Сосед

Никогда же не встречал. А тут припëрся. Стою, третью сигу всасываю, на ограду смотрю и жду. Жду потому что переживаю за него. Хрен знает почему. Он красивый такой. По нему наверняка пол-универа течёт, а он мой же. Мой Саня. Красивый. Тонкий такой. Не как девушка, просто тонкий. Его обнимать, целовать, блять, бесконечно хочется. И чтоб не глазел никто тоже. Бычок в сторону кидаю, как раз, когда он выходит. Видимо с другом. Ржут громко, пихают друг друга. Саня лямку на плече от сумки поправляет одной рукой, второй своему спутнику волосы ерошит. Смотрю пристально, а Саня даже не видит меня будто, мимо проходит. — Сань? Останавливается. Удивляется. Улыбается. В мою сторону смотрит, идёт. Довольный. От солнца жмурится. — Проблемы какие-то? — друг его тоже подходит. — Что за чел? По мне взглядом пляшет недоверчиво как-то. — Сосед, — отвечает мой Саня, а я всё. Я сдох. Сейчас прям сдох. Смотрю на него и прям сейчас богу душу отдаю. — И часто тебя соседи встречают? В натуре. У меня внутри переворачивается всё. Молча в сторону дома направляюсь, как баба истеричка какая-то, чесслово. Хотя не, истерику же не закатил. Слышу как Саня с другом прощается, меня нагоняет. — Нормально всë, Тох? — Ага. Так нормально, что сдохнуть охота. Как в ухо стонать мне, так я — Тоша. Как концерты устраивать за носки разбросанные, так я — Антон. Как «переночуй у меня» так я — Тоха. А как при посторонних, так я… Сосед. Сосед, который три месяца поёбывает Санечку. Ахуеть можно. Не, ну, так-то, если разобраться, мы, в натуре, просто трахаемся. То, что я ему душу открыл, про любовь залечил, это-ж моё только. Он-то либо да, либо нет. Я, может, хотя б знакомым быть хочу. Хотя б, блять. А тут – сосед. Просто левак какой-то. Ебать. До дома добираемся молча. Ну как, Саня там чё-то щебечет, распинается, а я молчу. Злюсь. А чë скажу ему? Ниче. Вот и молчу. Типа, пизди-пизди, слушать-то приятно. Приятно, чë уж. В лифте нажимаю на свой пятый, ему жму на шестой. Санёк в зеркало смотрит. — Ты к себе, что ли? К себе. Хотел бы к нему, только трахну прям в прихожей, даже раздеться не дам. Чтоб думал, прежде чем говорить что-то. Лифт останавливается. Я выхожу. Ключ в замочную скважину вставляю. Саня смотрит на меня, я на него не смотрю и ничё не отвечаю. Ножом мне по сердцу это его «сосед». Кишки как-будто вспороло, и так обидно, блять. По-тупому и по-детски. — Тош? Опять это его Тош. Ласковое, что пиздец просто. Обычное вроде. Меня мама так зовёт, Стас с потока, Анька, сестра его, тоже, и вроде как обычно всё, но когда Саня так называет… Я мурашками весь. Я внизу живота от спазмов приятных сжимаюсь. Почти как в любви признается мне этим своим «Тош». Любовь это когда люди не могут друг без друга. Это когда сроднились, а не потому что хотелка заиграла. Я сроднился. Давно сроднился. А у него чё? Хотелка, типа? Блять, ну нет. Это же Саня. Саня нормальный. Не разменивается только на трах. Зовёт меня всегда так ласково, тепло. Хер знает, короче, чë у него. Я в душе не ебу. Вот вообще. — Бывай, сосед, — бросаю через плечо. Створки лифта закрываются, кабина поднимается наверх. Через пару секунд на лестнице слышится протяжное Вафлëрское мяу. В квартире тихо хоть волком вой. Сходу открываю все форточки, воняет затхлостью какой-то и клеем. Неделю назад мы закончили с ремонтом, ровно столько же я жил у Санька. Сначала потому что в хате пахнет