подарок около ёлки

***

Еловые лапы такие огромные, что даже практически не видно что под ними лежит. Выглядывают иногда золотистые бока коробок и кончики ярких лент, но проверять особо не хотелось. Захаров не чувствовал толком новогоднего настроения, потому избегал центра торжества всеми способами. В Челомее с его потолками и с его размахами это было поистине огромное дерево. Потому и запах добирался до всех уголков здания, «обливая» полезными фитонцидами с ног до головы без согласия. И под ногти обязательно забьется смола и кожа вся будет в мелких царапках. Можно было бы пойти к праздничному столу, но желудок уже был полон, а смотреть на неадекватных сейчас коллег не было желания. Неправильно конечно было оставлять Сеченова одного разбираться со всей этой братией умов под приличным градусом, но он ведь сам этого захотел. Поклялся, что сам во всем разберется и прямо пытался доказать, что никаких проблем с этим не будет. Да и «мальчик» он уже врослый — пора самому справляться со своими подчиненными. Разум немного немел под натиском алкоголя, но он все равно был яснее чем у многих. Будто бы небольшая дымка перед глазами зависла и ее трудновато было разогнать. Это как когда задумываешься в курилке и очухиваешься уже будто бы в тумане на болотах. И вот вроде бы ты привычный ко всему, но все равно кашляешь и нос трёшь, чтобы прогнать щекочущее ощущение. Еще и неприятно все щипаться в глазах начинает, хотя стаж курения иногда превышал возраст молоденьких лаборантов, что стремились попасть в будущем к нему в подчинение. Только-только поступили в университет, так уже заимели довольно внушительные планы на несколько лет вперед. Им так хотелось поднять как можно скорее по карьерной лестнице вверх, чтобы самим стать частью внушительного пласта научного сообщества. Чтобы вариться с уверенностью в завтрашнем дне и конечно же в принятии многими, а не только такими же дурачками, с которыми все изначально на равных. Харитон щелкает зажигалкой и пинает легонько бутафорский подарок, что тот переворачивается на другой бок, рассыпая по полу разноцветные блестки. Крупные прилипают к ботинкам и смотрится все теперь особенно по-клоунски. От этого почему-то злость теперь постепенно берет, хотя может быть дело в аналогичных многим градусах. Возникало даже спонтанное желание натворить чуши или даже подпеть кому-то из когорты, что сейчас завывал под музыку, перекрывая остальных. Вот только в подобном цирке участвовать совершенно не хотелось, чтобы потом не потерять свое лицо. А то после придется прятать взгляд и избегать встреч, смутно вспоминая что происходило накануне. Хватил прошлого года, записей на камере и довольную улыбочку Сеченова, что успел запечатлеть лучшего друга в не особо приглядной позе, так еще и с полуснятым свитером. Стало жарковато, что сразу смеяться то! Вот только лишь из-за этого потом еще несколько недель тихо смеялся и периодически дразнился практически выцветшей из-за качества фотографией. На ней ничего такого для незнакомцев не было, но слишком раскрепощенный профессор для близких был необычным явлением.       — Самое худшее случилось в прошлом году, так что в этот раз нужно быть осмотрительнее.       — А что-то интересное произошло тогда? — Нечаев очень явно шатается, цепляется ладонью за стену, но все равно чуть не теряет равновесие. Хотелось бы уйти да и вообще проигнорировать начавшийся разговор, если бы не взаимное притяжение, начавшееся довольно давно и тяготившее с того времени.       — Ничего, что бы тебя заинтересовало, Нечаев. Приходится все же сделать три шага назад, постараться не запнуться о собственные ноги, потому что стало немного страшновато. Тень нависающая над головой становилась все больше и больше по мере приближения майора. И вот он ругается под нос, потому что нога путается в упавшей на пол мишуре и сразу вся грозность исчезает. От этого даже смешно становится и руки сами тянутся к чужим плечам, поддерживая. Запах перегара сразу же ударяет по носу, а сигарета чуть сгибается от неосторожного движения. К ней тут же тянется большая и загребущая ладонь, чтобы потом затянуться будто бы она последняя на этой планете. До хриплого кашля от быстро поступающего в легкие. Смолы после впитаются и в кожу, и в одежду, и в кровь, разогнав скорость ритма сердца не только от каких-то чувств. Чужое дурачество заразительно, потому Харитон чуть ли не выхватывает обратно свою практически единственную зависимость и доводит горящий табак до фильтра. Пепел падает под ноги и, кажется, они испачкали очень дорогой гранит в основании Челомея. Но было совершенно плевать, пока они оба были практически в равных кондициях.       — На вашем пиджаке дождик, — от чужих пальцев пахнет мандаринами и все теми же сигаретами, но вот именно сейчас это было совершенно не противно. Просто дурость какая-то и от этого наоборот было весело. Прекрасные ощущения, возникающие лишь когда количество промиль возрастает в арифметической прогрессии.       — Должно же быть хотя бы какое-то украшение на таком унылом мне.       — Не льстите себе, пальму первенства в этом вопросе забирает себе товарищ Павлов, — Захаров улыбается и позволяет без криков каких-то спустить ладонь по собственной спине чуть ниже дозволенного. Грань приличного такая тонкая и хрупкая, но так было плевать. Может дело в атмосфере или настроение постепенно поднималось от наглости. Такой приятно прилипчивой, как растаявшая от теплоты ладони карамельная конфета из новогоднего подарка.       — Тогда я надену тот модный пиджак или свитер, что предлагал мне Дима.       — Мне кажется это неплохая идея, думаю Дмитрий Сергеевич оценит. Нечаев головой трясет и улыбается, напомнив сразу большого пса после купания или игр на воздухе. Сразу же хочется по голове погладить и назвать «хорошим мальчиком», которым он так и являлся. Большой, не гениальный и безумно добросердечный пусть и являлся солдатом. Его и обнимать оказалось безумно приятно даже если о таком изначально мыслей не было. И вот Харитон был затянут в удушающее кольцо рук, которое мягко обвивало. Довольно странное по началу ощущение, а дело конечно же в различиях по положении. Звучало это может быть в голове не особо оптимистично и совсем скучновато, но раскрываться кому-то довольно сложновато. Особенно, если брать все, через что ранее пришлось пройти. Много кто спешил предать и растоптать малейшее доброе чувство. Расколоть на мелкие кусочки, растереть в пыль и развеять после по ветру. Ну и конечно же не придавая этому никакого значения. Поцелуй легко ложится на гладко выбритое лицо и выпирающую скулу. Это было так странно и все равно это будоражило воображение. Все было так давно, а нынешнее сейчас совсем не отталкивало. Все такое нежное и практически невинное, до дурости терпко личное. Будто бы по коже разлился не только румянец, но и теплый чай. Со всевозможными отдушками и добавками. Отвечать было непривычно и поначалу все сбивалось в непонятную кучу. Губы смялись в практически детском невинном чмоке и раскрылись под неуверенным натиском. Еловые лапы укололи оголенные части рук и это совсем не отрезвляло даже будто бы подстегивало. Никакого конфликта с самим собой — только ощущение двух тянущихся друг к другу сердец. Создавалась тонкая и пока еще еле уловимая связь, что наматывалась на невидимое веретено, которое после соткется в простое полотно. Которое в будущем придется расписать, используя всевозможные кисти и краски. Боязнь чего-то нового и такое непривычного все равно морозила изнутри. Посторонний шум ранее громкий постепенно становился белым и еле различимым.       — У вас руки холодные, — Сергей, все еще раззадоренный и раскрепощенный как никогда, целует костяшки и каждый пластырь. Ему по каким-то невиданным причинам нравилось, особенно наблюдать за тем как кожа постепенно розовела на глазах то ли от согревания то ли от смущения. Может от всего вместе. Тут только оставалось догадываться, — Не хотите стать мои новогодним подарком? Я старался хорошо себя вести, но если есть сомнения то конечно же заберу свои слова назад.       — Я не подарок, но ты хочешь…       — Да, безусловно. Взрослый мужчина совсем не пушинка, но приподнять его над полом оказывается легче лёгкого. Захаров стучит по спине сжатыми кулаками и практически бесшумно негодует. Ему не нравилось это ребячество и он уж тем более не планировал в этом участвовать. А вот после, когда его вернули с небес на землю, электрические импульсы от более жадных прикосновений все взбудоражили. Так было глупо, громко хихикая, прятаться в кабинете Сеченова, запираться там и целоваться до одури. До цветных пятен перед глазами, стоило глубоко зажмуриться. Именно тогда они и узнали, что широкий и практически не используемый диван, оказался удивительно мягкий. Так еще и вдобавок к большому сожалению противно скрипучий из-за материала. Знакомые подушки с изображением лисичек наталкивали на мысль, что хозяин помещения здесь периодически ночует.       — У него презервативы в ящике стола, даже не спрашивай откуда я это знаю. Нечаева разобрало на смех еще где-то на половине пути, потому он чуть ли не распластывается на своем будущем партнере, когда возвращается. Они оба будто бы потеряли рассудок и попытки здраво мысли, стоило начать задумываться. Все грешны и даже на вид закрытый директор Предприятия. Всем хочется попробовать принести себе удовольствие любыми способами, чтобы не зачерстветь как сухарь. От поцелуев Харитон млеет, закрывается все же немного в свою привычную раковину и позволяет только немного приподнять свитер. Ему было дискомфортно, но только пока нежные прикосновение не успокоили разбушевавшиеся чувства. Спокойствие быстро вернулось на место и оно затопило каждую клеточку тела. Шуршание одежды снова вернулось, заглушенное салютами снаружи. Яркие и красочные вспышки заливали своим светом темное помещение, хотя бы немного придавая романтики атмосфере. Вместе с разыгравшейся метелью накатывало донельзя прекрасное ощущение уюта и создавалось впечатление что им обоим по двадцать лет. Приятные глупости и томные вздохи во вспотевшую от жара тела шею. Это было необычно и все же восхитительно. От чужой заботы и уважения личных границ до явного разрешения улыбка сама расползалась по лицу. Харитону нравилось смотреть снизу вверх и касаться ладонью небритого подбородка. Он видел зачатки любви в голубых и понимал, что все давным давно взаимно. Невидимое пламя потрескивало на коже, когда грубые ладони коснулись живота и медленно спустились к ширинке. Кожа к коже, тело к телу и пальцы на внутренней стороне бедер. Где все самые чувствительные места откликались импульсом вверх. От неумелых ласк совсем не хотелось закрываться, а наоборот, ведь получение нового опыта это часть работы ученого. Сергею нравилось дарить удовольствие и нравилось нежно целовать открытую для экспериментов шею. Нравилось осторожно раскрывать розовеющие со временем цветы засосов на ключицах. Нравились стоны, которые появлялись после первых прикосновений к возбуждению. Сначала один палец внутри, потом с трудом второй, но все еще было много. И каждый вздох до некоторой поры был болезненным и не наступало то ожидаемое удовольствие. Было обидно особенно когда желание зашкаливало и ведь терпеть совершенно не хотелось. Обида на собственное тело застряло в горле желчью и только поцелуи могли легко все растворить. И особенно когда просят больше и больше, будто бы боясь остановиться на половине пути и передумать. Потому пока позволяла обстановка можно было пуститься во все тяжкие, позабыв о собственном снобизме и может какой-то зажатости ото всех и вся. Скинуть панцирь и обнажиться в переносном или буквальном смысле. Показать себя настоящего, чтобы после в наглую ущипнуть за чужой пресс и провести пальцем вниз по дорожке волос, добиваясь писка. Сергей усмехнулся сам себе, своему внутреннему победителю, шальным мыслям, положительно срегировал на поползновения в свою сторону, надеясь что их тихий секс останется незамеченным. Осквернять