Šiluma

— Итак, парни, наше руководство всех вас выслушало и приняло решение, — Дима прерывается как-то неестественно, но всё же продолжает. — Дэн остаётся. Ярик, Илюха, Мага и Мира уходят. Вопросы есть? Вопросов нет уже давно. Нет их, конечно, и у Димы, который последнюю фразу выдавил из себя кое-как. Все всё прекрасно знали, и всё равно услышать это сейчас, официально, окончательно и бесповоротно, было… странно. Четыре года вместе, вчетвером. Два года вместе с Дэном. И теперь — всё. Кончено. — Контракты истекают в конце ноября, и далее вы свободны, как пташки, — Дима пытается заполнить своим звучным голосом тяжёлую тишину практиса, хотя всё равно ничего не получается. — Дату прощальной вечеринки ещё уточним, но она тоже, понятное дело, где-то там же и будет. Всем всё ясно? Парни единомоментно кивают. Дэн окидывает практис потерянным взглядом. Кажется, все теперь смотрят на него. Он трогает себя за ступни, кусает бесконечно губы, пробует сглотнуть забившийся в горло ком, но ком всё никак не сглатывается, даже не сдвигается. Дэн безмолвно срывается с кресла. — Дэн, ну подожди… Голос, кажется, Илюхин, но Денису сейчас всё равно, он вылетает прочь из практиса, накидывает невпопад куртку на плечи, натягивает кроссовки и выбегает на улицу, даже не обернувшись. Конечно, он тоже знал. И тоже давно. И всё же, видимо, на что-то надеялся до последнего. Надеялся, может, что вскочит Ярик, ударит себя ладонью по лбу, скажет всем что-нибудь такое воодушевляющее, капитанское, и все тоже наконец образумятся, стряхнут с голов это ебучее наваждение, и всё наладится, и никто никуда не уйдёт. Они ведь Спириты. Они ведь такое уже проделывали. И не раз. Вот только… не в этот раз. А Дэн сперва даже не замечал ничего, ослеплённый победами. Рияд, Дримлига, Инт. С каждым новым трофеем всё проще и проще, всё идеальней и идеальней, вопреки рутине, дням сурков и прочим подобным конструкциям — неприятным, но совершенно ведь не смертельным. Однако в новом сезоне всё немедленно пошло по пизде. С БетБум Дачи они вылетели в первый же день плей-оффа, до этого кое-как отыграв группы. И это больше походило тогда на невнятный форс-мажор. Конечно, они вылетели, ведь полкоманды переболело каким-то поганым ротовирусом. Не оправились, не собрались, не вкатились. Проиграли. Всякое бывает. Наивный идиот, думает зло про себя тогдашнего Денис, вышагивая дёргано по тротуару заливаемого дождём Белграда. Если бы только я понял всё тогда, может, всё могло быть иначе… Не могло. Денис это знает. И говорит это себе на автомате, только чтобы не чувствовать на лице влаги, которой слишком много даже для такого дождя. Почему так больно? Он уже должен был свыкнуться с этой мыслью. Но всё никак не получается. Потом была Дримлига. Тоже проёбанная, почти безыдейно. И снова всё в голове списывалось на неудачное расписание, на недопонятую мету, на блёклых из-за очередных ублюдских новостей Илью и Миру. Но за всеми этими бесконечными деталями не разглядеть было общей картины, на которой медленно, постепенно, исподтишка обустраивалось то, о чём все постоянно думают и к чему никто всё равно никогда не оказывается готов. То, что на английском, кажется, называют тяжёлым и неумолимым словом «fatigue». Денис о существовании этого явления как такового, разумеется, знал. Но столкнулся по-настоящему, хоть и не на себе, лишь в Бирмингеме, когда после очередного уже вылета с оглушительным треском из группы вбежал в Илюхин номер, чтобы проораться. Но крик застыл в его горле, когда обернувшийся на него Илья буквально залил, обдал Дэна одной-единственной эмоцией. Эмоцией не горького деятельного гнева, но тягучей смертельной усталости. — Илюх, ты чего? Илья лишь кивнул на распахнутую дверь и попросил закрыть. Через секунду-другую Дэн уже сидел на кровати подле Ильи в полумраке и пытался понять, Илья ли это вообще. Прежде тот запирался у себя после проигрышей и бушевал, расплёскивая эмоции по номеру. Но ничего этого тогда не было. Даже не близко. Как будто Илья просто рухнул всем телом на постель, прямо так, прямо в куртке, лежал до самого прихода Дэна и, похоже, мог бы лежать так ещё очень-очень долго. — У меня нихуя не получается. Эта фраза, произнесённая будто заранее умерщвлённым шёпотом, до сих пор звенит у Дэна в голове. Он стряхивает мерзкую влагу с лица, натягивает капюшон и продолжает куда-то брести. — Ну уж нет, Илюх, — ответил тогда Дэн, придвинувшись к Илье ещё ближе. — Это всё временно, это пройдёт. Лучше подготовимся, лучше… — Ничего не пройдёт. И дело не в подготовке. — А в чём тогда? Илья опустил взгляд, молчал где-то с минуту, как будто сомневаясь, стоит ли говорить. И всё-таки сказал: — Я просто… я заебался так жить, Дэн. Понимаешь… Илья поднял на Дэна глаза на мгновение и тут же вперил обратно, себе в подобранные к подбородку колени. — Все эти перелёты, буткемпы, этот режим бесконечный, просранные багажи, джетлаги, пересадки, переезды, влоги, медиа-дни, интервью, всякие люди с камерами в каждой щели. Я… я не предназначен для этого! И понятия не имею, кто вообще предназначен. Он опять замолк. Денис больше ничего не спрашивал, боясь сболтнуть лишнего, и просто ждал. — Раньше это имело смысл выносить. Ну, когда нам было что выигрывать. А теперь что? — Илья обречённо вздохнул, ещё крепче обхватив колени руками. — Мажор брали, Рияд брали, Инт брали, даже дважды. Тоже ведь, кстати, ничего не изменилось от этого. Ну да, теперь мы наравне с OG стали, и шо с того? Теперь надо типа их обойти, а потом, получается, разрыв увеличивать. А нахуя, Дэн? Мне же уже и во второй раз было всё равно. Разве станет иначе в третий, в четвёртый? Ну напишут везде, что мы теперь лучшая-лучшая команда в мире, ну порадуюсь, наверное. И всё, понимаешь? Эта шарманка ебучая не прекращается. Она сосёт из тебя силы, нервы, жизнь, и ты либо гонишься за этим чем-то до самой смерти, либо выпадаешь из окна, высосанный, использованный. А я ещё хотел поучиться, с Элей побыть, c тобой, с вами со всеми, по-нормальному, и чтобы вся башка не