — та падла. Тоже мне, святоша! Я рад за твой поступок, и что ты не стыдишь себя. Правда, жаль, что она не подохла от наших рук. Замри.— рука вырвалась из плена стекла. Осколки падали подобно снежинкам, но не достигли дна раковины: застыли. Коготь прошёлся лёгко, практически невесомо, по моей нижней губе, потом поднялся на уровень наших глаз. Кровь. Удручающее покачивание головой. С зеркала исчезли альтер-эго и его закорючки, оставляя наедине со своими мыслями. Подушечки пальцев окрашены в светло-алый. М-да, после метаморфозы такую незначительную боль не чувствую, или просто устал, одно другому не мешает. Зеркало не повреждено. Диван противно скрипнул. Из кухонного крана убаюкивающе капала вода, успокаивая, погружая во тьму измученный разум. Повернулся лицом к спинке дивана, свернулся калачиком и заткнул уши. Бег человека по лужам. Никого не хочу «видеть». Лай злой собаки. Оставьте меня в покое. Я хочу тишины. Хоть её заслужил или нет? Вопль человека, рычание собаки. В голове необычайная лёгкость, и относительная тишина. Энтити спит — это хорошо: отдохну пару часов. Такие моменты на вес золота: думать как-то легче становится. И создаётся впечатление, что тело полностью в моём распоряжении. Непозволительная роскошь. На улице всё также гордо царила ночь. Но из-за сирен служебных машин, человеческого жужжания и ярких неоновых вывесок, освещающие почти всё помещение, легко усомниться. Спать больше не хочется: во-первых, кошмаров на сегодня хватит, во-вторых, мозг просчитывал способы обнаружения Джеймса, но все заходили в тупик: от расспроса бармена и некого Бена — могли заподозрить неладное и сообщили бы Рэду, до обычного выслеживания. Последнее является, конечно, не плохим решением, если не брать в счёт, что Нью-Йорк — огромный город, а значит, много запахов. И найти след нарушителя, все равно, как искать иголку в стоге сена. Возможно — только долго, а время ограничено. И важную роль играет дождь: из-за него все следы смоются. Проклятье. Может, Фили звякнуть? Он то сможет подсобить, как никак имеет связи с информаторами Андерграунда, не просто же в прошлом был подпольным бойцом. Как бы боком не вышло. План найдём–поймаем–отдадим пошёл по пизде. Как и дружеские отношения с Бертналом. Прогибаться под него выше моих сил: сыт по горло остальными. Придёт время, и гордость с упрямством сведут в могилу. Размышления прервали из соседней комнаты страдачельское мычание, словно резали тупым лезвием живот живого зверя; метание по простыни, тяжёлое дыхание, сумасшедшее сердцебиение. В миг все утихло, и резко, подобно выстрелу пистолета, разорвал тишину крик, заставив меня вскочить с нагретого места и, вынув из кармана нож, встать в боевую позу. И биться сердце перестало! Погрузившись в оторопь, вернулся на диван, вернув на место нож. Шумный выдох, тихие ругательства, скрип кровати от поднятия тела, шелест сумки и босые шаги. Из комнаты проковылял с сигаретой во рту помятый Фрэнк. От него никотином не воняло, ни единого намека не было. Курит, когда на душе хреново? Весьма логично: он военный, переживший некое дерьмо. Тут и слепой поймёт, что у него старый, «добрый» ПТРС. Не стоит сейчас его злить: мало ли что со мной сделает или с собой. Я не настолько жесток, потому что по себе знаю каково это пережить. В таком состоянии в мозгу одна мысль: хочу сдохнуть. Кошмары отборного качества, выворачивающие наизнанку, повышенные раздражительность и тревожность — персональные палачи твоего сознания. И почему Фрэнка отпустили работать? Таким способом Мопс хотел