клеем, потом потому что всё ещё пахнет. Потом как-то не хотелось уходить, ну и… Так как-то. Я не против. Санёк тоже. Нет ничего лучше, чем утром проснуться, а рядом с тобой лежит пацан, на которого ты дрочишь и без которого себя тупо не ощущаешь. Такой весь закомфортенный, отъетый. Рёбрами наружу хоть ходить перестал. На работу устроился, чë-то там на пидорском. На айтишном, то есть. Он в компах, оказывается, шарит. Мне в ноуте три вируса поймал. Диски все почистил. Программы какие-то закачал, не работает теперь ноут мой, а летает. А ещё он говорит, я счастье приношу. Типа до меня у него как-то по накатанной. А я как в жизнь ворвался, всё как-то налаживаться стало. Жратва, работа, секс не с житухой, а с вполне себе живым членом. С подкатами у него проблемы, да. Но мне улыбает. Особенно когда на мне прыгает, а потом чёт на ухо шепнет, и я лежу и думаю: заржать или дальше его ебать? Шутки шутить в самом процессе это, конечно, мощно. Короче с приветами Саня. Нравится мне. И я думал, что тоже нравлюсь. А, нет. Сосед. Сраный сосед. Носки мои разбросанные его бесят. А они между прочим грамотно лежат. Чтоб встал такой, а носки уже наготове, и искать по двадцать часов не надо. Семейники его мои не устраивают. Типа не сексуально. Бельё должно быть удобным, а не сексуальным. У меня в боксерах этих яйца прилипают, и член потеет, пиздец неудобно, а в семейниках всё проветривается. Блять. Снимаю штаны, вместе с ненавистными боксами, залезая в любимые труханы, и на подоконник сажусь, спиной к холодному окну. Закуриваю. Курить в квартире тоже нельзя. Даже на балконе. Типа воняет ему. Я курить меньше стал, потому что западло каждый раз на лестницу гонять. Да и разит от меня после. А он сосаться любит. Вот прям до губ опухших чтоб. Посуду мою за собой, слив убираю, вычищаю. Стараюсь, сука, его принимаю, каким есть. С соплей этой под носом его. Септум, или чё-то такое. Ему-ж нравится. С чаями его литровыми. Никогда не видел, чтоб кто-то чай пил из пивной кружки. Типа сделал и надолго хватит, не то, что мизерная кружка. Ну, надолго ему и этого корыта не хватает. Он эту кружку ноль пять за полчаса выдувает. Волосы эти его. Не прям длинные, но не пацанский привычный ёж или просто короткая стрижка, топорщатся у него они так смешно на концах. Как будто не вниз растут, а в бок. И волосы эти его везде. Даже в еде. Типа он как Вафля. Вафля тоже везде. Как там, шерсть кота это приправа? Вот, его волосня, походу, тоже приправа. Ничё, я молчу. Потому что и Вафлю люблю, и Саню. И волосы его. Мягкие они такие, трогать приятно. На кулак наматывать. Вечное его «подожди» терплю, когда видит любую отражающую поверхность, и к мобильнику тянется, чтоб фотку сделать. Он куда-то постит их. Блог какой-то или чё-то такое ведёт. Показывал мне. Привычку его губы свои жрать, щеки, терплю. Типа это навязчивое состояние из-за повышенной тревожности, и хер с ним чё сделаешь, ну, разве что к психологу походить, но Саня отмахивается. Типа норм ему. Мне норм даже щеки его обглоданные вылизывать. Я всего его принимаю, под себя подстраивать себя позволяю. Только б ему хорошо. Саня. Саша. Сашенька. Чё меня так клинит? А ничё. Я с парнем встречался почти два года. Копия Санька внешне, типа заменил. Клин клином вышибает. Не вышибло нихрена, только ещё больше пришибло. Короче, все два года он тупо думал, что я просто удобный хуй. Мы жили вместе, завтраки