Here With You

Проснувшись, Эйджиро уставился на свой потолок. Сегодня было что-то не так, но он не знал, что именно. В его защиту можно сказать, что с тех пор, как закончилась война, все было не так. Они потеряли слишком много. Они были слишком молоды, чтобы потерять так много. В их сердцах и душах были проделаны постоянные дыры, так что каждый день им было плохо. Не все время, не все сразу. Но всегда оставалось неизбежное напоминание о том, что многое пошло не так. Что герои не всегда побеждают. Что они не всегда выживают. Итак, этот ползущий страх под его кожей? Это было в порядке вещей. Он был там почти год, постоянно напоминая ему, что он так или иначе потерпел неудачу. В большей или меньшей степени. О чем он будет жалеть вечно. Тот, кто сказал, что время лечит все раны, был лжецом. С некоторыми из них приходится жить вечно - сердце будет всегда кровоточить в груди. Вздохнув, он свесил ноги через край кровати и провел руками по лицу. Взглянул на часы и поморщился. Пять утра было слишком рано для него. Он ненавидел просыпаться рано, особенно за два часа до будильника. А ведь была суббота - он даже не завел будильник. Казалось, что вселенная сговорилась против него. Было еще не время для таких болезненных мыслей. В такую рань он мало что мог сделать, кроме как позавтракать или сходить в спортзал. Он уже слишком сильно проснулся для того, чтобы заснуть заново, так что можно было приступить к новому дню. Может быть, после еды он сможет поработать над своим эссе для Лит. Ноги сами понесли его на кухню. Однако они остановились в дверном проёме, заморозив его на месте, когда он услышал, как кто-то двигался внутри. Никто не должен сейчас бодрствовать. Но он слышал как двигали что-то металлическое - может быть, кастрюлю или миску? Взбивание. Плач. Плач? Кто плакал на кухне в пять утра? Кто работал, издавая хриплые рыдания? Это сопровождалось тихим бормотанием, и его сердце упало. Он не слышал голоса Изуку вне уроков почти год. С тех пор как Шигараки потерпел поражение, сильнейший герой их класса превратился в оболочку, измученную ужасными кошмарами, вздрагивающую от любого резкого движения и молчащую, если к ней не обращаешься. Он вошел на кухню, колеблясь на каждом шагу. И действительно, Изуку стоял у стойки с миской для смешивания ингредиентов, разбросанных вокруг него. Он постоянно плакал, слезы текли по его лицу. Однако он старался не заплакать в тесто, отворачивая голову, когда насыпал муку в миску и перемешивал. «Ч-четыре яйца», — пробормотал он таким тихим голосом, что Эйджиро едва услышал его. «Изуку?» — тихо позвал Эйджиро. Зелёноволосый вскинул голову и уставился на него покрасневшими глазами. Он казался более осведомленным, чем обычно. Он больше не смотрел на вещи, будто их нет, сквозь них. — «Что ты делаешь?» «Готовлю торт», — прохрипел он, вытирая глаза тыльной стороной рукава. — «Сегодня день рождения Каччана. Я собираюсь навестить его». Сердце Эйджиро сжалось. Теперь он понял, почему не задался день и почему Изуку был здесь. День рождения Кацуки. Он забыл. «Я давно не навещал его», — сказал он. — «Не возражаешь, если я пойду с тобой? Я могу помочь с тортом». Изуку сдержал рыдание, и у Эйджиро защемило в груди. «Да», — пробормотал он. — «Я буду благодарен за помощь. И Каччан будет счастлив тебя видеть. Возможно, даже больше, чем меня». Эйджиро прикусил губу, едва заметив, как его зубы задели чувствительную кожу. Он принялся за работу, обдумывая то, что хотел сказать: посыпал мукой форму, прежде чем приступить к смешиванию глазури. Изуку работал молча, почти не обращая на него внимания. Наконец он собрался с духом и сделал глубокий вдох, прежде чем заговорить: «Ты... ты ведь знаешь, что он тебя не винит, верно? Шансы были слишком велики, а злодеи хорошо подготовились. В том, что с ним случилось, нет твоей вины, Изуку». Сердце замерло, когда взгляд его глаз становился все дальше и глубже. Дрожь на губах стала еще сильнее - челюсть сжалась от новой волны слез. Он ничего не сказал. Он просто глубоко вздохнул и взял себя в руки. Он продолжал смешивать. Он разлил тесто по формочкам. Он поставил их в духовку. Он вынул их. Он делал все это, не замечая, как будто его вообще не было в комнате. Как будто он был далеко отсюда, с кем-то другим, слушал другой голос. Точно так же, как всякий раз, когда кто-то в классе пытался дотянуться до него - чем сильнее они хватались за него, тем больше он, казалось, отдалялся. Эйджиро не хотел об этом думать, но, возможно... ему здесь больше не место. Вдохновение покинуло его, и, возможно, у него не хватало на это сил. Но без этого что бы он делал со своей жизнью? Будет ли он вообще жить? «Тебе следует пойти умыться», — тихо сказал он. — «Я заморожу торт». Изуку опустил взгляд на себя и рассеянно кивнул. «Да. Хорошо». Наблюдать за его движениями было все равно, что наблюдать за призраком. Эйджиро был почти удивлён, что он вошел в дверь, а не сквозь стену - так тихо и непринужденно, что почти не занимал места.

