Ранение

1903 год, Санкт-Петербург. Анна Викторовна Штольман начинала волноваться. Обычно её муж возвращался домой со службы к ужину. Сейчас же, она знала, что они там работали над каким-то невероятно сложным делом, поэтому поначалу она не удивилась, что он задерживается. Она покормила детей ужином, уложила их спать, а сама засела в гостиной с книгой и принялась ждать. Муж вернулся домой около полуночи, и что-то в его действиях и виде сразу насторожило Анну, когда она выбежала встречать его прямо в прихожую. — Ты только не беспокойся, — сказал он вместо приветствия, пристально глядя на неё. Анна сразу же нахмурилась. Обычно эти слова не предвещали ничего хорошего. — И не сердись. Он осторожно стянул пальто и также осторожно повесил его на вешалку. Анна, интуитивно почувствовав, что именно случилось, помогла ему расстегнуть сюртук и ахнула, когда увидела, что под ним его белоснежная рубашка на правом боку приобрела расплывавшееся тёмное пятно. — Кровь! — всплеснула руками она.

***

— …наш доктор меня подлатал, но потом пришлось ещё немного побегать по городу и вот там уже я почувствовал, что рана снова разошлась и поехал домой… ну, почти сразу же, — рассказывал Штольман по мере того, как Анна сердито разматывала бинты и также сердито накладывала ему новую повязку. Яков внимательно посмотрел на свою жену. Все-таки она злилась. Небезосновательно. Он и сам понимал, что стоило поехать домой сразу же после того, как нож побывал в его боку, а не носиться потом по всему Петербургу. Но желание доделать дело до конца пересилило. — Я тебе уже говорил, что ты очень красивая, когда сердишься? Анна фыркнула на его не очень удачную попытку разрядить обстановку, но взгляд её уже потеплел. — Вы неисправимы, Яков Платонович! — наконец сказала она. — Надо было сразу домой ехать! А ещё лучше, просто не ехать на задержание. Как будто там без тебя некому этим заниматься, — ещё попеняла ему Анна. — Я знаю, Аня, я… Он не успел договорить, поскольку дверь в гостиную распахнулась мгновенно и на пороге показалась Сонечка. Она быстро просеменила внутрь комнаты, оглядела диспозицию и, глядя на лежавшие в стороне окровавленные бинты, моментально сделала выводы. — Папочка, что с тобой? У тебя кровь?! Тебе больно?! — воскликнула она. Штольман и Анна переглянулись. В глазах Анны плескалось сожаление о том, что она не додумалась сразу увести Штольмана в их комнату. Но до гостиной было ближе всего идти, к тому же, она была абсолютно уверена в том, что дети уже спят! Штольман тоже сожалел о том, что Соня их застала в таком виде. Их дочь совершенно не могла переносить чужие страдания, у неё болело сердце за всех уличных котят, птичек, продавцов, которые стоят зимой на морозе и что-нибудь продают, за извозчиков, которым приходится так долго сидеть на холоде вдали от своих семей, да что уж там говорить, она жалела даже бродячих собак, которых до ужаса боялась. Причём делала это совершенно искренне и с полной отдачей и безусловно хотела помочь абсолютно всем! Если это было возможно, то родители поддерживали её инициативу и они вместе оказывали посильную помощь страждущим, но иногда им приходилось объяснять Сонечке, что, к сожалению, не всем всегда можно помочь, и это её очень расстраивало. Теперь при таких обстоятельствах, когда страдает её любимый папа, она уж точно так быстро не успокоится. — Ничего серьёзного, красавица, — поспешил успокоить её Штольман и жестом подозвал к себе, — на службе немного… поцарапался, но мама меня уже подлатала и теперь всё быстро заживёт. Ты, главное, не волнуйся, — он аккуратно пригладил ей волосы, — к завтрашнему дню уже всё будет хорошо. Я не пойду на службу, и мы все вместе куда-нибудь сходим, хорошо? — Яков, — предостерегающе сказала Анна, — хотя бы завтра надо поберечься и остаться дома, иначе не заживёт. — Нет, папочка! — сказала Софья, немного