Сквозь кровь прожить

      Я перехватил квоффл, когда Маркус перебросил его Джонсон. Мы вели с оскорбительно небольшим перевесом, а все из-за этого второкурсника Поттера! Он летел прямо на меня, очки съехали на бок, одну перчатку где-то потерял. Я нырнул под него за секунду до столкновения и перевернулся, небо под ногами, как же я это люблю. Передал квоффл Флинту, удачно, пролетал прямо подо мной. Выровнялся, прильнул к древку щекой.       – Флинт заносит руку для броска и…       Три свистка. Квоффл пролетел через центральное кольцо. Все замерли в недоумении, трибуны взревели разочарованным “О-о-у”. Я оглянулся на профессорскую трибуну. Дамблдор стоял на скамье, поднеся палочку к горлу.       – Всем собраться в Большом Зале. Спасибо.       Все завыли. Вейзи круто выругался и сел на землю последним.       – Что за херь! – он швырнул метлу на стол и снес банки со смолой. – Нельзя дождаться конца матча?!       – Там сидел Корбан Яксли, – сказал Хиггс, стягивая через голову мокрую рубаху. – Дело дрянь.       – Да хоть Том Реддл. Кому в голову придет прерывать игру вот так? Я даже снитча не видел!       Под гневные тирады Вейзи мы дошли до замка, толпа уже влилась через бутылочное горлышко – двери – в замок. Я грустил со всеми за компанию, мне всего лишь хотелось полетать еще. В Большом зале еще никогда не было так шумно.       – А что с флагами? – Майкл пристыковался откуда-то сбоку, запрокинул голову и повис на моей руке. – Они… где?       Дамблдор переговаривался с Яксли у профессорского стола. Я сел рядом с Тео. Когда я уходил утром, он еще спал. Нонсенс, обычно к девяти утра он успевал переработать главу какого-нибудь учебника. Я подозревал, что некоторые их них он перечитывал не в первый раз. Я едва не проспал, потому что привык ориентироваться на шкрябание пера – опираться на его продолжительность вернее, чем на часовые стрелки. Механизм может сломаться, а Тео – нет.       – Объявление по всей школе дали?       – Как видишь.       – Ты где-то гулял?       – А что?       – У тебя листочек в волосах. – Я протянул руку, чтобы его достать, но Тео увернулся и смахнул его сам.       – Выходил проветриться на ярд, – буркнул он и отвернулся.       – Сожалею, что пришлось остановить игру. Ныне все безотлагательно. – Дамблдор налег на кафедру. – По Соглашению, школа должна прислушиваться к рекомендациям касательно преподавательского состава, учебного плана и траектории воспитания, – пауза, – вашего воспитания. Итак, – он выпрямился, – Министерство требует ввести раздельное обучение чистокровных волшебников и, как мне обозначили, всех остальных.       И никогда не было так тихо в Большом зале.       – Но, – Дамблдор вышел из-за стойки и сложил руки на спиной, спустился на одну ступень, – спешу напомнить, что школа обладает правом на автономию. Решение остается за директором и, в случае его отсутствия, за его заместителем. Школа – это оазис будущего нации, если теперь мы выражаемся в подобных терминах. Один из главных принципов Хогвартса – создание равных условий обучения каждого, кто наделен даром. – Он спустился в нашу ученическую низину. – Именно в среде, в которой чтится стремление к знаниям, развитие таланта и личности, происходит настоящее волшебство. Мы воспитываем не заводных исполнителей, а осознанных творцов. Развитие самостоятельности, смелости и ответственности возможно только тогда, когда вы чувствуете себя свободными.       Я попытался разглядеть Яксли, но он стоял у самой стены, за факелом, и я не увидел выражение его лица.       – В любое время должен оставаться заповедник, защищенный от влияния эпохи. Как показывает история, именно в таких условиях рождается и гений, и мечтатель, то есть враг настоящего, оппонент прошлого. Посему, – он обернулся на Яксли, – школа отклоняет введение радикальных изменений, противоречащих базовым принципам нашего образования.       В зале зааплодировали, кто-то даже встал на скамейку. Я вяло похлопал, все эти политические рокировки меня совсем не интриговали. Яксли тоже хлопал. Он прошелся вдоль стола и подошел к стойке. Тео и пальцем не шевельнул, все так же глядел в потолок, в снежные тучи.       – Прекрасная речь, профессор. Как вы правильно заметили, решение остается за директором. К сожалению, здоровье Армандо Диппета оставляло желать лучшего. Сегодня утром он нас покинул. Примите мои искренние соболезнования. Над нами развернулись черные флаги, погасли все свечи. С тысяч фитилей тонкими струйками стекал серый дым. Преподаватели поднялись со своих мест, профессор Бири стащил с головы тюбетейку. Мы встали вслед за ними. Неужели они об этом не знали? Дамблдор кивнул, и мы заняли свои места.       – Мы предполагали, что это рано или поздно случится. Внеочередное заседание Совета выбрало нового директора.       Тяжелые двери медленно разъехались. В Зал вошла молодая женщина. Ее облачение библиотекарши (шерстяная темно-синяя юбка, темный жилет поверх кремового цвета рубашки и даже прижатая к груди кипа бумаг) могло бы сбить меня с толку (и эта скромница – новый директор?), если бы я не знал ее заочно. Она прошла мимо нашего стола, стучал невысокий каблук. Большие синие глаза подведены черным не так густо, как обычно, а волосы собраны на первый взгляд простецкой заколкой – красная роза с серебристым шипастым стеблем. Наверняка рубин и платина. Майкл поседел и повесил голову.       – Араминта Мелифлуа Блэк.       Яскли уступил. Дамблдор занял место за преподавательским столом. Я пытался прочитать выражение его лица, но он с равной вероятностью мог сидеть как на проходной филармонии, так и на свадьбе нелюбимого родственника. Блэк встала за кафедру и опрокинула на нее стопку бумаг. Если она будет читать все это, то мы здесь до самого выпуска.       – Спасибо, Корбан. Сказанное профессором Дамблдором – чистейшая утопия. Аскетизм, которому подвержены профессора и учителя, зачастую мешает взглянуть на образование под новым углом. Сопротивление изменениям и вопиющий консерватизм тормозит развитие Великобритании и культивирует неадекватную оценку происходящего. Согласно исследованию магического потенциала среди учащихся четырех школ, есть достоверное различие в способности усваивать и использовать магическое знание чистокровными волшебниками и теми, кто родился в смешанной семье или в семье магглов. Кроме того, каждый год Министерство обрабатывает результаты СОВ и выпускных экзаменов. Статистика демонстрирует большой разрыв средних значений баллов.       Раздельное обучение не преследует цели обделить знанием некоторых учеников, но направлено на создание той самой, в новом смысле благоприятной, среды, где каждый получит по возможностям. Новая программа учитывает природные предрасположенности к магии и облегчит учебу прежде всего магглорожденным, которым приходится бросать все силы на то, чтобы успевать за чистокровными волшебниками. Дети и подростки не справляются с подобным напряжением, что наглядно демонстрируют данные опросов среди учеников. К сожалению, в последние годы возросло и количество попыток свести счеты с жизнью, и магглорожденные, очевидно, здесь лидируют. Министерство больше не может закрывать глаза на подобную несправедливость. Никакие идеалы не стоят жизней детей.       Новая траектория образования предполагает сокращенную, но углубленную программу для чистокровных волшебников. Они смогут развить свои таланты в небольших группах. Укороченный учебный год открывает возможности для всего того, чем приходится жертвовать для экстенсивного образования. Напротив, в больших группах магглорожденные и ученики смешенной крови освободятся от необходимости прыгать выше собственной головы. В спокойной и благоприятной обстановке они получат все необходимые знания о магическом мире и правилах поведения в нем, смогут подобрать посильную нагрузку и пройти курсы профориентации. Наиболее преуспевающие в учебе получат доступ к курсам, которые будут читаться для чистокровных. Их окончание гарантирует, что они смогут поступить в высшие учебные заведения наравне с чистокровными, которые проходят вне конкурса, и будут приняты на работу, где сейчас им отказывают.       