готовили, ужины. По выходным кино, кафешки, типа романтика. Я его своим парнем считал, он меня удобным хуем. Под рукой, бля, всегда. И Саня щас… Соседом, блять, меня. Пока у меня в душе страх парализующий сидит проебать его, он по течению плывёт, получается. Не привязывает ни к чему себя. Весело. Тушу бычок под писк дверного звонка. Открываю. Стоит моё наваждение. Смотрит на меня своими глазами небесными, грустно так. Виновато. Вафлю к себе прижимает. — Чë пришёл, Санëк? Вафля в моей квартире такой же гость важный и частый, как и Саня. Едва рыжика отпускают с рук, тот сразу в комнату несётся. К дивану. Когти драть. Диван этот Ленина видел, не жалко даже. Нравится, пусть точит. Быстрее новый куплю. Сашка в квартиру проходит, недовольно носом ведёт, я-ж курил, да. На меня смотрит. Прыгает взглядом то на грудь голую, то в глаза, то на живот и ниже. А я в семейниках, да. И чë ты мне сделаешь, Сань, я в другом городе, за мат извени? — А здорово получилось, — Саша кивает на стену за мной. Про ремонт говорит. — Молодцы мы с тобой, Тош. А я его вспоминаю в трусах, и шапке из газеты. На стремянке. Сам вызвался. Типа он сверху клеит, а я разглядываю разглаживаю. Я тогда, если честно, на булки его больше втыкал, чем обои разглаживал. Так что чудо, что правда всё так ровненько легло. То ли клей хороший, то ли обои качественные, то ли у Санька руки из нужного места растут. Мы даже не посрались ни разу, пока обои клеили. Даже когда он ногой ведро с клеем с лестницы спихнул. Я тогда за него больше испугался, он же за этим ведром вниз полетел, едва поймал его. Так бы переломался весь. Даже когда полотно проебали, всë равно не поругались. Вымерили чё-то не так, в общем, не важно. Поклеили всё без споров, криков, ругани. Закрепили отличным сексом на том самом испорченном полотне, потом минут сорок в душе отмывались от клея. Сосед. Удобный хуй. Вот я кто. — То-ош. Саня ко мне льнет, руку на грудь укладывает правую, левой между ног сжимает. А там стоит уже всё. От одного только прикосновения. Потому что это Саня. Ему отказать мне вообще сил никаких. — Ну чего ты такой загруженный, а? Мимо Вафля проносится. Из комнаты в кухню. А я на Саню смотрю, и тупняк какой-то ловлю. Потому что выглядит он так, будто реально ничё не сделал. И мне кажется, что я в натуре сам себя загрузил. По хуйне загрузил. — Не сейчас, Сань. Брови хмурит. Пальцами ныряет в семейники. Накрывает головку ладонью, обхватывает, вниз ведёт. Медленно. Мучительно медленно. Тягуче так. И облизывает губы. — На мои желания и слова похуй, да, Саньк? Рычу на него зачем-то. Руку убираю под ошарашенный взгляд. За плечи его от себя так — эть, на пару шагов, и в кухню иду, прячась от этого взгляда. Ходить со стояком то ещё удовольствие, но я иду. Вафля на столе сидит лапу мочит в миске с водой, смотрит на мокрую шерсть, лижет. Повторяет действие несколько раз. Что хозяин, что кот. Оба с придурью. Рыжий отвлекается, только когда я ему сухарики насыпаю и туда же на стол ставлю прям перед мордой. Корм для Вафли у меня стоит с первого января. Просто купил. Он места много не занимает. Зато Саня знает, что если придёт с Вафлей, то спокойно можно остаться с ночëвкой. Тут и его накормят, и Вафлю. — Антон? Двадцать лет уже Антон. — Чë, Сань? Опускаюсь на кресло, наблюдая за Саньком. Он мнётся, смотрит на меня сверху-вниз, губы поджимает. Растерянный, пиздец. В руки берёт