была бесконечно Дотой забита. Заебало. Дэн помнит, что остался тогда с Ильёй на ночь. Хотел как-то помочь, но не знал как, вот и остался. О том, как лежание рядом превратилось в объятья, а объятья — в тёплые поцелуи, память скромно умалчивает. Видимо, обоим внезапно стала до бесконечности нужна какая-то опора, большая даже, чем якобы положено. — Погоди, а Эля? — Она знает. Денис до сих пор не совсем понимает, как это у них так устроилось. Наверное, чтобы быть девушкой дотера, нужно быть как минимум необыкновенной. Но тогда думать об этом у него получалось и того хуже, ведь он полез допытываться до остальных. Оказалось, что ёбаный фатиг обжился уже и в Мире, и в Маге, и в Ярике. Во всех разом. И все они Дэну выложили по итогу примерно одно и то же. Что устали. Что ничего не получается. Что надоело. Что уже всё равно. Даже не похуй, не поебать, а именно что всё равно, потому что в «похуй» и «поебать» есть какая-то живая эмоция, а во «всё равно» и того единственного нет. Просто как-то доиграть. Как-то доготовиться. Как-то прийти, как-то вылететь, как-то уйти. На одной лишь дисциплине, которая без мотивации всё равно что кожа да мышцы без эндоскелета. Плоть, подвешенная в воздухе. — П-постримить думал. Понравилось. — Может, в мед пойду, как и хотел. — С Дианой в кои-то веки побуду. — Или найду уже кого-нибудь. — К семье бы чаще ездить, к друзьям. — А вдруг ребёнок? — Да и п-просто пожить бы. — Пожить охота. — Пожить, без суеты, на одном месте. Внезапно лишь один Денис во всей команде остался таким, как Мира когда-то ляпнул, одиночкой-отшельником, который готов ебашить, который не наелся ещё, не исчерпал лимиты собственного терпения. И Денис не был бы Денисом, если бы просто смирился со вскрывшимися перед ним обстоятельствами. Денис вскипел, Денис помчал, как сейчас, по сумрачному подъезду, через две, через три ступени, вверх, вверх, вверх, с упорством, вытканным из безрассудства. Ярик с драфтами не справляется? Денис уже здесь, Денис учится, впитывает, смотрит игры, реплеи драфтов, бомбардирует Ярика бесконечными вопросами в телеге. Илья с коллами перестаёт успевать? Денис и здесь уже: задротит, говорить себя ещё больше заставляет, коллит в паблике как не в себя, чтобы потом перехватывать инициативу и на скримах, и в официалках уже. Денис везде, Денис всюду, Денис заваливает парней тимбилдингом, хотя они даже и не думают ссориться, но просто чтобы расшевелить, пробудить заново пригасшую временно, как он тогда надеялся, искру. Но искре, увы, кроме как из него, взяться было уже неоткуда, а простереть её ещё на четверых Дэн просто не смог, как бы ни пытался. Поэтому они просто продолжали проёбывать турнир за турниром, и после каждого очередного проигрыша Дэну только и оставалось, что пропадать в Илюхином номере и утешать неумело совершенно безутешного Илью, который так хотел когда-то выигрывать ради Дэна всё и теперь не мог выиграть ничего. И это чувство, чувство беспредельной вины, топило в себе не только одного Илью, но и всех вообще. Миру, который на кой-то хуй ляпнул, что они хотят ещё два аегиса, чтобы у Дэна их было три. Магу, который улыбаться нормально не мог, видя, как Дэн изводит себя их обязанностями. Ярика, который всегда был у них и флагманом, и капитаном флагмана, а теперь чувствовал себя просто заржавелым якорем, волочащимся по дну. — Ярик, ну чё ты, ты же хотел хоть в третий раз первым аегу поднять! Где твой пыл? Ярик переоценил себя. Все они по-своему себя переоценили. И подставили Дэна под удар. По крайней мере, именно это они чувствовали и тогда, и сейчас. И Дэн даже не может злиться на них, как бы он ни захлопывал в эту самую минуту за собой дверь в собственную квартиру, как бы ни вжимался в неё спиной со всей дури. Он пробовал злиться, пробовал, но не вышло, не получилось. Наверное, потому что они все оказались жертвами этой ублюдочной ситуации. Наверное, потому что отравленным трауром воздухом дышал каждый из них. Каждый. А изменить ничего так и не вышло. Потому что нельзя выигрывать только ради кого-то, надо желать этого и для себя тоже, хоть немного, но достаточно, чтобы вставать по утрам, чтобы двигать руками хоть как-то живо, живее, чем просто на автомате. А ровно этого и не имелось. Неоткуда было это взять. И вот Денис уже сам таял под тяжестью взваленной на себя ноши, и вот уже Илья сам утешал смятённого неизбежным поражением Дэна на смятой нерасправленной постели. Кто бы мог подумать, что они так посыпятся, что эти утешения вообще когда-либо понадобятся. Они же Спириты. Как такое может быть? А вот так. Запросто. Лучше бы мы ругались, думает Дэн, забрасывая вымокшую куртку на комод, и тут же мысль эту рвёт на части и топчет, потому что нет, не лучше. Это никак не помогло бы, зато отлично бы разрушило, растрескало то единственное, что у них осталось — их самих и их связь друг с другом, которая за этот сезон, вопреки всему, только глубже стала. И как раз это, похоже, в голове Дэновой диссонирует больше всего. Они проебали Рияд, проебали Инт, проебали всё, что только могли проебать, а он бежит от оглашения почти полного дизбанда, как от смертного приговора, и сейчас пытается делать вид, что не всхлипывает, уткнувшись мокрым лбом в стену. Это не он. Не Денис Сигитов. Он ведь не знает, что такое скучать по кому-то. Или пытается внушить это себе, чтобы начало работать. Как говорится, fake it till you make it. Но помогает ли это? Наверное, да. До момента, когда перестаёт. Последующие бессчётные дни Денис проводит в одиночестве, взаперти. Все силы уходят на то, чтобы просто есть и спать. Денис заливает бесконечно уши музыкой из наушников, лишь бы одни и те же мысли не так скрежетали в голове. Но они всё равно прогрызают себе путь наружу, потому что Дэн слишком много думает и попросту не может сейчас иначе. Уведомления он вырубил с концами, на сообщения в телеге даже не смотрит. Слишком тяжело. Убийственно тяжело. Надо как-то пересилить себя, перевалиться через это, смириться уже, в конце концов, но Дэн пока едва ли понимает, как