Учителя, в свою очередь, смогут уделить достаточное внимание продвинутым ученикам и эффективно использовать то время, которое в рамках всеобщего обучения посвящено подтягиванию отстающих. Для обучения остальных в школу привлечены новые преподаватели, в профессионализме которых сомневаться не приходится. Общие курсы для потоков будут проходить в две смены. Дневная для чистокровных и утренняя для остальных. Мой кабинет всегда для вас открыт. – Она впервые посмотрела на нас. – Давайте вместе сделаем наш мир справедливым.       – А матч? – крикнули с Гриффиндора.       – Мы согласуем ваше расписание и назначим новую дату. – Она стукнула бумагами по кафедре. – Если больше вопросов нет, прошу разойтись по гостиным и вспомнить об Армандо Диппете только хорошее.       Я толкнул Майкла в бок. Он низко навис над столом, и я подумал, что он снова заснул. Но он подскочил, долбанулся коленкой о скамью и бодро заковылял к выходу. В дверях образовалась толкучка, все озирались и глазели на директрису. Краем уха я услышал пару похабных шуточек. Мы с Тео вышли в числе последних. Он молчал до гостиной. Места у камина для старших. Остальные занимали столы, подоконники и кушетки.       – Гуляем! Спим до обеда!       – Нас в феврале отпустят? В марте? В апреле?       – Особо не радуйтесь, нам программу усложнят.       – Это не она пыталась протолкнуть закон о травле магглов? Вот так добродетель.       – Вроде она…       Я подвинул Майкла и уселся на диван. Тео встал у камина и сложил руки на груди. Вейзи, все еще мрачнее тучи и опаснее сфинкса, почти лежал в кресле, крутил из пергамента шарики и бросал их в камин. Половина не долетала. Дафна сидела на подлокотнике и качала ногой.       – За вычетом того, что её речь явно написана заранее, в её словах был здравый смысл, – сказала Гестия. Она опиралась на спинку дивана и стояла над Майклом, но будто еще полминуты назад была дальше от меня. – Вспомните хотя бы когтевранку в прошлом году... она ведь так и не вернулась в школу.       – Протащили говно, завернув в золотую фольгу, – пробормотал Майкл. – Не припомню ни одного опросника.       – Она же твоя тетка? Ты теперь вообще будешь как сыр в масле кататься.       – Скорее она поселит меня в своем кабинете, чтобы глаз не спускать.       – Вейзи, от твоих катышков скоро гостиная загорится! – сказала Дафна и вырвала у него из рук пергамент. – И первым сгорит Теодор. Отошел бы ты.       – Вот и прихлопнули Дамблдора, – мрачно сказал Вейзи. – Чую, квиддич вообще запретят, потому что, видите ли, он травмоопасный.       – Меня больше беспокоит, как теперь зарабатывать баллы. Нам будет сложнее, чем им? Или они сделают два кубка школы? У нас все чистокровные, а на том же Пуффендуе от силы человек десять… Тео развернулся и ушел. Дело дрянь.       – Вот всегда он так. – Дафна отчего-то покраснела. – Есть ведь, что сказать.       – Выноси хрупкие вещи, а то он все разнесет.       Я покачал головой, мол, вы преувеличиваете. Тео никогда ничего не громит. Я думал так, пока не зашел в спальню. Он сидел на полу и, обернув руку в ткань (я опознал скомканную жилетку) собирал осколки разбитого графина и складывал их на стол.       – Убери заклинанием, ты же порежешься.       – Сразу видно, что первенство по успеваемости не показатель большого ума.       – Так вот почему ты ушел…       – Один трясется над своей пыльцой. Какой ужас, теперь не сможет улетать, когда захочет. Второй дрожит за свой квиддич. Третий радуется, что поспит подольше. Четвертая помешана на идиотских баллах. Пятая приводит в аргумент то, о чем не имеет ни малейшего понятия! Шестой молча сокрушается над директорским местом. Разве он не знал, что за него в Совете сейчас никто не проголосует? Все витает в облаках!       – Не ты ли постоянно жаловался на то, что мы по десятому кругу проходим одно и то же?       – Все получили, что хотели. Магглорожденные в безопасности, чистокровные при привилегиях. Рай на земле! – он резко поднялся на ноги и швырнул в сторону жилетку. – А ты молчишь, потому что тебе все равно.       – Да, давай, мне еще пощечин надавай. Я ведь все стерплю. Один ты лучше всех знаешь, что происходит. Остался бы да просветил нас, неучей и бездельников, что делать. Толпой накинуться на Яксли и Блэк? На их место придут другие, щелкнут кнутом, отнимут все пряники.       – Уж лучше бы кнутом щелкнули, может, тогда бы хоть кто-то напугался и очнулся. А так мы медленно сдохнем и не поймем, отчего, ведь пряники были такие сладкие!       – Я понял, все вокруг дураки. Беспокоятся о том, что для них важно. Дафну всего лишь родители не видят, если она не занимает первую строчку. Вейзи всего лишь всю жизнь мечтает заниматься квиддичем. Гестия всего лишь больше всех нас болеет за других, потому что сама натерпелась в приемной семье. А Майкл подсел, потому что не может иначе справиться со смертью Лиама. Кого я там забыл? Дамблдора с легкой руки отстранят, если он тотчас начнет разборки, а так он хотя бы останется в стенах школы и сможет так или иначе повлиять на происходящее. Это все ерунда, по-твоему? Тео махнул рукой так, будто я всего лишь назойливая фея. Клянусь, если бы не мое размягченное вчерашним признанием сердце, то я бы тотчас ушел.       – У меня тоже есть предел терпения, Тео. Ты либо объяснишь мне все, либо будешь вариться в этом котле один. И это не угроза, а следствие того, как ты со мной поступаешь.       – Не надо на мне тренировать свои дипломатические приемы. Иди к своим друзьям-мечтателям. Шантажируешь меня одиночеством? Да я только…       Я оттолкнулся от двери, и увидел, как он хотел отступить (замер, отклонился), но остался там, где стоял. Я поймал его и прижал к себе. Каждый раз приходится продираться через тернии и выдумки, чтобы догадаться, чего на самом деле он хочет! Как и все, не быть одному. На его беду, за годы я отрастил крепкую броню. Ядовитые дротики меня уже не возьмут.       – Вот если сейчас прогонишь меня, я тебя не прощу. И это уже угроза. Я уверен, многие думают о том же, о чем и ты. Тихо, стой как стоишь. Сейчас нам как никогда нужно держаться вместе. Один против всех – проигрышная стратегия.       Он схватился за мою рубашку, натянулось на плечах. Без него я точно не проберусь через все то, что происходит. Без него я в тумане событий.       – За меня только ты.       – Целый я. И это неправда. К тебе прислушиваются, потому что “Теодор фигни не скажет”. Знали бы они, что я выслушиваю.       – Право слушать мою фигню закреплено только за тобой.       – Я знаю.       Я чувствовал, что мое время на исходе – вот сейчас он отстранится. Или сейчас, или прямо сейчас. Будто держу руку в горячей воде, котел над пламенем, еще терпимо, но скоро обожгусь. Я оказался прав. Тео отпустил меня, мне пришлось распутать плети-руки.       – Вернемся в гостиную.       – Я…       – Пошли, говорю. – Я взял его под руку и потащил за собой. – Ценным для общества вне общества ты не станешь.       Большинство учеников разошлись ко комнатам. Вейзи отвоевал у Дафны пострадавший пергамент. Майкл развалился на диване и объяснял что-то Гестии, размахивая руками.       – Блудные вернулись, – сказал он. – Мы как раз перешли к части “по существу”. Вы пропустили все нытье.       – Переживем. – Я прогнал его со своего места, и он нехотя подвинулся.       – Если по существу, то мы ничего не можем, – пробурчал Вейзи. – Вот и весь разговор.       – Останутся ведь общие пространства. Коридоры, библиотека, читальный зал, – сказала Гестия. – Она сказала, что преуспевающие будут с нами заниматься.       – Очевидно, это лазейка для “своих”, чтобы протолкнуть, например, полукровок за хорошее вложение в бюджет школы. – Дафна накрутила белую прядь на указательный палец и распустила вялую спираль.       – Сдались ей деньги, она богата. Коррупция не так страшна, как неподкупные идеалисты.       – Мы можем делиться своими конспектами, закрепить за каждым определенный предмет. Не знаю, как у вас, но у меня много хороших друзей в категории “остальных”. Если потребуется, то мы сами можем их натаскивать.       – Наложили бы вы заглушающие чары, а то на нашу компашку донесут за мило дело. Тео взмахнул палочкой, и нас окружило призрачным барьером.       – Вот теперь можно открыто говорить, что это пиздец! Назначили на пост директора школы первую шовинистку. Я вам клянусь, она введет телесные наказания для закрепления дисциплины. Нам попадет не меньше. Она на дни рождения так ногтями мне в ухо врезалась, что у меня там, наверное, шрамы остались. Посмотри, посмотри! – Майкл налег на меня, а мне пришлось закрыть его уши своими ладонями. – Вот! Они такие страшные, что смотреть на них невозможно!       – Уговорить родителей на нее рапортовать тухлый вариант. У меня чуть ли не плакали от счастья, что, наконец, наш мир в надежных руках.       – У меня тоже. Такое пиршество было…       – И у меня.       – Автономия школы вышла нам боком, – сказал я. – Вряд ли правозащитников допустят до разрешения внутренних конфликтов, а все “из ряда вон случаи” замнут.       Краем глаза я увидел, как по барьеру прошла голубая рябь. Беда чар – мы тоже не слышим то, что происходит снаружи.       – Что обсуждаете? – Боул встал по другую сторону от Тео. Два стража огненных врат.       – Твой новый галстук, – сказал Майкл.       – Правда? Мне тоже нравится. – Он перекинул через плечо нашу стандартную полосатую удавку. – Там снаружи чуть ли не фейерверки пускают. У них праздник, что, наконец, додумались разнести нас по разным загонам. А если серьезно, о чем секретничаете?       – Ботинки тоже новые?       – Второй раз уже не смешно. Хотите сместить директоршу? Я тоже за свободу, а не утренние марши по плацу. Лестрейндж, давай сочиним пару претенциозных статей для Пророка? Мол, бывшая школа волшебства теперь передовая исправительная колония.       – Хорошая идея.       Мы все уставились на Тео. Боул ахнул и утер уголки глаз.       – В любом случае нужна огласка. Худшее, что мы можем сделать – замолчать.       – Сдается мне, вы паритесь больше притесненных. Серьезно, выгляните на улицу. Вашу спасательную операцию на смех поднимут, а героев вилами в подземелье загонят. – Он покачал головой. – Если вам интересно, рубашка тоже новая. А у Поттера слабый левый фланг, – сказал он мне через плечо, уходя.       – Проиграешь второгодке – век от позора не отмоешься.       Он прошел через барьер и махнул нам на прощание.       – Что это с ним? – шепнул Майкл. – Он меня пугает.       Вейзи покрутил у виска.       – Может, влюбился? Говорят, любовь исцеляет…       – Резюме, – прервал Гестию Тео. – Раньше времени паниковать нет смысла. Если кто изъявит желание учиться по нашей программе, то мы поделимся знаниями и навыками. Нужно поддерживать иллюзию лояльности, чтобы сохранить то, что сейчас имеем. Мы скоро выпустимся, нужно успеть организовать что-то вроде моста, чтобы ни мы, ни второй берег не остались в информационной изоляции. Пропаганду сочиняют не дураки, она действует на всех, в том числе на тех, кто в нее не верит. Например, внушает чувство тотального одиночества. Последнее – не впадать в отчаяние.       – И не уйти в запой, – хмыкнул Вейзи. – Война план покажет. Давайте собираться не здесь, а в чьей-то комнате. Бекер?       – Лучше в вашей. Наша угловая, тесно.       – А наша, видимо, проходная.       – На восьмом этаже есть место, которое подстраивается под нужды о нем знающих. – Тео раздавил каблуком уголек. – Там можно проводить собрания со студентами других факультетов.       – Выручай-комната? Я думала, что это школьный миф. – Дафна нахмурилась. – И давно ты ее нашел?       – Недавно.       – Вот и хорошо, – торопливо сказала Гестия и хлопнула в ладоши.       Со следующего дня мы занимались раздельно. Я насчитал всего семнадцать студентов на Заклинаниях, слышал, что от полукровок и грязнокровок класс едва не лопнул. Возмущение достигло кульминации уже за обедом. В Большом зале изменили рассадку. Всех чистокровных ссадили за наш стол. Обосновали это тем, что отныне для нас на кухне готовят отдельно. Любые попытки пересесть пресекались снопом колючих искр, выпускаемых при приближении к чужому, еще вчера родному, столу.       Меня больше удручало прибавление в моем расписании. Утром в моем расписании завелись две пары по Зельеварению.       – Не хватает людей, – сухо сказал Тео после моей гневной тирады.       