от него избавиться или Фрэнк сам попросил? Или этот старпёр хочет поскорее избавиться от меня? В таком случае, Мистер Адлер — самая настоящая гнида. Вот ублюдок. Солдат стоял в одних джинсах возле окна, скрестив руки на груди, смотрел взором великого мученика вдаль, перекатывая из одного уголка тонких губ в другой не зажжённую соломинку никотина. Вскоре зажёг ее, и выдыхал в заранее открытое окно ядовитый дым. Спасибо большое, что так сделал: я бы не вынес этой вони. Лучше бы прогуляться, заодно позвоню старику. Быстро нацепил новую футболку с кофтой, игнорируя пристальный взгляд в спину. Чего ты там интересного то нашёл? Развернулся на сто восемьдесят градусов, с любопытством глядя на реакцию человека: «Никогда не видел шрамов, а? Или в досье об этом не говорилось?» — Откуда? — выдыхая дым, провёл рукой по воздуху, удерживая тлеющую сигарету. — Знать тебе больше, чем изложено на бумаге, не требуется. Если что-то тебе от меня надо — ищи в ближайших телефонных будках.— держась за ручку двери, почему-то добавил, — Не натвори с собой херни.» — Катись уже.— сдавленно-тихо прохрипел напарник. Позвонить гному — настоящее испытание: пришлось обойти три квартала, при этом спас свою задницу в драке с местными представителями улицы, получив в награду железную бабочку, и, к сожелению, рваную кофту и разбитую губу с гематомами. Те люди не отделались одними ушибами: кто-то с вывихом руки или ноги, кто-то выплюнул пол челюсти, а кто-то остался без яиц — отбил. Ни о какой жалости не вспоминал. Судьба смилостивилась, наконец-то, блядь! Нашёл телефонную будку с каракулями, печать подземного города, с помощью которой можно осуществить связь из людского мирка. Да, сотовым телефоном было бы гораздо легче, если не считать один фактор: космические цены. Дороже Toyota Corola, стоимость — 3 698 долларов. Так что, приходится довольствоваться малым. Гудки, гудки, гудки — раздавались мучительно долго, били по извилинам железными дубинками. Даже убрав от уха трубку, не помогло. Откинул голову на стенку коробки пыток, пытаясь разглядеть улицу, утонувшую в мареве пустоты и тьмы: звёзды с луной спрятались за темными тучами. Будет дождь. Помяни чёрта. Проклятье. На всю улицу стоял, возле горящей церкви, мимо которой проходил, только один фонарь, тускло горя. Погодите, что? Зажмурившись до красочных клякс, сжал переносицу. Чёрт, снова галлюцинации. Выбрался из ада, но его часть внутри бренной плоти. Мгла с зрачков стекала медленно, словно не желала показывать дом гнили, под веки. Церковь была большая, хорошо выглядела даже в плохом освещении, и сад вокруг такой же. Видать, денег служители у прихожан берут достаточно, обещая искупление от лица «Бога», или что там говорят. Я ненавижу всю созданную людьми муть, кружащаяся около «Высших Сил». Религия с самого начала существования была орудием контроля людей. Из-за неё создавалось тупое, ожесточенно трусливое стадо, и, если животные встречали кого-то с другим взглядом на мироздание или не был похож на них, они «забивали камнями». Если есть стадо — есть пастух. Сколько невинных женщин было сожжено во время святой инквизиции, сколько было убито других народов, сколько необращенных оборотней искалечены после «экзорцизма»? Много, очень много. А что говорилось в заповеди? <"Не убивай">. И после всего выставляют себя в хорошем свете. Да-да, я о тебе говорю, мать Тереза. «Держу пари: она сейчас чихнула.» И снова ты. Тебе не надоела писать? Маловероятно: ей на всех наплевать. Хах, какое лицемерие. Старшие Боги рвут от земного