это вообще сделать. Он слишком привязался. И ведь знал, что так и будет, знал, что нельзя, знал, что должен на уровне приятелей, коллег себя затормозить. И опять не справился. До тягучей пустоты в мышцах, до ноющей боли в костях не справился. Денис не представляет, когда это может кончиться, и лишь настойчивый стук в дверь временно ставит на паузу Дэновы самокопания. Открыть или не открыть? Кого там вообще принесло? А принесло Илью. Конечно, кого же ещё. Он стоит, замерев на пороге, оглядывает с тревогой Денисовы свихнувшиеся кудри, Денисово погрязшее во мраке лицо. Интересно, давно ли Дэн мылся? — Привет. Ты как? — Никак. Хуёво. Оба слова уместны до невозможности. Илья лишь тихо кивает. — А, да, я чего пришёл-то… — спохватившись, он достаёт из кармана телефон. — Вечеринку в итоге на двадцать второе поставили. — Это когда будет? Вряд ли Денис смотрел на календарь. — Через… три дня, получается. В шесть начало. И снова пауза. Дэн поднимает на Илью глаза, чувствует, как в горле тут же начинает заново собираться уже знакомый ебучий ком, уводит взгляд обратно на пол тут же. — Ты… придёшь? Голос Ильи буквально звенит беспокойством. Вопрос этот для него явно не риторический. А вот для Дэна… — Приду, — выпаливает он прежде, чем успевает даже чуть-чуть подумать. — Только надо как-то из жопы вылезти. — Тебе нужна моя помощь, Дэн? Ну, с этим. С вылезанием из жопы-то? Дэн наверняка усмехнулся бы сейчас, если бы мог. Вместо этого он делает над собой усилие и снова поднимает взгляд на закутанного в куртку Илью. Пытается понять, насколько это реалистично. — Если что, я не настаиваю. Ни грамма реалистичности. Если Дэн Илью впустит, Дэн не сдержится, он же не зря сбежал. Знает, что вцепится, и отдирать придётся силой, без наркоза, на хирургическом столе. Дэн не готов. — Я не могу пока, Илюх. Надо одному побыть ещё. Илья кивает вновь. Понимает, кажется. Помогает Дэну закрыть дверь, уходит. Ноги сами несут Дэна к окну, он прижимается к стеклу холодным носом, провожает едва мигающим взглядом удаляющуюся фигуру Ильи. Градусник у самого лица показывает чистый двадцатник с плюсом. Типичная белградская осень. И чего Илья в куртке пришёл? Но думать об этом Дэну, к сожалению, некогда. Всего три дня осталось, а он чувствует в себе живыми только изъеденные до состояния драных мочалок губы. Надо что-то сделать, но что? Обычно Дэн всегда писал Жеке, чуть что не так, но сейчас это всё равно что пытаться приделать к себе ножовкой отпиленную бензопилой руку. Ещё не хватало Дэну раздербанить прошлый шрам, который так удачно зарос. Наверное, нужно время, но его нет. Нужен покой, но для него нужно время, а времени, сука, нет. Значит, нужно что-то мощное, пробивное, действенное. Осталось всего лишь понять, что это может быть. Ха. Всего лишь. Денис силой вталкивает себя под колючие струи душа. Взмыливает перебитые бездействием кудри, взбадривает жёсткими движениями стылые мышцы. Вываливается из ванной прямо на постель, тянется за телефоном, нацепляет опять наушники и опять погружается в поток бесконечных непонятных треков, которые льются в него из спотифая. Если у Дениса и существовал когда-то собственный треклист, теперь в его существовании нет ни смысла, ни… чего бы там ни было ещё. Он просто плывёт по течению, пытаясь как-то и думать, и не думать, и вообще ни разу не втайне надеясь, что решение всплывёт как-нибудь само, потому что ну должно же оно где-то быть, блять, Дэн не может не прийти на прощальную, сука, вечеринку! Вдруг это реально последний раз, когда они увидятся вот так, все вместе? Мира упорхнёт в Варшаву, Мага в свой Дагестан, Илья с Яриком… тоже могут куда-нибудь, отчего нет, кто их теперь удержит-то? И всё. Всё. Кончится их история. Первый день уходит в молоко, так же как и второй, и у Дэна в голове всё больше пульсирует ощущение, что он пытается найти то, чего у него никогда в жизни найти не получалось — ответ. Он всегда решал все проблемы по-другому. Трудом, стойкостью, ебанутейшим упорством, которое бьёт из Дэна через край и всякий раз грозит снести его с ног, в самом себе утопить. И всякий раз какая-то часть из этого — фейк. Сверхусилие. В которое и сам Дэн бы не поверил, если бы задумался хоть на секунду дольше, чем нужно и чем можно. И вот сейчас, кажется, это может не сработать. Потому что время предательски утекает сквозь Дэновы пальцы. Потому что не к чему приложить это усилие, кроме забитой кнопки плеера. А даже если и есть к чему, Дэн такого, увы, не знает. И вряд ли узнает. А третий день уже неумолимо вползает в окно дразнящим светом, полощет им по лицу едва очнувшегося ото сна Дэна. Он скатывается с постели на пол, вталкивает себя в душ, взмыливает кудри, взбадривает мышцы, вываливается обратно на постель, тянется за телефоном, нацепляет наушники, погружается в поток бесконечных треков. Русский рэп, английский рэп, французский рэп, хуй пойми какой рэп, какое-то рок-ебалово, орущие мужики, снова орущие мужики, Милен Фармер, ещё одни орущие мужики… Стоп, а это что? Переливчатая мелодия будто вплывает нежданным бризом в Дэнову изрытую до безнадёжности колею. Невозможно нежный мужской голос начинает что-то напевать на незнакомом языке, и Дэна просто накрывает мурашками с ног до головы. «Šiluma». Как вообще читается эта странная «s» с крышкой? Дэн вслушивается в песню ещё внимательней, хотя, казалось бы, куда уж больше, слышит похожее повторяющееся слово в припеве. «Шилума», значит. С ударением на первом слоге. Ага. Только что это даёт? И зачем вообще Дэну эта информация? Обычная песня. Но от обычной песни Дениса Сигитова обычно не плавит нахуй, а тут… тут очень даже плавит. Даже как-то чересчур. И у Дениса, на самом деле, такое чувство, будто до этого он всю неделю, если не больше, слушал просто ёбаный белый шум, а никакую не музыку. Музыка же звучит только сейчас. И так звучит, что хочется вжать репит. И Денис так и делает. Вжимает репит. Слушает песню раз, слушает другой, слушает третий. Что-то в ней есть такое по-особенному цепляющее, колдовское, и