Одно другого хуже. Еще и вычищать котлы после первогодок и водить штабелями неаккуратных учеников в Больничное крыло. Следующие дни я провел в лимбе, не иначе. Золото под ногами трансфигурировалось в грязь. Видимо, было лепреконовским. Тео слег с головными болями, в нашей спальне горела одна свеча. Она освещала поселившуюся на столе Тео газетную вырезку. Том Реддл – XXXI министр магии. Он стоял среди министров, тесно сбившихся в две кучи, обособленный. Вспышка камеры белила его лицо, но он не моргал, когда все остальные прикрывали глаза рукою или щурились. Его взгляд следил за мной, в какой бы точке комнаты я ни находился.       – Тео, умоляю, убери его.       – Это напоминание.       Напоминание чего я так и не выяснил, Тео отмахнулся от меня и накрылся подушкой. К счастью, на следующее утро Том Реддл переехал в ящик его стола.       Через неделю (время отсчитал Тео) от матери пришло письмо. Они начали переговоры с Боулами, папа в ярости. Все, как я и думал. Через неделю еще одно. Дело разрешилось дарственной на бабушкино поместье. Я давно попрощался с бабушкиным домом. После ее смерти (мне было десять) я был там всего пару раз. Дом пугал меня. Он стал по-другому пахнуть, в нем все потускнело. Двойственная знакомость и чуждость. Я ходил по нему, панически моргал, воображая, что делаю фотоснимки, пока родители внизу говорили с четой Боулов. Они жили на территории поместья в маленьком коттедже. Решили, что чтобы дом не пустовал (сдавать его кому-то еще мама решительно отказалась), Боулы переедут. С единственным условием – сохранить розовый сад и оставить Бада, домовика. На время это навсегда.       От прежнего дома остались только стены. Мебель перемешалась, как будто кто-то свалил шахматные фигуры в кучу и расставил в произвольном порядке. Все ненужное (и самое дорогое для моей памяти) временно переместили в коттедж. На его задворках стоял деревянный сундук. Раньше он принадлежал кладовой. Без замка, только петелька, на которую накидывается резной треугольник с вертикальной прорезью. Когда я его обнаружил, едва мог увидеть, что в нем, если подпрыгивал. Открыть его полностью не получалось – узкий зазор, добытый большим трудом, и громкое захлопывание, едва не прищемленный палец.       Но в одно из последующих лет, когда я мог открыть его полностью и положить локти на бортик, я, наконец, разворошил сладко пахнущие старые простыни, платья. И это все? Я оперся ладонями на борт и подпрыгивал, выше, выше, а потом перекинул ногу, зацепился и упал в мягкие ткани. Наверняка у него двойное дно. Добрался, пыхтя, в полутьме, отплевываясь от ниток и перышек. Глаза слезились от пыли и плотного от старых духов воздуха, и я зло ударил в стенку пяткой. Тут же громкий хлопок, тонкий звон металла, темнота. Я упёрся в крышку, он не открывалась. задохнусь. Я тут умру! Это не сундук, это гроб, и я сам залез в него! Я молотил кулаками и носами туфель в крышку, и кричать сначала не мог, уж больно стыдно. Не помню, как из него выбрался. Будто уснул, а проснулся уже снаружи, на полу. Может, Бад меня нашел?       Ударили первые морозы. Ещё три дня назад все худо-бедно зеленело и если чахло, то лениво и ради приличия. Сегодня же я вошёл на кладбище. Увернулся от жёлтой ветки лиственницы и остановился у теплиц. Из-под окон на железный бортик натекла вода, навстречу друг другу росли тонкие прозрачные сталагмиты и сталактиты. Ближе ко входу сосульки сбили, я перекатился пяткой на кристальном цилиндре. К счастью, сегодня никаких горшков и опасных растений, всего лишь подшивание гербария. Я “собрал” его на первом курсе только благодаря Тео – он заблаговременно засушил по два экземпляра, чтобы выбрать них лучший. Я прибрал к своим рукам варианты “похуже” и получил свое первое и последнее “превосходно” по Травологии.       Группа сократилась с пятнадцати учеников до шести. Я даже тосковал по Марте, пусть мысленно и ворчал на все ее вопросы, на которые сочинял правдоподобные, но не истинные ответы. Профессор Бири припахал меня перебрать семена, и я сидел за отдельным столом, отделял двукрючковые зерна от трехкрючковых. Самое бесполезное занятие из всех. Профессор опять скрылся и звенел стеклянными банками в соседней теплице. Оставляю на вас, мистер Бекер. Конечно, я ведь главная швея всея Хогвартса. Я почти уснул, когда краем глаза заметил странное наслоение тел за ученическим столом. Дэвис тыкал чем-то в Салли, а тот жался в самом углу и дырявил большие листы картона шилом, которое вдруг переложил в другую руку, развернул и…       – Левиоса! – крикнул я.       