***

«О, Изуку! Мы не ждали тебя, малыш», — улыбнулась им миссис Бакуго, и ее муж последовал ее примеру. Улыбка была натянутой, а круги под глазами темными. Она выглядела уставшей, и, в отличие от всех остальных случаев, когда он ее видел, на ее бровях и вокруг рта проступили хмурые морщины. Как будто она не улыбалась за год, прошедший с их последней встречи. «Тетя, дядя», — пробормотал Изуку. — «Рад вас видеть. Мы приехали навестить Каччана. На его день рождения», — он поднял сумку, которую они взяли с собой. — «Мы принесли торт». «Я уверен что он это оценит», — мягко сказал мистер Бакуго — «Мы тоже навещаем его. Не хотите присоединиться к нам?» Он кивнул, и слезы снова начали наворачиваться на глаза. — «Если вы не возражаете», — ответил он. — «Я... я не знаю, как долго я смогу здесь оставаться». На мгновение Эйджиро замялся. Была суббота, и они могли оставаться здесь сколько угодно. Они могли остаться до темноты. Они могли остаться до следующего дня, если бы захотели. Но когда они прошли мимо ворот кладбища, лицо Изуку приняло странное выражение. Тоска. Он понял, почему Изуку не может остаться здесь, сейчас. Тот не знал, как долго сможет пробыть тут, прежде чем попытается заползти в землю и лечь рядом со второй половинкой своего сердца. Другой половинкой его мечты. Потеря Кацуки далась ему тяжелее всего. Эйджиро все еще помнил, как нашел их - на несколько мгновений раньше остальных. Как Изуку прижимал его к груди, словно это была вырванная часть его души, которую он пытался вернуть на место. Какой ужасный момент, когда понимаешь, на что похожа любовь - когда от тебя отрывают того, без кого ты не можешь жить. Почему-то сейчас было хуже, чем год назад. Большинство из них начали исцеляться, никогда не забывая о нем, но двигаясь вперед. Двигаясь вверх. Но Изуку, казалось, стоял неподвижно, опустошенный своей потерей, пустой и неподвижный. Чем ближе они подходили к могиле Кацуки, тем более живым он казался. Эта мысль не внушала оптимизма. Дойдя до надгробия, тот провел рукой по его изгибу. Эйджиро подумал, что их приветствие выглядело бы так, в другой жизни, где они бы поняли как много значат друг для друга до того, пока не стало слишком поздно. Нежные прикосновения и ласковые слова. Болезненная нежность. «Привет, Каччан», — всхлипнул тот. Эйджиро наблюдал, как он рухнул, обдав колени кладбищенской грязью, и прислонился лбом к надгробию. Бакуго присоединились к нему, опустившись на колени по обе стороны. Единственными звуками были его прерывистые рыдания, отдававшиеся эхом в холодном апрельском утре.

***

«Я не знаю, что делаю, Каччан». Мицуки и Масару ушли. Торт они забрали с собой. Им было невыносимо находиться здесь. Это место было холодным и мертвым, а их сын был полон жизни. Им было невыносимо разговаривать с камнем и притворяться, что это он. Эйджиро почти ушел вместе с ними, но не смог. Если бы он это сделал, то уже не мог бы быть уверен, что Изуку уйдет. Что-то подсказывало ему, что если он оставит Изуку одного, то тот останется здесь до тех пор, пока сам не превратится в камень, окаменеет и станет таким же неподвижным, как потерянная любовь. Он не мог оставить его одного, даже несмотря на то, что Изуку просил немного побыть наедине с собой - просто поговорить с ним. Притвориться, что Кацуки все еще здесь и никто не смотрит. Эйджиро все равно наблюдал. В глазах Изуку было что-то такое, что пугало его, будто только здесь тот чувствовал себя целым. «Я ненавижу это место», — признался тот, тихо, словно ему было стыдно. — «Я ненавижу быть здесь, потому что я делил это с тобой, а без тебя это... ничто. Почему я беспокоюсь?» Он сделал паузу, словно ожидая ответа, который так и не последовал - ожидая грубых слов, произнесенных гравием. Эйджиро хотел бы услышать то же, что и Изуку. «Сегодня утром он сказал, что это не моя вина», — пробормотал он. — «Эйджиро. Он сказал, что я не виноват. Но я не успел вовремя и потерял тебя. Я уничтожил нас обоих, я думаю», — таким ли он был? Был ли он уничтожен? Неужели ему больше никогда не захочется жить? Неужели все это ничего не значит без Кацуки? Он просто ждал своего часа? Изуку снова потянулся к надгробию, проведя пальцами по его имени. Он отстранил их, сжимая кулак, словно недовольный холодом. «Я не могу поделиться этим с тобой», —произнес он, слова застряли у в горле. — «Это все, чего я когда-либо хотел, но не могу, так почему я беспокоюсь? Это не моя мечта, если в ней нет тебя, Каччан». Его сердце снова и снова разбивалось о них. Изуку снова и снова ломал свое тело, но он исцелялся, потому что Кацуки был рядом. Он подталкивал и вдохновлял его, заставляя смотреть вперед. Теперь Кацуки был мертв, а глаза Изуку все еще преследовали его, проделывая дыры в земле, словно это была его новая цель. Сердце его тяжело забилось, кровь похолодела от страха, когда Изуку заговорил - он ужасно боялся потерять и его. «Я не хочу возвращаться», — признался тот, несчастный и мрачный. Эйджиро с навязчивым ужасом осознал, что, хотя его тело и было живо, Изуку уже был мертв. Его душа гнила под землей там, где раньше было сердце Кацуки. — «Я хочу остаться здесь с тобой».