оторваться от неё у Дениса ну никак не получается. Может, и клип есть? Кажется, за все эти бесчисленные дни лежания в четырёх стенах Денис критически визуально оголодал. Либо ему просто нужен повод, чтобы вбить название песни в ютуб, параллельно молясь, чтобы поиск не затребовал с него эту долбанную «s» с крышкой, которую он хуй знает откуда взять. К счастью, поиск не ерепенится и моментально выдаёт первой же строкой нужный клип, который, к двойному счастью, существует. Денис разваливается на постели поудобней, тычет пальцем в клип и… И улетает. Серьёзно? Вот так просто? Но Дэн ничего решительно с собой поделать не может и не хочет. Он просто смотрит на то, как длинный, почти лысый солист группы, весь в красном, кроме чёрных ботинок, бродит одиноко по одиноким локациям и тянет, тянет свои ноты на литовском, судя по комментам, языке. Красиво пиздец как. В клипе осень, в клипе жёлто-красная листва и пустые пейзажи. Не депрессивно, но меланхолично и с каким-то неведомым проблеском. И проблеск этот, кажется, западает и в самого Дэна. Он досматривает до конца и тут же лезет в гугл за переводом текста. Ага, значит, «šiluma» — это «warmth», тепло то бишь. А песня сама про расставание вроде как. И при чём тут вообще тепло? Ещё и перевод только на английском, сука. Денис решает вернуться к клипу, пересматривает его ещё несколько раз, как будто нащупать в нём пытается что-то ещё, что-то конкретное. Лицо у солиста этого как будто знакомое до боли в зрачках, как будто Дэн уже видел его совсем недавно где-то. Но где? Разве что… В зеркале у себя, блять. Денис несётся в ванную и вперивается с порога в собственное отражение. Сука, а ведь так и есть. Ну, лицо-то само по себе, конечно, другое, но вот эмоция один в один почти. Ёбаный меланхолик. И с каких пор? Чего он так переживает-то? На этот вопрос у Дэна, естественно, ответ уже давно есть, пусть он и отказывается даже просто вслух его произнести. А вот остальных ответов как не было, так и нет. Ну не умеет он с этим работать, понятия, блять, не имеет, как это делается! Расставания, развалы, потери, смерти. Ничего из этого бы Дэна не ебало, если бы он не привязывался ни к кому и ни к чему, как и планировал. А теперь что? Никто за Дэна ничего тут не решит. А решать надо, времени почти не осталось, только один этот несчастный день. И что делать? Дэнов взгляд падает на экран сжатого в руке телефона, и тот самый проблеск, запрятавшийся где-то в мозгу, щёлкает у Дэна в голове, когда глаза упираются уже в сотый, кажется, раз в насыщенно-алое облачение солиста в клипе. Да, сам Дэн с задачей уже вряд ли справится. А вот через посредника… Идея идиотская от начала и до конца, но может сработать, а Дэну больше ничего и не надо. Это уже шанс. Он спешно перемещается на кухню, забрасывает в себя из холодильника что-то, что можно лишь крайне отдалённо назвать завтраком, и уже выбегает через минуту-другую из подъезда, прихватив только извечный свой рюкзак, в сторону ближайшего торгового центра. Ботинки чёрные уже есть, они буквально на нём. Пальто красное Дэн находит почти в первом же бутике, хоть оно и сшито, судя по виду, для среднестатистического Мирослава Колпакова. Водолазка обнаруживается в бутике, кажется, четвёртом или пятом, брюки тоже где-то там же, Дэн особо не запоминает, просто расплачивается, стоически игнорируя безудержную трескотню продавцов-сербов на сербском и отбрехиваясь отстранённо-вежливыми «све наjбоље». Дозаправляется суетно в местной забегаловке чем-то полурандомным и вскоре уже вваливается в квартиру с пакетами свежего шмотья. Напяливает всё купленное немедленно, в три приёма, и уже рассматривает себя в зеркале прихожей. Как и ожидалось, пальто на Дэне висит мешком, водолазку можно обернуть вокруг трусов раз-другой, а в брюках с их бескрайней шириной так и тянет провести канализацию. Но Дэну похуй, Дэну вся это нелепость даже как-то на руку. В конце концов, это же не он. Сказав про себя так, Денис снова нацепляет наушники ставшим слишком уж привычным движением, включает эту заколдованную литовскую песню и идёт гулять. В голове смутно носятся образы из клипа, навроде тех белых вычищенных трибун, и Дэн идёт наощупь искать их или что-то подобное, но вместо этого ноги приносят его на ветхий заброшенный стадион — тихий, испещрённый, как почти всё в Белграде, пестрящими граффити, населённый одними лишь ленивыми котами и никем больше. Идёт дальше, уже по хмурой набережной, думает попасть в какой-нибудь парк, как всё в том же клипе, но заносит его на торчащее чуть ли не посреди города кладбище. И ничего из этого, что удивительно, не вызывает в Дэне никакого диссонанса. Напротив, будто ровно так быть и должно. Нелепый Дэн, в нелепой одежде, в нелепых для себя местах, нелепо чувствующий себя в эмоциях, с которыми справляться никак не умеет. Попадание поразительно идеальное, и мысли почти сами собой струятся в нужном направлении, подгоняемые незаметно переливами мелодии. Дэн смотрит на перекошенные скамьи трибун, меж которых ютятся косматые животные, смотрит на безжизненную гладь Савы, рассекаемую частыми судами, смотрит на скромные и не очень надгробия, по дорожкам близ коих вышагивают люди, и думает, в общем, только об одном. Всё умирает. Все умирают. Однако что-то всё равно остаётся и продолжает быть, и быть прямо здесь, посреди былой смерти, буквально в ней. И в этом как будто весь Белград и есть. Дэн разгребает ногами отмершую листву, кутается отчего-то глубже в пальто и, кажется, начинает уже сам, уже сознательно понимать, что он здесь делает. Он идёт сквозь эту смерть. Сквозь смерть своей собственной команды, ставшей для него, хотел того Дэн или нет, чем-то несоизмеримо большим, чем просто команда. И чем дальше Дэна уносит вглубь тихого, мирного кладбища, тем легче ему становится внутри самого себя же находиться, тем меньше становится в горле ком, который, оказывается, никуда всё это время не уходил, а уходит только сейчас. Денис замирает под одинокой мраморной аркой. Дослушивает последнюю строчку