Шило выпрыгнуло из его руки и зависло в воздухе. Оставался дюйм до бедра Дэвиса. Они совсем с ума посходили? Оба побледнели, оба таращились на меня, будто это я вдруг сделал что-то из ряда вон. Дэвис отмер первым. Он скинул с коленок гербарий и набросился на Салли, попалил его на пол и успел косо ударить по скуле прежде, чем я, скрутив его, отволок в сторону.       – Псих! Ты хотел мне ногу проткнуть?!       – Тихо всем!       Салли приподнялся на локтях, развернулся, оттолкнулся от земли, и, чуть не навернувшись, удрал из теплицы.       – Зачем ты его донимаешь?       – Да я ничего такого не делал! Я даже ни разу не тыкнул его по-настоящему! Да и это совсем не больно!       По белой нити я отследил толстую кривую иглу, наполовину утонувшую в сухой траве. Остальные ученики побросали гербарии и столпились вокруг, распахнув глаза и рты, все равно что карпы пои.       – Дэвис, после пары пойдешь со мной к МакГонагалл. – Пусть она с этим разбирается.       – Но это он меня чуть не убил!       – Все живое кусается, если его терзать. Доделывайте гербарии, не на что тут смотреть.       Я отыскал профессора Бири и кратко описал произошедшее, получил нагоняй, но куда сильнее меня беспокоил улизнувший Салли. Я вышел из теплиц.       Пошел снег. Я продрог уже через несколько минут, пока выискивал Салли в дендрарии. Нашел по черному хвосту мантии, выглядывающему из-за валуна. Он сидел на желтых иголочках под той самой лиственницей, от чьей пощечины я чудом увернулся час назад.       – Замерзнешь ведь.       Он мне не ответил, только пуще подобрался. Я наколдовал согревающие чары и сел рядышком. Меньше всего мне хотелось читать ему нотации, даже если статус старшего обязывал. Он и сам испугался того, чего едва не сделал. Меня никогда не травили, это в последнее время Боул слетел с катушек. Это ведь он навел Салли на эту идею!       – Отвести тебя в Больничное крыло?       Салли помотал головой и уткнулся лбом в острые коленки.       – Уверен, что ты этого не хотел…       – Хотел. Я хотел! – Он вскинул на меня глаза, ясные от ярости. – Он мне все плечо истыкал. Что еще я мог сделать?       Я поводил рукой по своему бедру, размазал поломанные снежинки. Шило в мышце… мне бы точно пришлось тащить Дэвиса на руках, “как девчонку”. Неужели ты, Салли, на самом деле думаешь, что это единственный возможный исход?       – Позвал бы меня.       – И тогда они бы назвали меня шестеркой!       – Разве у тебя нет союзников? Давай я буду. Позвать на помощь друзей уже незазорно.       – Я не маленький, чтобы на мне это сработало, – проворчал он.       – А я маленький. Без своих друзей я нет никто. Ладно, может, “кто-то”, но совсем не “тот”, что при них.       Салли подобрал веточку с мягкими шишками и открутил одну. Сколько кровожадности в таком маленьком мальчишке, подумать только.       – И зачем тебе это? Потому что я внук бывшего министра?       – Это приятный бонус, конечно, но у меня при всем желании не получается заводить друзей исходя только из условной полезности. – Не правда и не ложь. – Если не дружба, то хотя бы некая коалиция, понимаешь?       – Я для тебя бесполезен. Для всех…       – Я скоро выпущусь, а если не друзей, – ох, повторяюсь, – то близких знакомых с младших курсов у меня нет. С Гриффиндора подавно. Кто знает, может, мне пригодится знаться с кем-то со школы. Лучше это будет человек, который быстро схватывает, – даже вредные советы, – и задает такие сложные вопросы. Значит, он будет искать и сложные ответы. Разве это плохое качество? Считай, это моя инвестиция.       Салли, насупившись, ковырял пальцы. Они и так были в ранках и красных пятнах, а теперь из-под сорванного заусенца сочилась кровь.       – Принимаешь мое предложение?       – Надо подумать.       – Зашибись. – Я искренне засмеялся. – Хорошо, подумай.       – Принимаю.       – Шустро ты, говорю же, сообразительный. Тогда я могу сказать тебе кое-что? Как друг, не как наставник или кто-то там еще.       