мракобесия волосы на голове, воя раненными зверями. Не отрицаю, что есть нормальные верующие люди, стремящиеся стать лучше, но их так мало, что, кажется, их и вовсе нет. К моему сожалению, знаком только с Фили, и то он верит в Аскардских богов. По ту сторону громко чихнули, ударяя по барабанным перепонкам. Лёгок на помине. Обменявшись любезностями, начал клонить к просьбе: « Слушай, Фили, ты можешь нам помочь с кое-чем, а именно найти точки пребывания Джеймса Рэда в Адской кухне? — Нахера? — недоуменно пробасил гном. — По работе надо.— неохотно ответил. Сейчас начнется: «Когда ты успел; куда и на кого; хорошо ли платят?» А лгать ему без толку: связи. К сожалению, Фили не изменил своим привычкам. Не охотно выложил: «Вчера, в БПД, на охотника, хорошая плата после успешно выполненного задания. — А я думал, что ты у меня работать будешь. Но нет, пошёл в осиный улий.— досадно прозвучало. Держу пари, он нижнюю губу оттопырил в добавок. Театр по нему рыдает крокодильими слезами. — Ты уж извини, старик, но в баре на постоянной основе работать не собираюсь: сам знаешь. Да и чего ты удивляешься? С моей «особенностью» на нормальную не возьмут.— безобидная ухмылка растянула губы, незначительно обжигая рану; на языке кольнул солоноватый вкус. Гном начал возмущаться на счёт прозвища из-за возраста, «мне всего-то 150 лет.» Для меня это много. Надо прервать его словесный поток, пока от темы не ушли.— Так поможешь или нет? И не волнуйся — в долгу не останусь. Это будет преступлением, если не отплачу за такую щедрую услугу.— сразу пресёк его нехорошие мыслишки.— Но учти: в пределах разумного. — Ладно, помогу по старой дружбе с Доком. Какие же вы зануды. Все в отца, тьфу.— пророкотал бывший воин.— Но ты должен будешь зайти в бар после работы. Отказы не принимаю! — сказал, как отрезал. Буду надеяться на какую-нибудь починку имущества или разговор по душам, а не употребления алкоголя. Ну нахер. И так болячек хватает. Как-то начинаю жалеть об этом решении. — Через сколько тебе позвонить, м? — Два дня: на беглецов всегда трудновато накопать. В это же время позвонишь. — Я уверен: ты справишься.— льстиво протянул, таким образом подбадривая информатора.— Спасибо, и до скорого, старик. — Да блядь! Сколько говорить, что я не ста…! — тираду прервал бросанием трубки. Аукнется, но черт с ним. Что ж, хорошо закончилось. Можно и возвращаться. Из открытого окна третьего этажа дома напротив доносились звуки борьбы, а после скрип матраса от качков. Та-а-ак, идём дальше: не наши проблемы. Такое часто случается — нечего тут задерживаться. Я — не герой. И не был им никогда: не моя роль. — Как погляжу, ты ещё жив. К счастью, конечно же.— облокотившись о дверной проем, оценил состояние человека. Тот, сидя спиной к двери на кровати, повернув голову в мою сторону, испепелял враждебным взглядом «уходи, катись к черту на рога, оставь меня», холодные неоновые света делали лицо резче, дополняя угрюмости. Обойдется. Повязка впитала кровь — менять. Вернувшись с бинтами и пероксидом, поведал о помощи информатора, параллельно снимая красные бинты. Все тело было усеяно шрамами: на ключицах, плечах и на животе были ножевые и пулевые, но больше внимания приковал огромный шрам от укуса собаки на левом боку. Интересно, это может быть причиной вспыльчивости? — А ты уверен, что твой информатор нас не подставит? — Бертнал морщился от жжения раны, когда обработал ее. — Да. Фили можно доверять.— чистые обволокли плечо, скрывая месиво. — И что, мы будем два дня в ожидании сидеть на жопе ровно? — мой взгляд «а ты как думаешь?» был красноречивее любых слов.