себя, уверенно ко мне подходит, залезая на бёдра, и руки на затылке в замок сцепляет. Трётся. Всегда так. Сначала выкинет чё-то, напиздит на меня, особенно не по делу пиздеть любит, потом извиняться лезет. Причём извиняется он всегда одним местом. Тем самым, что сейчас спрятано под тканью домашних шорт, и проезжается по стояку. И действие это такое… Охуенное. После которого думать вообще не надо. Надо руки ему на задницу, и член туда же. Что я и делаю. Ладонями под резинку шорт вместе с трусами, резко вниз, оголяя полушария. Мягкие. Мда, долго я ломался. А как ему отказать, когда он такой вот сексуальный, раскрепощенный? Сжимаю их в пальцах, разводя в стороны под судорожный выдох. Саня доволен. Саня улыбается, смотрит в глаза и вовсю дрочит мне. Я уже и не против. Да и в коридоре не был, просто… Поговорить бы сначала, а потом уж в койку, но, видимо, этот раз не исключение. Разговоры после. Саня отстраняется. Слезает с бёдер только чтоб от шорт с футболкой избавиться. Я попутно стягиваю с себя семейки, оставляя болтаться где-то на щиколотках, когда он возвращается. Откусывает уголок с упаковки презика, раскатывает по всей длине и пристраивается. С утра ещё тянутый. На первую пару поэтому и опоздал. Я вообще, если честно, никогда не думал, что у меня будет так много секса. Я трахаться люблю. Трахаться с Саней люблю ещё больше. А Санька уж как люблю… Слов не подобрать. А я… Сосед, блять. Крепче булки в руках сжимаю, резко натягивая на себя. Так резко, что у самого искры из глаз, а Саня стонет. Выгибается кошкой в руках, голову назад закидывает и стонет. Протяжно, громко. Всегда громко. Сосед, сука, я. — Сделай… Как тебе хочется, — бормочет сбивчиво себе под нос, хватает ртом раскалённый воздух. — Тошенька. Сделай, не сдерживайся, а? Саня бёдрами двигает, активно насаживаясь. Пальцами по затылку пробегается. Красный такой. С испариной на лбу. Запыханный. В себе сжимает так сильно, что кончить можно прям вот сейчас уже. А я бы кончил, но терплю. Придерживаю под ягодицы и бёдра вскидываю, погружаясь в горячее нутро глубже. До самого основания. — Без резинки хочу, Сань. Остро так хочу. И кончить в него, чтоб мной пропитался. Хуйня это всё, не пропитается, но думать об этом приятно. Чëрт знает почему. Санёк останавливается, снимается с меня. Гандон снимает тоже, и обратно садится. Я плыву. Без резинки он вообще другой. Горячий такой же, приятный. Шёлковый как-будто изнутри. У меня внизу живота пожаром горит, и яйца поджимаются вместе с пальцами на ногах от восторга. От охуения с него. От звуков и выдохов, отскакивающих от стен кухни, и скрипа кресла, которое хуй знает, почему до сих пор не рухнуло от такой скорости движений. Саня скачет. Скачет как под спидами. С нежностью у нас случается, конечно. Нечасто, но случается. Когда по полчаса лижемся перед самым главным, гладим друг друга. Когда растягиваю его медленно, долго, мучительно. Издеваемся, распаляем друг друга. Но когда вот так, как сейчас, у нас чаще. И это обоих устраивает. В сексе он вообще другой. Не как в жизни. В бытовухе-то он чуток скромный, стесняется даже. А как во вкус входит, так… Охуенный. — Давай, Тош. В меня, хочешь же? Кончи в меня. Я же твой. Весь твой. Мой. Хочу пиздец как. Руку на его стояк кладу, размазывая капельку смазки. Втираю её в головку, пальцем по щелочке. Очень осторожно пару раз ногтем. Ему нравится. Он вообще любитель