песни и снимает с себя наушники. Тишина. Тепло. Он открывает перевод снова, глядит на буквы проясняющимися глазами, читает слова «And there's no anger left here anymore — Only warmth, warmth, warmth» и, кажется, наконец понимает, о чём тут речь. Когда ни гнев, ни тоска, ни желание за уходящее уцепиться, ни что бы то ни было иное больше не мешают, после них остаётся, если всё у вас было по-человечески, только тепло. Воспоминания. Которые помогут удержаться дальше и начать что-то ещё, что-то новое и, быть может, ещё более живое, чем даже прежде. Денис кивает самому себе, окидывает опустевшее кладбище размягчившимся взглядом и позволяет себе наконец-то, впервые за хрен знает сколько времени, улыбнуться. Сдержанно, едва заметно со стороны, но всё-таки. Это определённо прогресс. Остаток дня Денис проводит дома. Заказывает себе еды, спокойно ужинает и ложится спать даже без предварительной многочасовой музыкальной терапии. Просто засыпает и всё. И даже просыпается наутро не разбитый к хуям. Удивительно. Дэн коротает как-то время до вечеринки и вот уже стоит незадолго до шести под дверью их буткемпа. Настроение бодрое, «Шилуму» послушал за день всего раз несколько, чтобы чуть нервы пригасить. Единственный вопрос — нахуя он опять напялил эти свои откровенно большеватые алые вещи — остаётся без ответа. Хоть догадался водолазку на того же цвета футболку, что в шкафу завалялась, заменить, и на том спасибо. — Дэнчик, ну слава яйцам, пришёл, бля! — открывший дверь Мага набрасывается на Дэна тут же, прямо в носках и прямо через порог. — Чё красный такой, загорел? — Нахуй иди, — Дэн привычно отмахивается от него беззлобным словесным путём, накидывая же путём телесным обруч из рук на Магины лопатки. — Разуться-то дай, Мага! — Опа, какой к-красивый сибирячок тут у нас! — это, очевидно, Мирослав «Блядь» Колпаков, уже бёдра свои в трикошках на всеобщее обозрение выставил, Дэну даже проверять не надо. — А размерчик-то мой скорее. — Не было других, так пришлось… Ай, сука! — Денис, смеясь, выворачивается из щиплющих Магиных рук и попадает прямиком в Мирины, которые тоже не особо-то безопасны. — Опять Дэна обижаете? — подоспевший из-за угла Ярик одним своим голосом тушит и в Мире, и в Маге все их хитровыебанные намерения (пусть и на пару минут максимум), позволяя Дэну выбраться хотя бы из ботинок. — Соскучились просто ебландучочки. А вот это уже Илья. Улыбается Дэну мягко, шуток про костюм не отпускает, жмёт руку долго, явно дольше других и явно дольше обычного. Или же это сам Дэн ладонь его отпускать не спешит? Непонятно. — Пойдём быстрей, там уже всё готово почти. Вечеринка, похоже, носит характер чего-то вроде расширенного раза в полтора семейного застолья. Денис внутренне радуется этому, потому что выносить ораву хуй пойми откуда взявшихся челов ему не хочется примерно никогда. Гораздо лучше так, когда все свои. Особенно в такой день. Из кухни на него по очереди набрасываются буквально все: и Дима, и Айрат, и Слава, и Руслана, и вышедший в кои-то веки из сумрака Никита, главный их кукловод, и Костя, и Марк, и Маша с мужем на пару, и даже Диана с Элей, хотя они к нему из всех присутствующих имеют наиболее опосредованное отношение. Стол понемногу набивается едой, по большей части домашней, но Дэн её даже рассмотреть толком не успевает, потому что Мага с Мирой уже хватают его под руки и вытаскивают на ковёр перед диванами, чтобы… — Танцевать? Вы чё, накидались уже? Судя по моментально скорчившим гримасы Мире с Яриком, алкоголем на их базе, очевидно, и не пахнет. Дэн оглядывается на стол, проверяет — и впрямь ни одной бутылки. Ну и дела. — Да мы решили, ну, без спирта сегодня обойтись. Мы ж и так типа Спирт, верно? — Ярик очень старается произнести эти слова искренне, и у него даже почти получается. — Короче, мы подумали, шо будет лучше, если все сегодня будут, как это сказать… настоящими, что ли, — поясняет вслед за Яриком Илюха, плюхаясь рядом с ним на диван. — Без примесей. — Просто кое-кто боится, что кое-кто другой нажрётся в зюзю, — шепчет Мага Дэну на ухо достаточно громко, чтобы его услышал стоящий рядом Мирослав. — Давно не получал по жопе, Мага? Мира наступает на уже откровенно ржущего Магомеда, как огроменная хищная… цапля. Денис вступает в привычную потасовку с привычно растягивающейся на всё ебало лыбой, виснет на мешковатой Мириной рубашке и даже не сразу замечает, что кто-то уже врубил музыку. Это Ярик с Илюхой, занявшие почти весь диван своими телесами, лениво сражаются за пульт от телика, и Дэн уже знает заранее, что и их сегодня он в покое не оставит, но пока что всё-таки забивает на них и полностью отдаётся схватке со взбесившимся дуо с оффлейна. Схватка не переходит в еблю, кажется, только потому что переходит в танец, если так вообще можно назвать это дрыганье тел на ковре в не всегда вертикальных положениях. Дэна облепляют с двух сторон сразу, и с Магой тут всё давно понятно, но вот вспомнить, когда Дэн в последний раз видел таким тактильным Миру, не получается совершенно. В мозгу где-то на отдалённых рубежах звенит, что это оттого всё, что это их последний день, но Дэн это знает и так и в дополнительных подтверждениях не нуждается, поэтому загоняет эти мысли ещё дальше и просто позволяет себе в прикосновениях раствориться. Похуй на всё. В ритм не попадает — похуй. В морду Мирину ржёт с расстояния в нихуя сантиметров — похуй. Дэн готов отдаться им всем здесь, раз уж день последний, до последней капли. И даже сам не представляет, до какой распоследней степени это правда. — Мага! Ебашь лезгинку! — Чего? — Лезгинку ебашь, говорю! — Ты долбоёб, Дэнчик? Какая нахуй лезгинка под это? Впрочем, всем глубоко до пизды, под что там танцуют лезгинку, особенно расшевелившемуся Дэнчику. Вот и Мага сдаётся почти тут же и ебашит не очень ловко руками в стороны, заставляя бесноватых тиммейтов разбегаться, прятаться у него за спиной. Треки сменяются, один хуже другого, но Мага уже в раж входит и продолжает ебашить дальше как заведённый, рычит сбитым дыханием