Новогодний выпуск

Альбедо сдавленно дышит, пятëрней он сминает намокшую от пота футболку, сквозь неё царапает своми короткими ноготками нежную бледную как смерть кожу. Тень с волосами цвета пшеницы нависает над ним, смеётся, стискивает своми холодными пальцами его оболочку, напоминает о своём происхождении, о том, кто здесь истина, а кто лишь «скопированная картина». А ведь правда, так и есть, учитель бросил его... Нет, бросил их обоих, как не иронично, но в канун нового года, когда он готовил подарок, в некотором предвкушении ожидал своего создателя в надежде заметить на чужих устах улыбку, когда юноша будет представлять своё новое изобретение, носящие имя «Рейндоттир»—матери, единственной, к кому златовласый ощущал неподдельные чувства «любви» в человеческом его обличии. Однако встречи не произошло, а открытие так и осталось пылиться на полочке, своим видом напоминая минувшие дни. —Мы оба подделки. Шепчет осипшим голосом принц Мела, на миг замечает в лазурных очах напротив гнев, всю ненависть перед последним созданием их общего родителя. Глотку сдавливают сильнее, в глазах мутнеет, а воздуха категорически не хватает, пускай он и не человек, но нуждается в нём не меньше всего живого, населяющего Тайват. Кажется, ещё немного и под чужим давлением кости захрустят,ещё немного и сосуд будет испорчен без надежды на восстановление... Холодная рука обвивает его собственную, заставляет разжать пальцы и раскрыть глаза под действием целомудренного поцелуя в мокрый лоб. Альбедо мелко дрожит всем телом, встречается взором с чистейшим небом, во взгляде которого засело беспокойствие, страх за возлюбленного. Их пальцы переплетаются между собою, сцепляются в крепкий замок, казалось бы, какой никому не дано разрушить. Это всё был сон, очередной кошмар... Возможно в силу пережетых видений, быть может то огни от гирлянд, слëзы, он не знает,что заставляет очи капитана Фовониус блестать печалью в ночной мгле. —Снова ночной кошмар?.. Лишь сипло спрашивает он, оглаживает самыми кончиками перстьев второй руки синяки на тонкой шее художника. Да, то происходит не впервой, не впервой ему доводиться видеть страшное зрелище—рука Альбедо сдавливающая собственную глотку, его отчаянные хрипы, мольбы и скольжение по постели, предсмертные судороги, от которых и просыпался Кэйа последние две недели, от которых просыпался всегда по наступлению декабря месяца и до самой его кончины. Возможно, он должен был уже привыкнуть, но... Возможно ли вообще привыкнуть к столь страшным вещам? Привыкнуть к мучениям любимого человека? Нет, никогда в жизни он бы не стал с тем мириться, а уж тем более привыкать. Альбедо не находится с ответом, лишь скомкано кивает, уводит взгляд в сторону. А что уж отвечать? Всё давно кристалльно ясно, от чего ещё он мог перейти к удушению? От чего мог сыпаться проклятьями и лить хрусталь из глаз в ощущении бесконечной вины? В ощущении вечного одиночества, брошенности? Что уж его двойник, если, должно быть, даже матушка-создатель к нему чувств не испытывала, не испытывала, раз оставила их... Оставила их одних уж ровно 486 лет назад, объекта № 2 и того раньше. Прохладный ветерок проникает в дом сквозь малые зазоры старых досок, приносит за собою свежесть, а помимо неё... Нечто прохладное касается «пяточка» гомункула, заставляет вздрогнуть в неожиданности, почувствовать влагу на остром кончике носа.