острых ощущений. Ногтями по головке, за яйцо прикусить. Больной на всю голову. Дрочу ему в такт фрикций. Замедляюсь только когда у самого аж бёдра немеют от подступающего оргазма. Кончаем мы вместе. Он мне на грудь, выгибаясь в пояснице, парой капель до подбородка долетая, я в него. Как он просил. Как я хотел. Собой его наполняю, ещё несколько раз толкаясь в разнеженное тело. Ему это не кайф. Его это бесит, но сам же сказал, чтоб сделал как я хочу. Санька пыхтит что-то, голову мне на плечо роняет и пальцами по подбородку ведёт. Стирает сперму и в рот тянет. Облизывает. — Тош, не злишься больше? — Кончай извиняться жопой, Сань. Саня смотрит на меня виновато. Видно, что понимает косяк свой, но упорно не вдупляет в чем именно. — Как хочешь, но семейники я буду носить, Сань. — откидываясь на кресле, прикрываю глаза. — Я не смогу трахаться ещё больше, Тош. У меня скоро закрываться там ничё не будет. — Чë? Реально чë? — И так хочу тебя как ненормальный, — продолжает бурчать Саня, опуская взгляд. — Ты когда в семейниках ходишь, я как под виагрой. Хочу тебя нереально, понимаешь? — Чë? Опять переспрашиваю в тупого. Догоняю ведь, чё он сказал, а всё равно спрашиваю. Типа, семейники его мои возбуждают? Я в семейниках? За это парится, что ли? В натуре? — Да ничё, Тош, — Саня с бёдер слезает, а я обратно его на себя роняю. Он глаза отводит, супится. — Я как наркоман подсел на тебя. Первую дозу в себя ввёл ровно тридцать первого декабря. Когда ты с пельменями ко мне и коньяком. Я тебя… Я тебя с шестнадцати лет люблю, Тох. Как не в себя люблю, понимаешь? Ты когда съехал, мне два года потребовалось, чтобы принять в себе это. Я каждого с тобой сравнивал, знаешь сколько раз представлял тебя и твои руки, вместо чужих меня трогающих? — Любишь? Саня смотрит. Долго так. Зрительный контакт не разрывает и молчит. Как пиздеть на меня, так смелый, а как важное глаза в глаза сказать, так он ссыт, получается. — Чего я по-твоему просто так с тобой сплю, что ли? — А чë нет? Я-ж сосед. — Ты из-за этого, что ли? А после мы говорим. Долго-долго. Высказываем всё что не нравится, и что нравится тоже. У Сани в голове столько всего спрятано, скрыто от меня. Ему тяжко. Вижу же. Слова подбирать сложно, признаваться, открываться. Но говорит, открывается. За семейники, за носки. За желание вместе жить, а не набегами друг к другу. Я тоже хочу. — Сань, — шепчу в ухо, двумя пальцами проникая в него. Раскрытый, растянутый. По пальцам остатки спермы стекают. Ахуенно. — Хотя б знакомым меня представляй, а? Не соседом. — Парнем, — задыхаясь шепчет Сашка. Руку назад заводит, останавливая движение моей. — Парнем хочу называть тебя. Можно, а? Правда. Мы же встречаемся, да, Тош? На ноги поднимаюсь, прижимая к себе Саню, и спиной на стол укладываю. Ноги его на плечи пристраиваю, и вхожу сразу на всю длину, прикусывая кожу икры. Санёк пальцами впивается в край стола, спиной скользит по поверхности и просит ещё. Ненасытный. Я ненасытный рядом с ним тоже. Трахаю его как в последний раз. Как сумасшедший. Будто не трахался буквально вот недавно. Толкаюсь в него до шлепков яиц о половинки под жалобное мяуканье сбоку, влажные поцелуи в губы и умоляющие стоны, запечатывая сказанные слова. Мой. Самый. Любимый. Парень. Мой Санча. Мы же встречаемся, блять. Хуй это кто изменит. И я не сосед больше. Не хуй удобный. Я парень Санькин. А он — мой. Так и порешили.