территорию своего начальства он не планировал, но так было приятно наконец добраться через полноценное согласие к своему давнему желанию. Да он и мечтать не мог, что сможет увидеть такого раскрепощенного Харитона: без привычных очков, с разведенными бедрами, с тяжелым дыханием и уже бордовыми щеками. Да, его это смущало больше чем случайно застуканный со Штокхаузеном шеф стоило забыть один раз постучать. А они совершенно точно не занимались проверкой документов, о которой сообщалось ему ранее. И все ведь потом дружно сделали вид будто бы ничего не произошло. Просто старались не пересекаться взглядами и уж точно не представлять в голове, как главное светило науки СССР тихо постанывало в закушенную ладонь, разложенное на собственном рабочем столе.       — Не хочу сделать больно, так что заранее прошу прощения.       — Я не гордый, но и не хрустальная статуэтка, так что скажу если будет неприятно. Позвоночник хрустнул, а вместе с ним последние остатки рассудка. Зубы сами находят плоть, стоило сорваться с первых тормозов. И вроде бы все происходило совсем не нежно как изначально планировалось, а по животному быстро, но никто из них практически не издавал посторонних звуков. Будто бы происходила борьба за сохранение каждого момента в тайне и в укрытии. Только лишь друг для друга, лоб ко лбу и дыхание к дыханию. Захаров чувствует под пальцами упругую кожу спины и не задумываясь царапает ее ногтями, когда его в очередной раз вжимают в диван. Он вскидывает бедра сильнее, чтобы в него проникали глубже и глубже. Ему странно и немного даже страшно, потому что не хотелось потерять контроль. Давно забытые ощущения возвращались в десятикратном размере наверное ещё потому что такого по габаритам во всех смыслах партнёра ещё поискать надо было. Особенно с таким уровнем воздыхательства. И в обмен прилетали совсем нескромные просьбы о темпе и степени влажности поцелуев. Разврат да и только. Пелена перед глазами становилась все плотнее и плотнее, закрывая практически полностью обзор, так что скоро приходилось полагаться только на остальные органы чувств. Особенно на осязание. Сергею нравилось все трогать, щупать, мять и особенно вылизывать. Он практически «стёр» языком кожу пока не нашел свое любимое место. Присосался туда как вампир и практически закатил глаза от удовольствия. Его уже уносило то ли от остатков шампанского в крови, то ли от запаха одеколона, то ли от самого Харитона, который сжимал в захват все сильнее ноги на чужой пояснице. Заковал в замок и не отпускал, хотя бы немного контролируя процесс. Ему нравилось это крохотное чувство превосходства, наивное доминирование над оголодавшим зверем. Они практически из-за этого не могли разгуляться по количеству поз, да и в силу возраста приходилось ограничиваться. Зато каждый смог обнаружить для себя чувствительные новые места, которые довели практически до истомы стимуляцией. Мочки ушей, бедра, грудь, ладони и как у многих — шея. Доза эндорфинов зашкаливала и переваливала за все пределы допустимых значений.       — Думаю Дмитрий Сергеевич не обрадуется если мы тут не приберемся, — Захаров, ещё не отошедший от оргазма, вяло выводил узоры на мощной груди майора и даже не думал что-то внятное отвечать. Он просто сонно зевнул, перевел взгляд на ещё одну огромную ёлку, еле различимую в полутьме, и даже не начал придумывать отмазы для друга. Почему и от кого он прячет ещё больше свое тело. И почему Нечаев выглядит как обожравшийся сметаной котяра, прихвативший по пути дождик и весело переливающуюся гирлянду.       — Конечно нет, но он мне ещё за налаживание отношений Петрова и Филатовой должен. В моей лаборатории! Такое Сергей представлять не решился и только тихо фыркнул от смеха, за что получил лёгкий щелбан. Он только вспомнил и понял одно: его желание, загаданное под бой курантов сбылось. И остальное можно дальше разгребать вместе с проблемами по мере их поступления. Ведь носки и трусы они точно быстро соберут, а остальное приложится.