на нелепо пытающегося копировать его Дэна, роняет его на ковёр, роняется сам, поднимается еле как и снова, снова хуярит это своё нечто, уже ни на что толком не похожее. Ярик пытается эвакуироваться с дивана, пока не поздно, но его тут же затягивают в водоворот цепкие Дэновы руки, и эвакуация безнадёжно проваливается, даже не начавшись. — Бля, это мои ноги! — Нет, теперь мои. — Сука! Разобрать, чьи это голоса, уже почти нереально. Всё слилось воедино, и остальные участники вечеринки даже не пытаются к диванной зоне приближаться, только собираются потихоньку за столом, меж собой переговариваются и смотрят на то, как отчаянно оказавшиеся на краю сокомандники не могут натрогаться. Только Илья в этом безумии напрямую не участвует. Сидит один в подушках, оглаживает драгоценные спины угревным взглядом, улыбается едва заметно и больше куда-то в себя. Но и про него не забывает вездесущий Дэн: — Илюх, го медляк со мной, а? Это трек сменился на более плавный. Денис пялит призывно в Илью, сам вмиг позабыв, пошутил это он сейчас или нет. А вот Илья, похоже, серьёзен до невозможного. Он тянется к пульту, натыкивает там что-то несколько раз, и трек сменяется снова. — Вот теперь можно. Илья подрывается с дивана, оказываясь тут же прямо перед Денисом, в то время как комнату начинает заливать слишком уж накрепко засевшая в голове Дэна мелодия. Šiluma. — Откуда ты… — Так ты же у меня в друзьях в спотике. А ещё… — Илья делает к Дэну последний шаг, — никогда не видел, чтоб ты слушал одну и ту же песню весь день. Значит, оно того стоит, как считаешь? Илюхины ладони осторожно ложатся Дэну на талию. Илья смотрит на него внимательно, ждёт какой-нибудь реакции. А Дэн не знает, как реагировать. Поэтому просто замыкает свои руки у Ильи сзади, поверх лопаток, прижимается покрепче, лоб в лоб, и застывает. Вверяется. — Ну наконец-то, я уж д-думал, они никогда не… Мага с Яриком синхронно почти Мирославу рот зажимают и отволакивают его в сторону. Илья хихикает коротко, кивает Дэну с улыбкой и начинает их обоих легонько раскачивать. Никаких медляков танцевать никто из них не умеет, но это и не нужно, не в этом смысл. Смысл в том, чтобы Дэн, красный уже далеко не только одеждой, глазел смущённо на Илюхино разнеженное лицо, на клетчатую рубашку, на штаны цвета болота и раскачивался, раскачивался, раскачивался вместе с ним под переливы колдовской литовской песни. Он чувствует себя листочком алым, летящим с дерева вниз, зацепившись за листочек другой — жёлтенький, мягкий, большой, с которым колебаться в воздухе среди дуновений ветра уже вовсе не так страшно, как казалось. И пускай комната замерла вся, пускай все смотрят на них двоих, глаз оторвать не в силах. Пускай так и будет. Оно пиздецки стоит того. Когда песня всё-таки заканчивается, Дэн отпадает от Илюхи нехотя. Глядит на его приоткрытые губы и вдруг жалеет, что не поцеловал. Идеально же было бы. Как в этих сопливых фильмах, которые Дэн презирает. Но с Илюхой — это другое. Наверное. Денис уже не очень знает, думать не хочется и не получается, и он с охотой принимает запрыгивающего ему сзади на плечи Магу, затапливается в звонком Илюхином смехе и погружается вновь в бушующий водоворот, который затягивает на этот раз уже вообще всех без разбора. Они бесятся. Жрут. Ебашатся в мортач. Снова жрут. Снова бесятся. Иногда Денис ловит на себе лукавенькие взгляды Эли. Она лишь хихиканьем заливается, когда Дэн отворачивается стыдливо и угождает опять в распростёртые Илюхины лапы. И на фоне всего этого сладостного бесчинства уже как-то и теряется одинокая мысль, продолжающая монотонно нашёптывать о том, что будет, когда эта вечеринка закончится. Дэн вспоминает об этой мысли лишь тогда, когда за столом звучит заключительный тост: — За будущее Спирит! Будущее. Денису уже пришлось признать, что оно будет разительно отличаться от настоящего. Без Маги. Без Ярика. Без Миры. Без Ильи. Он поднимает молча бокал сока вслед за остальными, молча чокается, молча вбрасывает его содержимое в себя залпом. Он уже смирился вроде бы. Не бунтует внутри себя больше. И всё же это слишком… слишком. По-другому и не скажешь. Дэн встряхивает кудрями, морщится недовольно на себя же самого и вздрагивает, когда над ухом вдруг шелестит Илюхин шёпот: — Пойдём со мной? Илья поднимает из-за стола точно так же и Миру, и Магу, и Ярика, и они все впятером поднимаются по лестнице на жилой этаж. Дэн вглядывается втихомолку в их по-загадочному невозмутимые лица, но ничего не спрашивает. Любопытно. Илья открывает дверь в одну из комнат, заводит Дэна внутрь первым. — Ну, и чё у вас за морды такие подозрительные, а? Чего задумали? Дэн плюхается задницей на кровать, дёргает за выключатель торшера, пялится весело на нерешительно мнущихся в полумраке у входа парней. Вперёд всех выходит Илья. — Мы… — говорит он на редкость неуверенно, как будто волнуется, — предложить тебе кое-что хотели. — Я вас слушаю. Денис поджимает под себя ноги, с удвоенным интересом забуриваясь взглядом в Илюхино едва освещённое лицо. И чего это он так тянет? — Я… мы… — подаёт из-за спины Ильи голос Мира, как-то вмиг потерявший в росте, — извиниться х-хотели, ну, за всякое, что не сделали, и н-не сделаем уже вместе. — Бля, Мир, да забей уже, ну было и было, чё теперь… — Нет, это в-важно, — только сейчас Дэн замечает, что Мирин голос буквально звенит от дрожи. — И мы решили п-попробовать тебе это как-то, вот, к-компенсировать… — Чем-нибудь особенным, чтобы запомнилось, — очень кстати помогает Мире не менее запрятавшийся от Дэновых глаз Мага. — Чтобы прям… ебать. — Ебать? Вы чё, ебать меня собрались? Классическая Дэновская шутка улетает в тишину, в вакуум. Где-то на заднем плане Ярик шикает на Магу и отвечает уже сам: — Не в этом смысле, но… Но? Ярик тут же зажимает себе рот рукой, но слово уже соскользнуло, безвозвратно. И отдуваться за всех теперь, похоже, одному Илье. — Короче, похуй, я сам скажу. Дэн, — он едва сглатывает, выдерживая искрящийся Дэнов взгляд, — ты возьмёшь… нас всех? От этого робкого и в