— Заебись. — Я и сам не рад.— мужчина зашипел: туго затянул.— Прости. Поразительно! Я извинился перед Злюкой, пребывающий в шоке. Дальше что? Завтраки буду готовить и в постель ему подавать, как жёнушка? Видать, один из алкашей нормально так треснул мне по голове. На ум ничего лучшего не пришло кроме язвительного: «Рот закрой — кишки твои вижу.» Фрэнк последовал совету, снова нацепив гримасу недружилюбия: «Ты хоть когда-нибудь перестаешь брезжить ядом, мутант?» — А ты — сверкать пламенем ярости, Бертнал? Или валерьянку подарить, или сразу огнетушитель? — Фрэнк шумно выдохнул, стиснув челюсти — «уделал, сукин сын.» Самодовольство растянуло губы, показывая зубы. Думал, не парирую твою колкость? Ай-ай-ай, какие мы наивные. Безмолвие окутало-проникло-овладело всем в маленькой комнате: уличный шум остановился, сердце возмущённого человека прекратило работу, напряжённые мышцы не тянулись старыми веревками; осенний мороз студил кровь в венах, даря желанное упокоение. Абстрагировало от ненужного мирского шума, схоже с медитацией, только глаза закрывать и следить за дыханием нет необходимости; не видишь перед собой серую морду. Но вопрос беспардонно прервал покой: «Что ты сделал со своим оппонентом?» В твоих ли силах не портить прелестный момент своей мразотностью, тварь дрожащая? — Оппонентами. Они живы, но слегка потрепаны.— вру, нагло вру.— Лицо не видели: было темно, если ты об этом. — Я думал, что ты их убил. Ведь дефектные — бессердечные ублюдки, любящие издеваться над обычными людьми.— в его глазах вновь полыхал огонь. Осточертело. Где поблизости огнетушитель? Два края бинта крепко затянул, в надежде отрезвить — Фрэнк вскрикнул. — Если я таковым являюсь — не означает, что убиваю направо и налево: в этом нет смысла. И прекрати быть таким вспыльчивым, идиот. Нет, я, конечно, рад, что ты не подлизываешься. Огромное, прям человеческое, спасибо за искренность. Но мозги не для красоты в твоей черепушке.— забрал свои принадлежности и ушел, чтоб ссора не перетекла в полноценную драку.— Как остынешь — поговорим об этом: так дела не делаются! Чёртов солдат. Что у него в башке творится!? Начинаю говорить с ним, стараясь не грубить, но, чёрт его дери, он будто по щелчку срывается с цепи, и всё идёт псу под хвост. Я, разумеется, тоже не невинная овечка, если покопаться в своей памяти, то, когда был подростком, тоже огрызался на всех, а с отцом ссорился, от чего чувствовал себя последней гадиной. Но первому было объяснение, хоть и убогое: окружения, в которых я родился и жил с хирургом, презирали, пытались убить и использовать в своих скверных целях. Волей — не волей, а ненавидеть всех будешь. Лишь единицы нам симпатизируют: отец, Бекки и Фили, и другие, менее близкие. Но единицы на то и единицы — нельзя слепо верить всем. Поэтому нож с четырнадцати лет всегда со мной: пистолет привлекает шибко много внимания. В добавок научился самоконтролю. Которое трещит по швам из-за одного человека. Зато есть над чем поработать. Я, разумеется, встречал и похуже, но смириться с этим не могу. Не по своей же вине стал таким, каким сейчас являюсь. Всем плевать. Смертные нуждаются в ненависти к чуждым, чтоб заглушить пожирающую самоненависть. Неприятно, что досье о Фрэнке не дали. Да и черт с ним. Будем плыть по течению, авось и будет маленькая вероятность, что отношения у нас наладятся. Исключать печального исхода события нельзя ни в коем случае. Звучит прекрасно, но, зная Фрэнка, все пойдет в тартарары.