« Да уж, давно хижина хребта требовала ремонта»—наверняка мыслил блондин до того, как вновь ему довелось повстречаться с затуманенным взором возлюбленного. Рыцарь Ордо Фавониус так и не сдвинулся с места, казалось, даже не мигал своим единственным глазом, лишь взирал на раскрасневшееся лицо блондина, взирал погрузившись в глубокие раздумья. Алхимик в волнении кусает губы, ему никогда не был по душе столь прикованный взгляд, будто он является объектом чего-то эксперемента... Конечно, сам он любил их ставить, но быть подопытным кроликом он никогда не хотел. Впрочем, если бы наука потребовала, он бы мог... Но, сейчас не об этом. —Прекрати... Наконец шепчет младший, склоняется над низкорослым человекоподобным и целует кровавые уста, почти не касается их. Действие повторяется, повторяется снова и снова, становится смелее, настырнее, заставляет вздëрнуть блондина подбородок для удобства ласки, для более жаркого танца языков. Самым кончиком рыцарь слизывает проступившие алые капли, после тут же проникает внутрь сквозь приоткрытые губы. Он пленил гомункула, заставил его в удовольствие промычать в чужие губы, в желании большего приподняться, потянуться вслед за капитаном и... Тот беспощадно обрывает лобызания, оставляет губы художника изнывать от нетерпения, нехватки любимого. —Бедо... Ласково зовёт он, на что отзываются судорожным мычанием, новой попыткой возобновить огонь похоти в чужих телах... Его останавливают. Палец Альберих находится на нижней губе Альбедо, выдерживает меж их лицами расстояние. Глаза обоих сияют: очи Кэйи—исполненны нежностью, заботой, волнением и беспокойством; очи Альбедо—в них гуляло восхищение и страх, любовь и нерешительность, разврат и надежда... Зрачки сместили радужку, но то на миг настигнувшего молчания, ведь дальше капитан рыцарей Ордо Фавониус продолжил: —Знаешь... Думаю, это весьма рискованный шаг для нас обоих, но я готов рискнуть. Бедо, я думал подождать окончания всех тех ужасов, происходящих с тобой от года в год, но это невозможно. Невозможно более внимать твоим мучениям, невозможно со спокойствием вздыхать и рассчитывать, что всё пройдёт само. Оно не пройдёт само и мы оба это прекрасно понимаем. Я размышлял, размышлял что можно сделать для того, чтобы то прекратилось ... И пришёл к выводу, что воспоминания стереть нельзя, невозможно, это опыт, какой пускай не запомнит мозг, но всегда будет помнить тело. Выходит, что избавиться от этого невозможно? Нет. Да, нельзя забыть о былом, но всё плохое можно заменить хорошим. Конечно, не известно какая эмоция в конечном счёте победит, быть может это что-то «хорошее» отныне в снежные дни будет окутано страхом, ненавистью или неприязнью... Но как я и сказал: Бедо, я готов рискнуть, если есть хоть малейший шанс то остановить. «К чему он клонит?.. »—думал алхимик. Конечно, ему были приняты слова бойфренда, разумеется, они волновали его сердце. Однако юноша сомневался, что что-то способное остановить его ночные кошмары в этом мире существует, что оно способно перекрыть его саму подкорку подсознания. Что ж, быть может того и нет в природе, зато с каждым новым словом слетающим с чужих уст, художник вспоминал за что полюбил Кэйю Альберих, за что влюбился в этот блестящий в ночи глаз и почему ещё жил на этом свете, так ещё и не сойдя с ума. —Бедо... Наконец касается его израненных губ, целует нежно и чувственно, окутывает своими тёплыми пальцами чужие, холодные. Затягивает в глубокий поцелуй, скользя меж чужих фаланг, сжимая меж своих и секундой позже отстраняясь, заглядывая в вновь затуманенный наслаждением взор старшего. —Я готов на этот шаг, а ты Альбедо? Важно обращается, склоняется над ним, целует его тонкие пальчики, золотое колечко с четврëхконечной звездой на нём. Целует вальяжно, пока очи напротив наполняются слезами, не такими как прежде, а приятно обжигающими переносицу носа. —Бедо, ты выйдешь за меня замуж?