то же время откровенного «возьмёшь» Дэна замурашивает в секунду буквально. Он хлопает глазами, смотрит на очевидно краснеющего Илью и сам уже чувствует, как к щекам нагоняется стремительно жар. — Возьму в смысле… в этом смысле? Пусть ко всем хуям летит тот день, когда Дэн возомнил себя раскрепощённым. Сейчас бы хотя бы вспомнить, как произносится слово «секс». Причём, похоже, вообще всем в этой комнате. — Да. Да, в этом. Илья, как будто спохватившись, делает широченный шаг в сторону, одновременно от двери и от Дэна. Парни поспешно отшагивают вслед за ним, всё так же неизменно пряча взгляды в Илюхиной спине. — Если нет, то нет. Это просто… предложение, такое вот. Денис смотрит на них на всех. Затем на дверь. Затем опять на них. Молчит секунду. Молчит ещё секунду. И вдруг начинает тихо ржать. — То есть, получается, — давит он из себя слово за словом, душимый непрекращающимся мелким смехом, — вы серьёзно думали, что я щас типа возьму такой и сбегу, да? — Ну… Да, они ровно так и думали. Ровно этого и боялись. Боялись, что это слишком. Что они близки, но не до такой степени. Или вообще не так близки, как им кажется, и всё это рассыпется в прах при первом же неверном касании. Боялись, что Дэн их так и не простил. — Может, вы ещё и алкашку поэтому отменили? Хотели, чтоб все тут башкой думали, а не спиртягой? — Денис схватывает глазами Илюхин едва различимый кивок и лыбится ещё шире. — Понятно всё с вами, понятно… Похоже, со своими тягостными переживаниями Дэн почти что забыл, что все его парни — Илюха, Мира, Мага, Ярик — всё это время проходили почти то же, что и он сам. А то и, может, даже большее, потому что уходить на самом-то ведь деле не хотели они, но и оставаться уже просто не могли. Не могли позволить себе превратить Спирит в труп с бьющимся по инерции сердцем собственноручно. Не могли позволить себе собственноручно Дэна, до сих пор горячего, жаждущего, в этом трупе с собой захоронить. И теперь, когда выбор уже сделан, они хотят лишь одного — отдать, вручить, вверить напоследок Дэну то самое единственное, самое сокровенное, что у них по-настоящему есть. Себя. Целиком. В самом что ни на есть буквальном, физическом смысле. — Идите уже сюда, долбоёбики, — Денис, всё ещё с пылающими щеками, но уже созревший, растягивается неторопливо посередь кровати, утопая головой в подушке. — З-зачем? — задаёт кое-как подавший голос Мира самый, наверное, идиотский вопрос в своей жизни. — А как я вас возьму, если я тут, а вы там? Парни переглядываются между собой, и Денис практически слышит, как они наконец выдыхают облегчённо. Первая улыбка, как сверхновая, зажигается у Ильи и передаётся остальным тут же. Они приближаются к изголовью кровати по двое, с обеих сторон. Замирают, глазея на Дэна с каждой секундой всё беззастенчивей, и в какой-то момент просто срываются и начинают целоваться парами, прямо на Дэновых глазах. Мира осаждает жадно Магины губищи, Ярик — Илюхины, только более деловито, размеренно, а Дениса будто магмой отовсюду заливают, не жалея, и мозг его через рот выплёвывает, кажется, последнюю разумную мысль за ближайшее время: — Стойте, а… Диана-то как с этим? — Я тебе больше скажу, они с Элей даже присоединиться хотели, но мы всё-таки подумали, что семь человек — это уже перебор, тем более что ты их едва знаешь, так что… — Илья выстанывает последние слова, пока Ярик с довольной по-кошачьи физиономией выискивает губами что-то у Илюхи под воротником рубашки, — решили, что пусть сами… развлекаются. Денис предпочитает не думать о том, что значит слово «развлекаются» в этом контексте. У него и так уже всё стоит, что только может. Волосы по всему телу. Мысли в перекрытой к хуям башке. Соски, решившие, что они теперь холмы. И член. Да, куда ж без него. — Мирочка, ты такой сладкий! — тянет Мага почти прямо Мире в рот дразнящим фальцетом. — Завались. Примерно через секунд десять, когда смотреть на это безумие безучастно становится уже просто невыносимо, Дэн тянет руки к парням, тянет их за одежду и валит на постель, прямо на себя. — Парни, раздеваем его. — Ты и тут решил п-пошортколлить, Илюх? — Да. — Пизда. Дэн бы обязательно поржал над тем, как Мира по классике всех доёбывает, но не когда восемь ловких рук стягивают через голову красную футболку с красного него. — Штаны туда же. Дэн, тебе как? Дэн вместо ответа приподнимается на локтях и вписывается в давно знакомые и оттого ничуть не менее лакомые Илюхины губы. — Всё п-понятно, он невменяем. — Ремень-то расстегните. — Да я пытаюсь! Конченый ремень. — Дай помогу, ну порвёшь же сейчас. Мага расправляется-таки с ремнём при поддержке Ярика, и алые брюки летят на пол вместе с бельём. Илюху отрывают от Дэна временно, и Дэн, вконец поплывший, видит, как эти четверо замирают, склонившись, над ним раздетым. — Смотрите, он нас п-приветствует. — В смысле? — Я про хуй, Мага. — А… ну да. Логично. Как бы там Мира ни хорохорился, по лицу-то бледнющему видно, что взволнован. Про остальных и говорить нечего, они даже не скрывают, и Дэна это только сильнее подхлёстывает, твёрже делает во всех доступных смыслах. Он смотрит на Илюху, громадного такого, бархатного, смотрит на сучьего блядского разлапистого Миру, смотрит на ласкового надёжного Ярика, смотрит на Магу поплавленного, шикарного, с почти текущей по подбородку слюной, смотрит на то, как они пожирают его глазами прямо сквозь собственное смущение, и терпеть становится уже ну просто невозможно. — Парни, бля… Он тянется к ним своими ручищами снова, снова валит на себя, и с этого момента реальность суживается сугубо до пяти самозабвенных тел, до летящих нахуй комков смятой одежды, до бесконечных поцелуев, снующих языков, порхающих рук. Остатки Дэновского рассудка улетучиваются куда-то через облепленный полчищем мягких губ член, и у него получается наконец прекратить думать по-настоящему, потому что с ними — можно. Отпустить себя. Распустить себя. Размякнуть. Растечься. Растаять. И всё это просто какой-то один гигантский… — Повернись, а, у меня рот не