поразмыслив и оглядев родителей. — Мы завтра никуда не пойдём, а я буду целый день о тебе заботиться, чтобы твоя рана побыстрее зажила. Штольман горько вздохнул, а Анна едва заметно улыбнулась. Может, даже к лучшему то, что Сонечка случайно к ним зашла. Если её, Анну, Штольман мог и не послушать, а он наверняка завтра расхрабрился бы и повел детей гулять, показывая, что с ним всё в порядке, то перед Сонечкой он точно не устоит. Как миленький будет и в кровати лежать, и всю заботу принимать, чтобы не расстраивать дочь. Пусть этого хватит не больше, чем на день, но это уже неплохо. А Сонечка наверняка весь день будет хвостиком за ним ходить и следить, чтобы он не нарушал докторских предписаний. — Неужели ты хочешь целый день просидеть дома вместо того, чтобы пойти погулять? — попытался отговориться Штольман. — Но тебе же нужно остаться дома. Мама — доктор, а ты сам говоришь, что нужно всегда слушаться маму и делать то, что говорит доктор! — объяснила свою позицию Сонечка. — Действительно, Яков Платонович, — Анна, лукаво улыбнувшись, не упустила возможности и зацепилась за слова дочери, — вы же сами учите детей, что нужно делать так, как сказал доктор, вот и подавайте пример. Яков сурово поджал губы, но потом перевёл взгляд на Соню, которая смотрела на него так… так… Он был вынужден сдаться. И когда дочь протянула ему руку и решительно сказала: «Пойдём, я помогу тебе подняться наверх», он покорно обхватил маленькую ладошку и позволил проводить себя до комнаты. В глубине души он надеялся, что на следующий день она на что-нибудь отвлечётся и ему удастся выйти из-под надзора, но всё оказалось не так просто. Если Софья Яковлевна задумала кому-то помогать, то остановить её было практически невозможно. Утром она снова за руку отвела его в столовую, помогая спускаться по лестнице, потом привела в гостиную, усадила на диван, принесла своих кукол и плюшевого мишку. Дала целое импровизированное театральное представление с их участием. Затем настало время чтения интересных книг. Интересных по её мнению, конечно же, поэтому Штольману пришлось довольствоваться сказками почти полтора часа подряд. Что-то Сонечка уже вполне успешно читала сама, но половину текста всё равно выдумывала на ходу. Мама ей объяснила, что папе нельзя делать резких движений и поднимать тяжести, поэтому она как могла устраивала для отца самые спокойные занятия. А Анна, периодически проходя мимо гостиной, заглядывала к ним и улыбалась. Её эта ситуация забавляла, но по большей части умиляла. Отрадно было смотреть на то, как её муж, проделывая большую работу над собой, не отмахивается от дочери, а принимает её местами неуклюжие, но очень искренние порывы. Анна как никто другой знала, что ему очень тяжело принимать заботу по отношению к себе, ему становилось неуютно от повышенного внимания, но с годами он потихоньку учился этому. И с каждым днём, особенно после рождения девочек, у него получалось всё лучше и лучше. ____ После четвёртой подряд сказки, Штольман всё же не выдержал и попытался прощупать пути к бегству. — Сонечка, а ты не устала читать? — Нет, папа, я совсем не устала, — ответила девочка, перелистнув страницу в книжке. — Может, ты хочешь пойти с Верой поиграть? — Но кто тогда будет о тебе заботиться? — Это же я твой папа, а ты мой ребёнок, и это я должен о тебе заботиться. Ты так не думаешь? Соня, которая сидела рядом с папой на диване, крепко призадумалась, но потом придумала, что ответить. — А мама говорит, что в семье все друг о друге заботятся, когда кому-то требуется помощь. И неважно, что ты папа. Папам тоже должен кто-то помогать, — она испытующе посмотрела на отца. — Да… да, пожалуй, ты права, — ответил он, притянув её поближе к себе и поцеловав в макушку. — Значит, ещё почитаем? — с энтузиазмом воскликнула девочка. — Да, Сонечка, давай ещё почитаем, — улыбнулся ей Штольман.