Салли снова сдулся, но кивнул.       – Даже если я на твоей стороне, то должен поделиться с тобой своими соображениями. Ты вправе со мной не согласиться. – Надо поторопиться и сказать как можно короче, иначе он и ногти отковыряет. – Не стоит опускаться до уровня своего соперника. В тот момент, наверное, тебе представлялось это единственным, а значит наилучшим решением, но только потому что не было других вариантов. Давай придумаем другие, менее кровожадные способы. В конце концов, мы волшебники. Учителя ошибаются, что первое заклинание, которое мы учим, это Вингардиум Левиоса. Скорее Титтиландо, заклинание щекотки. Или Мукус Ад Нозем. Походит денек, глотая сопли. Неприятно, но без особых последствий, разве что замучается платки стирать. Или, например, Хербифорс.       – А оно что делает?       – Превращает волосы в цветы. Опять же, обратимо. Можно усложнить заклинания, скажем, особым паролем. Это сложно, надо потренироваться. – Из нас всех только Тео научился. – Тогда Финита не сработает. Если пароль будешь знать только ты, то обидчику придется рвать на себе ромашки, пока ты не смилостивишься.       – Или пока он не попросит прощения.       – Вот именно.       – А если я не захочу его прощать?       – Не хочешь – ладно. Такое вряд ли можно быстро забыть. Я про это мало понимаю. Верю, что ты сам придешь к тому, как с этим… разобраться. – Никто не говорил, что педагогическая практика включает в себя курс скорой этической помощи! – Знаю только, что великодушие – привилегия великой души.       – Или свойство слабака.       – Как посмотреть.       Салли шкрябал по плечу. Что, интересно, происходит у него в голове? Как никогда я чувствовал существенную разницу в возрасте (целых шесть лет!). Даже СОВ, которые для меня в далеком прошлом, для него в еще более далеком будущем. А вот настоящее у нас общее и одинаково сложное. Будет ли он так же вспоминать этот день, как я мышиный?       – И что теперь будет?       – Мне надо вас обоих отвести к профессору МакГонагалл.       – Меня тоже накажут?       – Ты этого боишься?       Салли неуверенно помотал головой.       – Нужно возвращаться.       Я отряхнулся от желтых иголочек и подал ему руку, подтянул вверх. Салли неохотно поплелся за мной, остановился у ожерелья сосулек. Истинно холодное оружие. При желании можно заколоть человека чем угодно, так почему мы все еще живы? Наверное, из-за слабаков, как я.       – Добряк ты, Бекер, – сказал мне Майкл и потрепал по плечу, когда я рассказал ему про потерю бабушкиного дома.       – Еще со слабаком рифмуется.       – Как посмотреть. – У меня тотчас отлегло, он, не задумывая, повторил меня самого, а значит если я неправ, то хотя бы не один. – За это я тебя и люблю.       – Класс…       – Ну спустил ему эту заварушку на тормозах, и пускай. Сколько бы еще это тянулось? Он бы что-нибудь еще придумал. О! Может, он кого опоил твоим оборотным, когда те первые фотки сделал?       – Пусть тогда и во второй раз опоил, а не лез ко мне, «оригинальному».       – Н-да, как-то не стыкуется… мстит тебе за что-то. За что?       – Не знаю. – Вероятно, за Банни, как только узнал? – Отстал и хер с ним.       Больше нас не радовали громкими заявлениями, и все важные новости вывешивали на доске объявлений на крохотных бумажках. Самый внимательный находил ее и передавал по рукам – сначала среди полукровок и магглорожденных, а потом (так уж и быть) попадало и к нам. Из-за изменений в расписании пришлось перенести вечерние тренировки на утро, а новую дату матча так и не обозначили. В приоритеты определили подготовку к выпускным экзаменам. Дафна пришла в ужас от того, что мы сдаем в марте, а не в июне. Вейзи, я думал, уйдет в запой, а он махнул рукой на квиддич, что напугало меня еще сильнее. Зато Майкл, кажется, нашел себя – большую часть времени проводил в самом неприметном из своих образов, так, чтобы его нельзя было выцепить из толпы тотчас. Тео с головой окунулся в организаторскую деятельность, которая никому не сдалась (он сам это сказал). Все, что было задумано, осталось подготовленным, но не воплощенным. Боул оказался прав – от нас были рады избавиться.