занят. Пиздец. — Боже, блять, ну суй уже третий! Пиздец. — Ща я тебя как высосу… Пиздец. — На меня давай, на меня! — Нет, на меня! — Да на обоих, ебашь уже! Сущий пиздец. И заканчивается он только через хуй знает сколько, когда они лежат-валяются вповалку впятером — голые, мокрые, липкие, вымотанные и довольные до беспредела. — Це просто відвал пізді. — У т-тебя её нет, Илюх. — Вот именно. Дэн тычется пальцем легонько Илюхе в пах, как бы Мирины слова проверяя, ржёт бесстыдно от его пыхтения и глубже ещё зарывается ему в шею мордой. Всё так тихо. Спокойно. Только из приоткрытого окна доносятся отзвуки голосов и шёпот двигателей. — Там, кажется, разъезжаются наши-то потихоньку уже, — отмечает Ярик, вслушиваясь в голоса. — Надо в-выбираться, значит. А то ещё слипнемся, как Магины хинкали. — Э, я вообще-то тебя за ними следить оставлял! — Ты слишком интересно в паучка играл, ты виноват. — Я виноват?.. Мага цепляет пятернёй немного спермы с Дэнчикова живота и разворачивается к Мире. — Открывай ротик, Мирочка. — Ты видел, какая там смесь, Мага? Я ж мутирую! — Да нормальная смесь, — Илюха зачёрпывает из лужицы сам и суёт палец себе в рот. — Хм, даже сладенько. Пироженки в дело пошли, видимо. — Всё равно не буду. — Да давай, ну, там же и от тебя тоже есть! Вот, смотри, — Мага сам уже, краснея, облизывает собственную ладонь. — Ты что, никогда сам себе не сосал? — Мага… — Чего? — Иди нахуй. — Сам иди. Как будто предчувствуя, что эти угрозы рискуют опять воплотиться в реальность, в их диалог вклинивается Ярик: — Так, всё, хватит вам хуёв уже, давайте-ка в душ все. Илюх, помогай. Начинается бурная толкучка, и левый фланг в лице Маги с Мирой, при поддержке зажатого меж четырёх тел и отчаянно смеющегося Дениса, вскоре оказывается на полу. Потом они все лениво добешиваются в душе, ищут свою одежду по всей площади комнаты и понемногу сами уже готовятся расходиться, потому что вечеринка, очевидно, подошла к концу. — Дэн, подождёшь меня? Дэн уже прощается со всеми по очереди в прихожей, когда слышит этот Илюхин возглас откуда-то из глубины коридора. Улыбается, пусть и потерянно, отвечает на объятья парней охотно, хоть и почти безмолвно. Провожает долгим взглядом растворяющиеся в уличной тьме силуэты, пока Илья как-то очень уж долго зашнуровывает кроссовки. Эйфория уже сошла на нет, и на её месте осталась, кажется, одна лишь тяжёлая пустота. — Проводить тебя? — спрашивает негромко Илья, наконец покончив со шнурками. — Не, Илюх, спасибо. Я лучше так, наверное. Один. Один. Теперь уж точно. — Тогда я тебе сейчас отдам кое-что. Он роется в недрах гардеробного шкафа и извлекает оттуда коробку в шуршащей чёрно-розовой обёртке. — Вот, держи. Это тебе от нас. Денис смотрит на подарок практически зачарованно. Поднимает тёмные глаза на Илью. — От нас? А чего тогда парни ушли уже? — Ну… Илья пытается что-то сказать, но вместо этого безнадёжно краснеет под Дэновым взглядом. — Ладно, это от меня, сдаюсь. Хотел… на память что-то оставить, вот… Дэн принимает из Илюхиных рук коробку. Улыбается ему одними губами, теперь уже осмысленно. — Только не открывай до дома, окей? Денис ничего не говорит, только кивает. Они обнимаются не очень ловко, и Дэн уже спускается почти с крыльца, но вдруг застывает на месте. Оборачивается на Илью, бросается к нему, впечатывает в дверь поцелуем, вжимается бездумно ладонями в щёки, и коробка даже не падает, зажатая намертво между телами. — Пиздец, — шепчет Илья. — Пиздец, — подтверждает Дэн. Больше ничего сказать и не выходит. Денис смотрит в Илью безумным просто взглядом вплотную, титаническим усилием от него себя отдирает, спрыгивает с крыльца, мчит домой, срываясь на бег почти тут же. Вваливается в квартиру, вскрывает обёртку коробки прямо так, руками, на пороге, и обнаруживает внутри две пары охуенно знакомых огромных пушистых белых варежек с мордочкой Китти на самом видном месте. Безудержная блаженная лыба так и висит на Дэновом лице, пока руки сами собой ищут в телефоне Илюхин контакт. — Алло? — Илюх, а ты чё это, с Жекой там сговорился, получается? Когда успел-то? — А, так это… — Илья как будто вмиг в словах теряется. — В общем, я думал, что подарить, и решил в итоге у знающего человека спросить, у Жеки то бишь. А он, оказывается, часть вещей с твоей московской квартиры сохранил, ну, ты их его типа там выкинуть просил ещё год назад вроде, а ему какие-то жалко стало выбрасывать. Варежки вот эти, например. Ну и вот… — он прокашливается, — Жека мне их передал, а я ещё пару докупил, они почти такие же, только там бантик розовый. А то было бы совсем стрёмно, ну, просто тебе твои же дарить… Денис впитывает Илюхино сбивчивое тараторенье всё с той же несменяющейся улыбкой. Вынимает из коробки варежки, замечая попутно на дне какой-то завалявшийся ластик. Надевает одну на свободную руку. — Ты же по-любому домой в Новосиб полетишь, в отпуск, на Новый Год, так что вот, пригодятся как раз, там же зима настоящая, не то что здесь. — Спасибо, Илюх. Илья замолкает, и Дэн думает уже, что он сейчас повесит трубку, но вместо этого слышит: — Там ещё есть… кое-что. На этикетке, внутри. Дэн торопливо разворачивает этикетку отчего-то плохо гнущимися пальцами, и на глаза ему попадает крохотная карандашная надпись, всего из четырёх букв. luv u Блять. Паника молнией захватывает Денисово сознание на пару с напряжённым Илюхиным дыханием над самым ухом. И что сказать? Что сказать-то? Разве что… — И я. Он сбрасывает звонок так быстро, что Илья даже звука издать не успевает, и надеется, что Илья его понял. Надевает и вторую варежку, уже старую, утыкается в пушистое тепло лицом. Тепло. Тепло. И почему-то мокро. Почему? Денис предпочитает не думать, не замечать. В его голове — взрывы, кипение, неловкий танец на ковре, безумное буйство на кровати, глянцевая чёрно-розовая обёртка на дрожащих пальцах. И всё. Всё кончилось. Кончилось. И только одно он в себе оставит. Только тепло. Only warmth. Liko šiluma. А потом уже, когда всё уляжется, он доберётся до Ильи. Что бы это, блять, ни значило.